Статья 244

      Гулкая ночь. Холодный воздух пропитанный выхлопными газами и газами от старых заводов. Несмотря на небольшое население городка, по ночам тут действительно громко. Яркий свет уличных фонарей — незнакомое жителям явление. Приходится радоваться тусклым лампам, что то и дело кокетливо подмигивают прохожим своими замыканиями.       Где-то между дворами и коробочными домами сидит Крейг. На старой, обшарпанной лавочке. Растирает подошвой таких же старых кроссовок запятнанный кровью и грязью снег.       — Ебучая обыденность. — Крейг сплевывает и вытирает зудящий от холода нос синим рукавом.       Его взгляд прямо устремлен на труп, что нелепо разложился на земле. Ох уж этот Кенни Маккормик, всегда красивый, молодой и… мёртвый. Да, это уже давно не сенсация.       Он умирает утром, когда город торопливо бежит по делам и пьёт горячий кофе в «волшебной» кофейне Твиков. Умирает днём, когда домашние коты лениво дремлют под шум дождя за окном. И конечно, умирает ночью, когда толпа старшеклассников прожигают жизнь употребляя запрещенку, поглощая крепкий алкоголь и занимаясь сексом.       — Но я буду рядом. — Крейг прерывает поток мыслей внезапным выражением вслух. Он наклоняется к телу и садится на корточки, выкидывая докуренный бычок в горку снега. Худые пальцы уверенно касаются поврежденных губ и согреваются от горячей крови, что ручьём направлялась по глотке и вытекала наружу изо рта.       Сегодня его не сбила иномарка, на него не падало старое дерево и нет, он не стал случайной жертвой наёмного киллера. На этот раз убийцей Кенни стал его близкий друг. Его товарищ и иногда любовник.       За несколько секунд до трагедии, они целовались на этой же самой лавочке. Во время поцелуя, Крейг достал кухонный нож среднего размера, что ждал своего часа в кармане синей ветровки.       Кенни задыхался от чувств, задыхался от любви, пока не начал задыхаться от нехватки кислорода. Лезвие грубо вошло сквозь кожаную ткань и повредило лёгкие. Вместо углерода по дыхательным путям пошла горькая, бордовая жидкость. Кенни умирал, но поцелуй не прерывался. Крейг целовал умирающего с большей страстью, с желанием. Он вкушал железный привкус и прижимал рукоятку ножа глубже внутрь.       Теперь он готов. Крейг садится на неподвижное тельце сверху и расстегивает замок оранжевой парки. В его глазах не столько интереса, сколько уже потребности, ведь раскрытые пути для извращенных наклонностей быстро надоедают. Появляются новые желания. Более жестокие, более острые.       Дыхание становится тяжелее, сосуды сжимаются от подступающего возбуждения.              — Не пойми неправильно, приятель. Я устал ждать когда ты умрёшь, а трахать тебя в сознании — та ещё морока. — Крейг объясняет ему свою позицию, словно тот способен слышать. На самом деле, Крейг и не считает его мёртвым, так как знает, что он вернётся утром. Крейг даже глаза ему не закрывает, слишком красивые. Возможно это для того, чтобы заглушить в себе чувство вины, но он называет смерть «вторым состоянием Кенни». Тем состоянием, которое позволяет ему любить. Проявлять привязанность своим способом.       Он снял с него верхнюю одежду и потянулся пальцами под тонкую майку. Руки нащупали родное, твёрдое тело и на лице Крейга медленно появляется тёплая улыбка. Он наклоняется к уху погибшего и словно мурлыча, нашептывает:       — А знаешь, твои соски уже успели среагировать на холод. Такие твёрдые… — Он задирает майку вверх и облизывает участки оголенной груди, проходится языком по застывшим ребрам и слизывает расстекшую по животу кровь.       Пальцы на руках слегка задрожали от нахлынувших чувств. Вся обстановка меняет краски когда он с ним. Душа чувствует летнее тепло.       Глубоко вздохнув, Крейг торопливо расстегивает кожаный ремень и расстегивает ширинку, спуская штаны вниз. Собственное тело Крейга горит, пылает от наслаждения, в то время как тело Кенни становится холоднее и тяжелее.       Сбитое дыхание бы защекотило стройный торс Маккормика, будь бы он жив. Крейг знает его чувствительные зоны, но терпеть не может его реакции. Ему ненавистно смущение и любое проявление эмоций от партнёра. Он понял это ещё тогда, когда пытался насильно совокупиться со спящим Твиком.       — Обожаю, когда ты молчишь. — Бормочет он и расстегивает ширинку на своих тёмных джинсах. Холод сразу же почувствовался на обнажённой коже, от чего стало даже приятно.       И целуя безответные губы он медленно входит. Сжимает бледные запястья руками, вжимается внутрь бездыханного тела. Начальное движение было резким, но высовает он медленно, упиваясь каждой секундой проведенной в нём.       Больной, наверняка покрытый гнилью разум Такера не может увидеть в этом что-то неправильное. Он сожалеет, но не о Кенни, а о том, что не может правильно расценивать ситуацию.       Хотя по большому счету плевать. Главное, что сейчас невероятно приятно и хорошо.       Крейг наклоняется и продолжает ритмично двигаться, покусывая его шею. Дыхание быстрое, как и учащенный пульс.       Широко раскрытые глаза Кенни возбуждают ещё сильнее, от чего Крейг движется быстрее и агрессивнее. Такой секс ему нравится. Никаких правил, не нужно беспокоится о чужом комфорте, а в приоритетах лишь собственное удовольствие. Довольно эгоистично.       Вскоре с тонких губ вырываются первые стоны в перемешку с паром. Слышны шлепки и скрежет еще нерастаявшего снега под их телами.       Словно от тряпичной куклы, Крейг поднимает его ногу и держит на весу, продолжая толчки.       — Как-же я тебя люблю… Твою мать, за что же я так сильно тебя люблю?.. — Его голос слегка дрожит.       Вероятность того, что их могут застать невысокая, но возможная. Крейг уже не беспокоится, что кто-то узнает об его нездоровом помешательстве. Даже желает о разоблачении в тайне от самого себя.       Достигнув оргазма, он ещё недолго остаётся внутри. Смотрит в эти бездонные голубые глаза и хочет потеряться среди своих сомнений. Крейг ласково гладит его лицо и отдышавшись встаёт, надевая штаны обратно. Пока застегивается ремень он ещё недолго любуется наполовину оголенным молчаливым телом и удовлетворенно выдыхает.       — Когда нибудь я прекращу. Обещаю.       Поцеловав возлюбленного в лоб, он достаёт сигарету и направляется домой. Оставляя их уголок, вместе с одним из сотни тел в покое. До поры до времени, разумеется.