I don't understand.

      Я всегда знал на подсознательном уровне, что я лишь инструмент. Сколько бы я не забывал, эта мысль каждую секунду крутилась в моей голове. Я неправильный, я странный, я чудовище. Я знаю, что пугаю окружающих. Я не могу ничего исправить. Я всегда помню об этом, даже умерев больше раз, чем могу посчитать. Я не вспомню, когда это началось и как я появился.       Не смотря на мою бездушность, на подкорке сознания я смог записать воспоминание о первой встречи с корректором. Тогда я не понимал этого, думая, как важна каждая деталь любого мира, но сейчас, размышляя о том, что если бы не Эррор, в мультивселенной было большое множество совершенно ненужных вселенных, я не могу охарактеризовать тёплое чувство на месте души от того, что вынос ненужного хлама не является моей работой.       Я не чувствую эмоции, а поэтому даже не могу сказать, какое отношение у меня к тому, что я лишь инструмент в чьих-то руках. Будь я под жёлтой, я бы сказал, что это прекрасно, ведь я могу помочь творить, вдохновлять, но если бы это была голубая краска, то, вероятно я говорил бы о том, как мне грустно и как это неприятно. Я привык в какой-то мере. Стоило мне выйти из пустоты области набросков, я сразу стал нужен как хранитель и творец, и эта своеобразная работа уже вошла ко мне в привычку.       Мне плевать, что думают обо мне другие. Плевать, что Дрим избегает меня, Блу натянуто улыбается, стараясь быть дружелюбным, Эррор не терпит меня вне драк, а жители, которых я защищаю... Они в основном не знают о моей пустой груди. Они даже не догадываются, сколько на моих руках крови других монстров. У меня нет жалости и совести, конечно, я убиваю. Это бывает только по просьбе самого умирающего, ведь всё равно окончить страдания лучше, чем пытаться помочь ему, верно?       Я ничего не знаю, я ничего не помню, я ничего не понимаю. Что было моим началом, почему я стал бездушным, почему меня выбрали. Кем я был, будучи наброском, кем я являюсь, будучи защитником, кем я буду, когда вселенным больше не нужно будет множиться, а обо мне забудут. Что я буду делать, стоит только моей задаче рассыпаться в крах, чем я займусь и не умру ли.       Когда я пью жёлтую краску, я почти радуюсь тому, что благодаря своему положению могу создавать что-то новое, что-то интересное и красивое. В моей груди тепло, мои конечности лёгкие, словно крылья бабочки, я готов говорить о бесконечных вселенных вечно и без перерывов. Для меня счастье ощущается как мягкий плед, укрывающий с головой, пока мои глаза способны изучать. Я задорен, я словно батарейка, мне нравится всё в этом мире. Конечно, моё восприятие едва ли меняется, однако оно начинает свекать тёплым цветом солнца и преображается. Мне плевать, что мною пользуются, я счастлив с тем, что у меня есть на данном этапе.       На самом деле моё состояние далеко от счастья даже под жёлтой.       Когда я пью голубую краску, внутри меня теплится грубый ком, затрудняющий дыхание. Наверное, это печаль, что заставляет жалеть себя, давиться слезами, всхлипывать снова и снова. Где-то в районе сердца начинает распирать, заставляет меня захлёбываться, я чувствую себя плохо, а после большого количества этого цвета я уставший как-то по иному, морально, что ли... Он заставляет меня воспринимать всё более тоскливо, я скучаю, мне тяжело. Тело каменное, не хочется двигаться, я словно большая грустная туча. Тем не менее эта краска всё ещё важна и дорога мне.       На самом деле она мне не нравится даже больше жёлтой.       Когда я пью зелёную краску, я чувствую собственное одухотворение. Внутри ощущение не тепла, лёгкой прохлады, от чего разум проясняется, а творение становится вторым дыханием. Мои руки двигаются сами, я, кажется, почти счастлив, из-под моей кисти вылетают листы с рисунками, словно перья из подушек в бою ими же. Стоит лишь подумать о чём-то, как я сразу заряжаюсь идеями, готов работать, меня не затрудняет ощущение, словно я кукла, подвешенная за нитки. Это единственный цвет, заставляющий меня чувствовать себя живым.       На самом деле я никогда не чувствую себя живым.       Когда я пью оранжевую краску, в основном я насторожен. Я начинаю сосредотачиваться на каждом шорохе, не могу доверять своим мыслям в отношении создания, каждая клеточка моего тела напряжена. Я не могу расслабиться, мои мышцы готовы работать в каждую секунду, пока цвет не перестанет действовать. Мне все говорят, что стоит меньше внимания уделять каким-то деталям, совсем не относящимся к ситуации. Я не могу. Это тяжело. Оранжевый это так же цвет и предупреждения. Он заставляет меня разогреваться, моё тело становится более сильным, будто в мою кровь впрыснули адреналин. Это та краска, которая помогает мне в начале боя.       На самом деле от неё я становлюсь только ещё более тревожным, моё тело всегда готово к битве.       Когда я пью синюю краску, я глубоко напуган. Страх сковывает движения, а моё тело дрожит даже при одном упоминании о моей работе. Она пугает меня, ведь, по-сути, мною пользуются, заставляя воплощать идеи в жизнь, а после и сражаться за них. Моё настроение оседает в костях, давит на органы, стучит в висках. Я боюсь, мне страшно, я хочу спрятаться. Этот цвет мало чем связан с голубым на самом деле. Я почти не могу двигаться, стоит только тем, кто именует себя творцами, повелеть мне сделать что-то. Кисть в моих руках дрожит, создание выходит из ряда вон плохо, а непрошенная истерика от слишком большого количества страха грозится вылиться в чернильную рвоту. Я нечасто пью этот цвет.       На самом деле я использую его чаще других.       Когда я пью фиолетовую краску, в основном мне стыдно. Этот липкий стыд, словно пот, покрывает меня, путает мои мысли, я не могу ничего сделать. Он как позор за то, что не могу вырваться из хватки тех страшных существ, что позволяю пользоваться собой, что не могу за себя постоять. Иногда цвет можно спутать с голубым или синим, но я ясно вижу отличия между их ощущениями. Это смущение опутывает меня, как паутина, заставляет думать в негативном ключе, мыслей так много, что я не понимаю, что происходит, я всё ещё боюсь. Мне иногда приходится использовать его.       На самом деле ситуаций, в которых я использую эту краску, слишком много.       Когда я пью красную краску, я зол и раздражителен. Мне не нравится ни контроль неизвестных голосов, ни творение, ни моя позиция защиты. Я вынужден сражаться с таким же подчинёным баланса, у меня никогда не было возможности выбирать. Эта злость бьёт по вискам, выбивает из моего тела ещё больше силы, я не могу контролировать себя. Холодный расчётливый ум перекрывает яркая завеса, мешающая мне здраво мыслить. Я не очень люблю этот цвет, он лишь мешает, он мне не нужен.       На самом деле я пью её едва ли не одновременно с жёлтой, нападки Разрушителя становятся всё чаще.       Когда я пью чёрную краску, ненависть полыхает огнём внутри. Я бы даже сказал, что пожаром. Я ничего не вижу, не слышу, мои конечности сами действуют. Мне кажется, что я встаю на сторону Эррора, разбивая свою хранительскую маску и желая уничтожить всё. Просто всё. Я устал. Я не могу устать, но те бесчисленные дни и года в пустоте заставили меня научиться этому. Этот цвет почти не помогает мне, он самый некрасивый из всех.       На самом деле она такая же чёрная, как и пустота в моей груди.       Когда я пью белую краску, я пуст. Просто пуст. Как всегда без них. Моё сознание проясняется, я собираю себя по кусочкам, я словно белый лист. Моё тело никогда не отмоётся от ненависти, опутавшей меня с ног до головы. Мне плевать на всё. Что бы я не делал, канет в лету, я ничего не вспомню, мои достижения совсем не важны. Я неважен. Это моя суть. Быть забытым самим собой. Я смирился.       На самом деле мне всё ещё страшно даже после потери души.