Скажи всем, кому сможешь - его больше нет

Инф катастрофически не везло в отношениях. Может, дело было в том, что она влюблялась не в тех людей — её всё тянуло к каким-то загадкам и тайнам, к апатичным и замкнутым, несущим панцирь на сердце и обреченным тонуть во тьме душам. Это было почти потребностью, отчаянной и нездоровой — кому-то обязательно помочь, разбить этот панцирь, расковырять нутро, добраться до самых базовых настроек и выкрутить их все под себя. Арос всегда говорил, что она поступает эгоистично. Арос всегда с ухмылкой выгибал бровь и чуть заметно, насмешливо вскидывал подбородок. Он говорил: — Однажды ты научишься на ошибках, но, видимо, не сегодня. Он всегда разбирался в людях с поразительной точностью, всегда расчетливый и холодный: сближался с теми, кто мог ему что-то дать, беспощадно рвал связи, если кто-то мог стать проблемой, и безошибочно выявлял мудаков. Выявлял он их в основном среди тех, кто нравился Инф. Беспардонно указывал пальцем, открыто скалился и говорил: — Снова на те же грабли. Говорил: — Мудаков не исправишь. Знал по себе. Инф его не винила. Она и обижаться на него давно уже устала, вздыхала лишь каждый раз. Тяжело опускала ресницы и так же тяжело отпускала тех, кто ей нравился, раньше, чем смогла зайти слишком далеко, потому что Арос всегда был прав. Иногда она не могла. Иногда надежда пускала слишком глубокие корни, иногда Инф доверялась. Иногда она была слишком глупой, и все рушилось. Её предавали, её использовали, ей манипулировали — какая ирония. Тогда надежда выгорала в ярости. Инф полыхала алой радужкой и разносила все в клочья. На зов её гнева приходил Арос. Молча смотрел, как она сыпется пеплом, сжимал тонкие губы в полоску и кулаки до побелевших костяшек. Он уничтожал всё на пути, стирая боль и память в равнодушном пламени смерти, который нёс внутри вместо сердца. А Инф возрождалась из пепла, открывала кристальный глаз и продолжала жить. Теперь Арос был мёртв. Инф некому было указать на её ошибки. Чтобы прийти к этой мысли, понадобилось какое-то время. Его, между тем, было достаточно — девушка положила труп в крио-капсулу в библиотеке. Та вдвинулась в стену, запечаталась, как саркофаг. Алмаз надежно обнял собой капсулу — что бы ни случилось, тело останется нетронутым. Инф пыталась решить, нужно ли организовывать особую церемонию. Созывать ли близких, родных? Был ли у Ароса хоть кто-то, кроме неё? Кто-то, кто пришел бы… Зачем? Воображение быстро нарисовало Ароса, парящего в виде призрака возле неё. Длинноволосый мужчина пребывал в вольготной позе, закинув ступню одной ноги к колену другой, сложив руки на груди и сильно отклоняясь на спину. Волосы мягкими волнами развевались в невесомом пространстве, раздражая владельца, но на лице у него написан лишь скепсис, пересиливающий все — скепсис к самой Инферно и к её решениям. — А нахуя, Инфузория? Нахуя? Нет тела — нет дела, просто сожги его! — возмущался он её размышлениям. Для него всё было просто. Он-то был уже мёртв. Инф недовольно цокнула языком. Арос был легкомысленным похуистом. Он подмечал мелочи, но не видел в них смысла — они меркли перед общей картиной, которая всегда была для него, как на ладони. Инф тонула в мелочах, будучи слишком ответственной, желая всё возможное держать, если не под контролем, то под личным наблюдением. Поэтому она так нуждалась в Аросе — она хотела увидеть картину целиком, ту же, что видел Бог, хотела понять его, его решения, поступки, слова. Но почти никогда не понимала. — Смысл не в самой детали, а в том, нужно ли с ней что-то делать, — учил её Арос, но эти слова никогда не имели для неё смысла. Она никогда не забывала, она всегда помнила, чтобы ему не пришлось. Это было целью, она так себе говорила, а он смеялся над ней, говорил ей, как это глупо, как бессмысленно — ведь когда он умрет, все эти вещи перестанут быть ценными. Ведь ей самой они не нужны. Он часто говорил о том, что умрёт, как о чём-то неизбежном. Инф было невыносимо слушать, в эти моменты ей хотелось, чтобы он замолчал, чтобы никогда больше об этом не говорил — не говорил об этом так, как будто смирился. Ей не хотелось, чтобы он умирал, никогда-никогда-никогда, что бы он ни говорил о её эгоизме. Теперь он был мёртв, и ей самой предстояло решить, что мелочи, а что — нет. Первым делом она оценила его попытки подготовить её разум к моменту его смерти — моменту, который наступил, так неизбежно, как он всегда говорил. Как только она смогла взять подобие контроля над собой, ей понадобилась каждая крупица самообладания и профессионализма, которую она только смогла выудить из себя. Заставить себя делать вид, что черной дыры, разверзшейся на месте её сердца, не существует. — Ты уже решила, что делать дальше? — спросил её воображаемый призрак и сдул мешающую прядь с кончика носа с раздраженным видом. — Конечно, у тебя есть всё время мира, но оно всё ещё тикает для других. Инферно выдохнула и взяла телефон в руки. Сдерживая дрожь в пальцах, набрала нужный номер. Трубку поняли через несколько секунд — слишком мало, чтобы она приготовилась сказать то, что должна была сказать. Но её никто больше не спрашивал, хочет ли она — и ей пришлось. — Алло, — сказала она, едва узнавая свой голос, безжизненный и хриплый от не пролитых слёз. — Сора? Это Инф. Привет. Через пять номеров она не выдержала и заплакала. Через десять слёз не осталось. Через двадцать слова слетали с языка так легко, будто она сообщала о лёгком ремонте. Последний номер из заранее заготовленного списка она набирала, понятия не имея, что скажет. От одних и тех же фраз, сказанных слишком часто за последний час, болела голова — слова потеряли смысл, слова не имели больше значения. — Алло? — раздалось сонное на том конце провода. — С дерьмовым утром, — усмехнулась Инферно. У неё больше не было сил. Ей хотелось упасть и исчезнуть вслед за тем, кого она так любила. — Что случилось? — Полный пиздец, — вздохнула она, чувствуя, что понимает Ароса в эту секунду. Понимает так сильно, что говорит так же, как он. Не осталось оптимизма, не осталось жалости, не осталось слёз, не осталось мыслей — Инф была пустой оболочкой, которой хотелось забиться в угол и не шевелиться. Желательно, никогда больше: перед глазами стоял мёртвый образ. Прости меня, что я не смогла тебе помочь. Прости меня. Прости меня. Прости. — Мне… мне приехать? Что произошло? — Представь самый худший вариант из всех, что приходит тебе в голову, — сказала Инферно, чувствуя едкую, невыносимую ненависть к себе за желание тихо рассмеяться. В ней больше не было веселья. Это было больше похоже на истерику, а она не хотела опускаться до истерики. — Умножь на десять. Всё ещё хуже. — О боже… Я скоро буду. Я скоро… где ты? — Бар «Алмаз», — Инф машинально взглянула на запястье, выискивая часы, прежде, чем поняла, что их там давно нет. — То, что от него осталось. Скажи всем, кому сможешь — его больше нет. Когда она завершила звонок, её ноги наконец подкосились — Инф рухнула на колени, все еще сжимая телефон в руках, цепляясь за него, словно он мог ей помочь. Он не мог. Ничто не могло. Сейчас всё, чего ей хотелось — это чтобы пустота в груди поглотила её окончательно, чтобы она уснула и больше не просыпалась, чтобы ей не пришлось жить в мире, где не было буквально половины от неё самой. Она закричала — плюнула на всё, на гордость, на принципы, на голосовые связки. Ей было больно, так больно, некуда было от этого деться, некуда было это деть, ничего нельзя было сделать, кроме как терпеть, потому что теперь, Инф знала, эта боль навсегда была с ней. Инф даже не была уверена, что сможет когда-либо снова улыбнуться. Всё казалось таким бессмысленным. Таким глупым. Его не было. Нигде больше не было. Она уткнулась лбом в пол, позволяя себе трястись от боли и сожаления. Минута слабости, которую она могла себе позволить — не больше. Это всё — бессмысленно. Бессмысленно. Бессмысленно. Телефон всё еще был в её руках, гладкий и тонкий, без чехла — Инф сняла его, потому что он раздражал, яркий и бесполезный. То, что было призвано успокоить и развеселить её, казалось теперь далёким, лишним в её жизни. Она разогнулась и уставилась на экран. Чёрный фон, который она сама поставила, потому что она не хотела больше ничего — потому что, как и чехол, все остальное раздражало её. На кончиках пальцев искрилась мысль — и Инф не была уверена, что с ней делать. Ей хотелось уйти. Ей хотелось взять не просто перерыв, а долгий, долгий отпуск. Навсегда, желательно. Почему она несла всё это на своих плечах, почему взваливала это? Теперь, когда у неё не было опоры, Инф не просто пошатнулась, она по-настоящему упала. Спиной. С обрыва. Далеко вниз. У неё была куча документов, с которыми предстояло разобраться — завещание в том числе. Чёрт возьми, он правда написал завещание, а она — правда поставила там свою подпись. Она была слишком эгоистичной, и Арос постоянно ей об этом говорил. Но он так же говорил, что она никогда не была эгоистичной в достаточной степени. Она никогда не… — Ну, давай, — призрак над ней склонил голову набок, наблюдая за тем, как она колеблется. — Скажи это. Теперь ты поняла? Ты всегда думала так, будто ты навеки в симбиозе, а это никогда не было правдой. Ты сама по себе. Прими решение за себя и для себя. Ты не перед кем не обязана отчитываться или что-либо ещё. Нахуй это дерьмо. Инф тяжело вздохнула, решаясь. Вздохнула еще раз, потому что одного раза оказалось не достаточно. Облизнула искусанные губы. — Я, — сказала она, едва слыша себя. Кровь стучала в висках. — Я не хочу. Мне так больно. Мне так плохо. Я так устала. Я больше не могу. Я… Я не хочу. Ей нужно было отвлечься. Ей нужен был отпуск. Ей пришел в голову последний человек, о котором она подумала бы в здравом уме — и последний мир, который она вспомнила бы вне мыслей о работе. Но он предстал перед её глазами — бесконечный, бесконечный океан и разбросанные, как упавшие конфетти, маленькие острова, сотни маленьких островов, когда-то бывшие единым целым, так похожие на те осколки, что остались от её сердца после падения сверхновой. И человек — аномально высокий для её обычного мира. Широкая, прямая спина. Уложенные назад волосы, резкий шрам, пересекающий лицо поперёк. Его золотые глаза, когда он смотрел на неё, подавая бокал шампанского, и глубокий грудной голос — он говорил, как ненавидит выходить в свет, и как ей идёт змеино-зелёное платье, и как ему приятно работать с ней. И если бы был такой шанс, он вышел бы в море вновь. Тогда она ему усмехнулась, зная, что шанс будет. Тогда она приняла шампанское, задевая рукой в перчатке его пальцы с перстнями, тогда — она позволила себе на минуту быть откровенной и сказать ему, как он ей нравится. Его тьма была притягательной, его душа, меланхоличная, тяжелая, пустая — казалась ей загадкой, которую не хотелось разгадывать, но хотелось оберегать. Он был чем-то похож на Ароса — так она подумала, но вслух тогда ничего не сказала. Теперь она вновь думала об этом, болезненно проталкивая кислород в лёгкие с каждым вдохом. Она принимала решение, тяжело, отчаянно, больно, но с каждым вдохом оно формировалось все чётче, оно укреплялось в её голове, пока не превратилось в простую мысль — она сделает это. Инф сглотнула и встала — ноги с трудом держали, но девушка упрямо выпрямила спину. У неё еще было время до прибытия кого бы то ни было из тех, кому она позвонила, чтобы собрать свои вещи. Затем она достала свой ежедневник — в последний раз. Она вырвала из него страницу без жалости, взяла ручку. В голове крутились строчки песни, которую она когда-то слышала, едва, едва уловимо. Она написала их, не задумываясь, прежде, чем записать слова, которые вертелись в её сознании долгое время. Инф поставила точку, когда дверь распахнулась. — Инф! Сора влетел в библиотеку, растрёпанный, тяжело дышащий, бледный — его пальцы дрожали, когда он схватил её за плечи в поисках ответов, в поисках поддержки, в поисках хоть чего-то. — Привет, Сора, — тихо сказала она, разглядывая его печальным, сожалеющим взглядом. — Пожалуйста, — всхлипнул он, — пожалуйста, скажи мне, что это не правда. Пожалуйста, скажи мне, что он не мёртв. Она хотела, она правда хотела, но в горле встал комок, и как бы рациональная часть не пыталась, она физически не могла. Она смогла лишь покачать головой. — Нет, нет, нет, Инф, нет, — его глубокие синие глаза наполнились слезами, и она обняла его изо всех сил, что остались. В пустой голове появилась мысль — ему так же больно, как ей. Арос был его братом, что бы между ними ни произошло. Арос был тем, кто столько отдал, чтобы Сора смог жить в этом мире, занимаясь тем, что считает нужным, тем, чем он хочет. Арос слишком много отдавал другим, если подумать. Тот, кто постоянно говорил о собственном эгоизме, отдавал себя без остатка и горел, чтобы другим было тепло — для Инф не должно было стать сюрпризом, что он не смог гореть вечно. Ни для кого не должно было. Арос буквально умер за тех, кого он любил. Инф вздохнула снова, но слеза все равно предательски скользнула по щеке, хотя она думала, что больше не сможет заплакать. — Прости, — всё, что ей удалось сказать, прежде, чем новый поток слёз хлынул из её уставшего глаза. Вторая глазница была надежно запаяна камерой. Сора обнял её в ответ, укачивая в объятьях, поддерживая, утешая, и всё, что она могла — попытаться дать ему то же самое. Слёзы закончились. В конце-концов. Инф отстранилась и вытерла лицо. — Сора, послушай, — сказала она. — Послушай меня. Его взгляд метался, но он пытался, и она ценила попытку. — Он… Его… Его тело, — она сглотнула, чтобы не задохнуться. — Оно в крио-капсуле. Здесь. Он хотел, чтобы мы сожгли его. Его взгляд остановился. — Он?.. — Написал это в завещании. На сотне черновиков завещаний. В сотне стихов. Сказал это так много раз, что не слышал, наверное, только глухой. — Сора, послушай, — снова сказала она. — Я собираюсь… уйти. Я не могу… Я не… я… Её голос сломался, её плечи дрожали, она всхлипывала, пытаясь вернуть способность говорить, пытаясь сказать. Ей так много нужно было ему сказать. — Ты не хочешь даже организовать кремацию?! — глаза Соры расширились, как будто она предала его, как будто она сказала, что ненавидит его. — Я не могу… Сора, я не… Я не могу, я не могу, — она прижала руки ко рту, чувствуя, как дрожат губы. Она покачала головой. — Обзвонить всех… Сказать это… Я больше не выдержу, Сора, пожалуйста, мне нужно уйти. Я не смогу на это смотреть. Я не смогу. Она опустилась до того, что умоляла его, она выглядела так жалко — но ей было так наплевать. Всё, чего она хотела, это уйти и никогда не возвращаться. Казалось, Сора хотел возразить, хотел закричать, хотел — но не сделал этого. Он просто обнял её снова. — Прости меня, Инф. Прости меня. Ты не обязана. Ты не обязана этого делать. Прости меня. Она вытащила его тело из трещины в стене, она смыла кровь с его лица, она вправила торчащие рёбра обратно в разорванную грудную клетку. Она положила его тело в капсулу и запечатала, так надёжно, как только могла, она позаботилась о нем напоследок изо всех своих сил, но был предел тому, что она могла сделать. Сора понял это. Она обняла его в ответ и позволила себе тень улыбки — она так любила его. Он вырос. Он стал внимательнее. Он стал еще более понимающим, и Инф была безумно благодарна ему за чувство облегчения, которое подарили его слова и объятья. Она была предательницей, она бежала, она оказалась слишком слабой, чтобы выдержать эту потерю — а он не винил её за это. — Спасибо, Сора. Спасибо. Это не могло передать всего, что она чувствовала. Но он боднул её и поцеловал в висок, и стало лучше от того, что он рядом. Она показала ему, где лежат документы, и объяснила, как распечатать капсулу — но не показала. Инф не была готова снова увидеть её и тело, которое лежало внутри. Она подхватила сумку, небрежно набитую вещами, и повернулась к Соре. С их последней встречи прошло достаточно времени. Он был уже не юношей, а молодым мужчиной. Плечи стали шире, лицо приобрело более грубые черты, он подрос еще немного. Черные волосы немного отросли, и он собирал их в хвост на затылке. — Когда ты вернешься? — спросил он тихо, и в его взгляде она прочитала столько боли и мольбы, сколько никогда не видела. Но решение было принято. Инф не собиралась поворачивать назад. — Я не знаю, — честно ответила она. Затем она активировала телепорт в библиотеке — ввела нужные координаты по памяти. — Но вернешься?.. Мраморные плиты засияли, над ними поднялась арка из света, образуя проход. Инф шагнула вперед, но перед самым входом остановилась и обернулась. Сора смотрел на неё. В его взгляде было так много. Ей не хотелось оставлять его здесь, но она не могла остаться. Просто не могла. — Да, — сказала она уверенно. Она вернется однажды. Когда будет готова. Вернется обязательно. Это было обещанием. Она больше не могла улыбаться, но она подарила ему взгляд, полный нежности, прежде, чем отвернуться и шагнуть вперед, в арку. Инферно бежала, эгоистичная, глупая, так и не научившаяся на своих ошибках, но она не прощалась, и это было единственным, что давало ей чувство уверенности. Она не могла уйти насовсем, пока не попрощается. Арос делал так же. Теперь она его понимала.