дорожное

Они шли много часов подряд, сделав лишь несколько коротких остановок. Причина была весьма прозаичной: последняя вылазка в форт выдалась не очень-то удачной (к большому сожалению Хэйтема, виноват был не только Коннор, но и он сам), и за ними выслали внушительный отряд красных мундиров. Ясное дело, можно было остановиться и устроить художественную нарезку салата из англичан. Пока что этот вариант откладывался. Впрочем, вся неделя шла наперекосяк с самого понедельника, и магистра тамплиеров неудача не удивила. Его, в общем-то, расстраивало только одно — упорное молчание Коннора с самого начала их побега. Он в целом не был особенно разговорчив, однако сейчас тишина стала особенно ощутима. Наверняка не стоило отчитывать сына настолько… Резко. Да, он разозлился на них обоих, это можно было понять! Часы и даже дни работы насмарку из-за досадного промаха… Внезапно индеец нырнул в кусты и спустился в овраг. — Коннор, куда ты? — устало поинтересовался Хэйтем и, не получив ответа, сел там, где стоял. Он и правда устал за последнее время, как бы ни пытался доказать Коннору и, в первую очередь, себе, что всё ещё бодр и полон сил, как в тридцать лет. Возраст, конечно же, берёт своё, проявляясь болью в суставах и потерей привычной скорости и плавности движений. — Я понял, твой коварный план состоял в том, чтобы завести меня в чащу и бросить на произвол судьбы, — с толикой трагизма произнёс старший Кенуэй, прислушиваясь к происходящему внизу. — Если бы я хотел тебя убить, то сделал бы это гораздо раньше и проще, — буркнул Коннор, выбираясь из зарослей крапивы. — Дай руку. — Зачем? — растерянно спросил Хэйтем, но подчинился. Сын насыпал ему пригоршню тёмно-синих, мелких ягод, и он некоторое время озадаченно взирал на них. — Ежевика, Хэйтем, — еле заметно усмехнувшись, пояснил индеец. — Немного кисловатая, но пойдёт. Хэйтем закинул несколько штук в рот и задумчиво прожевал. По языку разлился сок, оказавшийся действительно кислым, однако в меру. Съедая по одной, старший Кенуэй украдкой посматривал на младшего. Тот, вроде бы, больше не выглядел обиженным, хотя у него большую часть времени отсутствовали какие бы то ни было эмоции на идеально спокойном лице. И ягоды ещё эти… Казалось бы, ничего из ряда вон выдающегося, и все-таки это подношение ощущалось как что-то невероятно важное… Коннор тщательно облизал пальцы, испачканные синим соком. — Коннор, у тебя на подбородке… — Хэйтем не договорил, потянулся за платком и вытер след от ежевики у сына около рта. — М-м-м… Спасибо, — хмыкнул ассасин, терпеливо снеся приступ родительской заботы. Потом прищурился, не отдалился, как ожидал Хэйтем, напротив, приблизился, и они почти что соприкоснулись кончиками носов. — Ты же не злишься на меня? — уточнил Хэйтем. — Нет. На дураков не обижаются, — простодушно ответил Коннор. — Тем более на старых. — Коннор! — в праведном гневе воскликнул старший Кенуэй, окончательно вернувшийся к мысли надрать сорванцу уши, но его бесцеремонно прервали требовательным поцелуем с всё тем же ежевичным привкусом. Коннор не собирался отстраняться, проигнорировав укус за язык, и только сильнее наседал, пресекая любые попытки сопротивления. Хэйтему пришлось смириться с положением побеждённого, и он позволил повалить себя на траву. — Наглец, — прошипел он, нашаривая в стороне слетевшую треуголку. — Просто хотел, чтобы между нами не было недопонимания, — ангельски улыбнулся Коннор. — Кажется, лоялисты отстали. Тут рядом есть неплохая поляна для ночлега. Он успел вскочить на ноги, как ни в чем не бывало, и протянуть руку отцу. Проворчав нечто весьма нелестное в адрес ассасина, Хэйтем всё же принял помощь.