A realibus ad realiora.
На Краю света шумно — как и всегда — но этот шум уже как родной. Приятен до дрожи и до дыбом вставших волосков на руках. Ощущается почти как дом. Музыка чуть ли не звоном в ушах отдается, но стоит Сампо появиться среди толпы Недотеп — стихает, и откуда-то со стороны барной стойки, вскинув двумя кружками выдохшегося пива, навстречу ему вываливается изрядно выпивший знакомый. Вручив пиво, хлопает по спине; Сампо щурится по-лисьи, но пить отказывается. Оба садятся за отполированный деревянный бар на высокие крутящиеся стулья. — Нуёрфтёе уёисёе тфцйё, Чгт, йёзуф ук зойксочв, — мужчина опрокидывает кружку, допивая до дна почти сразу. Сампо незаметно меняет их кружки местами. Во-первых, чтобы не пить; во-вторых, чтобы случайно не хлебнуть подмешанный в пиво Крепкий дух Джанкс. — Я же просил не называть меня так. Новое имя, — он делает вид что пьет и получает еще один одобрительный шлепок по спине. — Йё щ шкже рёмйбп йкув уфзфк оте! Сфро, Ймфркц, Жосс, Иёжцогсв, Ё–... — Хватит. И почини свой речевой модуль, Франс, тебе не надоело самому? — Ыё! Хфхцфжщп нёхфтуо, — мужчина шмыгает носом и заливается смехом. Касается прибора на шее; тот шипит так противно, что Сампо морщится; но прибор настраивается как старое радио, и шипение становится наконец-то осмысленной речью. Сампо, конечно же, все равно, на каком там языке, шифре, кодировке и так далее говорит собеседник; но голова все равно устает. — Какими судьбами тут? Рассказывай. Как много успел наворовать? — А ты не в курсе? Эпсилон. Не то чтобы мне прям хотелось туда… но вот. Перевалочный пункт в обратном пути. Мне нужно вернуться на мою снежную планетку, осталось там одно небольшое незаконченное дельце… — Разве это не твоя визитная карточка, оставлять незаконченные дела? Сампо смеется и подмигивает. — Возможно. Но сейчас — нет. По мне наверняка соскучился один человечек. — О-о-о, — заискивающе тянет он. — Вербуешь к нам новичка? — Вряд ли. Он выглядит как тот, кто скорее сожрет себя на завтрак, чем порадуется миру вокруг. — Тогда почему? — Весело? — Как всегда! Весело! Выпьем же за это! Франс подзывает официантку; та сразу подходит с пивом. Кивает Сампо головой, а тот улыбается ей в ответ, едва касаясь хрупкой женской ладошки. Флирт — его язык общения с окружающими. — Дорогой друг, ты не знаешь, едет ли кто на Лофу в ближайшие сутки? — А на кой тебе в Альянс? Еще бы на Герту… — Мне нужны цветы. На снежной планетке не то чтобы растут цветы, знаешь. — О-о-о! Так это любовный интерес? Сампо улыбается, пожимая плечами. — Кто знает? Может быть да. Может быть нет. Так едет кто-нибудь? — Не надоело автостопить? — Так же интереснее! Автостопом по галактике, прячась в туалетах кораблей общества гениев или антиматериков… да еще и бесплатно! — Никак не могу привыкнуть к тому, насколько ты безбашенный. Сампо спрыгивает со стула. — Всем выпивка за мой счет, друзья! — толпа возликовала. — Кто-нибудь подбросит бедного путника до Лофу? После такой щедрости желающие, конечно же, находятся. Правда, Сампо все равно не станет ни за кого платить.Acta est fabula!
Коски обожал Лофу — обожал. В последний раз он тут был до путешествия на Эпсилон — оставлял подарочек для первопроходцев. К слову, а нашли ли они его? Могли бы и написать. Сампо обидчиво фыркает, доставая телефон из кармана куртки; находит чат. хх.хх Сампо Эй, котенок-первопроходец! Как тебе мой подарочек на Лофу, было весело, скажи? ( ˙꒳˙ ) Я тут по делам. Подбросите до Белобога?хх.хх Вы
Подарочек? Ты хотел меня убить?
Химеко не разрешает.
хх.хх Сампо О, да ладно! Сампо Коски торжественно обещает, что не взорвет половину поезда и какую-нибудь несчастную планетку за компанию! Всего один гиперпрыжочек, вам что, в самом деле жалко? А как же увидеться со старыми знакомыми? Так понравился подарочек? Ответа нет, но это ничего. Сампо подождет — на крайний случай, если не получится найти себе водителей… он может арендовать звездолет. Святые Эоны, чего только не сделаешь ради того, чтобы подарить цветы маленькому ледяному принцу. Торговые площади в городах Альянса — само загляденье. В обычное время Сампо бы точно вынес прилавки далеко не на одну тысячу кредитов — да еще бы и заговорил зубы торгашам; но сегодня он — порядочный покупатель. Перед встречей с Гепардом словно нужно было вести себя прилежно, хорошо и невинно — что бы кто ни говорил… остатки совести у него имелись, пусть и совсем крошечные, не больше атома в размере. От пахучих специй в голове кружится. Пестрят вывески; от шума толпы хочется уйти прочь — но Сампо все равно целеустремленно идет к небольшой цветочной лавке в самом конце рыночной площади. От открытой двери звенит музыка ветра. Продавщица — пожилая леди, которой Сампо даже оставлял монет сверх цены — улыбается, завидев своего постоянного покупателя. — Давно вас не видно было. Я уж распереживалась… — Ну что вы. Просто были дела. Ландыши… понравились ей, — он с уважением дарит женщине легкий поклон. — Но сегодня хотелось бы чего-то такого… чтобы букет говорил за меня. Я хочу позвать ее с собой. — Ох. А ведь у нее семья, вы говорили… — Да. В этом и сложности, госпожа. Она, скорее всего, не согласится, но я лучше буду жалеть о том, что сделал, чем о том, чего не сделал. — Понимаю, понимаю, мой дорогой… тогда, может быть, лотосы? — Лотосы? А у вас есть? — Сампо с восхищением опирается о стойку руками. Продавщица кивает. Он, не раздумывая, достает кошелек. — Дайте мне… — Дорогой, пусть это будет мой подарок для твоей любви, — продавщица накрывает его ладонь своей. Сампо впервые за много-много времени чувствует себя сбитым с толку. Смущенным? — Нет. Лотосы тяжело вырастить. Тяжелее ландышей, я вам заплачу…. — Не стоит. Ты каждый раз говоришь о ней так, что я вспоминаю свою молодость. Ты напоминаешь моего мужа, когда нам обоим было по тридцать, а вся жизнь была еще впереди… — женщина отходит к стекляным шкафам, стройными рядами тянущимся от входа в цветочную лавку и до самой противоположной стены с окном во внутренний дворик. Зайдя за последний шкаф, она открывает боковую дверь и выходит наружу. Сампо едва ли не прилипает к окну и не может отвести взгляда от того, как продавщица срезает раскрывшиеся бутоны лотосов, плавающих в ее собственном пруду. На сердце ноет. Пока она не вернулась, Сампо достает несколько крупных купюр и незаметно прячет их у кассы. Остатки совести у него имелись, пусть и совсем крошечные, не больше атома в размере.Si vis pacem, para bellum.
В окно прилетает камешек. И еще один. Гепард сперва не обращает внимание — он уже лег спать. Завтра, как обычно, тяжелый день на работе; но эти камешки так настойчивы, что он не может не проснуться. Не может не встать. Не подойти к окну. Не отдернуть шторы и не застыть на месте, когда там, в тусклом свете фонарей на пустой улице с нетронутым слоем серебристого снега, видит Сампо Коски. Гепард даже не замечает, как открывает окно, свесившись, опираясь о подоконник. — Впустишь меня, Геппи? Я с подарочком, — Сампо вытягивает вперед очередной запакованный кулек бумаги. — Только быстрее! Жутко холодно у вас, я успел отвыкнуть! А цветы так тем более такого мороза не… — Сампо! — Да, любовь моя? — Клипот, помоги, — тихо ругается под нос Гепард, закрывая лицо ладонями. — Я сейчас спущусь. Сампо широко улыбается. И ждет. Через пару минут открывается дверь; Гепард стоит растрепанный и в домашней мятой одежде; в накинутом на плечи голубом халате. Сампо давится ледяным воздухом и оказывается рядом с ним так быстро, как только может; кулек с лотосами оказывается на тумбе в прихожей, а Сампо обнимает Гепарда так крепко, что тот сдавленно охает и в смущении неловко хлопает его по спине. От Сампо опять пахнет снегом, свежестью и цветами. — Я скучал по тебе, Геппи. У тебя есть что-нибудь перекусить и выход на крышу? — Сампо отпускает его и осматривает с ног до головы. Гепарду неловко; он отводит взгляд и закрывает наконец дверь. Чтоб не пускать холод в дом. — Какая крыша, ты сошел с ума? — Ох, значит, придется через окно. Ты со мной! — Сампо стаскивает туфли, ставит их около двери, протягивает Гепарду кулек. Тот принимает подарок, но скорее неосознанно: что дают, то и беру. — Что… нет! Выход на крышу есть, успокойся! Пошли на кухню, — Гепард качает головой и выдыхает. Ему все это кажется каким-то безумно хаотичным сном. — Могу предложить чай с печеньем. — Ну… это, конечно, не роскошный ужин в ресторане, но тоже пойдет, — Сампо бесцеремонно проходит на кухню, садится за стол. Ставит ноги на перекладину между ножками соседнего стула и качается на своем. Совсем неугомонный. Гепард кладет упаковку с цветами на стол и достает вазу, наполняет водой. Сампо следит за ним неотрывно. Первый слой бумаги, за ним второй, третий — но, в отличие от прошлого раза, Гепард не хмурится, а с интересом и легкой дрожью в руках рвет и рвет бумагу, пока не доходит до цветов. Замирает. — Это… — Это лотосы. На Ярило их никогда не было, насколько мне известно, но… у Альянса они считаются очень редкими цветами. И признанием в любви. Гепард краснеет. — Тебя не было несколько месяцев нигде. Я искал. Дай сюда телефон, — он ставит в вазу белые пышные цветы. Требовательно вытягивает руку. Сампо хмыкает, улыбается и отдает телефон, разблокировав; Гепард заходит в контакты и забивает свой номер. Звонит себе же, чтобы сохранить и номер Сампо на своем. — В следующий раз, когда решишь исчезнуть, напиши. И в принципе… — он делает голос тише. — Пиши. — Конечно, котенок, конечно! Я и не думал, что ты согласишься обменяться номерочками, поэтому не предлагал. Спасибо, ты такая прелесть, мой дорогой. Когда там чай?Ad cogitandum et agendum homo natus est.
Чашки успели остыть. Они вдвоем — на крыше. Весь Белобог и снежные пустыни как на ладони. А оба все равно смотрят высоко в небо. — Ты бы мог отправиться со мной. Не навсегда. Но хоть на один раз… — Куда? — К звездам и безднам. Куда зовет душа. Мир не ограничивается одним Белобогом. Не ограничивается одной планетой. Не ограничивается одной формой жизни — ты даже не представляешь себе ее разнообразия. Звезды мерцают на темном небе. В последнее время над Белобогом все чаще безоблачно. Гепард нервно мнет пальцы. Согревает замерзшие руки горячим дыханием. Молчит. — Если… если я соглашусь. Как много времени это займет? — Хоть бы раз подумал о самом себе, котенок, — Сампо цокает, качает головой. В отличие от Гепарда, который любовался звездами, но и боялся их до опустощающего, как черные дыры, страха, Сампо не боялся космоса; но и любоваться им отвык. Человек рядом был куда лучше любой звезды: в сущности маленькая песчинка мироздания, но… — Ты когда-нибудь задумывался о том, что есть что-то кроме долга перед семьей, людьми, хранительницей? Что ты — не просто винтик механизма? Что ты… уникален. Что такого, как ты, больше никогда не будет. Что атомы, из которых ты состоишь, когда-то давно были звездой — а теперь эти атомы только и думают, что об обязанностях и долге. Звезды никому ничего не обязаны. Гепард давится воздухом, закашлявшись. — Что это за мысли?! Я простой человек. Меня не интересуют… — А зря. Не забывай смотреть на звезды, а не под ноги. Попытайся… просто осмыслить то, что видишь. Спроси себя: что заставляет вселенную существовать. Где твое любопытство? Почему ты сознательно огораживаешь жизнь от себя, откладывая на потом все, начиная от новых (пару лет как назад купленных) ботинок и заканчивая твоим “сладкое только после еды”? Когда ты еще собрался жить, если не сегодня, Геппи? Я не знаю, сколько займет путешествие. Может быть всего один день. Может быть — всю жизнь. Гепард поджимает губы. Сампо хмыкает, ложится на крышу спиной и смотрит наверх. Там: сотни световых тысячелетий пустого пространства; галактики, туманности, звездные скопления, тройные и парные звездные системы, экзопланеты, спутники, кометы, газо-пылевые гиганты, планетарные сознания, дециллион дециллионов осознанных жизней — углеродная, кремниевая и еще Эоны знают какая; стеллароны и их искатели, Звездный Экспресс, Альянс; сами Эоны, их реинкарнации, не понимающие того, эманаторы и обычные люди. И далее, далее по списку. И среди всего этого многообразия… Они вдвоем просто лежат на крыше. Песчинки, по размеру не больше планковской длины во вселенском масштабе. Разве это не удивительно? Разве это не должно подтолкнуть к одному простому осознанию: раз для вселенной они настолько незначительны, то почему для них должно иметь значение что-то кроме наслаждения своей краткой, как щелчок пальцами, жизнью? — Все на меня рассчитывают, — наконец тихо говорит Гепард. Сампо вздыхает, привстает и накрывает его беспокойные руки (холодные, помечает, пора спускаться домой). — Ну, что ж, это твой личный спектакль. Нравится всю жизнь притворяться кем-то, кем ты не являешься, хорошим правильным парнем, лидером и так далее по порядку — твоё право… — Уж кто бы говорил. Чистая совесть — это моральный светильник, озаряющий хороший путь, слышал такое? А твоя совесть чиста, Коски? Ты-то сам разве не носишь маску шута и идиота, разве не обманываешь людей, разве..? — По крайней мере, я хотя бы счастлив. — С чего ты взял, что несчастлив я? — Ты бы не сидел тут со мной. Заполнял бы протоколы до полуночи, как раньше, просыпался бы в шесть утра ради зарядки, завтрака и выглаженной рубашки. Но в твоей душе уже давно, как ты сам говоришь, смута. Ты несчастлив. Полетели со мной. Хотя бы раз. Одно небольшое приключение — зашли и вышли. Пожалуйста. Сампо не привык просить. Он брал без разрешения все, что плохо лежало, и что ему было нужно; но с Гепардом все было не так. Гепард был ему интересен. Рядом с ним восполняется потребность в счастье и удовольствии — словно Гепард был его личным переносным генератором радости. Гепард не отвечает, смотря на спящий город. Сампо, не сдерживаясь, касается его щеки и мягко тянет на себя, невинно и мягко целует — правильнее сказать, касается губами губ. Гепард морщится. Сампо кажется: еще секунда и он почувствует слезы на чужих щеках. Но этого не случается. — Я… только если ты вернешь меня сюда. Когда-нибудь. Сестры не смогут без меня. Я не одинок — даже если несчастен, как ты говоришь. — Без тебя несчастен я, — Сампо вздыхает. — Почему ты заставляешь меня выбирать? Я не хочу выбирать. Я привык делать то, что прикажут, но сейчас любой вариант кажется мне плохим, и я не знаю… Сампо вновь тянется его поцеловать — на этот раз глубже. Чувственнее. Не нужно выбирать. Выбор и так понятен. Но Сампо хочет оставить после себя хоть немного приятных воспоминаний — а не сплошные шалости, мелкое хулиганство и воровство. Остаться не просто воришкой. А тем самым воришкой, укравшим сердце.