***
Сехун не знал, чего хотел, к чему должен был стремиться и о чём волноваться. Он думал о том, что ему стоит пропылесосить перед возвращением с работы родителей, и о том, что новый эпизод того дурацкого шоу, что смотрел его отец по вечерам, должен был выйти сегодня, значит, его громогласного смеха перед сном не избежать. Сехун словно болтался на плоту посреди бескрайнего океана, и на поверхности только мелькали время от времени такие же странные путешественники, связи с которыми не залаживались. Все остальные были где-то далеко, где-то на берегу, и он бы не смог стать частью их компании, проведя с одним лишь палящим солнцем наедине долгие месяцы. К тому времени, как он приблизился к гардеробу, большинство учеников уже покинуло школу или разбрелось по дополнительным занятиям. Сехун не посещал никаких курсов и репетиторов, он и не был уверен, что ему необходима школа. Аттестат ему виделся аргументом, чтобы считать себя полноценным человеком, хотя даже это звучало отвратительно. Так что и погоня за оценками его мало заботила. Конкуренция в целом стала побочным эффектом от обучения в старших классах. Забрав верхнюю одежду, он присел на лавочку возле окна и с грустью осмотрел тяжёлое пальто. Его предстояло накинуть на плечи и тащить до самого дома, что казалось просто невыносимым. Пальто словно ухмылялось в каждой своей складке и медленно ускользало на пол. Не было сил даже пытаться его удержать. В конце концов, это глупо — удерживать собственные проблемы. Рядом послышался едва знакомый голос, что тоже просил работника гардероба передать ему одежду. Сехун поднял взгляд на нарушителя тишины. В нескольких шагах перед ним стоял До Кёнсу. Вряд ли Кёнсу помнил имя Сехуна или вообще его знал, но Сехун помнил Кёнсу отчётливо. Сехун видел его повсюду. В туалете на третьем этаже, где Кёнсу курил в окно со своими друзьями; возле подоконника в коридоре, когда он дописывал домашнее задание перед уроком, ведь никогда не являлся заранее подготовленным; в столовой во время обеда и тогда, когда Кёнсу прятался в углу огромного зала, прогуливая нелюбимые занятия. Ещё Кёнсу подозрительно часто, чтобы считать это совпадением, оказывался на той же самой лавочке в окончании учебного дня и молча сидел рядом всего минуту или две, зашнуровывая высокие ботинки перед тем, как снова ускользнуть. Сехун не мог это объяснить, но он ненавидел дни, когда они заканчивали в разное время и не одевались вместе. Пусть Кёнсу никогда с ним не здоровался и не пытался познакомиться, а просто смотрел. Сехуну было достаточно. Почему-то он был уверен, что Кёнсу смотрел по-особенному. Не так, как на него смотрели другие люди. Точнее, никто вообще никогда не смотрел на Сехуна так. Как если бы Кёнсу снова и снова вплавь добирался до его одинокого плота и опирался на бортик, загадочно глядя поверх деревянного полотна. — Привет? — осторожно произнёс Сехун. Если всё это было просто так, то почему бы не провести ещё один бесполезный диалог с тем человеком, который, кажется, находил что-то в его присутствии? Но Кёнсу ничего не ответил. Он задержал внимание на Сехуне ещё на несколько секунд, слабо улыбнулся и встал, после чего быстро зашагал в сторону выхода.***
Все следующие дни Сехун каждый раз приветствовал Кёнсу, видя его в школе, и никогда не получал ответа, который ему был не очень-то и нужен. Это было игрой. Ничего не значащей и ни к чему не ведущей, но заставляющей в кои-то веки желать. Желать не внимания или общения, которые у него были в избытке, а чего-то ещё. Причастности. Невнятные взгляды Кёнсу были большим, чем все те разговоры, что лились бесперебойным дождём ему на голову. Сехун понимал, что Кёнсу играет в эти гляделки тоже. Наконец не он один делал нечто такое бессмысленное. Сехун, словно мотылёк, подбирался к свету. Подбирался настойчиво, рывками, непредсказуемыми движениями. И с каждым толчком чувствовал, как казавшееся лампочкой пламя опаляло невидимые крылья. Кёнсу раз за разом зажигал в нём то, что сковывало его по рукам и ногам, вынуждая оставаться где-то поблизости. Сехун больше всего на свете хотел, чтобы, зажигая, Кёнсу не перегорел сам. Костёр внутри Сехуна пылал ярко, но быстро потухал, стоило ему порвать зрительный контакт, бросаясь обратно в болото бесчисленного количества одинаковых людей вокруг. — Привет, — уже почти машинально произносил Сехун, проходя мимо Кёнсу. Тот поднимал голову, отрываясь от конспектов, и только кивал.***
— Ты опять какой-то грустный, — заметил Чондэ, встретив Сехуна возле входа в класс и привычно усевшись неподалёку от него. — Что-то случилось? — Устал, — бросил Сехун безразлично. Ему не хотелось интересоваться состоянием Чондэ в ответ, хотя порядочные друзья, вроде как, должны так делать. Чондэ не обратил на это внимания, всё равно заведя беседу о своём недавнем досуге. Сехун вздохнул, но отложил незаконченное домашнее задание на угол стола, вслушиваясь в его речь. Вошедший преподаватель оборвал их односторонний разговор, и вслушиваться Сехуну пришлось теперь уже в речь о бензольных кольцах. Записи на доске смешивались между собой в один неясный пересыщенный терминами рассказ, вот только Сехун ничего не смыслил в литературе, чтобы искать в появляющихся и появляющихся буквах какой-то смысл. С наступлением перерыва он вышел из класса прежде, чем Чондэ успел начать очередную болтовню о своих выходных. Отчего-то звук его голоса приносил слишком много головной боли. Ещё не успевший заполниться людьми коридор встретил его доской объявлений со свежим рейтингом учеников выпускных классов. В поисках своего имени Сехун приставил указательный палец к последнему пункту и стал медленно подниматься по списку вверх, обнаружив себя на четвёртой с конца строчке. Он осмотрел средние баллы по всем предметам и хмыкнул, поняв, что выше “удовлетворительно” стояло только по искусству. Чьё-то дыхание неожиданно коснулось его затылка, и мурашки проскользили по рукам от неловкости. Сехун попытался повернуться и отойти, позволив подошедшему тоже изучить рейтинг, как почти у самого уха его настиг чужой шёпот. Он точно не впервые слышал этот голос, что казался отдалённо знакомым. Точнее, он даже был уверен, что знал, кому именно он принадлежит. — Искусство? Легко преуспевать в нём, просто имея при себе зеркало, да? С такой-то внешностью. Кёнсу сделал шаг в сторону так, что Сехун смог увидеть его лицо. — Привет, — произнёс Кёнсу вдогонку к предыдущей реплике. — Привет, — Сехун кивнул, не зная, что следовало сказать дальше. Такого контакта у них прежде не было, и неприятное ощущение, что он покидает среду своего мнимого комфорта, проникло в самые кости. Сехун не хотел говорить. Это было неправильно. Но Кёнсу никуда не уходил, продолжая настойчиво пытать его своим присутствием и совершенно очевидно чего-то ожидая. Сехуну казалось, что вся эта ситуация беспощадно рушила ту магию, что он позволял себе ощущать последние недели. Ещё слово, и Кёнсу мог угодить в кучу тех знакомых, с которыми он каждый раз при встрече вёл беспечный и короткий обмен новостями, и это было бы больно. Кёнсу бы потерял смысл точно так же, как и всё остальное. Но Кёнсу молчал, и Сехун чувствовал благодарность. Так больше и не открыв рта, Кёнсу снова улыбнулся и покинул общество Сехуна, направляясь к дверям его класса. Сехун не представлял, зачем Кёнсу туда было нужно, но любопытство сжирало изнутри, поэтому, стоило До покинуть помещение, где ему находиться и не следовало изначально, он быстром шагом двинулся обратно. Чондэ обиженно фыркнул, заприметив приятеля в дверях. Он так и не покидал своего места. Сехун проигнорировал слабый писк совести, который ритмично отчеканивал в мыслях “извинись, извинись, извинись”, и нервно перебрал все лежащие на парте предметы. Ничего. — Что потерял? — долго злиться Чондэ никогда не умел, а сейчас ещё и интерес сыграл свою роль, и он не переборол желание вмешаться. — Да так, — он растерянно опёрся руками на спинку стула, так и не обнаружив никакой логической последовательности в действиях Кёнсу. Или он просто-напросто заходил не к нему, но эта мысль казалась настолько ужасающе-оскорбительной, что Сехун изо всех сил пытался не обращать на неё внимания. — Да так, — Чондэ скривился, передразнивая его. — Заходил чувак, мутный такой, в сумку тебе фигню какую-то подкинул. Сехун и не слышал, что дальше бурчал Чондэ, а уже рылся в рюкзаке. Обрывок тетрадного листа в клетку обнаружился между книгами, сложенный в несколько раз. “Не хочешь помолчать вместе после школы? Я подожду на крыльце”. Неужели кто-то ему всё же написал записку?..***
Нетерпение с каждой минутой становилось сильнее, как будто и воздух вокруг сгущался, и все мышцы в теле тянуло в напряжении. Сехун ощущал запретность во всём том, что вызывал в нём Кёнсу. Безразличие утекало сквозь пальцы, и Сехун его с удовольствием выпускал. Жизнь менялась по воле Кёнсу, и этому волшебству невозможно было противостоять. Чондэ закатил глаза, когда со звонком с последнего урока Сехун небрежно скинул всё необходимое в свой многострадальный рюкзак, и даже ничего ему не предъявил. Сехун сбегал по лестнице, перепрыгивая по три ступени за раз и едва не сбивая с ног идущих навстречу школьников. Внутренняя бомба отсчитывала секунды до детонации. Даже не надевая пальто, а перекинув его через руку, Сехун вышел из дверей, лихорадочно разыскивая в толпе Кёнсу. Он ни на секунду не задумывался о том, что именно его так тянуло. Это неуловимое “что-то” просто текло по венам, прорастало в головной мозг и извивалось паразитом под кожей. Кёнсу нашёл его сам. Прикоснулся к плечу и надавил, утягивая к перилам возле лестницы. Прислонился к ним поясницей и продолжил смотреть ему в глаза. — Что ты имел в виду всё это время? — Без понятия. Ничего? Кёнсу воспринял это как зелёный свет, и Сехун совершенно не был против. Тонкие пальцы Кёнсу крепко взялись за его синий галстук, что у Сехуна даже перехватило дыхание. Кёнсу наклонил голову, молча спрашивая разрешения на продолжение, и Сехун безо всяких сомнений сам потянулся ему навстречу, врезаясь своими губами в его. Вокруг были десятки людей, но Сехун чувствовал, что один лишь Кёнсу находился на самом деле рядом. И только отстранившись от него на достаточное расстояние, Сехун понял, что все эти глаза незнакомцев и так называемых друзей сверлят их злыми взглядами. — Нам, блять, конец, — восторженно прошептал Сехун. Его лицо поразила ухмылка, отдающая чем-то безумным, и точно такая же появилась у Кёнсу. — И наплевать. Сехун был не просто вовлечён и причастен. Сехун был эпицентром сожжённого дотла мира, в который Кёнсу заново вдыхал жизнь.