Далёкие берега

Полный любви и печали взгляд и улыбку отца Финрод всегда помнил так, словно это было мгновение назад. В тот день Арафинвэ сам послал за старшим сыном и поманил его к себе, чуть только Финрод вышел к нему на балкон. Ничего не сказал, просто смотрел на море, и они долго стояли молча. Вдали плескались волны и белели на водной глади крылья-паруса тэлерийских кораблей. И тогда Финрод понял. – Отец, – позвал он, – ты хочешь говорить со мной о планах Феанаро. Арафинвэ повернул голову, склонил набок и посмотрел на сына с нежной гордостью. Такой взгляд отца согревал вернее солнца: он правильно понял! – Что ты думаешь об этом походе, Артафиндэ? – отец снова посмотрел вдаль, словно давая сыну простор: говори, мой мальчик, говори, что на сердце. Что было у него на сердце? Финрод перевёл взгляд туда, куда смотрел отец. Море сияло на солнце ослепительнее камней в коронах, и белые корабли летели над волнами. Верно, мореходы тэлери пели сейчас за работой, и ветер подхватывал песню, уносил вдаль, к неведомому берегу, бросив взамен в лицо солёные капли... Улыбаясь, Финрод представил, как славно было бы оказаться на палубе одного из кораблей. И пусть бы болели ладони, стёртые о канаты, пусть бы волосы пахли ветром и солью... пусть бы ждал вдали новый берег, и песня летела к нему вперёд корабля! Зашуршала ткань: отец положил руку на перила балкона, и Финрод вздрогнул, очнувшись от своего наваждения. Взгляд оторвался от белых крыльев кораблей, скользнул от моря к суше: вот город у берега, где на площадях так весело танцевать по вечерам. Вот роща и озеро: сколько раз они с братьями ныряли на спор? Вот дворцовый сад: мамины любимые цветы цветут так пышно... Вот рука отца на каменных перилах: как ласково она умеет трепать по волосам! Разве будет это там, за морем? Уплывают те, кому нечего терять - или те, кто не думает о потерях. – Пламя души Феанаро зовёт его вперёд, – начал он задумчиво. – Дяде тесно здесь... Тем, кто хочет следовать за ним, видно, тоже. – Это плохо? Всё, что он собирался сказать, вылетело из головы, как вылетало всякий раз, когда отец вот так, одним словом, сбивал его с толку. – Это... смело. Но стоит дорогой цены. Город на берегу, сад, родной дом, места, где прошло детство... – Кто-то готов платить такую цену, – рука отца сжала каменные перила так, что побелели костяшки пальцев, и Финрод понял. – Ты знаешь... – Твоя сестра приходила ко мне за благословением. Она тоже хочет уплыть. Они говорили об этом только вчера, сидя в обнимку на скамье в дальнем углу сада. Волосы Артанис плащом укрыли брата, когда она положила голову ему на плечо. "Я поплыву, Финдэ, – тонкие пальцы сестры играли с его ладонью по старой детской привычке. – Поплыву! Там у меня будет своё королевство. Вот увидишь, будет!" Он прижимался щекой к макушке сестры, ловил её пальцы своими, как раньше, когда его ладонь ещё могла полностью скрыть её крошечную ладошку, и чувствовал, как сжимается сердце, неспособное разорваться надвое. Он знал, что она не передумает, но ещё надеялся, и вот... – И... что ты ответил ей, отец? Нетрудно было догадаться: Артанис уже не удержать. Сегодня она поступится своим желанием, если отец просил. Но рано или поздно ступит на палубу корабля, и его крылья унесут её вдаль, потому что сердце её и мысли уже не здесь. Финрод стиснул ладонь в кулак: только бы отец не запретил... Тогда сестра, может случиться, исчезнет совсем скоро! – Ты знаешь нрав Артанис, Артафиндэ. Если даже я не дам ей благословения... – отец качнул головой, и Финрод подхватил эхом: – Она отправится в путь без него. Что ты сказал ей, отец? Ты позволил? Арафинвэ поднял голову и посмотрел на сына. – Я сказал ей подумать ещё. Если она не переменит решения, мы поговорим снова. Как и с твоими братьями. – Они тоже хотят плыть?! – об этом он не знал. Ангарато и Айканаро, верно, опять не хотели потревожить старшего брата... Как глупо! Будто он не узнал бы! От отца – или в день, когда они покинут дом. Финрод взглянул в глаза отцу, и тот лишь качнул головой снова. – Они говорили со мной ещё три дня назад. Их я удерживать не вправе. Отец всегда казался благодушнее летнего полудня, спокойнее безоблачного неба. Но Финрод видел в его глазах: отпускать троих своих детей для него очень непросто. Как знать, вернутся ли они когда-нибудь? – А ты, Артафиндэ, ничего не хочешь мне сказать? В светлых, как родниковая вода, глазах отца плескалась печаль. Разве стоил неизвестный далёкий берег этой печали? Финрод сжал пальцы снова, глотая стиснувшую горло боль. Он даже не знал, о чём мечтал, но видел цену. По силам ли ему такая плата? Теперь, когда остаётся он один, когда даже Артанис... Артанис... – Ничего, отец, – горечь затопила рот, но Финрод сумел улыбнуться. – Ничего. Арафинвэ посмотрел долгим взглядом, и родниковая вода вдруг стала холодной. Отец покачал головой. – Вот уж не думал, что мой сын станет мне лгать. Сразу сделалось холодно, и Финрод застыл под этим взглядом, как пойманный за руку вор. Нет, разве он лгал, он сказал правду, он больше ничего... Отец не отводил взгляда, молча ждал. Чего, ведь он уже всё сказал, он решил... Верно. Он решил. – Я решил, что я не должен плыть, отец. Взгляд отца переменился в тот же миг, и снова сделался ласковым и печальным. Он улыбнулся слабо, и от этой слабой улыбки стало ещё горше. – Не должен? Но хочешь этого, не так ли? Это вынести было уже невозможно, и Финрод опустил взгляд, разглядывая каменные плиты на полу. По ним нужно было прыгать, не наступая на черту между ними, до перил и обратно... Он играл один, а потом с братьями, а потом с Артанис. Артанис... – Да. Финрод поднял голову снова, готовясь объясняться. Отец улыбался. И тогда молчать стало нельзя, нельзя... – Я хочу увидеть землю за морем, отец, и хочу плыть, и если Артанис решила, что отправится... – Твоё сердце будет рваться следом, и ты отправишься с ней, потому что любишь её больше всех на свете, – Арафинвэ кивнул, понимающе улыбаясь, и Финрод почувствовал, как вспыхнули щёки. Он открыл было рот, чтобы сказать, что любит и братьев, и маму, и отца любит всем сердцем. Но отец поднял руку, останавливая его. – Не думай, что я расстроен этим. Я счастлив, что мои дети так привязаны друг к другу, – в глазах-родниках на миг мелькнула тень, и Финрод понял: вспомнил о Феанаро. Ещё и эта боль... Мог ли он причинить отцу ещё больше боли? – Вас с мамой я люблю не меньше! Моё сердце рвётся не только за Артанис, и я... Я останусь с вами. В новых землях довольно будет гостей и без меня. – Нет, Артафиндэ. Он снова замер, растерянный. Как – нет? Но кто-то ведь должен остаться, кто-то должен... Отец развернулся к нему, и улыбка его была теперь совсем иная. Нежная гордость, которой она была полна, снова заставила сердце счастливо трепетать, хоть он и не понимал, в чём теперь дело. – Я не сказал бы тебе этих слов, если бы не знал, что сердце твоё желает того же. Но раз так... – отцовская рука белой птицей вспорхнула ему на плечо. – Ты будешь нужен там, Артафиндэ. Туда прибудут многие: Феанаро, его сторонники, Нолофинвэ с сыновьями – ты знал, что они тоже решили плыть? Твои братья тоже отправятся не одни. А в тех землях уже есть свои королевства и свои короли. И много свободных земель, которые кто-нибудь почитает своими, а кто-нибудь ещё захочет своими назвать. И ты, Артафиндэ, я знаю, сможешь смотреть на это и видеть всё, как есть, не обманувшись и не ослепнув. Тебе это по силам. Поэтому, если сердце твоё рвётся в дорогу – ты должен плыть, мой мальчик. Отправляйся в путь – и с тобой я отпущу и Артанис. Ладонь сжала его плечо, и Финрод понял, что не дышал всё это время, не веря, ловя каждое слово. Неужели... – Ты хочешь... отпустить всех нас, отец? – Я отпускаю, – Арафинвэ взглянул сыну в глаза. – И знаю, что поступаю верно. Вам будет здесь тесно, всем вам. Как и Феанаро. Плывите. И вот ещё что, – рука взметнулась с его плеча, и Финрод смотрел, не понимая, а после округлив от изумления глаза, как снимает отец с пальца перстень с гербом, как берёт его за руку. – Неси это знамя достойно, Артафиндэ Инголдо. И никогда не забывай, кем ты рождён. Кольцо с отцовской руки было тёплым и тяжестью потянуло руку. Верно, также тяжела и корона... И это правильно. Финрод поднял голову и впервые заметил, что с отцом они одного роста. Плечи расправились сами, а голову он склонил снова, прижимая ладонь с тяжестью кольца на ней к груди. – Я не подведу тебя, отец, даю слово. Я... – Я знаю. Арафинвэ улыбался ему, как равному, и сердце снова рвалось надвое - от восторга и нежной, светлой печали. Отец протянул руку, лишённую кольца, и снова коснулся его плеча на краткое мгновение, прежде чем отвернуться от перил и направиться в дом. – Но не спеши бежать к кораблям, – на ходу заговорил он, взглядом позвав его с собой, и Финрод поспешил следом. – Пусть уплывают и Феанаро, и Нолофинвэ: не тревожься об этом. Феанаро поплывёт сам, Нолофинвэ обещал следовать – он направится за ним, и оба они не будут знать, что делают. Но ты, Артафиндэ, иди в Альквалондэ и попроси: пусть тебя научат ходить под парусами, и пусть тебя, твоих братьев и сестру и ваших верных тэлери возьмут на свои корабли. Они знают путь, и ты опоздаешь лишь немного. В Фаласе передашь письмо Кирдану – он знает отца твоей матери, и он поможет тебе. А после отправляйся к Эльвэ... Элу Тинголу – он брат Олвэ, и он примет своих родичей с радостью. Кроме того, он король над теми землями, и с его позволения сподручнее будет... Артафиндэ, ты слушаешь? Финрод слушал, стараясь не пропустить ничего, но слишком уж громко пела душа. Можно будет обрадовать Артанис, а потом и братьев, и Турукано сказать, что не придётся расставаться – он ведь даже не рассказывал, что собирается, тоже мне, придумал тайну! – и Макалаурэ наверняка порадуется... А потом нужно будет ехать в гавани, и смотреть корабли, и... – Артафиндэ! Он улыбнулся и закивал, и ускорил шаг, чтобы поспевать за отцом. Кольцо тяжелело на пальце, а песня звенела внутри, и ветер ждал часа, чтобы подхватить её и нести вперёд – к новым берегам.