Кто последний?

      У троллей оно как, прихватит иногда у тётки живот, она — в кусты по нужде, а возвращается либо злая, либо счастливая. Вот так и Игын. Выскочила из пещеры, где все общаком ужинали, а вернулась с орущим свëртком часа через три. Тётки сразу по делам разбрелись. Что, в пещере дел, что ли, не найти, когда надо? Мужики ясно-понятно потупились, особенно молодые. По пальцам прикинули, когда последняя оргия была — в аккурат восемь месяцев назад на день Молодой браги. Напились все неокрепшей медовухи. И без неё дурные были, а в подпитии… Из леса под горой даже медведи посбегали от греха подальше. Игын пила как мужик со всеми, она из всего женского молодняка вообще от мужика мало чем отличалась. Папка её больно сына хотел, да малость поювелирничал. Что родилось, то и расцвело. Игын популярностью особо не пользовалась. Даже отец-староста авторитетом не помог. Официально в пару не звали, а так, для здоровья, многие гуляли. У троллей ведь свободные отношения не возбраняются, не всем же отпечаток на стене нужен. Кто уж как для себя решил. А при угрозе непонятного отцовства правило действует, как и у людей: кто последний, тот и папка.       — Ну и кто последний? — рыкнула Игын, обтирая крепкое здоровое дитë и пеленая в чистые шкуры. Все преждевременно осуждённые мрачно молчали. — Ладно, бестолочи. Будем сличать, как папа с охоты вернётся.       — Без папы надо бы разобраться… Может, кто добровольно согласится… без оплеух… — проворчал громила Дрох. Рядом с ним любая тётка показалась бы изящной феей. Даже он недалёкой мозгой пораскинул, что Агрих не станет особо выбирать — на кого ткнëт пальцем, тот, пока не поздно, отцовство и признает. С Игын просто в кости играть страшно, а тут жить придётся, бока греть и дитë воспитывать.       — Смотри, у мелкого волосня-то на голове рыжая! — потеребил нижнюю губу лысый, как яйцо, Уруч.       — Чуть что, сразу рыжий! — рявкнул огнегривый волосатый Длом. — Мамаша твоя, Уруч, как раз того же цвета. Ножки вот у него кривенькие. Совсем как у Юга.       — Ноги из наших у каждого второго ни фига не ровные. — Игын запарилась и села доедать жареную, густо перчëную лосиную ляжку. — Пока мелкий — не понятно, папу подождём! У него глаз намётанный, сразу поймёт, кто дальше палку кинул. Досадно… Не планировала я так рано со свободой расставаться…       — И мы! — тихо пробурчали тролли. — Подруга называется. Обязательно было скатываться до детей?       — Это ж как надо было целиться, чтоб так удачно попасть? — ехидно и гулко спросил старый Йолл. Он уже начал обрастать каменной коркой, землёй и мхом, словно наступал его последний век. Хотя… у троллей по-всякому бывает. Гигиены ж никакой! И детёныши у этого народа были явление нечастое. Поэтому воспитанием занимается вся община. Крох берегут и досматривают даже старейшие, которым уже и работать не положено, а только раздумывать о перипетиях бытия. Йолл ребёнка взял, взвесил, покряхтел, смахнул с плеча парочку ароматных поганок и кивнул.       — Что ж ты его так спеленала, оголтелая: ни вздохнуть, ни конечностью дрыгнуть? Никакой сноровки, только силы до жопы. Вот так надобно, гляди. Видала, что у тебя парень?       Новорождённый тролль с недетским интересом смотрел на дедовские шейные цацки и ожерелья, бил по ним ручонками, тянул в рот. Игын тщательно сгрызла мягкие хрящи с кости, сыто делясь чесночно-перечной отрыжкой, встала, отряхивая колени.       — Давай, дед, покормлю. Вон уже руки по локоть в рот тянет — того гляди или сожрëт, или подавится.       Грудь тролльши налилась, мужики аж залюбовались, на мгновение решив, что материнство действительно украшает. Но мгновение испарилось, как и привлекательность Игын. Кормящая мать вдруг начала вываливать хотелку за хотелкой:       — Мëду принесите, хлебну. Не прошлогоднего. Этого! Нету? Соберите! И орешков! И голубики! Нету? Тогда вяленой рыбы! И мел! Что это? А хрен знает! Во, хрену!!! И соли к хрену!       — Ты определись уже? — рыжий Длом уже занёс ногу, бежать за следующей блажью, лишь бы накормить и не жениться. Игын потёрла живот.       — Болит! — проныла она. — Мне в кусты опять! Приглядите за дитём! И помните: отцом может оказаться любой!       — Сморщенный он какой-то! — Юг опасливо глянул старейшине через плечо. — На тебя похож, дед! А вдруг…       — А ну цыц! — сверкнул глазами Йолл. — Всех своих на перечëт знаю — топором деланные, а этот вон какой — ладный.       Вернулась Игын через час со вторым дитём. Совсем злая. Йолл присвистнул. Двойня — это ж просто чудо какое-то получалось.       — Думайте по-хорошему! — она устало легла на топчан, тётки её укрыли шкурами. Детвору охотно разобрали по рукам качать, нянчить, рассматривать и гадать, кому ж столько счастья привалило. Игын покормила второго ребёнка: мелкую шумную девчонку с чёрными глазами-маслинами.       Йолл сел рядом.       — Удачливая ты, даром, что дочка старосты.       — Страшная я, — Игын укрылась с головой. — От меня и в детстве вода стухáла, когда я в речку гляделась. Комары кусать брезговали. Ожерелки плести не умею, готовлю так себе — поесть один раз, неласковая. Ишь, вон, с муженьком десяток лет душа в душу живут. Лучшая пара столетия. А детей нет. А мне сразу двое! У-у-у-у у-у…       — Тише! Перебудишь! — Йолл аж привстал. — Воспитаем, не боись! Агрих как овдовел, тебя никому не доверял. Говорил, что ты копия мать, и он к тебе подход знает. Сам и воспитывал. А кого он мог воспитать?!       Игын высунула шмыгающий шнобель из-под шкур.       — Дед, а чего их двое? Так бывает?       — Бывает. На моей памяти раза два. Вот и удивительно. Тебе из дурней наших, хоть кто-то по-настоящему нравится?       — Никто! Сам же сказал — дурни! Лося не могли с одного удара завалить. Камнями избили, а он всё носился, пока я не приложилась. Кому из них детей доверить? Некому!       — Отдохни пока, внучка. Настоящий мужик и сам признается. Ночь впереди долгая. Думать все будут.       Йолл как в воду смотрел. Молодые тролли всю ночь гудели, как ветер в скалах, прочищая память. Даже подрались немного. Тогда встала тётка Мир и всем настучала по тыквам. Потому что Мир всегда приходит в конце любой ссоры в пещере. Игын нравилось кормить детей. Они так приятно пахли и прижимались, пытаясь обнять необъятное крохотными мягкими ручонками. И они её безусловно любили — это было ясно даже для тролличьего понятия. Йолла мучила бессонница. Такое и со старыми людьми сплошь и рядом, а с дедом, которому скоро не первая тысяча…       — Дед, а обязательно замуж? — Игын уже что-то жевала и запивала холодной похлёбкой.       — Ну и нравы! — проворчал Йолл. — При муже оно ж спокойнее.       — Да где ж спокойнее?! Он же дурнее дитяти! Вон, посмотри на них.       Молодые тролли сели в кружок вокруг детворы, снова и снова ища похожести.       — Бородавки ищи! Самая верная примета!       — Нет у них бородавок!       — А волосы в носу? У меня самые длинные!       — Нету!       — Девка точно не от нас! Мы ж не бабы?!       — Вот ты камнеголовый!       — Пальцы считайте! Пять на руках, шесть на ногах — фух, не наши!       — Где ж шесть?! Пять!       — Мужики, а если на Игын одним глазом из-под ладони смотреть, так и ничего тётка… А с бодуна готовка у неё вполне себе сносная, если нос зажать и есть быстро. Короче, давайте, чтоб больше не драться, просто жребий потянем! Кто медведя с первого раза из берлоги вытащит…       — Да оставь ты медведя в покое. Будет потом ходить и гадить вокруг. Спячка у него.       Игын и Йолл покачали головами. Молодая тролльша пошла и разогнала горе-папаш от детских люлек. Себе постелила рядом с ними и уснула под бубнение мужиков.       — Я помню, как в тот день она на Юга так мечтательно смотрела.       — Игын? Мечтательно? Не наелась, значит. Она мечтательно может смотреть только на целого жареного лося.       — Или на кабана…       — Спи уже! Полдень скоро!       — Разбудишь — пойдёшь качать.       — Ну и пойду. Они мягонькие и приятные. Я маленьких детей отродясь ещё не видел.       — Я б ещё столько же не видел… — Дрох-громила лёг на увесистый кулак, который и вблизи, и издали был похож на каменюку. — Пуд соли проще съесть. Хотя девка она боевая. Помнишь, Уруч, как ты на обрыве оступился? Так она тя одной левой словила…       Уруч помнил ту силищу, хватанувшую за запястье, сжавшую под надсадный рёв усилия, с коим девка его удержала и рванула наверх. Это потом мужики подоспели подсоблять, а Уруч висел и смотрел, как жилки вздуваются на морде Игын, а из пробитой клыком губы сочится кровь. Она потом колечко в дырень вставила… Дурында. Сколько им там было? Молодые совсем… Игын всегда бродила с мужчинами. Отцово воспитание. А вот не было б её рядом, подруги-то закадычной, не чесал бы сейчас Уруч облысевшую башку. Боятся ли тролли смерти? Все её боятся, потому что она неизбежна. Конец любого пути. Бессмертие — это мнимость. Со временем бессмертие ветшает, как кора, начинает потихоньку осыпаться, делаться хрупким, отламываясь по кусочкам, по чешуйкам, по хвоинкам; его гложет главная коррозия — отчаяние, что уходят те, кто дорог, а ты остаёшься жить… Всё! Хватит думать! От потуги, говорят, волосы выпадают и не только на голове… Пора спать! Молодой тролль подтянул колени к груди и завернулся в шкуру.       «Не решится никто, я женюсь…» — пронеслось сквозняком в голове, решительно так, что чуть сон на нужной остановке не сбило. Уруч аж зенки выдуплил, потом постучал по башке кулаком, чтобы мысль не геройствовала, а отдохнула и ещё раз подумала.       Заводила-Юг тоже ворочался, всё не мог лечь поудобнее. А раньше как падал, так и спал — хоть на голове. Вспомнить тролль, чтоб успокоиться, не мог. Он, Дрох, Уруч, Длом и Игын всегда вместе искали на задницу приключений. Они долго считали: у Игын отвалятся груди и вырастет корень между ног, потому что нельзя было быть настолько мужиком. Боевая девка, такая и на охоте прикроет, и с поля боя вынесет вместе с конём, и в пьянке наравне с тобой накидается… А с лица воды, как грится, не пить, сам далеко не принц.       «Не решится никто, значит я женюсь…» — Юг даже лоб себе потрогал: нет ли жара какого. Сам же кричал, что не последний… Нет, спать надо, спать. Дурные мысли от нервяка и полнолуния!       Громила Дрох блуждал мутным полусонным взглядом по высокому своду пещеры. Ему нравилась их община. Дружная. И тётки, хоть и сварливые, но добрые. Никогда от котла черпаком не отгонят, если захочешь пробу снять, цацек всяких наделают, коль попросишь… Игын совсем не такая, словно отбившаяся от стада олениха. Вот бывает же сбой в женской программе? Что ж, бросать в беде подругу? Можно и жениться, если горе-папаша не признается… Дрох стукнул себя кулаком в лоб. Не брякнуть бы такой бред мужикам завтра ночью, решат, что полный дурак. Во всём виновато полнолуние!       Длом слушал тягостные вздохи вокруг себя и притворялся спящим. Он думал вот о чëм: Игын вроде как вообще ни с кем с попойки не отходила. Сидела, ржала над байками взрослых, ела за семерых, пила за них же, в сотый раз показывала, как ловила Уруча на скале… С мужиками ей проще было: даже жаловалась, что баба из неё никакая. Никакая? Вот двоих пораньше многих тёток родила: здоровых и горластых.       Длом хоть и был чуть тупее остальных, но запахи чувствовал лучше любого зверя. В прятки с ним никто не играл — бесполезно. Хоть лосиным дерьмом измажься! Но дети пахли Игын — значит эти мальки только её, чего переживать? Беспокоиться надо, когда лоси в лесу закончатся или рыба в реке, или вокруг запахнет палëным, или солнце поутру не взойдёт, или придут те, кто всех сильнее… люди, кажется. С этими припадочными вообще лучше не связываться! Они чуть что, сразу за мечи, за вилы и за колья. Такие тролли иногда… Сначала дров наломают, а потом начинают думать, где нестыковка была. Хотя и затейники. Длому не в лом наблюдать и подмечать. А Игын пахнет Игын. Она за собой следит. Все тётки следят за чистотой. Без них мужики завонялись бы совсем и срач в пещере развели. Игын всегда помогает циновки таскать-сушить. Это к готовке её не подпускают: то пересолит, то переперчит. А вообще тролля даже тухлятиной не испугаешь. Игын здорово поёт, громко — у ёжиков колючки втягиваются, белки в дуплах глохнут, и волки не воют — не мешают народную музыку с популярной. Длом шмыгнул: сквозняками притянуло грозовой, озоновый запах. Скоро закончится лето. А осень — пора слякотная и дождливая. Но хорошо — солнца всё меньше, туч на небе — всё больше. Можно и днём выбираться побродить по сумрачному лесу. Прямо из-под земли прут ягоды и грибы, орехи на лещинах наливаются сладостью, жиреет к зиме смачное зверьё. Тролли тоже нагуливают бока, едят много и сытно, запасаются. Тётки готовят солонину, вялят рыбку, сушат грибы и коренья, собирают мёд, дикий лук и чеснок. Агрих знает людей, которые не гнушаются торговать с троллями. Сам папка Игын этих человечков хорошо знает. Говорят, и ремеслу кузнеца обучен, а вот при каких обстоятельствах — лучше не спрашивать, явно не сам попросился.       «Если мужики от Игын откажутся, пожалуй, я соглашусь. Я ж туповатый, мне простительно! Да и выдохнут все. Игын какая разница, кого за солью пинать?» — с этими мыслями довольный Длом раздавил на плече жирного клопа и уснул.       А потом пошёл дождь. Сильный, тёплый, питающий. Гром пару раз шарахнул на дальних рубежах, видимо, чтобы детей не побудить и дать воспалëнным от думок мозгам отдохнуть. Дождь шуршал, как кот бумагой, уютно крапал по листьям, и каждый звучал по-особенному. Игын по своим биологическим часам ещё раз ночью встала кормить детей. В животе урчало, но до вечера дразнить троллей запахами еды было нечестно. Это всем казалось, что Игын пила как мужик, а на самом деле за спину лила. Не умела она быть женщиной, никто не научил.       Сумерки сгустились быстро. Тучи не разомкнули объятия и не отпустили солнце. Так пасмурно и закончился день. Тётки занялись похлёбкой, много накопилось мозговых костомах и мучные коренья чуть подвяли из-за влажности. Мясо тушили отдельно в большом котле с перцем и чесноком.       — У нас лаврушка закончилась, и этот, как его, корни… андр, и петрушка, и тмин, и имбирь с сельдереем. Где травника носит? Он так надолго ещё не уходил, — перетрясая мешочки и берестяные коробочки, пробурчала тётка Мир. — Сегодня охотники придут. Дождь их до нитки промочил. А похлёбка будет не заправлена! Колитесь, дамы, у кого что припасено на романтический ужин?       Тролльши скрепя сердце расставались с душистыми мешочками, но отдавали в общий котёл. Среди охотников были и их мужья.       Мужики вернулись, когда стало ещё темнее. Поляна перед пещерой полыхнула приветственным костром. Тётки все цацки новые и старые нацепили, молодняк жадно рассматривал добычу и слушал рассказы охотников. Юг, Дрох, Уруч и Длом ждали своего времени и пока лишь охраняли пещеру в отсутствие взрослых. Это тоже была ни хрена себе ответственность. Агрих обещал им подарки: когти и клыки медведя и барса.       Охотники принесли и мяса, и шкуры, и три огромных мешка соли, и ещё два тюка чего-то дурнопахнущего.       — Сыр и топлёное сало! — взвыли женщины, понимающие толк в деликатесах.       Староста на всю шумиху смотрел и довольно скалился. Бывали и неудачные походы. Но не в этот раз. Через месяц, когда поистает по лесу их запах, и звери успокоятся, можно будет ещё один раз поохотиться. Теперь солонины хватит почти до конца зимы.       Охота закончилась — теперь пора порыбачить! Мужику ж засиживаться без дела нельзя — спиться можно.       — Игын, дочка, чего прячешься? Иди к костру. Я и тебе подарок привёз. Песцу писец и хвост теперь не нужен. А ты его к себе присобачишь. Красиво будет!       Нужно было морду Агриха скульптурно увековечивать, когда дочь вышла с двумя шибко орущими малявками на руках. Сращивал минут пять, а когда паралич отпустил, взял Агрих палку поменьше, чтобы хребет погнуло, а не поломало, и, глядя на молодых троллей, по-отцовски «укоризненно» тихо спросил:       — Ну, и кто мне такой подарок настрогал? Кто меня теперь папкой будет называть? Четверо молодых троллей, глубоко закопавшись в мысли, как-то одновременно шагнули к костру.       — Я это… последним был! — пробубнили все на четыре виноватых голоса.       — А первым кто? — теперь Агрих по-настоящему нахмурился. Игын вздëрнула тяжёлый подбородок.       — Ишь, рыцари какие, а вчера отказывались! Отец, ты не лютуй! Не надо мне мужа! Сама воспитаю.       — Цыц! Я думаю! — Агрих угрюмо замолчал под сопение молодняка и рёв потревоженных младенцев. Игын села кормить детей, второй рукой закидывая в собственный рот миску за миской похлёбки. Агрих взял сытого внука, качал, рассматривал и ходил взад-вперёд. Игын занималась дочкой.       — Ну, тут пальцем в небо, дрыном по столу… Дитë на то и дитë, чтобы быть похожим на дитë, а не на какого-то оболтуса, вроде вас. На мамку он похож. А вам бы по башке надавать, да бесполезно — сами недавно из детства выпрыгнули. Игын, выбирай сама, так я решил!       — Никого не надо! — опять взбрыкнула девка.       — А чего это мы такие смелые? Понятное дело — родила, а папка поможет, поднимет, какие папкины годы… Тут другое: это дети, а не грибы. Они рождаются не для того, чтобы поганками вырасти и наказать за глупость, а для радости. И желательно — двойной. Вот что значит: дорвались до молодого вина.       — Посчитал и срастил уже, — заворчали молодые бугаи. — А мы и не отказываемся, это она сама кочевряжится. Мы хоть сейчас: понедельник, среда, пятница или на всю жизнь.       — На всю жизнь! — прогремел бас Агриха. — Что это вам, игрушки?! Это дети живые, им семья нужна, а не общежитие по интересам!       Молодые тролли вжали бошки в плечи. И как-то разом дошло, что молодняк теперь не они с Игын, а двое щекастых крикунов на руках Агриха.       Раздалось хриплое взрыкивание, и на поляну поднялся ещё один молодой угрюмый тролль, навьюченный тюками, как верблюд. Он сильно хромал на левую ногу, но это не мешало тащить довольно увесистую ношу.       — Экие дурни! Не догадались Травника у подножия горы встретить и помочь?! Сам, как муравей, всё тащил! — Агрих передал детей первой же подвернувшейся тётке, а сам поспешил разгружать вновь прибывшего. Тот не обижался и не злился, просто был невозмутим, как придорожный камень. Не пнули — спасибо, споткнулись — что-то важное вспомнили.       — Брэн, ты ведь у нас один совсем не пьёшь? Ты точно на той попойке трезвяком сидел! Говори как на духу: кто заделал моей дочке детей? А то я дедом стал, а кому спасибо говорить, не знаю! — Агрих стукнул молодого тролля по спине со звоном. Тот кашлянул, ибо в лёгких зачесалось от такой дружелюбной подачи.       — Родила?! Вот я олух, не поспешил! Староста, так ты кому «спасибо» хочешь врезать?       — Кто последний…       — Я — первый и единственный! — Брэн дохромал до взъерошенной тролльши и за руку взял. — Так уж вышло, что она всем рыло начистила в тот день за насмешки и ушла. А я следом, трезвый, хромой и слабый, не чета другим охотникам. Просто, думаю, присмотрю немного. Она пару сосенок погнëт и вернётся. А Игын вверх на гору полезла. Сильно, видать, расстроилась. Я за ней. Камни из-под её нервов все мне в рожу летели. Чуял, добром это скалолазание не закончится. Начал орать ласково, чтобы остановилась. Игын обычно не слушается, а тут — удивительное дело… Сели мы с ней на какой-то каменной пятке между небом и землёй. А над нами звёзд просыпали видимо-невидимо. Давай, говорю, звёзды считать?       — Ты мне зубы не заговаривай, сразу к делу! — прервал подробный рассказ староста. — Сейчас вы это так называете? Звезды считать? Двойня у тебя, между прочим, звездочёт-тихушник. Что ты там за травки собираешь, что у тебя такой приплод вышел?!       — Обычные! По списку. Плюс парочка новых, их олени в брачный период наяривают, чтобы совсем не взбеситься, — Брэн плечами пожал и покосился на оторопевшую девку. — Игын, пошли за меня?       — А на какой звезде я согласилась? — пробубнила Игын и руку назад потянула. — Врёшь ты всё, тебе просто жену с детьми надо. Некрасивую, чтоб не сбежала. Где я, а где звёзды?!       — Ну, а я-то разглядел. Одну, — Травник упрямо из-под косматой чёлки смотрел на Игын. — Ты меня ещё одной левой держала, чтобы я, малахольный, не скатился. А я вроде крепко сидел. Потом понял — прижималась.       Агрих и все из общины смотрели на девку, ждали: врежет или согласится. Тут ведь одно из двух. Игын кольцо в губе потеребила.       — Не прижималась, размечтался, а о твои кости, Брэн, бок чесала!       — Да хоть бы и так. А были б кости — мясом обрастут.       — Глядишь ты, подишь ты! Он только обрастать собрался! На тебе ж клоп от голода сдохнет.       Брэн оглядел свои большие узловатые лапы. Конечно, не как у громилы-Дроха и у Юга, но они сильные! Кто ж Игын сверху на плечах снимал?.. Об этом, наверное, говорить не стоит, как она забоялась…       — Нет в моей лежанке клопов! — буркнул Травник.       — Всё не как у троллей! — Игын подбоченилась. — У всех есть, с у тебя — нет.       Агрих даже оскалился:       — Это ж надо песня какая: ещё не женаты, а уже цапаются.       Йолл издал тихий свист и голову подпëр кулачищем. Игын совсем растерялась, замотала головой, словно ждала помощь зала, но родичи молчали. Как раз тот момент, когда решение нужно самой принимать. Он рядом стоял: роста такого же, ещё и ссутулился из-за больной с рождения ноги, для тролля очень неплохой внешности… Брэна они с детства в компанию не брали — не поспевал, часто падал, и мамаша его раздавала оплеухи, мол, чего калечите и без того хворого. Брэн начал интересоваться травками, присматривался, принюхивался, что тётки в котёл сыпят, что зверьё от хворобы ест, что просто для удовольствия, чем старшие раны натирают или синяки. С одной травкой растирал другую, собирал их в определённое время, сушил и ссыпал по мешочкам.       — А есть такая трава, чтобы у меня волосы снова выросли на голове?       — А у меня волосы в носу, наоборот, перестали расти…       — А мне бы ума побольше…       Молодые тролли просили то, что им сиюминутно пришло в головы. А Брэн смотрел на грустную великаншу с толстой косой и представлял, как приносит ей букет свежих полевых мышей. Мыши же как фрикадельки в супе и лук с чесноком — много не бывает.       — А что ж ты мне не сказал, что звёзды с моей дочкой посчитал? — Агрих прищурился. — Обскакал, значит, всех на одной ноге — и в кусты, ягодку скушал и смылся травки собирать?       Брэн исподлобья по-взрослому посмотрел на без пяти оплеух родственника.       — Я ей утром цветов охапку принёс, а она ими пещеру давай мести… Не вспомнила ничего… — Травник глаз не опустил. — А многие мужики докладывают, с кем ночь провели? А было всё, староста, по согласию.       — Понятное дело! — хохотнул Юг. — Без согласия летел бы ты с горы с подбитым глазом!       — Игын, — Брэн взял на руки сынишку, дочь держала деда за бороду и дёргала, как за ослиный хвост. — Тебе ж сказал отец — выбирай. И ребзя вон уже не против.       Йолл подошёл к Брэну сзади, заглянул через плечо.       — Это ж копия ты во младенчестве! Я всё думал, кого мне этот праправнучек напоминает. А дочка на Игын похожа!       — Значит, красавица вырастет! — улыбнулся молодой тролль как-то слишком светло и счастливо. Тётки аж переполошились — решили, что рассвет проворонили. А мужики уже очередь расписывали к Брэну на учение: как звезды считать, на какой высоте, сколько подходов, с какого ракурса подходить… Агрих эту сексуальную революцию всей шкурой почуял и ногой топнул. Ведь хорошо всё было, чего начинать? Потом понял: и Игын светилась вместе с Брэном — изнутри. Чтобы не осталось сомнений, что близнецы у его дочки появились не просто так, а по Великой задумке, которая и звëзды зажигает, и мысли дельные в голову приносит.       А когда Травник мелкую на руки взял — и вовсе растаял.       — Будет из тебя верёвки вить, — ворчал Агрих, уходя в угол потемнее. — Ты для неё жить будешь, ночи не спать, а она тебе — на, папка, незапланированных внуков, на левого мужика, я с ним жить буду… А будет ли?       Йолл подкрался незаметно, как изжога.       — Чего сокрушаешься, внучек? Она ж ещё ничего не решила.       — Решит, дед! Лосю понятно, что она решит, если не дурёха! — Агрих поднял морду к небу.       — А коли дети выросли… Может, и тебе пора снова с кем-нибудь звёзды… это… посчитать? — Йолл с ласковым хохотом огрел мужика по спине. — Есть кто на примете? Вон, присмотрись, Мир — самое оно! Подходящая партия для старосты.       — Мир удержать непросто. Обязательно что-то пойдёт не так. Там условий — хренова куча!       — На то ты и староста, чтобы смочь!       Никогда ещё ночь на Тролличьей поляне не была такой шумной. Мало было радости, что дети в общине родились, охотники и Травник вернулись с богатой добычей, так ещё все резко захотели научиться «правильно звёзды считать». А значило это, что следующим летом ещё детишки появятся.       Хорошо же?       Согласитесь?