***
- Вы меня не слушаете? - раздраженный тон собеседника заставил Джека поднять глаза и растянуть губы в улыбке, складывая на груди руки крест накрест. Но обмануть художника сложно, и проницательный говоривший лишь презрительно хмыкнул, тонкими бледными пальцами заправляя за ухо выбившуюся прядь каштановых волос. - Если вам так неприятно это место, совершенно необязательно приходить и портить остальным настроение. Его имя было прекрасно известно Потрошителю - так называемый Эдгар Валден был практически антиподом врача. Таких как он называли настоящими гениями, талантливыми от природы и готовыми посвятить весь мир в искусство. Худой и бледный, среднего роста... ещё совсем мальчишка, ничего не смыслящий в жестокости реального мира, живущий в своих собственных идеалах. Джек завидовал, видя как у Валдена из-под пера выходят легкие как снежинки скетчи, пока сам он едва мог сдержаться от резкого рывка ненавистной страницы и долгого броска в мусорную корзину. - Вы правы, - зависть с ненавистью спутать элементарно, и он попросту не мог остановиться, едко отвечая. - Именно поэтому я здесь. Пятничный вечер всегда проходил в компании знакомых ему художников - и Джек никогда не изменял своим традициям, даже когда был завал на работе. Пожалуй, лишь бьющее в голову желание могло заставить остаться дома, но он делал все, чтобы этого не происходило: был осторожен со своими эмоциями, хорошо спал по четвергам и ни с кем не сближался. Или, наоборот, падал в омут с головой, оставляя за собой цепочку из кровавых следов, рисуя затем половину ночи. Это было что-то вроде ритуала, позволяющего ему все ещё чувствовать себя частью общества, такой же как и остальные, да и к тому же, всем давно было известно, что творцы - те еще чудики. Джек вписывался в их компанию лучше всего, хотя с виду все твердили как один, что для них тот слишком нормальный. До тех пор, пока им не доводилось чувствовать ползущие по спине холодные капли пота от острого взгляда расчетливых глаз. Вино, подаваемое на их маленьком вечере, было прекрасным, совсем не ровня тому, что мог себе позволить Потрошитель сам, и он был откровенно захмелен от большого количества выпитого. - Господин Валден, вы закончили тот портрет? - алкоголь развязывал язык, говоря за Джека, но тот был и не против, позволяя беседе течь так, как получится. Хотя, честно говоря, ему не было интересно состояние картины собеседника, скорее просто хотелось побольнее его задеть за живое, чтобы с удовольствием смотреть как искажается каменное лицо. В чем-то они действительно были похожи, нося "маски". - Почти, - со вздохом откликнулся Эдгар, не скрывая ноток раздражения в голосе и поднося к губам тонкий изящный бокал, как нельзя лучше выглядящий в хрупких пальцах. Джек даже засмотрелся, с неохотой признавая, что тот был эстетично красив. - Мне кое-чего не хватает. Разглядывающий его Потрошитель застыл и осторожно наклонился вперед, жадно вслушиваясь. Сердце в груди аритмично ударило, совершенно не скрывая заинтересованности своего обладателя, отчего Валден отшатнулся назад, вскидывая голову и отводя взгляд. От такого внимания стало не по себе. Кое-чего не хватает. Эта мысль была знакома Джеку как родная, мучая по ночам, сверля виски днем и заставляя раз за разом бросать незаконченные работы. Разве такое мог понять какой-то выскочка? - Чего же? - А? - Валден будто очнулся от транса, наконец, обращая внимание на собеседника вновь. Как ни крути, но что-то жуткое иногда вылезало из глубокой широкой улыбки, прямо изнутри врача, вызывая у окружающих легкий холодок и непонимание. Художник тряхнул головой, сводя наваждение на нет, и поймал потерянную нить разговора. - Изобретения. Бальза обещал закончить его через месяц, а после этого позировать мне до самого конца. Думаю запечатлеть его, горящего идеей. Джек задумался, касаясь кончиками пальцев подбородка и откидываясь назад, более не обращая внимания на сидящего рядом - благо и Эдгар уже нашел себе другого собеседника, через некоторое время поднимаясь и уходя в шумную компанию. Все, что напоследок мог видеть Потрошитель, так это презрительно вздернутые крылья носа и полуприкрытые глаза, косящиеся на него. Полученный ответ не был тем, что так искал Джек, он разочаровывал и ставил в тупик. Хотя, что он собирался услышать от талантливого мальчишки? Устало закрыв тыльной стороной ладони глаза, мужчина на секунду представил Эдгара... и нервно засмеялся, пугая какую-то невысокую дамочку, стоящую неподалеку. Да, вот так выглядел его ответ: смятая белая рубашка в красном вине, настолько промокшая, что липнет к грудине; капли на подбородке и на искусанных губах, живые, стекающие тонкими струями; и глаза - те самые безразличные глаза, смотрящие с ужасом, с осуждением, с осознанием. Нельзя было переступать черту собственных убеждений, но этот яркий образ в голове... Тяжесть знакомого пальто, шершавость ступенек, пролетевших мимо незаметно, скрип двери и свежий вечерний воздух, обдающий ветерком горящие щеки - Джек вылетел из зала и здания столь стремительно, что дыхание сбилось, заставляя задыхаться. Хотя, честно говоря, он не был уверен, что причина тому быстрый шаг, а не навязчивые образы возникшие столь внезапно. Странно, врач предпочитал женщин в любых аспектах - хоть в качестве любовниц, хоть в качестве жертв, но в тот момент он мог поклясться, что острый взгляд прищуренных глаз готов был разделать знакомого художника прямо там, среди всей толпы этих возвышенных рож, бог знает что о себе возомнивших. Стало бы это для Валдена наказанием или, наоборот, призом, в конце которого было превращение в незаконченный шедевр убийцы? - Хм~м, - Джек поднял голову, с опаской смотря на горящие окна, но те, конечно, не могли дать ответ. Оставалось только плотнее запахнуть черное пальто, кое-как наброшенное на плечи перед выходом, засунуть руки в карманы, не позволяя прохладе кусать за кончики пальцев, и двинуться в путь. Он знал дорогу до дома наизусть, но чувство тревоги сворачивало ноги в другую сторону, за угол, на незнакомую улицу, и "художнику" оставалось лишь уповать на то, что никто не попадется в столь поздний час под горячую руку. Джек был возбужден, - что морально, что физически, - и с трудом мог соображать, передвигаясь медленными шагами в неизвестном направлении по укромным улицам меж домов, едва освещаемым фонарями. Морозность стянутого тучами неба и правда немного отрезвляла, постепенно возвращая привычные серые дома взору и отдаленные звуки людей уху, но это было слишком медленно. Слишком. Когда перед носом возникла тонкая ограда городского кладбища, Потрошитель уже пришел в себя, останавливаясь и лениво смотря вдаль на каменные плиты и возвышающиеся над ними кресты, кое-где перекрываемые шикарными склепами, служившими последним пристанищем богачей. - И правда, - Джек усмехнулся, вынимая из кармана руку и обхватывая ладонью шершавую ограду с кое-где облупившейся краской. - Всё равно все окажутся тут. Каждый из людей боялся смерти, и Потрошитель был не исключением. Раньше это безмолвное место вызывало во враче неподдельный ужас, а скальпель в руках был столь острым, что руки тряслись каждый раз после того, как тот ложился обратно на стол, и в какой-то момент Джека попросту сломало. Он не успел узнать ее имя, поэтому просто прозвал "Кексиком" из-за большой родинки, похожей на изюм, с правой стороны на пышной груди, недалеко от подмышки. Бедняга едва ли понимала, какой важной деталью станет для случайно встреченного возле паба медика - взволнованного, дрожащего из-за дождя. Джек отчетливо помнил как липли пряди его волос ко лбу и вискам, будто это было вчера. Помнил тонкий смех и решительность Кексика, пока та игриво утягивала его в свою маленькую комнату, снимаемую на едва зарабатываемые с продажи тела гроши. В тот раз он практически не спал неделю, пока не додумался вытащить краски и кисти, утопая в рисовании на всю ночь. - Давно я не вспоминал о тебе, - рука соскользнула с решетки ограды, и Потрошитель растерянно отряхнул ладонь от крошек краски. Он не знал тут ли сейчас его первая, любимая, и остальные, но легкая улыбка почему-то все равно сползла с губ, делая худое лицо еще более вытянутым и осунувшимся. Пора было уходить. Развернуться на низких каблуках сапог ничего не стоило, но тени вдалеке, у склепа, бесновались, показывая непонятное шоу своему зрителю, и Джек невольно застыл, всматриваясь в отдаленные фигуры деревьев и каменных арок, пытаясь понять что же привлекло его внимание. Ветер ли шалил с его воображением, вино или усталость перевозбужденного мозга? Не было ни одной гарантии, ни одного шанса, что тонкая фигура сгорбленного ощетинившегося волка у склепа - правда. Сгорбившаяся невысокая фигура опустила голову, смотря голодно, яростно, сосредоточенно, словно одними лишь глазами разделывая врача и отделяя от костей ошметки мяса. Далекий свет фонарей едва задевал темную шерсть, действительно больше походя на тень в больном воображении. Чушь, да и только. Откуда в городской черте взяться волку? Потрошитель тихо усмехнулся, отворачиваясь, и направился в тот переулок, откуда, предположительно, пришел. Сейчас у него была проблема посложнее - найти дорогу оттуда, где был от силы пару раз в жизни. Все же спать на улице не очень хотелось, тем более, что в субботу предстояло выходить работать в клинику. Свет фонарей вел вперед, игриво ложась на стены низких домов и пересекаясь на асфальте в странных фигурах, отчего Джек невольно засматривался на пятна тени. Удивительно, как что-то настолько простое могло рождать в голове человека мысли, наталкивать на сложные химические процессы в мозгу, вызывая тихое чувство ужаса и восторга. Нет, кажется, сегодня он не только перепил, но и в целом был не в себе. Или же... - Кто ты? - реагируя молниеносно на шорохи за своей спиной, шепотом произнес Потрошитель, сощурившись и оборачиваясь. Рука сама по себе сжала рукоять ножа, спрятанного под плащом в потертых ножнах на поясе - безделушке, не более, даже не заточенной, но все еще способной тупым лезвием пробить чужую плоть. Вот только ответом служила тишина. Крадучись, художник сделал несколько шагов назад, заглядывая за угол, откуда только недавно пришел, в совершенно пустой переулок, где по-прежнему фонарное освещение едва справлялось с ночью. Пусто. Джек расслабленно опустил руку, пряча в карман и тихо усмехнулся сам про себя - и правда, кто может преследовать его? Это он был охотником за чужими душами, оставляя их последний крик на лезвие собственного скальпеля.***
Было что-то чарующее в тонком изящном запястье, послушно лежащем в его ладони. Большой палец надавливал на венку нежно, но чувствительно, и та отдавалась четким быстрым ритмом. Стоило лишь ладони сжаться сильнее, что начинало казаться - кости вот-вот треснут прямо в его руках, проглядываясь подснежниками сквозь разодранную кожу. Но делать такое было бы роковой ошибкой. Сидящая напротив Вера Наир совсем не интересовалась работой собственного врача, поэтому даже не имела шанса заметить нотки сожаления в смотрящих из-под нахмуренных тонких бровей глазах. Гораздо больше ей нравилось рассматривать записи в собственном блокноте, едва помещающемся в свободной руке. Впрочем, Джек давно привык к пациентке, еще как полгода назад обратившейся в их частную клинику. Та всегда была в делах, но еще тогда, - в самом начале их знакомства, - врач уловил через яркий цветочный парфюм запах страха с сожалением, которым была пронизана Наир с ног до головы, поэтому заинтересованно наблюдал каждый раз за странной женщиной. Этот страх не был похож на то, что привык видеть Потрошитель, и тот не раз представлял какой бы взгляд был у его хрупкой пациентки на "операционном столе". Смешалось бы ее отчаянье с сожалением? Однако разве мог художник позволить себе такую близкую к себе жертву? Да и сейчас этой женщины было бы недостаточно. Весь разум художника был поглощён тенями, преследующими его уже несколько дней подряд вслед по ночным улицам, скачущим вдоль дорог - силуэт волка на кладбище становился в памяти все ярче. В субботу он слышал как шепталась мисс Дайер и ее маленькая пациентка Эмма о символе возмездия, похожем на холодного оборотня, явившемся из-за участившихся убийств. Одна лишь мысль, что за ним идет мститель взбудоражила, но лишила Потрошителя сна, оставляя отпечатки на лице в виде темных кругов на и без того впалых глазах. В мистику врач не верил, но сама мысль о чем-то вечном захватила его, рождая в голове новые и новые картины. Сидеть смирно не хотелось. - Все? Джек поднял взгляд, все еще смотря на женщину через прищуренные щелочки глазниц с широкой улыбкой. Мисс Наир это же ничуть не смущало - та расслабленно сидела на стуле, уже оторвавшись от записей и смотря ровно в то место, где за длинной каштановой челкой должны были быть чужие глаза. Он выпустил хрупкое запястье, по привычке доставая из кармана хлопковый платок и вытирая руки, хотя те не были испачканы. - Ваша аритмия не улучшится, если будете плохо спа~ть, - наигранно-ласково пролепетал Джек и отвернулся, черкая тонкой перьевой ручкой в медицинской карте, из-за чего не видел как Вера поднялась и накинула на плечи легкий персиковый жакет. Однако скрип половиц заставил вновь обратить внимание на пациентку, уже готовую уйти к дверям. - Кроме того, отсутствие сна может помешать вашему бизнесу, мисс Наир. Плечи парфюмера едва дернулись, но от внимательного взгляда Потрошителя разве это могло укрыться? Даже когда за спиной той захлопнулась дверь, теплое обволакивающее чувство собственного превосходства все еще оседало шлейфом словно самые дорогие духи - да-а, художнику нравилось выуживать самые сокровенные эмоции окружающих его людей, то, что доставалось лишь ему одному. В этом и был весь Джек. Вера Наир была последней на сегодня, и врач лениво растянулся в кресле, где сидел, вытягивая руки вверх и с удовольствием потягиваясь. Приятное напряжение прошло волной по затекшим мышцам, и Потрошитель вновь почувствовал себя совершенно бодрым, будто тяжелого рабочего воскресенья и не существовало. А что, если сегодня прогуляться в знакомый бар и провести приятную ночь с какой-нибудь пышногрудой дамочкой, распаленной алкоголем? Благо мысли о Эдгаре больше не посещали, вместо этого заменяясь странным образом волка, так что... все должно было пройти без происшествий. - Господин Гуд, я ухожу пораньше. Сегодня на смене Сэм, - Джек вздрогнул. За собственными мыслями совсем не заметил как дверь кабинета открылась и к нему заглянула Эмили Дайер, уже полностью одетая и сжимающая в руках сверток из грязного цвета ткани, который взгляд художника даже не мог описать. - Вам бы тоже собираться домой. Он лишь с усмешкой кивнул в ответ, и доктор без тени колебаний исчезла из дверного проема, прекрасно зная, что ответ не получит. Странно, но за те два года, что им удалось поработать вместе, Дайер успела стать для Джека единственной, о которой он не думал как о женщине, воспринимая ту исключительно как коллегу и... друга. Они редко говорили, почти не пересекались, но уставшие глаза и мятая голубая накидка на широких прямых плечах не раз заставляли Потрошителя задумываться что Эмили удалось пройти перед тем, как та устроилась в их клинику. А может их связала дружба, потому что именно Дайер довелось застать Джека среди ночи в собственном кабинете с руками по локоть в крови? В тот раз отчаянно пытающаяся защититься жертва воткнула в плечо своего убийцы осколок бутылки, зля того еще сильнее - и именно руки невозмутимой коллеги обрабатывали глубокую рану под тихое болезненное шипение. Улыбка невольно расплылась на лице Джека, и он, наконец, поднялся, собираясь. И все же Эмили Дайер была такой же ненормальной как он сам - может, стоило пригласить ее вновь выпить, как в тот раз? Свет с громким щелчком погас, погружая кабинет в сон, и художник, едва накинув на плечи темно-серый плащ, а на голову - цилиндр, спустился вниз, направляясь-таки по назначенному маршруту. Такое настроение перед выходным упускать было грешно. Такая мелочь, но именно из-за нее он и чувствовал себя хоть иногда человечнее, когда рассудок был чист и ясен как солнечный день, как когда-то давно, когда он еще был маленьким счастливым мальчиком. Бар был в нескольких кварталах от работы и далеко от дома: Джек редко уходил оттуда спать, предпочитая составлять компанию молоденьким и не очень женщинам, постоянно привлекаемым его отвлеченными разговорами о искусстве и акциях. Предугадать их мысли было просто, стоило лишь взглянуть на то, насколько приятным и загадочным собеседником казался врач на пол ставки, хоть внешностью, конечно, не блистал - слишком худой, с растрепанной копной волос и постоянно жестикулирующий при разговоре. И все же чем-то он нравился местным завсегдатаям. - Джеки! - стоило только переступить порог, как невысокая женщина лет тридцати с россыпью веснушек на круглых щеках тут же подхватила Потрошителя под руку и утянула за собой к столику, где помимо ее самой была уже целая компания из подружек, весело приветствующих гостя. - Мы тебя не видели целую вечность! - Добрый вечер, дамы~ С плеч Джека буквально стащили верхнюю одежду, оставляя его в темно-изумрудном пиджаке и зажимая между собой посередине. Оставалось лишь бросить жалобный взгляд с растерянной ухмылкой на знакомого бармена, но тот пожал плечами, оставляя своего посетителя в плену четырех смеющихся женщин, из которых Потрошитель от силы помнил только ту, с веснушками - Лидию. Впрочем, принесенная ему рюмка, заполненная каштановой жидкостью была сразу выпита. Наверное, провести вечер, ни о чем не думая, все же оказалось хорошей идеей. Лидия была в их коллективе заводилой, да и Джек в прошлый раз был приятно удивлен ночью в компании пышногрудой веселушки, и когда в ход пошла уже седьмая рюмка, он всерьез задумался о втором разе, совершенно не слушая о чем болтали девушки рядом с ним и отвечая отстраненно, не заинтересованно. Мягкая ладонь под столом уже невзначай сжимала бедро художника - он еще в прошлый раз заметил, что Лидия, судя по всему, неровно к нему дышит. Это... льстило. Через алкоголь думать было тяжелее, но чувство тревоги заставило ощетиниться. Джек поднял взгляд ровно в тот момент, когда девушки вокруг замолчали. - Хмпф. Именно тут вам и место, - уже приевшийся знакомый голос, наполненный пренебрежением, мог принадлежать ровно одному человеку, а значит, глаза не врали. Эдгар Валден собственной персоной стоял поодаль от стола, направляясь в сторону барной стойки, где ему уже приготовили бутылку дорогого вина. Он просто не мог сдержаться, увидев знакомое и так ненавистное лицо в подобной атмосфере. На Джека будто опрокинули кипяток, возвращая все ночные кошмары и закидывая их в котел, активно подогреваемый градусом выпивки. - Джеки, кто этот малыш? - тощая девчушка с туго завязанными в пучок смоляными волосами прижалась к плечу врача грудью, провожая незваного гостя взглядом. - Твой друг? Друг? Потрошитель звонко рассмеялся, зачесывая пятерней волосы назад, из-за чего обычно скрытые челкой глаза на мгновение показались. Девушка невольно отшатнулась, поймав чужой тяжелый мутный взгляд. - Друг, - повторил Джек. Выпутаться из ослабевшей хватки не составило труда, и он вышел из-за стола, прихватывая с края потертого дивана плащ и цилиндр, отвешивая спутницам легкий поклон. - Простите, милые леди, я не могу бросить друга одного. Лидия разочарованно вздохнула и вскочила, хватая за рукав объект своей безответной любви, лишь для того, чтобы незамысловатым быстрым движением засунуть в карман на груди свой платок. - Посиди в следующий раз с нами подольше, Джеки. Хорошо? Сухие обветренные губы коротко коснулись фаланг пальцев, удерживаемых в теплой широкой ладони. Джек усмехнулся, про себя лишь думая о том, как же бедняге везло - что в тот раз, что в этот. - Обязательно. Их смех и тихие шопоты слышались из-за спины еще долго, пока изрядно выпивший врач не подошел к знакомой фигуре, сжимая чужое плечо ладонью и смотря с легкой улыбкой на нахмуренное лицо. Эдгар вздрогнул, лишь чудом не выронив из рук бутылку, аккуратно завернутую в кусок ткани для безопасности и удобства, и эта маленькая деталь сразу дала понять Джеку, что тот пить в баре не собирался изначально. Что ж, это было удобнее, нежели спаивать такого нежеланного выскочку прямо здесь, вот только что у него в руках?.. Этикетка отчеливо и гордо носила незамысловатые буквы: Мuscats de Mireval. Потрошитель фыркнул, всплескивая свободной рукой под пристальный взгляд невольного спутника. Белое. Оно так не подходило тонкой, практически прозрачной коже Валдена, вызывая в голове врача сотню противоречий - картинка с багровой от вина рубашкой рассыпалась в прах, а привкус... впрочем, Джек никогда не пробовал этот сорт ранее, так что не мог даже солгать о нем. - Скажите, Эдгар, вы же никогда не видели моих картин? - даже незнакомец сразу бы распознал раздражение, появившееся на молодом лице при упоминании его имени. Но словно что-то держало за язык, тонкая нить любопытства. - Всем нужно отдыхать после работы и собирать вдохновение. - Видимо, рисование для вас не больше, чем хобби, - посмотреть в глаза Джеку было чертовски смелым поступком, который Эдгар совершил без тени колебания. Это был, пожалуй, первый раз, когда художники общались так неформально и эти ощущения не вызывали в Валдене приятных чувств. Он не хотел приближаться к этому странному мужчине изначально, но отчего-то чувствовал, что тот действительно увлечен. - Я не видел ваши картины, верно. Разве желание посмотреть на чужую одержимость не могла не захватить его разум? Ведомый алкоголем, Джек прижимался к чужому плечу, вероятно, слишком сильно, хитро щурясь и буквально надавливая на него всей ладонью, отчего художнику едва удавалось удерживать равновесие, но благодаря этому стук чужого сердца чуть ли не рвался наружу, такой близкий, быстрый, возбужденный. Что заставляло его так колотиться? - Вы много выпили, Джек, - Валден хмыкнул, кое-как выпутываясь из цепкой хватки и окидывая пьяного собеседника взглядом с сожалением. Вероятно, не будь они оба упрямцами, смогли бы подружиться с самого начала, найдя множество общих тем и увлечений. Вот только подходящий момент уже ушел, и счет велся на их собственную честь: кто первым сдастся, поддавшись минутным желаниям, тот проиграет. Эдгар вышел так же быстро, как и появился, словно призрак, но было действительно поздно: тонкие пальцы обхватили заботливо налитый барменом шот и опрокинули в пересохшее от волнения горло, заливая его горячительной смесью, после чего Потрошитель небрежно кинул на стойку деньги и ринулся следом, даже не дожидаясь сдачи. Каково это вино на вкус? Горькое, сладкое - тягучее или яркое, как вспышка? Огни перед глазами сливались, было больно. Джек растерянно остановился лишь на повороте под светом зажженого фонаря и коснулся кончиками пальцев губ, смотря на блестящие капли крови на перчатках - прокушенная губа неприятно ныла. Но хуже всего было то, что он потерял преследуемого из вида. - Черт! - тяжелый ботинок пнул фонарный столб, и тот затрясся, скидывая с себя крошки засохшей краски вперемешку с пылью. - Черт, черт, черт! Джек озлобленно сунул руки в карман, облизывая верхнюю губу и ощущая привычный металлический вкус на языке. Наверное, так даже было лучше: ведомый идиотскими желаниями, он чуть не нарушил собственное правило, которое позволяло существовать с наивным и бестолковым обществом. Но даже полный идиот понял бы, что в смерти художника был виноват Потрошитель. Стоили ли его мечты разрушенного спокойствия? Нет, не так. Стоили ли мечты такого как он вообще хоть что-то? Решив поднять взгляд, он остолбенел: в маленьком круге света, выдернутом из тьмы с помощью фонаря неподалеку, стоял молчаливый зритель неудачи убийцы. Не было ни рычания, ни лая, ни даже шороха, - ничего, - будто бы огромный грязно-бурый пес оставался лишь плодом воображения Джека. Животное опустило голову как в первый раз, на кладбище, и просто чего-то ожидало, но казалось, что взгляд огромных черных глаз направлен ровно на него, требуя, вопрошая. И Потрошитель, не в силах оторваться от влекущей вперед бездны, сделал несколько шагов вперед, заворачивая на одну из улиц, протягивая руку перед собой в попытке погладить пса - совсем не беспокоясь, бродячий он или нет. - Ну же, будь хорошим мальчиком~ Рука дернулась от звука лопающейся лампы в фонаре, погружая существо во мрак, а когда Джек прищурился, то понял, что на том месте уже пусто, тут же закрывая рукой растянутый в усмешке рот, из которого невольно вырвался сдавленный хохот. Что ж, его безумие обрело новые краски, и он в них тонул с головой, не имея даже возможности противиться удовольствию.***
Ночь показалась ему самым настоящим кошмаром, длящимся целую вечность: ни на секунду Потрошитель не смог сомкнуть глаз, в напряжении расхаживая по комнате до момента, пока фонари на улице не погасли, возвещая о раннем утре. Легкий мрак за окном не спешил рассеиваться, светлело сейчас поздно, но взволнованного врача это уже не заботило. Дымящаяся кружка с чаем оторвалась от стола, поднимаемая рукой своего хозяина, тут же зашипевшего из-за обожженых губ, и Джек отложил ее на рабочий стол, наконец, позволяя себе сесть, впервые за последние шесть часов. Утро открывало возможности заняться делами и не сидеть, погрузившись в собственные лихорадочные мысли. Такое бывало с ним иногда, но обычно нервный художник срывался раз в месяц, а то и раз в полгода, сейчас же нарисованная кровь на его последней картине едва успела засохнуть, и это пугало. Когда он в последний раз выходил на охоту? Казалось бы, всего неделю с небольшим назад. Все указывало лишь на то, что мозг отказывался работать безукоризненно без дозы таблеток, принимать которые совершенно не хотелось. Джек пытался, правда. Три года назад прописанные ему знакомым психиатром лекарства сделали его жизнь проще, лишая ее совершенно любых красок - и хороших, и плохих. Он был так слаб и скуден на эмоции, что в один момент, заглянув в зеркало, не узнал смотрящее на него бледное осунувшееся лицо. Вероятно, у него был шанс на нормальную жизнь, но все же... Джек выбрал остаться со своими страданиями. Он нашел новое обезболивающее, не подходящее ни одному нормальному человеку - его собственный маленький ключик. И больше мораль его не преследовала. Но что за чертовы видения с волком, что за чушь про возмездие? Желание увидеть как из шеи Валдена вытекает яркая густая кровь, смешиваясь с золотистой мутной жидкостью вина и пачкая разодранную на груди рубашку, было так велико и так близко, что Потрошитель не мог даже поверить как упустил его из виду. Будто по волшебству, не иначе. Подсознание в виде этой странной собаки отвадило его от мысли об убийстве своего знакомого и яркая вспышка вдохновения рухнула вниз вместе с его опущенными руками. Он не чувствовал себя таким опустошенным уже давно, словно перед глазами остался только пустой лист и ничего более. - Что же тебе от меня нужно?.. - хотелось и плакать, и смеяться во весь голос, но врач лишь сжал в пятерне запутавшиеся волосы и облокотился на столешницу, беря в пальцы ручку и задумчиво ставя маслянистую точку на листах бумаги под своей рукой. Слова не шли в голову - вместо них появлялись неаккуратные линии, похожие на багровую шерсть на чужом загривке, через мгновение превращаясь в своеобразный капюшон, из-под которого виднелся горбатый острый нос, оскаленная улыбка и пара тонких ярких радужек глаз. Выглядела бы именно так его совесть, будь она реальна? Потрошитель откинул ручку, случайно капая чернилами на лист, добавляя пятно на один из глаз своего нарисованного преследователя, и тут же спохватился, осторожно, даже как-то заботливо, промокая синюю жидкость первой попавшейся тряпкой, вынутой из кармана на пиджаке - тем самым платком, оставленной Лидией прошлым вечером. Получилось так себе и Джек с сожалением провел по засохшей щеке волка кончиками пальцев, откладывая набросок в сторону и потирая ладонями лицо. Глоток чая оказался освежающим - врач огляделся, поднимаясь и намереваясь достать из рабочего чемодана банки свежего спирта, а так же таблетки с обезболивающим, которые успел забрать в воскресенье, перед своими выходными, но багажа в комнате не оказалось. Не оказалось его и в ванной, в коридоре, на небольшой кухне, и Джек задумался, припоминая, что в бар вчера он входил налегке. - Ох~, вот я растяпа, - почему-то мысль, что надо зайти в клинику поднимала настроение. Потрошитель с удовольствием допил изрядно остывший чай и, вымыв кружку, засобирался. Утро и правда пыталось утопить мысли художника в рутинных заботах, и ему стало чуть легче. Оставалось лишь надеяться, что вечером навалившаяся усталость прижмет к кровати и утянет в сон. Одеваться практически не потребовалось - Джек только скинул зеленый тяжёлый пиджак, меняя на более удобный полосатый халат, который все равно спрятал под плащ, способный защитить разве что от кусающего ветра. Взгляд невольно наткнулся на свежий набросок, и он поднял листок в руки, задумчиво разглаживая нарисованную шерсть, а затем отбросил мысли, складывая в четверть и пряча в кармане халата, с усмешкой произнося то ли самому себе, то ли своему новому несуществующему другу: "значит, пойдешь со мной". Это даже начинало забавлять. Не успел он выйти, как наткнулся на хозяйку в дверях дома, сжимающую в дряхлых руках сразу несколько тяжелых перьевых подушек - оставалось лишь удивиться силе и резвости старушки. - Голубчик! Куда же вы в такую рань? - Джек было попытался подхватить груз из чужих рук, но та лишь увернулась, пропуская своего квартиросъёмщика вперед, на лестницу. - Нет-нет, они как перышки. Лучше пойдемте выпьем чай, мне как раз принесли недавно печенье. - Увы, я тороплюсь, - сощурившись тут же откликнулся Потрошитель, невольно улыбаясь старушке, скорее уже по привычке. Все же ссориться с арендатором хотелось в последнюю очередь, к тому же, что немощная женщина смогла бы ему сделать? - В следующий раз обязательно~ Вот только с одеждой врач все же ошибся, замерзнув уже через минут двадцать, распрощавшись с хозяйкой и уйдя достаточно далеко, в отчаянных попытках ускоряя шаг и прячаясь в плащ, вздернув воротник, чтобы тот хотя бы прикрывал покрасневшие щеки. Утро было туманное, из-за чего на скрюченную высокую фигуру все равно никто не обращал внимание, да и было некому: разве что паре работяг и почтальонам, старательно разносившим газеты и письма по спящим домам. Дорогу Джек помнил наизусть, давно привыкнув к неожиданным вызовам, даже когда приходилось вставать среди ночи и спешить решать неожиданные проблемы - уж такая была его работа. В городе была чертова дюжина врачей-шарлатанов, но еще больше здесь было сумасшедших богачей, избалованных собственной властью настолько, что больничная койка, промывание желудка и зашивание всевозможных ранений были для Потрошителя ежемесячной практикой. На него никто не обращал внимание, ведь художник был такой же как и все они. Туман сгущался, словно проникая в легкие - Джек недовольно поморщился, ориентируясь буквально по соседним домам. Клиника была недалеко, когда тихое рычание заставило его обернуться. Сощурившись, Потрошитель пытался рассмотреть хоть что-то, медленно отходя к ближайшей стене, вслушиваясь в каждый шорох - неужели где-то ошивалась бродячая псина? Или это был его маленький друг? Нет, тот не имел голоса, просто клубок теней из его воображения, не более. Вот только в этот раз он был однозначно реален: огромная ощетинившаяся фигура, пожалуй, слишком большая для дворовой собаки, стояла чуть поодаль и утробно рычала. Даже не смотря на туман Джеку не нужно было напрягать зрение, чтобы с ужасом осознать, что пес сжимает в истекающих слюнями зубах чужую руку, намертво перекусывая тонкие кости на запястье. Кисть неизвестного бедняги безвольно свисает вниз, покрытая тонкими струями, костяшки разбиты в кровь настолько, что видно белую часть, совершенно не мясную, а остаток одежды с другой стороны переломанного запястья весь промок, прилипнув к коже. Вязкая слюна в горле никак не лезет дальше, отчего Джек закашливается, не отрывая взгляда от знакомого куска ткани на мертвой плоти: полосатого, совсем такого же как халат на его собственном теле. Разве может такое быть?.. - Что ты... - Господин Гуд? - голос справа заставляет резко повернуть голову, и Потрошитель краем глаза замечает, что волк пропал. - У вас же сегодня выходной. Эмили говорит привычно сухо, отчего сердце врача медленно замедляет ритм, приводя своего хозяина в норму, успокаивая. Вот она, реальность - только его коллега, настоящая, может быть столь безучастна, всегда находясь в нужное время, в нужном месте. За это он ее, пожалуй, и любил. - Я забыл чемодан, мисс Дайер, - Джек откликнулся лишь когда пришел в себя, с легкой улыбкой кашлянув в кулак и, заметив ее недоверчивый взгляд, коротко добавил, скорее для самого себя, чем для нее. Все равно Эмили не стала бы спрашивать. - Сегодня такой туман, что мне стало нехорошо по дороге. Будьте... осторожны~ Еле заметно кивнув, женщина развернулась и продолжила свой путь, изредка проверяя идет ли за ней Потрошитель, все же выдавая свое мимолетное волнение о состоянии товарища, но Джек уже был спокоен. Только биение сердца никак не унималось и стало жарко - хотелось скинуть плащ, чтобы нести его в руках, чувствуя как маленькие капельки пота охлаждаются и стекают по спине. Чего делать врач, конечно же, не стал, прекрасно понимая, что не хочет слечь с температурой на койку на следующий день. Это что, получается, таинственный волк шел именно за ним? В голову пришла странная мысль. - Мисс Дайер, скажите, - она замерла в дверях клиники, смотря на спутника в ожидании и кутаясь в теплую шаль нежного бирюзового оттенка, подаренную явно каким-то богатеньким воздыхателем. - Ваша маленькая птичка Эмма все еще верит в того волка-мстителя? Доктор кивнула, устало вздыхая и смотря как Джек поднимается следом, открывая ей дверь и впуская внутрь. - Девочка слишком боится своих совершенных ошибок. - А вы? - художник усмехнулся, наблюдая за растерянным лицом собеседницы и закрыл дверь позади себя. - Верите? Вопрос заставил Эмили задуматься, сосредоточенно засматриваясь на длинную лестницу, ведущую к их кабинетам на втором этаже, но долго это не продлилось, будто доктор думала об этом и ранее, без своего коллеги, тяготимая теми же проблемами, что и ее пациентка. - Вероятно, он есть, но не такой буквальный, мистер Гуд. Скорее что-то неосязаемое. Джек поблагодарил Дайер, прежде чем та исчезла, убегая по ступенькам вверх - все же ее рабочая смена должна была начаться совсем скоро. Наверное, такого ответа и стоило ожидать, но врач был точно уверен, что его волк абсолютно реален: в ноздрях до сих пор ощущался противный запах мертвечины, слишком хорошо знакомый Потрошителю. Нет, этот чертов волк реален, он точно знал. Именно так, не отвлекаясь от череды собственных мыслей, врач и дошел до кабинета, отпирая его ключами и перешагивая через порог, даже не замечая как в открывшейся клинике началась оживленность, возвещая о рабочих часах. Как и ожидал Джек, чемодан стоял у стола, одиноко облокотившись на металлическую ножку, да и внутри все было ровно так, как он и помнил - две бутылки со спиртом, несколько пачек обезболивающих таблеток и бинты, так, мелкие расходы, списанные на имя клиники. Теперь можно было и возвращаться, да заканчивать дела дома, а позже, возможно, навести справки про место жительства Эдгара Валдена, а может и вовсе вернуться в бар, топя в спиртном весь день, лишь бы уснуть часов на восемь и скинуть накопившееся за последнюю неделю напряжение. Думалось и правда тяжело. Джек зевнул, закрывая ладонью рот и с тоской посмотрел на ступени, ведущие обратно, к выходу из клиники. Работа в каком-то смысле держала в тонусе, хоть он и мог терпеть ее лишь два дня в неделю - придется ли ему снова все бросать, меняя уже прилипшую фамилию и теряя связи, что он имел? В последний раз врачу так сносило крышу когда он убил того художника, с которым работал, именно перед тем, как Потрошитель устроился сюда, а значит, это был своего рода знак. Забавно, что тот парнишка был единственным из жертв, чье лицо и имя Джек не смог вспомнить. Шаги эхом крались за врачом, исчезая со ступеней клиники и растворяясь в тумане, ставшем, кажется, даже еще гуще. Потрошитель вглядывался в дорогу под своими ногами, сжимая концы у ворота плаща, походя со стороны скорее на безликую тень. Кто знает, может именно из-за этого на него чуть не натолкнулась тоненькая женская фигура. Неизвестная едва успела среагировать, упираясь ладонями в изящных черных перчатках в худощавую грудь врача и резво отталкиваясь, гордо вскидывая голову и готовясь вывалить на Джека браваду, но вместо этого он услышал знакомый удивленный голос: - Ох, так это вы, - Вера поправила свой полушубок, тихо хмыкая и закидывая маленькую сумочку, кое-как пойманную при столкновении, обратно на сгиб локтя. - Испугали. - В такую погоду нужно смотреть в оба, мисс Наир~ Изящная фигура в черном платье до колен оказалась словно путеводной нитью среди тумана, и он не думал долго.***
Отчетливый стук невысоких каблуков разрушал тишину ровно до того момента, пока ему не начала вторить тихая мелодия, напеваемая приятным мужским голосом. Это длилось уже десять минут, спустя какое-то время после того, как Вера Наир и ее лечащий врач разошлись по разным сторонам, и женщина совершенно не могла понять кто и зачем идет следом - точнее даже не хотела представлять, смутно веря, что это лишь какой-то шутник или слегка ненормальный саркастичный Джек Гуд, решивший проверить нервы своей пациентки на прочность. Мелодия знакомая, вертится буквально на языке, но название не хочет вспоминаться, словно так же как окружающее пространство утопая в тумане, пряча себя. Вера совсем не знает этот район, просто стараясь заворачивать как можно чаще, чтобы преследователь отстал - а может, ей вовсе удастся найти других людей или хоть один открытый подъезд, не важно. Кое в чем парфюмер действительно права: чуть поодаль шел ее же врач, но рассмотреть знакомую тень ей бы не удалось никакими способами, да и был ли смысл? Очередной поворот, и на глаза попадается яркая вспышка фонаря в чьих-то руках у здания неподалеку. Видимо, хоть кто-то догадался, что иначе в этой белой дымке просто невозможно разобрать что к чему, это просто какая-то чертова аномалия: не важно, горящие рядом торфяники тому виной или сконденсированный воздух. - Эй!.. - вот только голос тонет в хлопковом платке, смоченном чем-то химическим. Джек прижимает ткань крепко, с широкой улыбкой наблюдая как девушка яростно пытается впиться длинными ногтями в его запястье, оторвать его от себя и вырваться. Ловкая Вера даже умудряется чуть не отдавить тяжелым каблуком ботинок напавшего на нее, но все без толку - его это лишь раззадоривает сильнее. Вскоре сознание медленно угасает, уступая беспамятству, но Потрошитель ни на секунду не ослабляет бдительность, аккуратно поднимая ослабевшее тело как тряпичную куклу на руки прислоняя платок к чужому лицу длинными пальцами настолько, насколько это было возможно. Он сейчас просто хищник, не имеющий права на ошибку, ведь даже самое слабое травоядное все еще способно убежать, если не лишить его такой возможности, ломая конечности. Вера Наир. Ему всегда было любопытно как бы повела себя эта женщина на волосок от гибели, и сама судьба подкинула врачу такой сюрприз, сталкивая их сегодня. Очередная... ли? Густой туман как фата льется следом, укрывая высокую фигуру со спутницей от нежелательных глаз - так удачно, так удобно, что Джек не может сдержать свой же голос, продолжая петь для Наир, будто убаюкивая как собственное сокровище. Никто, абсолютно никто их не останавливает в этом равнодушном городе, будто все люди спрятались по норкам как от чумы, и дом его пациентки оказывается уже вскоре прямо перед Потрошителем, приглашая убийцу внутрь. Ключи найти не сложно, а вот отпереть замок и внести внутрь хозяйку квартиры - труднее всего. Кажется, жидкость на платке уже начинала высыхать, поэтому нужно было поторопиться. Джек кое-как занес Веру внутрь, опуская на заправленную дорогим шелком кровать, сразу же вытаскивая из нагрудного кармана небольшую бутыль и обильно поливая тряпье, вновь прижимая к носу и рту своей пациентки. Как раз вовремя, ведь та, пошевелив пальцами на руках, тут же расслабленно обмякла. Теперь можно было и закрыть дверь, а так же... подготовиться. - Подожди, моя дорогая, подожди... - ласковый шепот прерывает мелодию, пока Потрошитель спешно вышагивает по комнатам. Врач уже был здесь пару раз, когда парфюмер хворала, оттого благодаря своей феноменальной внимательности запомнил даже такие мелочи, как расположение окон, выходящих на двор, место для шкафа с одеждой, тумбы с хозяйственными принадлежностями. Он собирает самые различные вещи и быстро, но аккуратно раскладывает их перед кроватью на пушистом ковре: черное тонкое покрывало, высокий графин, кипельно-белые туфли, полотенце для рук какого-то кремового оттенка и бичевки, срезанные наспех кухонным ножом, оставленным тут же. Усмехается. Наверное, любой бы удивился, увидь сейчас обычно хаотичного и взбалмашного художника столь педантичным, да и все, кому был знаком такой Джек - уже давно были там же, где и Кексик. Не проходит и пятнадцати минут, как Потрошитель опускается на колено у кровати, отщелкивая крышку своего рабочего чемодана, и протягивает руку, с нежностью оглаживая холодный металл спрятанного во внутренний карман скальпеля. Идя сегодня на работу за вещами, он совсем не ожидал такого исхода, впрочем, это тоже своего рода... его работа. Забавно. Как же сама судьба хотела ее. Хотя Джек соврал, если сказал бы, что не думал об этом миге еще при первом знакомстве со своей пациенткой, уже не раз в красках представляя ее истошные стоны и сладостные крики. Рука кажется безжизненной, и врач поднимается с колена, прислоняя ухо к пышной груди женщины, с упоением слушая тихий стук сердца. Пожалуй, стоило приступать, пока та не очнулась - это все, что он мог подарить ей за долгое знакомство. Запястье за запястьем сковываются бичевкой у изголовья кровати, а ноги прижимает вес чужака, усердно пытающегося смотать полотенце в рулон, после Джек убирает слегка мокрую салфетку и вместо нее насильно засовывает в рот Наир полотенец, грубо, до боли в челюсти. Благо, сознание еще не пришло к ней, иначе парфюмер непременно попыталась бы откусить чужой палец. Он не в себе, будто бы возбужден. Закрыв ладонью рот, искоса смотрит на молчаливую фигуру, прикованную к кровати и выжидает, когда же чужие веки дрогнутся, будто зовет единственного и главного зрителя своего представления. Черное платье кажется гротескным, чуть приподнимаясь на мягких белоснежных бедрах, в которые так хочется впиться ногтями, портя идеальную кожу, оставляя на молочном теле багровые отметины, но нет, совершенно не в этом его план - разве для этого он так долго ждал свою маленькую птичку, заперев в клетку? Он терпелив. И, когда чужая голова, наконец, начинает медленно поворачиваться, а руки сжимаются в кулаки, тут же нервно дергаясь, все еще дает время пленнице осознать свое положение, прежде чем кожей перчаток коснуться щеки Веры, успокаивающе поглаживая ладонью. Парфюмер не глупая - прекрасно понимает свое положение, извиваясь изо всех сил, но ничего не может сделать, сдерживаемая как по рукам, так и по ногам. - Моя дорогая Вера, я так счастлив быть с вами сейчас. Уверен, вы тож~е, - пленница гортанно кричит, насколько это позволяет самодельный кляп из ткани, но получается так себе, скорее уж сознание вновь чуть не покидает ее из-за рвотного рефлекса, не сумевшего вырваться никуда из-за преграды. Джек раздраженно хватает тоненький подбородок и дергает на себя, смотря с едкой ухмылкой сверху вниз. - Ну же, я видел как вы смотрели на меня. Наверное, вот так и прошли по чужим головам? Ответа убийца и не ждет, убирая руку и взвешивая в другой тот самый нож, взятый недавно с кухни - тяжелее, чем он привык, но ничего не поделаешь. Лезвие заточено, без труда разрезает пуговицы на полушубке. Джек прикладывает широкой стороной его к закрытым лишь полупрозрачной тканью платья ключицам парфюмера и медленно качает головой, цыкая. - Тише, вы же можете так пораниться, - как обычно саркастичный голос приобрел и что-то новое, до этого незнакомое Вере, что-то приторно-радостное, и это лишь сильнее заставляет двигать ослабшим телом в попытках освободиться. Уж лучше вывихнуть себе запястье или сломать пару костей, чем оставаться с этим человеком наедине, погружаясь все глубже, проскальзывая между ровного ряда зубов в глотку как ничтожный кусок мяса на завтрак. Как ей не удавалось замечать столь пугающие детали раньше? - Или может стоит называть вас Хлоя? Врач не знает с чем связанно это имя, он лишь мельком видел документы в доме парфюмера и помнил как та путалась на первых приемах в собственом имени, но сейчас с упоением смотрит как замирает Наир под ним, впиваясь удивленным взглядом в усмехающееся лицо. Да, именно это выражение он так жаждал видеть: полное скорби, боли, отчаянья и страха. Интересно, получится ли изобразить отпечатавшийся образ на холсте? Лезвие ножа разрывает ворот, ловко избавляясь от невесомой ткани, и касается уже кожи, надавливая, отчего небольшая капля крови тут же скользит вниз, в ложбинку между грудей, и художник с жадностью за ней следит. Жесткий корсет платья так просто не разрезать - Джеку требуется время, чтобы расстегнуть его и стянуть, аккуратно, стараясь не порвать дорогую красивую вещь. Когда платье застревает на бедрах, убийца осторожно привстает, сжимая худощавые колени широкой ладонью, а стопы придавливая ногой, но снять так просто одежду не получается - при первой же возможности Вера освобождает одну ногу и старается пнуть чужака со всей злостью, да не один раз, и Потрошитель ошарашенно отшатывается, хватаясь чуть ниже груди и болезненно простанывая. Кажется, то, что он снял с ног своей жертвы обувь, пока та была в отключке, сейчас спасло его от пары переломов. Джек больше не говорит, не улыбается, лишь стискивая зубы, вновь приближается, и Наир лишь мельком с ужасом успевает заметить яростно сжатый в чужой руке нож. Вспышка боли резкая, сильная, ее дергает судорогой, но руки связаны, не давая прикоснуться к инородному объекту в собственном теле, зато вот Потрошитель в восторге касается подрагивающими пальцами стекающих дорожек крови, рисуя на мягком бедре беспорядочные узоры под приглушенные крики. Когда лезвие выходит из плоти, врач не сдерживается, обводя указательным разрез, лаская, будто с любовью, смотря на раскрасневшееся лицо задыхающейся Веры. Но все же разве может такой грубый инструмент сотворить шедевр? Что-то мурлыча про себя, Джек нагибается, поднимая приготовленный скальпель с черного покрывала на ковре и засматривается на тело пациентки - такое нежное, но крепкое, достойное, пожалуй, самой королевы. Теперь оно в его руках, и художник надавливает большим пальцем на тазобедренную кость, соскальзывая и касаясь мягкого живота, с интересом проводя ладонью вверх, к судорожно вздымающейся от всхлипов груди, невесомо обводя розовый ореол соска. Будь те любовниками, насколько хорош был бы сладкий голосок властной Наир в постели? Впрочем, Потрошитель чувствует к ней нечто большее, не поддающееся сравнению с платоническим влечением, желая подарить свое извращенное сердце лишь целой вечности в чужих глазах - не важно, живых, мертвых. Так разве может он делать такие сравнения? Всхлипы становятся чуть тише, но его это не беспокоит, врач лишь презрительно хмыкает, когда очередная попытка вырваться обрывается на корню схваченной за щиколотку ногой, другой, еще не поврежденной. Такой тонкой, нежной, что сдержаться попросту невозможно, и Джек, прикрыв глаза, касается щекой прохладной голени, ощущая собственными ноздрями аромат дорогого парфюма, используемого Верой. Вот только запах не такой уж и приятный, мешаясь с потом, кровью, ароматом страха и смерти, следующей за художником по пятам - душным, тяжелым, земельным и сырым. Тошнит. Потрошитель раздраженно хмыкает, впиваясь зубами в белоснежную голень, заставив слабеющую от потери крови Веру мелко задрожать. Кровь ощущается на зубах, но не заполняет рот, как предполагал художник, видимо, повреждения были недостаточные, тем более ни одна вена не была задета - впрочем, даже такого исхода ему достаточно. Джек отстраняется и ласково гладит оголенный живот жертвы, обводя кончиками пальцев пупок и заигрываясь с маленьким бантиком на черном кружевном белье, прикрывающем единственную еще не оголенную часть тела. Он задумчиво прикладывает ладонь к животу, скользя вниз, мягко надавливая, и замечает, что Вера умоляюще на него смотрит. У распухших от слез глаз мутный взгляд, расфокусированный, парфюмер едва может рассмотреть лицо своего мучителя, но Потрошитель отчетливо видит немое желание, совсем не такое, как у всех тех томных дамочек в баре. Только ее-то он, в отличие от них, действительно любит. - Вы правы, Верочка, - Джек вздыхает, не скрывая в голосе тоски и вырвавшейся на мгновение усталости, нависая над лежащей и, обхватив окровавленными ладонями заплаканное лицо, касается губами лба пленницы. - Я не буду этого делать, не бойтесь. По крайней мере последнюю волю такой прекрасной модели он обязан был исполнить, художник не имел даже права осквернить память о ней, ничто не должно исказить его будущий шедевр, ведь он уверен, что в этот раз все выйдет, все получится. История Веры Наир окажется завершенной, и тогда, может, он, наконец, освободиться от собственного безумия. Потрошителю кажется, что во взгляде пациентки появляется искры благодарности, и он не понимает реальность это ли, или черти балуются с воображением. И все же необходимо продолжать. Скальпель утыкается в горло Веры, и, ловя с упоение страх и боль в исказившихся чертах лица, Джек медленно надавливает, разрывая лезвием ткани, а затем, с усилием, ведя прибором вниз под гортанные захлебывающиеся звуки, следя за каждым мигом, как жизнь утекает из тела под ним, удлиняя разрез сантиметр за сантиметром: распарывая как одежду по шву глотку женщины, кожу на груди, животе, пока не утыкается в ту самую резинку с черным бантиком. Полотенце уже не нужно, и убийца вытаскивает его, мокрое от слюней и крови, как завороженный оглаживая бледное бескровное лицо большими пальцами, зачесывая назад светлые волосы, частично покрасневшие и спутавшиеся. Взгляд падает вниз, по разрезу, натыкаясь на молочно-белую грудь, окрасившуюся будто в липкое багровое, немного высыхающее вино, и Джек невольно отшатывается, скрипя зубами, вспомнив тот самый вечер пятницы, когда едва удержался от мыслей о Валдене. Что ж, кажется, он все же совершил то, что не должен был.***
В последний раз осмотрев место преступления, Джек довольно усмехнулся. Все было на своих местах: Вера, бережливо укрытая вороным хлопковым покрывалом, сидела, прислонившись к стене и обнимая в скованных посмертным окоченением руках наполненный ее же кровью кувшин, наверху которого было заткнуто полотенце, скрученное на манер экзотической бело-коралловой розы, а на вытянутых тонких ногах - острые белоснежные туфли. Парфюмер будто вовсе не была жива когда-то, как кукла сумасшедшего мастера, верх гармонии черного, белого и красного. Теперь он действительно мог идти. Кровь с кожаных перчаток смывалась легко, но характерный запах Джек чувствовал всегда, оттого каждый раз менял перчатки на новые, сжигая порченную пару при первой возможности, но сейчас оставалось лишь смотреть как окрашивается струя воды в раковине чужой ванной. Вычищенный наспех скальпель уже покоился на прежнем месте, в чемодане, и художнику только и оставалось, что взять его в руку, подходя к двери и накидывая на плечи снятый в процессе плащ. Дальше все как обычно спешно - приложить ухо к двери, прислушиваясь несколько минут, а затем выпорхнуть из квартиры и исчезнуть за поворотом, ведущим прочь из двора Наир. Туман стал реже, но все еще заботливо укрывал убийцу, только почему-то неспокойное сердце в этот раз лишь сильнее ускоряло бит, заставляя своего хозяина оглядываться как вор. Наверное, попадись он кому-нибудь сейчас на пути, то обязательно был бы сочтен подозрительным, но Потрошитель сразу же свернул в самые глухие переулки, возвращаясь домой окольными путями. Вероятно, вопрос о его виновности окажется лишь делом времени, оттого хочется лишний раз отсрочить свою собственную судьбу. Джек вздыхает, останавливаясь и провожая внимательным взглядом спешно прошедшего мимо переулка мужчину, одетого в военную форму - кажется, такую носили морские офицеры. Может, ему тоже уйти в плаванье? Снова менять фамилию, залегая на дно не трудно, ведь Гуда никогда и не существовало. Мысли летят одна за другой, и убийца не сразу замечает как вновь оказывается у кладбищенской ограды. Уже второй раз его сюда приводит случайная дорога, но подчиняться судьбе не хочется, ведь художник выбрал совсем другой путь, беря в руки не только свою, но и чужие. Интересно, там ли его волк сегодня?.. Лишние полчаса не сыграют роли, к тому же посещение могилы родственников - прекрасное алиби, не смеющее терпеть вопросов, и Джеку становится спокойнее, оттого привычная мелодия вновь касается уст, пока художник подходит к воротам и пересекает их, вглядываясь в туманный горизонт, за которым лишь бескрайние плиты, склепы и деревья. Здесь не как в городе: воздух чище, под сапогами хрустит промерзлая трава, а чем дальше от входа, тем меньше туман, будто у мертвецов совершенно другой мир, тихий, зловещий. Не по себе от едва слышимых хрустов вокруг, от едкого вороньего голоса, но Потрошитель не верит в духов, он верит лишь в себя, идя по центральной дороге до первого попавшегося роскошного склепа, а затем заворачивая в бок, на мелкую тропинку. Кажется, недалеко действительно был захоронен его давний знакомый, возможно, врач даже помнит где именно? Совсем рядом с громким криком в воздух взмывает несколько ворон, размахивая тяжелыми смоляными крыльями, и художник испуганно отшатывается, хватаясь рукой за первую попавшуюся ограду, но все же падая на землю, болезненно ударяясь спиной о прутья и тихо шипя. - Черт, - он бормочет сам себе под нос, потирая ладонью ушибленную поясницу и, с усилием оттолкнувшись от земли, переносит вес вперед, упираясь в землю уже коленом. Шатает. Кажется, сон после беспокойных бессонных дней, наконец, решил накрыть с головой, совершенно не вовремя, совершенно не там, ведь от проблем это не избавит ничуть. Джек вздыхает и поднимает лицо к затянутому тучами небу, прикрывая глаза и стараясь вдохнуть побольше воздуха, насыщая кислородом изголодавшийся мозг. Плевать, что этот воздух могильный. Да, так становится лучше. Открыв глаза, краем взгляда Потрошитель замечает тень и поворачивает голову, так и не встав, попросту замирая, словно земля под ногами - трясина, схватившая намертво. Совсем рядом, не скрытый туманом стоит невысокий человек, опустив руки и наблюдая за своим гостем горящими рубинами глаз. Нет, Джек забывает как дышать, осознавая, что эта взъерошенная фигура вовсе не человек. Полу обнаженное тело совершенно обычное, закрытое частично бинтами, - видимо, лишь бы спрятать раны от драк, - голову покрывает лишь шкура животного, но есть что-то в тяжелом взгляде... не такое, к чему можно привыкнуть. - Ох, так ты пришел~ Джек не сразу понимает, что не может встать, зачарованный блестящими каплями влаги на клоках шерсти, наблюдая как недвижимая фигура стоит на месте, смеряя убийцу безразличным холодным взглядом, именно таким, что в голову приходит невольная мысль, такая простая и такая очевидная, что врач громко и искренне смеется, закрывая лицо, чтобы спрятать позорно выступившие в уголках глаз слезы. Очередной. Это он - очередной, и не более. Так вот каково это, чувствовать себя на их месте, быть лишь жалкой жертвой, принесенной для чьей-то жадности. Он все время смотрел не в ту сторону, словно не замечая горящих на небе звезд и трусливо пряча голову в песок. Его волк не метафора, да и он вовсе не принадлежит ему, ведь это гордое существо - а оттого Потрошителю хочется сделать его своим еще сильнее. Хотя бы на мгновение, пока еще по прихоти таинственной смерти бьется его сердце. Художник осторожно встает на ноги и подходит вплотную, ощущая как приятно покрывается мурашками спина от колкого звериного взгляда, будто у ребенка от первой любви. Собраться с духом - самое сложно, но Джек все же протягивает руку к чужому лицу, касаясь щеки дрожащими пальцами и залезая под шкуру, нащупывая совершенно человеческое ухо. Губы пересохли, но дай ему сейчас воды, то он скорее бы оторвал от одежды клок ткани и принялся бы рисовать на первом попавшемся листе бумаги зверя. Свободная рука сама собой потянулась под плащ, в карман полосатого халата, чтобы достать сделанный дома набросок, вот только это не удается так легко. Волк быстрее - острые когти вмиг появляются на длинных пальцах и разрывают грудину, пока зверь отскакивает на пару шагов назад, тихо рыча и сгибая спину. Тело перед ним вновь оказывается на коленях, неловко ощупывая разодранную одежду руками и жадно хватая ртом воздух. В пальцах зажат заветный листок, но те плохо слушаются, и развернуть его получается не сразу, но все же художник довольно усмехается, поднимая рисунок выше и сравнивая с оригиналом. Только одного штриха не хватает: не долго думая, он стягивает зубами перчатку и, коснувшись своей изрезанной груди, в пару ловких движений окрашивает копну меха на рисунке красным. Криво, наспех, но именно так, как нужно. Какая разница, что будет завтра? Джек смеется, стоя на коленях в луже собственной крови и не может поверить, что они предательски дрожат - у него, отнявшего множество жизней, видевшего чужие страдания на острие собственных лезвий. Джек восторженно смеется, прижимая к не разодранной части плаща свой маленький шедевр, и смотрит снизу вверх, ощущая себя впервые по-настоящему свободным. - Прошу, возьми~ Волк лишь опасливо подходит, беря из холодных дрожащих пальцев свой собственный портрет и слишком человечно тяжко вздыхает, зарываясь пальцами в копну непослушных волос и оттягивая за них чужую голову назад. Врач не сопротивляется, зачарованно смотря на черты лица оборотня так близко, что чуть ли не чувствует его дыхание. Странно, но он узнает в этом прекрасно-ужасном создании того самого художника-выскочку, который чуть не оказался совсем недавно его жертвой. Мысли медленно подкидывают образы, вытягивают с неохотой воспоминания, пока глаза ошарашенного Джека испуганно раскрываются шире. Он ведь действительно убил его. Он убил Эдгара Валдена уже давно, где-то два года назад, не смея даже поверить в произошедшее, стирая чужое лицо из своей памяти. А ведь они совершенно не похожи. Выходит, все это время он лишь бредил, принимая незнакомца за мертвеца? Выходит, все те образы - были лишь забытой действительностью? - Так кто же ты?.. - не смея разрушить тишину, врач лишь тихо шепчет, боясь спугнуть застывшую над ним фигуру. В молчании есть что-то зловещее, но думать об этом получается слабо из-за начавшейся анемии. Крови он потерял уже порядочно, хоть рана и была не смертельна. Вот только картинка перед глазами была четкой, словно вся оставшаяся сила переместилась в них, позволяя, наконец, Потрошителю увидеть все как есть, без битых линз. Волк склоняется неожиданно, и Джек не успевает понять как так выходит, что теплые губы накрывают его собственные, целуя. Зверь кусает сухие губы, язык, следом утешительно лаская их, оттого поцелуй кажется острым, как никогда прежде. Волосы болезненно оттягивают, но в этот миг художник готов это позволить, отвечая так же грубо и желанно, проникая в чужой рот, изучая клыки языком, касаясь нёба и ощущая мимолетный вкус своей же крови на губах, прежде чем от него отстраняются, дергая за подбородок. Усмешка сама по себе расплывается на лице Потрошителя. - Наиб, - голос волка непривычно звонкий, даже слишком юношеский, но это лишь прекрасно дополняет весь образ. Этот контраст - лишь его тайна, Джека. Взгляд зверя холоден, но убийца все еще ощущает на губах тепло. - А у тебя ведь был шанс. Был. Появись ты раньше. Только вот ответить тот уже не в силах, едва удерживаясь на ногах, но отчего-то так легко и спокойно, словно руки, сжимающие его волосы сейчас - не руки мстителя, а руки священника, принимающего последнее причастие. Хочется домой, за холст, пока истина не ушла из головы, пока Джек действительно мыслит трезво и осознает, кто он такой. - Будь... Глаза больше не в силах держаться открытыми, а язык заплетается, отчего Потрошитель даже не уверен, произнес ли всю фразу полностью, но ощущения теплого мехового бока, появившегося за спиной, кажутся совсем реальными, такими уютными, что Джек успокаивается и погружается в сон. Теперь его жизнь только во взгляде рубиновых радужек.