Ⅰ.
«Как только ты погрузишься в книгу и встретишься с ним, это будет уже не тот Сакагучи Анго, которого ты знал при жизни…» Слова Кота вертелись в голове, вторя его собственным мыслям, но с каждой новой секундой превращались лишь в едва слышное мурчание, растворяющееся в окружающем Одасаку свете. Размытые картины, повторяющие различные отрывки одного единого сюжета книги, мелькали перед глазами, постепенно становясь яркими пятнами, от которых приходилось щуриться, словно под лучами солнца. Плотно зажмурив глаза — почти до боли сомкнув веки — молодой человек распахнул их уже через несколько секунд. Шум оживлённой улицы окружил его со всех сторон. Мелькающие силуэты прохожих и местных казались настоящими, живыми людьми, спешащими по своим делам и живущими своей собственной размеренной жизнью. Однако, Ода прекрасно знал: все вокруг — лишь персонажи книги. Они были образами, дополняющими общую картину. Именно поэтому, стоило ему отвести взгляд от одной толпы, переведя его на другую, как очертания их менялись, расплывались, не воспринимаясь боковым зрением. Они казались существами, подобными Очернителям, только сотканы были совершенно из иных желаний и мыслей. Почесав затылок, Одасаку огляделся по сторонам. Похоже, очернённая книга Анго сразу же перенесла его в Столицу — место основных действий. Торговая площадь, на которой оказался писатель, кипела жизнью. Казалось, и шага в сторону сделать нельзя было — тут же, непременно, наткнёшься на какого-нибудь торговца или простого жителя… — Да-а, похоже, И.О. директора верно говорил, — Ода едва слышно вздохнул, — Мир внутри книги довольно реалистичен. И чертовски огромен… Стоило только немного отвлечься на собственные мысли, как в них тут же всплывал образ Кота, дающего наставления. Несмотря на знания, которые неизменно сами возникали в сознании призванных писателей, он всегда любил напоминать, как бывает опасен мир очернённой книги. Отчасти, Кот был полностью прав: каким бы мирным не казалось существование персонажей, какой бы умиротворённой не была атмосфера вокруг, где-то в глубине этого мира прятался Очернитель, готовый в любую минуту ускорить собственный план по уничтожению литературы — резко и внезапно оборвав весь сюжет на корню. В этом, зачастую, и крылась основная задача любого писателя, попавшего в очернённую книгу — найти скрывающегося Очернителя и пресечь его действия. Одасаку ещё раз огляделся по сторонам. Вокруг — на торговой площади — мелькали персонажи, играющие отведенные им сюжетом роли, и, казалось, ничего не нарушало (и, пожалуй, не могло нарушить) их покой. Но, несмотря на это, молодой человек знал: если уж книга его друга попала под очернение, значит не бывать здесь никакому спокойствию и умиротворению. Что-нибудь да должно произойти… «Когда начинает цвести сакура, люди приносят алкоголь, едят данго, сидя под цветущими деревьями, и, опьяненные роскошью и великолепием цветов вишни, наслаждаются жизнью…» Столица расцветала подобно цветам вишни, появляющимся в пору цветения. Множество голосов сливались в один единый поток, роскошные одежды мелькали перед глазами, а отдалённый шум с постоялых дворов долетал даже до торговой площади. — И совершенно никакой сакуры, — вздохнув, негромко протянул Одасаку. В тоне его, казалось, звучало некое разочарование. Он не мог скрыть, что ещё до погружения в очернённую книгу, надеялся увидеть именно то, на чём больше всего акцентировался сюжет — цветущие вишни. Именно они, в своё время, так сильно завлекли внимание писателя. «Под сенью цветущих вишен», определённо, казалась Оде необычной книгой. Тот страх, вложенный Анго не только в сам сюжет, но и чувства едва ли не каждого персонажа, завораживал, не позволяя ему перестать восхищаться другом. После публикации рассказа, ставшего полноценной книгой, многие часто говорили, что он являлся удивительным сплетением самых прекрасных пейзажей и ужасающих сцен, проглядывающих в его строках… Молодой человек пробежался взглядом по прилавкам торговцев, мелькающими тут и там. Тяжело вздохнув, он потупил взгляд. — Одни только фрукты, да овощи — ну что за напасть? Сейчас бы карри… — Чего ты на дыни пялишься? Одасаку резко поднял голову, едва не решив, что писклявый старческий голос обращается к нему. Взглянув на площадь из-под слегка растрепавшихся волос, упавших тонкими прядями ему на лицо, писатель заметил за ближайшей лавкой низенькую старуху. Растянув губы в широкой, почти беззубой улыбке, она накинулась на кого-то из жителей, подошедших к её товарам — сочным дыням, которые, все как одна, светили золотистыми боками. Покоясь на прилавке ровными рядами, они привлекали покупателей, собрав вокруг себя небольшую толпу. — Рассматриваю. Короткий, отрывистый ответ послышался после слов старухи. Одасаку мигом насторожился: что-то знакомое прозвучало в этом грубоватом низком голосе, без колебаний ответившим торговке. — Ну так покупай и дома рассматривай. Чего встал? Со стороны собравшихся вокруг покупателей послышались короткие смешки, медленно перерастающие едва ли не в самый настоящий хохот. Одасаку взглянул на них, настороженно пробегаясь взглядом по лицам. Всё тот же голос, нагрубивший старухе, едва не зарычал от подбирающегося к горлу негодования, силящегося перерасти в самый настоящий гнев. Писатель заметил, как вскинулись рукава тёмных одеяний, открывая тканевый кошелёк, внутри которого оказалась лишь пустота. Ни единой монеты не посыпалось из него, когда разбойник потряс им, в сердцах едва не роняя на землю. «Да он совершенно не умеет пользоваться деньгами!» — мелькнуло в мыслях Оды, когда тот, невольно тоже сдерживая лёгкий смешок, рвущийся наружу, попытался сосредоточить на том взгляд. Среди одежд мелькал меч, надёжно запрятанный меж складок, и сомнений у писателя не оставалось: перед ним был главный герой книги. Под хохот и смешки покупателей, разбойник ринулся в толпу, мигом оставляя лавку торговки позади. Одасаку опомнился лишь в этот самый миг. — Подожди, Анго! — он хотел было броситься за ним, отчаянно выбрасывая вперёд руку, однако слова Кота тут же вновь яркой вспышкой моргнули в его голове. «Это будет уже не тот Сакагучи Анго, которого ты знал при жизни…» — Так значит, ты сейчас он, — Одасаку помедлил, тяжко вздохнув. Он коротко усмехнулся. — Должен признать, тебе чертовски идёт его образ… В Столице писатель пробыл недолго, успев пройтись по торговой площади и нескольким улицам, однако уже успел услышать от большинства местных жителей одну единственную весть, разносящуюся повсюду: в городе завёлся головорез… Но даже он — страшный разбойник, опустившийся настолько низко, что способен был убить человека — страшился цветов вишни, под сенью которых не мог провести даже пары секунд. «Но даже такой мужчина, оказавшись под кронами сакуры, начал испытывать ужас и меняться. Почему-то он стал чувствовать страх и неприязнь к этим цветам…»Ⅱ.
«Я помню, как ты впервые придумал идею для этой книги…» Одасаку чувствовал, как сквозь его собственные мысли прорываются обрывки старых воспоминаний. Они проникали в голову, туманя в ней абсолютно всё. Глаза медленно привыкали к слабому свету, в котором постепенно вырисовывались очертания тусклой лампочки бара, мигающей время от времени. Он опоздал почти на целых два часа… Воспоминания об одном из тех вечеров, которые Бурайха проводила в компании алкоголя и шумных разговоров, отпечатались в памяти Одасаку, не позволяя забыть их даже сейчас. Покрытая вечерними сумерками Гиндза и они трое, сидящие в баре… — И вот мне в голову пришла задумка для нового рассказа: главный герой — разбойник, живущий в горах и наводящий ужас на окрестности, — Анго рассказывал размеренно, наслаждаясь собственными словами и смакуя алкоголь, в котором мерно покачивался массивный кусок льда. — Он — человек, павший настолько, насколько только можно… Привкус алкоголя оседал у Оды на языке, вынуждая поддаваться слабому аромату сигарет и тёплому свету, создающему неповторимую атмосферу бара. Однако, даже несмотря на это, слова Анго звучали для него чётко и понятно. — Разбойник этот живёт в горах в полном одиночестве и считает свою жизнь просто прекрасной. — Да ладно?! Разве ему не одиноко там? Одасаку невольно усмехнулся, услышав слова Дазая, и на секунду оторвался от своего бокала, слыша, как тихо позвякивает в нём лёд. — Вряд ли ему знакомо понятие «одиночества». Он никогда не знал иной жизни… — Именно, — Анго слегка улыбнулся и продолжил, — Вот только в один день разбойник встречает женщину, влюбляется в неё и забирает к себе, начиная жить с ней. Его прежняя жизнь, которую он считал прекрасной, меняется. Рушится. Любовь пленяет его, привязывая к этой женщине. — А если женщина вскоре покинет его или умрёт? — Тогда, пожалуй, он в полной мере познает это самое «одиночество»… — вздохнув, проговорил Ода. «Тогда мне казалось, что я был единственным, кто в полной мере понимал Анго. Он хотел изобразить падение человека, позволить ему встретиться с всепоглощающим одиночеством, которое, увы, вскоре познал сам…» Нарастающая боль пронзила всё тело, вынуждая Одасаку сильнее стиснуть зубы, почти до крови закусить изнутри щёку. «Мы покинули Анго через два года. Всего каких-то два года с того последнего раза, когда мы вместе выпивали в баре. Сначала я слёг с туберкулёзом, окончательно распрощавшись с жизнью в Токийской больнице, а затем и Дазай успешно наложил на себя руки.» Ладонь зажала рану, вынуждая свободную руку сильнее сжать рукоять призванного оружия. «Если бы мы только могли…» Ода вскинул голову, чувствуя, как участилось его дыхание. Тело слушалось с трудом, прекрасно осознавая, что на боку у него зияла глубокая рана, оставленная мечом. Он встретился взглядом со знакомыми глазами. Сакагучи Анго смотрел на него глазами безымянного разбойника — главного героя его же рассказа — и в них Одасаку не видел ни капли того одиночества, от которого страдал писатель. С его обнажённого меча мерно капала кровь, стекаясь на земле в крохотную лужицу. — Прочь, — тихо проговорил разбойник, встряхивая поблёскивающим мечом. — Прочь! Ода втянул носом воздух, прикрывая глаза. «Вы уязвимы только внутри очернённой книги. Там Очернитель может вас ранить» — эхом звучали в ушах слова Кота. Отчего-то Одасаку невольно улыбнулся. Сейчас прямо перед ним стоял вовсе не опасный Очернитель, а его собственный друг, разум которого был затуманен и порабощён сюжетом книги. — Прости, Анго. Если бы мы только могли…