***
Начальник крепости Меропид присмотрелся к жидкости напоминающего оранжевый цвета. Этот сорт чая пришел совсем недавно и еще не успел появиться на витринах и прилавках магазинчиков, но уже успел запасть в душу отчаянному любителю этого напитка. — Точно будешь чай? У меня здесь где-то лежит бутылка воды из горных источников Ли Юэ… Может, тебе она больше понравится? Ты не особый любитель чая, — Ризли сел за свое рабочее место, с которого в рекордное время убрал все бумаги, чтобы те не мешали ему и его гостю. Гостю, предупредившему о своем визите за несколько дней в официальном письме, стоит заметить. И, конечно, Ризли совсем не готовился, заказав ту самую драгоценную бутылку с водой чуть ли не в ту же секунду, как прочитал заветные слова. Нёвилетт в ответ только покачал головой, мягко улыбаясь. — Ничего не надо, я с радостью выпью с тобой чай, Ризли. Огонь в камине успел отогреть кабинет до нужной температуры, но оранжевые искры неприятно рябили в глазах, поэтому герцог предпочел смотреть на судью, сидящего прямо перед ними, спиной к источнику тепла. Поднося чашку к губам и пробуя чай, голову Ризли осенила внезапная мысль, что вкус этого сорта чем-то напоминает ему Нёвилетта: едва уловимый, но сладкий.***
Освещение в крепости Меропид всегда было искусственным и тусклым, отчего приходилось щуриться и надеяться, что очками обзаводиться будет необходимо еще нескоро. Любимая всеми жителями Фонтейна Архонт нагрянула неожиданно в место, где обитали посягнувшие на справедливость и законы люди. Наверное, решила устроить замысловатое шоу для непонятно кого конкретно. Пожаловала она сюда, что было менее неожиданно, с Верховным Судьей Фонтейна под руку. Сейчас с как раз спутником Богини Справедливости Ризли стоял уже далеко от громкого и звонкого голоса Фокалорс, шума возгласов еще каких-то личностей и стука каблуков. Привел их сюда он сам, а заприметил этот уголок уже давно. Они оба молчали, но так было даже лучше, ведь выглядели донельзя уставшими. В Фонтейне редко было по-настоящему тихо: казалось, что абсолютно каждая песчинка, каждый зверь, каждый житель любили шум и представления. В этом уголке, освещаемым одним подобием на что-то стоящее, действительно царил покой. — Очень устал? Выглядишь… — реплику Ризли прервал Нёвилетт, неожиданно положивший голову на его плечо. Герцог повернул лицо к чужой белой-белой макушке, волосы обладателя которой, несмотря ни на что, были аккуратно и изысканно уложены. Мужчина только сейчас обратил внимание на то, как желтый свет, хоть и плохо, но освещает пространство вокруг, создавая тем самым некую особую атмосферу. Вдруг подумал, что даже в темноте сумел дорисовать черты чужого лица. — Из-за вчерашнего судебного процесса и его итога не смог нормально уснуть. Кивнув скорее для себя, чем для собеседника, Ризли положил руку на чужое плечо в мантии и мягко сжал его. Облокотился щекой на макушку волос, похожих на настоящий шелк, и подумал, что их драгоценный Архонт может задержаться со своим представлением.***
— Это мне? — с непривычной растерянностью Ризли смотрел на букет радужных роз в чужих руках. Он уже чувствует их приятный аромат, рассматривает внимательно: лепестки в тусклом освещении выглядят еще бледнее, из-за чего взгляд цепляют стебли и листья насыщенного зеленого цвета. Цвета жизни, энергии, природы. Своим собственным мыслям улыбается, подцепляя один едва заметным движением руки. Ближе еще красивее, пахнет краше. Герцог Меропид переводит взгляд на судью, все еще держащего в руках букет и не подающего эмоций. Оплот спокойствия и надежности, только его заостренное ухо истинные чувства разоблачает, окрасившись в цвет смущения. Ризли, стараясь не испортить чужую укладку, над которой точно приходится мучиться каждое утро, за чужое уже далеко не бледное ухо убирает цветок. Зеленый и бледно-розовый на фоне белого потока смотрятся великолепно — Спасибо, Нёвилетт. Мне еще никто никогда не дарил цветов, ты знал? — осторожно, чтобы не сломать хрупкие стебельки, подхватывает из чужих рук букет, надеясь, что в этой крепости, темной и в чем-то даже грубой, найдется место для нежных цветов. На следующий день уже в кабинете Верховного Судьи на столе лежит букет свежих цветов от «загадочного и таинственного» поклонника.***
В Фонтейне каждый любит море: это будто выжигается на сердце, течет по венам и артериям, накрепко сидит в мозгу. Даже несмотря на страх из-за одной мысли о подступающих волнах или случайного взгляда на них, губящих все живое и нет, жители региона справедливости продолжают глядеть на могучие воды с долей восхищения. Море похоже на сердце: реки стекают в него, будто кровь бежит по сосудам. Море волнуется, словно болит за каждого фонтейнца. В нем существует жизнь — в это же время кто-то находит в нем смерть. Для Ризли море напоминает Нёвилетта. В его представлении обывателя оно голубое, а когда в нем переливается солнечный свет, походит на рога судьи. Его глубины цвета чужих одежд завораживают и таят в себе множество тайн, загадок и чудес. Нёвилетт радуется — морские воды волнуются едва, играясь с песчаными берегами. Нёвилетт грустит — море замирает под сгущающимися тучами. Силы, тянущиеся из-под рук судьи, тоже обладают голубым цветом. И тоже чем-то напоминают море.***
В глазах Ризли поблескивает лед, который после обезоруживает врагов, заставляет стыть каждую клеточку их тел, забирает в свою власть последние сошедшие с губ слова и дыхание. Лед для начальника крепости Меропид имеет синий цвет, вопреки чужим взглядам и предположениям. Это не цвет ночного неба. Он не успокаивает, не приносит ощущение мира и гармонии, не расслабляет. Он должен настораживать, предупреждать о неминуемой опасности, заставлять бежать, пока пальцы ног и рук еще не окоченели. Нёвилетт в один из тихих вечеров, что необходим был им обоим как никогда прежде, проводит рукой по шраму, располагающемуся аккурат под глазом. Он вглядывается в чужие очи, и на его лице и намека на страх или отторжение увидеть нельзя, ведь их попросту нет и не было. Ризли закрывает глаза и вздыхает глубоко, сам не понимая, от чего именно в груди чувства все сильнее разгораются. — У тебя такие красивые глаза. Тебе не стоит их надолго закрывать, знаешь?***
Закатное небо постепенно переходило к ночному и отливало по этой причине фиолетовым. Ризли посчастливилось разделить этот с вид с обычно невероятно занятым юдексом на обрыве горы. Царила безмятежность: птицы неподалеку звонко пели что-то незамысловатое, погода была замечательной — на небе ни облака, ни тучи — только слабый ветер листья на деревьях колыхал. Глаза Нёвилетта — тоже фиолетовые — сейчас, кажется, приобрели еще более глубокий цвет. На небе появлялись первые звезды — единственные свидетели их встречи уединенной. Они сверкали, будто подмигивали двум мужчинам. Говорили, что обязательно сохранят секрет и не расскажут матушкам Солнцу и Луне. Ризли им поверил бы: они были похожи на детишек, упорно продолжающих клеить на его перчатки яркие и забавные наклейки. — Можно? — губы Ризли, приблизившись к чужим, обдавались взволнованным дыханием, а Нёвилетт сначала, конечно, смутился вопроса, но все же кивнул немного резко и сглотнул. Уста соприкоснулись мягко, нежно и практически сразу разъединились, пока лица мужчин горели. — Ты мог и не спрашивать, конечно, но… Спасибо. Ризли, не удержавшись, прикоснулся к тонким и бледным, немного холодным губам Нёвилетта своими, горячими и искусанными, еще раз.***
Легкий, к всеобщему счастью, дождь застал их во время прогулки по городу до Дворца Мермония, а зонт как некстати остался пылится в темном углу у выхода из кабинета. Они стояли поодаль от других таких же несчастных прохожих, сейчас размышлявших над тем, не пробежать ли им просто до места назначения, но нежелание хотя бы минимально мокнуть, кажется, брало свое, отчего они оставались возмущенно бубнить себе что-то под нос и стоять под навесом какого-то небольшого, но, наверное, уютного заведения. Внимания к себе лишнего не хотелось совсем, поэтому оставалось лишь надеяться, что расстроенные внезапно нахлынувшей непогодой люди не заметят тени юдекса в компании начальника крепости Меропид. От скуки Ризли присмотрелся к каплям дождя и заметил, что с солнцем, решившим благородно выйти из-за облаков, они уже устроили своеобразную «игру». Его глазам предстал сразу набор из всех семи цветов — красного, оранжевого, желтого, зеленого, голубого, синего и, наконец, фиолетового. Улыбка своевольно окрасила лицо, а взгляд направился на спутника, что стоял рядом, облокотившись спиной о твердую и холодную стену здания. Нёвилетт не плакал при других людях — только грустил, что никогда не смогли бы заметить другие, но Ризли к их числу не относился и уже научился определять эмоции юдекса по малейшим движениям губ или бровей, по любому блеску глаз, даже быстро промелькнувшему на долю секунды. Сейчас, вопреки всем принципам, по щекам судьи катились две аккуратные и идеальные — как и сам Нёвилетт — дорожки слез, а Ризли, сам того не осознав, стер одну пальцем, ладонь положив на бледную щеку. — Я не могу сказать причины своих эмоций, но мне не грустно… Скорее, совсем наоборот, — раздался голос Нёвилетта, тихий и слегка дрожащий. Ризли только кивнул в ответ, мечась взглядом с чужих глаз цвета перламутра на прозрачные слезы, сверкающие под влиянием солнечного света. Поддавшись порыву, герцог прислонил губы к щеке судьи, на которой не лежала его ладонь, тем самым сцеловав соленую дорожку, и почувствовал, как уста другого мужчины растягиваются в улыбке. Солнце продолжало отражаться в дождевых каплях.