У Роба в комнате

По части млеющей души было не так громко, не так мрачно. Но душа никогда не желала млеть от человека. Когда Робби впервые представил меня своим предкам, я думал лишь о том: правильно ли поступаю? Я не думал переступать грани и ломать ему жизнь. Я знал, что он был еще ребенком. Ему, блять, шестнадцать. Да разница не велика, но мне — девятнадцатилетнему — становилось несколько не по себе от чувства влюбленности в подростка. Я думал, что никогда не поведусь на такое и не поддамся, но он вскружил мне голову своей скромной, однако чуть нахальной улыбкой. Как у него это получилось? Не знаю. Я просто сдался в какой-то момент. Стоя на пороге его дома, я не планировал знакомиться с его родителями как «парень» их сына, потому что знал — они не примут такой выбор Роба. Посему я — просто друг, который иногда любит зажать их сына в стенах колледжа. Там такой балаган и ужас, что им лучше не знать, что вытворяют в той помойке студенты. И я с их сыном. Роб впервые привел в дом кого-либо, поэтому и сам не понимал, как к гостю отнесутся родители. Они не плохие. Я бы сказал: прилежные. Да, живут не богато, но такими вся Америка населена, так что — пустяк. К слову, приняли меня достаточно дружелюбно: предложили чай и поболтать. От второго я бы предпочел воздержаться. Почему-то мне было страшно, что где-то у меня на лбу проявится надпись: «я ебу вашего сына», и они тут же выставят меня за дверь. Но ничего подобного не случилось: спросили о том, о сем; Роб вообще вел себя как лапочка-сыночек: миловидно улыбался, подпирал подбородок ладонью и вежливо отвечал на вопросы отца касаемо учебы. Пиздел, что все хорошо и нет не единой двойки. Ага, верю. Однако, мужчина и вправду верил. Ну, конечно, как не поверить таким обольстительным глазкам? Я представлял, как мог бы его раздеть на этом столе, и как бы он этими хитрыми очами возбуждено прожигал меня... Как, заметив пристальный взгляд его матери к себе, опустил голову, глядя на пальцы, которые переплетались меж собой. Все пошлые сюжеты тут же ускользнули из моего сознания. Ну и стыдоба. Как будто знает, о чем я думаю. Роб пнул меня по ноге под столом, я глянул на него, но он что-то говорил своей маме, активно жестикулируя. Ну прям актерище без Оскара. А я все ждал. И вот наконец это закончилось, мы вышли из-за стола, а я аж вылетел, и пошли наверх, как бы порубиться в старую приставку. Ага. Его предки должны были уйти на свидание. Я несколько удивлен, что в зрелом возрасте люди все еще ходят на них, почему-то мне всегда казалось, что такое бывает только в «конфетно-букетный период» у зеленых, но не в замужестве. Так что у меня на их сынишку был только один план. И это точно не связано с приставкой. — Ты был какой-то зажатый, — заметил Роб, улыбаясь, — как будто мои родители на тебя «Винчестер» направили. Я протянул к нему руку, желая замять эту тему, не развивая дальше, но этот проказник был намерен поиграть, так что ловко увернулся в миллиметрах от моих пальцев. Неподдельно вздыхаю и упираю руки в бока. — Мне что теперь за тобой по комнате бегать? — спрашиваю я у ушастой улыбающейся мордашки, что слиняла от меня в другой конец комнаты — на четыре где-то метра. — О, дедуля Колин, у вас суставы не в порядке? — ухмыляется шире Роб, приложив палец к губе. Он сидит на подоконнике, положив одну ногу на другую и держа при этом спину прямо. Так и хочется снять с него это худи и залезть руками под футболку. Потому что у меня холодные руки, а Роб при этом всем боится до жути щекотки. Я подхожу ближе и все же прижимаю его к себе, прислушиваясь, Роб упирается мне в грудь, боясь, что нас заметят, но я вижу в окне, как из входной двери выходят две фигуры, закрывают ее и уходят, не оглянувшись. — Они ушли, — говорю я, потому что лицо Роба где-то у меня на груди. Он елозится и все же поворачивает голову, глядя вслед родителям, его напряженные руки слабеют. И тут происходит план-скам. Я залезаю холодными пальцами под футболку наглеца, касаясь его ребер, Роб смеется и дергается, пытаясь освободиться. — Кого это ты тут дедулей назвал, а? Я смеюсь и только больше его щекочу, Роб сгибает ноги и пытается ими меня атаковать, но ничего не выходит. — Я сейчас обмочусь, если ты не прекратишь, — щепается Роб, и я перестаю, видя, как его пробирают слезы смеха. — Гаденыш. Он вытирает щеки и хлопает глазами, я не жду, пока он закончит, и целую его в губы, держа за подбородок. Роб не дышит, его дыхание я ощущаю только через секунды, когда он отвечает на поцелуй и приобнимает меня за плечи, притягивая ближе. Он отрывается первый и хватает воздух. Его пьянеющий взгляд пьянит и меня, потому что в данный момент я не вижу ничего кроме него, и мне все равно, что мы возле окна, откуда нас с легкостью могут увидеть прохожие или, еще хуже, соседи, которые передадут все в подробностях родителям Роба. Мне плевать, я просто наслаждаюсь им. Меня бьет наш возраст, но каждый раз я забываю о нем, прикасаясь к его губам. Он взрослый, но еще ребенок... И я путаюсь, задумавшись. Роб отстраняется и смотрит на мою внезапно поникшую голову. — Прости. Он закатывает глаза. — За что? За мой возраст? Роб знает о моей проблеме в наших «отношениях», точнее, о том, что смущает лишь меня одного. Ведь ему-то плевать — он все для себя решил, исходя только из чувств. Я так не могу. У меня соображалка больше варит. Иногда даже слишком «больше». — Поцелуй меня, Колин, — почти приказным тоном требует Роб, глядя мне в глаза. Такой серьезный и осознанный взгляд... Меня всегда пробирает до мурашек, до возбуждения. Эти хмурые густые бровки и немного оттопыренные губки. Еще бы руки на груди скрестил. Но ими он держит меня за плечи, хоть и слабо. Я всматриваюсь в его лицо и поддаюсь требованию моего мальчика, целуя его пухлые губы. Роб заставляет подвинуться ближе, притягивая меня к себе за плечи. Я обнимаю его, тяну на себя, и он сцепляет ноги за моей спиной, укладывая руки на плечи, а пальцами, как бы невзначай, касается моих волос, постепенно зарываясь в них. Мои вечно прохладные руки согреваются из-за возбуждения, и я просовываю их под худи и футболку Роба, приобнимая за спину. Тело у него горячее, огненное даже, и мои касания заставляют его вздрагивать, но он лишь сильнее прижимается и агрессивнее целует. В этот раз я отрываюсь первый от его губ и прижимаюсь к его шее, которая также горит огнём. Роб задирает ее выше и оттягивает мои волосы, тяжело дыша. Он такой разгоряченный, что мне самому становится от этого чертовски хорошо. Меня, в целом, пробирает не столь мои личные ощущения, сколь его. И когда я вижу, как ему приятно от моих действий, то мгновенно возбуждаюсь следом и наслаждаюсь этим. Я легонько кусаю его возле подбородка, и он испускает полустон. Роб никогда не бывает громким, да и я шуметь и ахать не люблю, так что проявления его некой «сдержанности», звучат как музыка для моих ушей. Ставлю его на пол, снимаю с него худи и заодно футболку, тут же стягиваю худак с себя. Но Робу этого мало, и он самовольно снимает с меня и футболку, что мне приходится нагнуться, дабы помочь ему. Он лезет поцеловать меня, при этом его руки проворничают у моих штанов, справляясь с застёжкой и кнопкой. Роб стягивает брюки вниз и опускается на колени, снимая их до конца. — Сядь на подоконник, — просит он дрожащим от предвкушения голосом, и мне пиздецки хочется его поцеловать, в чем я не отказываю себе, притягивая его за подбородок. Я сижу на немного прохладном подоконнике, но это терпимо, по сравнению с тем, каким контрастно горячим мне кажется Роб. Он как оголенный провод — чувствителен до жути. И это не может не возбуждать еще больше. Я не хочу отпускать его губы, ощущая на них привкус винограда. Улыбаюсь в поцелуй. Опять этот малец конфеты трескал. Роб улыбается в ответ и отстраняется, глядя мне немного мутным взглядом в глаза. Иногда в такие моменты начинает казаться, словно ему и алкоголя не надо. Для него секс — самый градусный алкоголь на свете. Он опускает руку мне на пах, сквозь ткань трусов поглаживая член и при этом не отрывая томного взгляда от моих глаз. Блять. Как же это ахуенно. Какой же он ахуенный. Я хочу его поцеловать, но Роб выставляет руку, изогнув левую боль и губы в похотливой ухмылке. Он берется за края боксеров, вынуждая приподняться, и я подчиняюсь. Мой член уже стоит, не так уверенно, правда, но стоит. Роб облизывает губы и наклоняется, обволакивая головку губами, и смотрит на меня, подмигнув. Я хмыкаю, не сдерживая улыбки. — Соберись, ты не серьезен. Роб плюет на головку члена и размазывает слюну рукой по всей длине, а второй утирает губы и тоже улыбается. — А мне нужно сосать с таким лицом, словно я с президентом по конференции общаюсь? — Нет, блять, представь, что ты на сцене, шутки шутишь. Он наклоняется ниже, обхватив мой член одной рукой. — Дамы и Господа, на сцене Луи Си Кэй! — звонко объявляет он и смеется. Кажется, сегодня мы не потрахаемся без очередной комедии. Я наклоняю голову Роба ниже и подвожу к члену, на удивление, он поддается указаниям и молча берет в рот, никак не отшучиваясь. Ведь он ни в том положении. Я ощущаю тепло от его рта и мокрость от его языка, когда он берет глубже. На всю длину, я знаю, его не хватит, но мне и не надо. Меня и так пробирает только от одной мысли, что это именно он. Ни раз и ни два, еще до наших отношений, я представлял это у себя в голове во время мастурбации. Если тогда я мог лишь мечтать о его грязно ухмылявшемся ротике на моей члене, то сейчас я мог наблюдать за этим вживую и даже направлять. Почувствовав, что уже скоро подойду к пику, отстраняю Роба от занятия и тут же наклоняюсь, чтобы поцеловать. Роб пытается отвертеться. Мы не так давно этим занимаемся и каждый раз, когда я хочу поцеловать его после минета, он отворачивается, потому что считает, что мне должно быть противно. К сожалению, этот мальчишка не понимает, сколько бы раз ему не объяснял, как же это ахуенно на самом деле. Он не отвечает, и я кусаю его за губу, вынуждая зашипеть и шире открыть рот, когда он собирается начать читать мне нотации, углубляю поцелуй. Роб снова теряется и поддается, запуская пальцы в мои волосы. Он убирает челку с моего лица, потому что она щекочет ему переносицу, а после чешет нос. Я улыбаюсь и целую его в подбородок, стягивая при этом его брюки. Он возбужден. Я чувствую это, проводя по его боксерам. Перемещаю руки на его зад и пододвигаю ближе, выцеловывая дорожку от пупка и до кромки трусов, поднимаю взгляд на него и вижу, как он смущается. Еще приспускаю немного трусы, целую, и он закусывает губу и проводит рукой по волосам. Целую через ткань его в пах, и Роб вздрагивает, мгновенно краснея и закрывая глаза рукой. Я тихо смеюсь, но Роб дует губы, и я вновь целую его в то же место, а после снимаю с него трусы. — То есть, как мне отсасывать, ты — развратная сучка, а как наоборот — девственник-недотрога? — ухмыляюсь, и он убирает руку и закатывает глаза, потом видит, как близко его возбужденный член находится к моим губам, и снова смущается. — Мне не надо, давай ты меня просто трахнешь. Я звонко хлопаю его по заднице, что у него аж брови подлетают. — Ну и отдача, сер, — смеюсь я на его активную мимику, за что Роб хмурится и пытается отойти чуть подальше, думая, что я этого не замечу, но его зад буквально упирается в мои ладони. Разворачиваю его так резко, что он еле держит равновесие, целую его в поясницу и ниже и наблюдаю, как у него по спине и заднице бегут мурашки. Да, этот мальчик определенно очень чувствителен. Встаю на ноги и подгоняю Роба к подоконнику, требуя нагнуться, провожу пальцами меж ягодиц, и он слегка выгибается и гулко дышит. — Колин, — молит он, искоса поглядывая на меня. Он определенно хочет, чтобы я его не мучил всеми этими прелюдиями, но он настолько заведенный, что просто не в силах здраво расставлять приоритеты, ведь если бы не прелюдия, Роб еще долгое время не смог бы нормально на стул садиться, да и удовольствие вряд ли бы смог получить. Смазки у нас нет, так что обращаюсь к старому доброму в меру надёжному методу — смачиваю палец обильно слюной и подношу к его дырочке, чутка надавливая. Палец спокойно проходит внутрь целиком, Роб цепляется за стекло, опустив голову вниз. — Все хорошо? — волнуюсь я, но он кивает, чтобы я продолжал. Двигаюсь пальцем туда-сюда и, когда он проходит достаточно свободно, добавляю еще один, вхожу по середину, и Роб поворачивает голову в бок и кусает себя за плечо. Я провожу свободной рукой по его животу, еле-еле касаясь пальцами. Такая небольшая щекотка успокаивает его, и я ввожу пальцы глубже, Роб ахает и  закусывает губу, прогибаясь еще больше в спине и требуя продолжения. Целую его в позвонок и двигаю пальцами сначала более плавно, отсчитывая в голове: «раз, два», а после под этот счет только более резко и быстро. Роб тихо постанывает и выдыхает, стоит мне вынуть пальцы. Я снова плюю на них и на этот раз ввожу все три до конца и без предупреждения, Роб резко напрягается, откидывает голову и опускает одну руку от стекла. Я понимаю, куда он ее дел, и иду на перехват, оттесняя его ладонь с члена. Роб хватается за стекло. — Я сейчас кончу, если ты будешь телиться, — хрипит он. — Терпи, красавица, — шлюшкой будешь. Хлопаю его по заднице и подвожу свой член к дырочке и надавливаю немного, затем метко плюю между ней и головкой и размазываю слюну. Снова надавливаю и вхожу наполовину, Роб тянется ко мне, притормаживая, я даю ему буквально пару секунд, после убираю его руку, наклоняюсь к его спине и засаживаю до конца. Внутри узко и жарко, его кольцо мышц еще так сжимается периодически, что до жути сносит крышу. Целую его в плечо и оглаживаю живот, как бы невзначай, касаясь головки его члена, а затем продолжаю двигаться, начиная с медленного и быстро нагоняя темп под тот, который нравится и ему, и мне. Размеренный, но грубый. Я вспоминаю про окно и не знаю, помнит ли о нем еще Роб, но считаю «вовремя забавным» напомнить. — Ты такой податливый и сексуальный. Просто представь, что мы стоим в таком месте, где каждый желающий может нас увидеть. — Еби потише, — шипит на меня Роб, но теперь смотрит на улицу. Я улыбаюсь ему в плечо, понимая, что заставляю его грязную фантазию, о том, чтобы быть замеченным, реализовываться. Понимаю так же, что он немного напрягается теперь из-за этого. Я это чувствую, буквально, своим членом, поэтому вдалбливаю сильнее и провожу рукой по его члену, вырабатывшейся смазки хватает, чтобы ему подрочить, что я и делаю. Роб дергается и замирает, сдерживая стон сквозь зубы, и я понимаю, что попал туда, куда надо. Снова нацеливаюсь и снова в простату. Роб дрожит, кончая раньше меня, а я замираю в нем от того, как сжимаются его мышцы. Не выдерживаю, вытаскиваю и помогаю себе уже рукой, вскинув голову и прикрыв глаза, чувствую что-то влажное и теплое и взглядываю на лицо Роба и язык, коим он облизывает меня. — Черт... — бурчу я сквозь сжатые зубы, потому что от такого зрелища ни могу не кончить, и изливаюсь; как предчувствовав, Роб заранее насаживается на мой член ртом и принимает сперму в себя. Я смотрю на его расслабленное лицо и снова хочу поцеловать эти пухлые губы, Роб снова морщится, пытаясь оттолкнуть, но он так слаб, что его сил не хватает ни на что, так что припав к запотевшему стеклу, он дает поцеловать себя, и я ощущаю вкус собственной спермы у него на губах и языке в сочетании со слабым виноградным. Когда отстраняюсь, присаживаюсь рядом, даже не натягивая трусы. — Я хочу омлет, — выдает Роб. — А я спать, — сдаюсь я и, натянув боксеры, падаю на его кровать возле окна. — Эй, а кто мне приготовит омлет? — возмущается он и ложится на меня сверху, целуя в губы. — Я хочу омлет. — Я что и твой секс-раб, и личный повар? Роб улыбается и закатывает глаза, типа, думает. — А-га, — тянет он. — Ты не выносим, — вздыхаю я и поднимаюсь, глядя на раскрасневшегося Роба, который все еще не удосужился надеть трусы. Он замечает мой взгляд и, снова вспомнив — как смущаться, кусает губу и бегло ищет свои боксеры, а когда нагибается за ними, я тут же хлопаю его по звонкой заднице, и его мимическая отдача бровей дает о себе знать. Смеюсь, но иду готовит грёбанный омлет. Стоит ли мне говорить, что он потом мне за него отсосет за кухонным столом?