Болты
3 ноября 2023 г. в 16:00
Топи, смачно заглатывающие сапоги по самое колено, растянулись на многие километры вокруг. Здесь только воняющая тухлая жижа, высоченные камыши и кружащее над головой воронье. Ориентир на все болото — покосившийся купол разрушенной церкви, крест остался только на главной маковке. Напряжение в воздухе такое, будто вот-вот уныло зазвенит колокол и спугнет черных птиц с оголенного хребта лесов крыши. Но колокол не зазвенит, его уже давно стащили, а дубовые стропила, на которых он висел, сгнили. Божий дом, в котором уже давно нет ни веры, ни Бога.
Большая ВАЗовская гайка. Последнего хозяина постигла не самая лучшая участь — утром отдал последнюю честь Зоне. Бандиты засели в кустах поджидали, он, почитай, сам пришел на смерть. Теперь нашпигованное пулями тело объедает голодная плоть под железнодорожным мостом.
На Агропроме, всего в сотне метров от базы «Долга» валяется болт. Новенький ещё, ржавчиной не обглоданный, а вот хозяин у него старенький, еле ноги волочет, но все туда же — на подвиги потянуло. Ничего, пара недель — и отвоюется дед, сердечко подведет — нечего было всю жизнь пить и дымить как паровоз, закономерный итог — инфаркт.
Сплав чужих тайн и секретов покоится на открытой ладони.
Этого малыша нашел у окраин Темной долины. Хозяин болта — Зима, на Кордоне уже месяц прозябает. Сидит в погребе Деревни новичков и пьёт до потери пульса. Период у него сейчас такой, своего рода осеннее обострение, наступает каждый год как по часам.
Новички за спиной шушукаются, по десятому кругу сочиняя небылицы о молчаливом сталкере, возвышая его до воителя Зоны без страха и боли. Угрюмого и нелюдимого мужика в шрамах принимают за дисциплинированного солдата. Никто и не догадывается, что нелюдимость — страх, что в нем признают беглого преступника и вышлют за периметр. Шрам, пересекающий лицо, вовсе не коготь кровососа, а самоувечье ножом в кустах. И что каждый сентябрь он пьет, только чтобы не дать себе волю и не пустить пулю в висок.
Никто не догадывается, что скрывается в душе мрачного двухметрового мужика. У Зимы есть грешок, и серьезный. За периметром одним вечером спьяну он жену прирезал. То ли она суп не тот сварила, то ли пересолила, Зима уж и сам не помнил, ибо бухал он тогда, не просыхая несколько недель кряду. А когда на предсмертные крики прибежал тринадцатилетний сын и стал вырывать мать из рук отца, Зима и его прирезал, чтобы шум не подымал. Осознал он себя потом только через сутки всего в крови — как был, так и завалился спать. Увидев тела жены и сына, уже окоченевшие, не посмел к ним подойти, так и оставил их лежать на кухне в луже крови. Быстро перевернул весь дом, вытащил из серванта всё драгоценности, что ещё не пропил, и рванул к Зоне. Здесь всех встречают без лишних вопросов.
Круглый увесистый шарик, покоившийся на сухом пригорке, раньше служил подшипником на ЗИЛе. Повидал еще первый взрыв, тридцать лет забвения, а там и рождение Зоны и приход «голодных» до наживы сталкеров, что растянули одинокий грузовик по запчастям. С тех самых пор так и валялся то там, то здесь. Слишком много рук, слишком много дум он на себе повидал.
Этот, вот, в Баре напивается, только вернулся из рейда. Продал все, что смог, и теперь кутит на вырученные деньги.
Окутавший мгновенный жар в тысячу градусов сжигает все так быстро, что в голове, разве что, успевает пронестись обреченное: «Сука». Странно — почему, когда вокруг пламя такое, что сталь течет, по пальцам растекается приятный холодок? Судорожный вдох и над головой снова серое небо.
Поверженный гигантский роторный экскаватор нависает над карьером. Словно доисторический мифический титан, устало преклонивший длинную шею. Под натиском ветра, дождя и радиации «позвонки» роторной стрелы прогнили, «сухожилия» стальных тросов истончились, а гусеничные «ножки» постепенно сползают вместе с грунтом вниз. Еще пара лет, и он шумно склонит голову и уйдет на покой навсегда, оставаясь грудой фонящего металла на дне никому уже ненужного карьера.
КАМАЗная гайка, а вокруг следы воронки. Сила обратной гравитации сплющила ее слегка, но оставила целой. Но какая роковая судьба злодейка — свободовец Михей обошёл одну аномалию, но попал в другую. В этот раз, видно, под рукой не оказалось железа или оно затерялось в карманах, а может, Михей просто пожалел металлолома, понадеявшись на сталкерскую чуйку. Не помогло — разметало его тушу по ближайшей округе сотнями мелких ошметков, таких, что даже тушкану мало с одного шматка насытиться.
Шестиграный болт держал на месте поршневую «Жигулей», простеньких таких — синеньких. Прибыл в Зону в кармане сталкера, которого местные нарекли Гвоздем. Был он ни рыба ни мясо, ходил-бродил что-то, пока не сгинул по собственной глупости в кислотной канаве за «Юпитером».
В окрестностях Янтаря всегда сумерки. Даже в полдень солнце не гостит тут. Круглая дыра котловины высохшего озера заросла высокой травой, способной скрыть даже высокого мужчину. Все здесь мертво, лишь в радиоактивной воде копошатся мелкие головастики, только что из этих слизней потом вырастает, никто не знает, ибо со времен второго взрыва в Зоне отродясь не водилось лягушек, даже самых уродских. Погибельное место для людей и мутантов. Даже воздух здесь пропитан ядом. Но, словно в насмешку самой Зоны, у самого края расположился научный комплекс, огороженный забором: слишком близко к центру озера, напичканного кислотными лужами, но слишком далеко, чтобы пси-установка с завода доставала до них.
Холодная сталь морозит пальцы.
Тот, кто бросил этот болт, на удивление хороший парень, просто заблудший. Бывший биолог в Воронежском НИИ Экспериментальной биологии. На курсе был средним, но ум один из лучших на потоке. После университета был распределён в НИИ, а там уже спустя два года усердной работы добился командировки в Зону. Как он этого хотел, аж из кожи вон лез. Два месяца на подготовку физическую и эмоциональную. Инструктажи по ведению боя, стрельбища, основы оказания первой помощи при различных типах ранений, в основном рваных, характерных для мутантов, и пулевых, характерных для людей. И вот, наконец, долгожданный вылет. Первое знакомство с Зоной, первая увиденная аномалия, первый убитый собственноручно мутант и почти сразу первое разочарование.
Вместо окрыляющей воображение и всепоглощающей научной работы — сотня согласований для каждого шага. Вместо поражающих мысли экспериментов — тоскливое заполнение бланков. Вместо невероятных артефактов — самые простецкие и дешёвые, такие, как «Выверт» или «Медуза». В народе закрепились мысли, что военные в Зоне лишь поддерживают работы исследовательских лабораторий, защищают и помогают ученым — по факту оказалось, что лаборатории лишь прикрытие для военных, для установления милитаристического доминирования в Зоне. И вся работа ученых не более чем ширма.
Действительно серьезные и важные эксперименты ставили в глубине Зоны. Там в подземных лабораториях разворачивалась настоящая наука. Эксперименты, столь тонко переплетенные с нематериальным и мистическим, что постепенно терялась грань между этими понятиями.
Младший научный сотрудник в те лаборатории, само собой, доступа не имел, да и знать про них по-хорошему не должен был, но у военных бывают длинные языки. Потому и приходится ему с утра до ночи возиться с телами тушканов и крыс. С утра до ночи: трупы, кишки, шкуры и формуляры осмотра, трупы, кишки, шкуры и формуляры осмотра, без конца и по кругу. Он еще даже не подозревает, какие планы у Зоны не него, но совсем скоро увидит все своими глазами.
Гайка. Видала она и годы аварии, и долгую спячку в земле, совсем не по характеру хозяина — паренек пожить ещё толком не успел. Полгода как школу закончил. В институт не взяли, за учебниками, видно, мало сидел, да больше с друзьями до полуночи гулял, от городских олимпиад отказывался и в классе не выделялся, так оно в итоге и вышло — средний балл. В институте посмотрели: исследовательская жизнь вне занятий плохо развита, оценки не блещут, мама с папой не олигархи, и вынесли вердикт — «Не подходит». Вытурили под зад ногой. Думал Олежа, что тусовки с друзьями и вальяжная жизнь продлится ещё четыре года, но мечты быстро сдулись повесткой в почтовом ящике.
Угораздило попасть в отряд зачистки, доблестных служителей Зоны, что оберегают мир от радиоактивной заразы. Весь пафос остался на плацу на гражданке. В реалиях у военных разве что мундирчики новехонькие да автоматы ровные, а так от свободных сталкеров не отличить. Всё у бродяг Зоны переняли, у тех самых, которых должны вылавливать и за кордон вывозить. А военники только знай себе торгуют, иной раз и вовсе мирно себя ведут, да хитрости сталкерские перенимают. Вот сподобились болты да гайки вперед себя кидать, а не доверять заграничным приборам. И Олежа не доверял, но не уберегло это его от стаи снорков. Живот вспорот, ребра переломаны в труху, нога оторвана, а десяток мутантов урчат и скалятся, набивая брюхо.
Ветка под ногой закономерно громко треснула. Сначала принюхался один снорк, а потом и вся стая, оскалились и, зарычав, рванули. Заметили добычу. Придется немного потерпеть, хруст сломанных костей и хлюп разрываемой плоти уже обыденность. Всего минуты две, и все закончится — вновь обратившись в блаженную тьму. И пусть сталкеры прочтут очередное:
14:42. Общий канал:
Погиб сталкер: Юрий Семецкий.
Припять — Школа. Разорван стаей снорков.
Может, и впрямь кому-то это принесет удачу. Снова глубокий судорожный вдох и снова жизнь.
Каленая сталь хрипела свои тайны.
«Изумрудное» — оплот коммунизма, вдалбливаемого в неокрепшие умы девочек и мальчиков Советского Союза. Когда-то здесь кипела жизнь — юная и полная надежд, иная и не могла быть в пионерском лагере. Юные граждане и гражданки мечтали о счастливом и светлом будущем. Мечтали стать космонавтами, учеными или как мамы и папы — повелителями мирного атома. Но это было давно в прошлом. В то время здесь на каждой стене висел агитационный плакат, прививающий любовь к порядку, труду и обороне. Здесь кипела жизнь, и сотни юнцов носились туда-сюда с красными тряпками на шее. Все это было до нее — до Зоны.
Давно уж нет пионеров, нет коммунизма и нет той страны, а вот лагерь стоит. Живет и дышит. Вместо пионеров в домиках ютятся слепые собаки, вместо кухарки на кухню забредает оголодавший кровосос, а заместо пионервожатой на сцене с покосившейся крышей вальяжно растянулась химера.
Хлопец, что оставил этот болт-семнадцатку, за периметр вернулся. Надо же! Володька Немец — удивительно, даже нормальную жизнь начал. Женился. Жена — красавица не только внешне, умна и нежна, мальчика ему родила. Да только зря он настоял от второго избавиться. Хорошая бы девчушка была, красивая — темноволосая, ясноглазая, одно загляденье… и здоровая. Зона только на первенце привет передала.
Ну а ты как думал, милок, четыре сезона ходил, сталкеров за хабар и снарягу мочил, делал себе имя кровью и железом. Зона такое не простит, не отпустит просто так жизнь новую строить. Скольких детей ты сиротами оставил без отцов, столько и тебе тянуть недуг сына. Зона тебе не курорт, где приезжаешь отдохнуть, здесь свои законы, и несоблюдение их карается строго, но справедливо. Как говорится, по делам воздастся! Ты старался забыть, зная, что всегда будешь помнить. Теперь до конца жизни будешь видеть лицо Зоны: во снах, от которых боишься засыпать и в глазах сына, когда его в очередной раз будут вывозить из операционной. Будешь видеть, но уйти не посмеешь, ведь это твоя вина, и ты её должен искупить.
Через пару лет, когда денег станет не хватать на таблетки и уколы, решишь вернуться, раздобыть деньжат старым проверенным способом. И взор твой вновь обратится к Зоне. И Зона, как мать, откроет свои объятья и примет блудного сына. Даст последний лучик света и надежды, явив чистое небо в промозглом ноябре. Накроет и окутает, словно одеялом, и обратит в дитя свое, оставив от прежнего рассудка лишь мысль о пути домой заевшей пластинкой. И жизнь твоя закончится, а тело будет все рваться домой, покуда плоть не сгниет, оголив кости, и сухожилия не порвутся, и мысль отзовется в пустом черепе. И только тогда Зона сделает тебя частью общего, призвав мятежный дух на вечное служение в недрах ее, и не будет покоя нам, покуда Зона сама будет существовать.
Мы ждем тебя, сталкер — ведь, как говорил мой старый друг: «Безвыходных положений не существует в принципе!». И это я знаю по себе.