Codependency.

       Никто из них не помнит как долго это продолжается. В какой-то момент Гоголь просто пришел на порог и его впустили без лишних слов. Никто из них не собирается заканчивать этот аттракцион эмоциональных качель. Их взаимоотношения напоминают американские горки - не страшно до тех пор, пока не начнёшь стремительно падать вниз прямиком в преисподнюю. Он смотрит на себя в разбитое по углам зеркало, вид отвратительный: затуманенный взгляд, мешки под глазами размером с Марианскую впадину, разноцветные глаза отражающие вселенскую печаль. Николай опирается руками об давно треснувшую раковину, наклоняясь ближе к отражению. Шрам, очерчивающий левый глаз раздражает, заставляет вспомнить о прошлом. Гоголь не любит вспоминать о прошлом, ведь стоит закрыть глаза и в кромешной темноте снова и снова разбивается вертолет. Снова и снова взрыв. Снова он держит оторванную конечность, захлебываясь от осознания, что только сильнее сжал себя в тисках клетки. К горлу подкатывает очередная истерика, а грудь сжимает. Воспоминания о том как железный прут пробивает Фёдора насквозь вызывают гипервентиляцию. Кажется его сейчас стошнит. Отражения показывает насколько он жалкий сейчас, насколько он уязвим, раздражает. Всё в этой чёртовой ванне раздражает: бинты купленные по дешёвке, давно сломанная стиральная машина, ржавая ванна и даже Дазай. Чёрт, Дазай стоит сзади, Николай видит это через зеркало. Приходится взять себя в руки, перед ним нельзя показывать слабость, он тут же ударит в спину. –Ты выпил все мои запасы алкоголя.–Смотрит внимательно, говорит чётко. Ноль эмоций, он словно сранный робот. Гоголь не отвечает, склоняется над раковиной и опускает расфокусированный взгляд, глазами в сотый раз изучает трещины. Цвет раковины прям как кожа Достоевского. Блять. Он не может перестать думать о нём, неможетнеможетнеможет. Николай дёргается когда забинтованная ладонь ложится на плечо скрытое растянутой, старой футболкой. Дазай силой разворачивает его лицом к себе. –Ты блять ещё и накурился чем-то? Сколько в тебе? Николай ничего не отвечает, только поджимает губы и смотрит расширенными зрачками прямо в карие глаза, пытаясь найти там хоть отблеск уже привычных фиолетовых. Смотрит на каштановые, кудрявые волосы, пытается увидеть прямые и чёрные как смоль. Ориентироваться всё ещё сложно, поэтому он не сразу понимает что происходит, когда Осаму тянет его к выходу из ванны. Едва подойдя к двери, он вырывается и хлёстким ударом скидывает руку Дазая с плеча. –Хочешь знать сколько во мне?..- Язык заплетается, думать и говорить всё ещё сложно –Пол литра водки..в доле с марихуаной, доволен? Оставь меня в покое. Осаму потирает ушибленное запястье, смотрит холодно, смотрит также как смотрел на своих подчинённых, будучи одним из верхушек мафии. Теперь он обычный детектив и Гоголь его не боится. –Это моя ванна если ты забыл.–Подходит со спины, пытаясь поймать гетерохромные глаза в отражении зеркала. Николай выворачивает кран, но чужая ладонь резко закрывает его, не давая воде политься. Гоголь рычит что-то и снова вскидывает ручку крана. Ладонь обжигает почти кипяток и он с шипением бьёт по крану. –Вот поэтому я его и выключил.-Дазай как обычно прав, он всегда прав, бесит. Это ведь по его вине Фёдор мёртв, но они так удивительно похожи, что Гоголь просто не может уйти от него, они остаются вместе не по любви. Один зависим, пытается найти замену, пытается обрести свободу. Другой действует из жалости, потому что понимает какого это терять единственного друга. –Ты устал Коля, иди спать. Ласковые слова звучат также холодно как обычно. Собственное имя словно ложка дёгтя с чужих уст. Со смерти Достоевского прошло пять месяцев, два из которых он живёт у Дазая. Они вроде как состоят в отношениях, хоть и очень абьюзивных, нездоровых, ненормальных, но всё ещё не привыкли называть друг друга по имени. Приходя домой с работы Дазая встречают не объятья и поцелуи, а кромешная темнота, запах алкоголя и сожжённой марихуаны. Затем в ванне он находит Гоголя в очень плачевном состоянии: зареванного, отключившегося на полу в луже своей крови или рвоты. Сегодня Николай ещё в относительно нормальном состоянии. Недавно на корпоративе Осаму вскользь упомянул что состоит в отношениях. Куникида чуть ли не волосы на себе рвал, а Ацуши, Танидзаки и Наоми радостно восклицали. От дальнейших расспросов Дазай лишь лениво отмахивался, мол личное - не публичное. Наоми пустилась в описания прекрасной дамы, что смогла украсть сердце Дазай-сана. Он же только улыбался, пряча опустошенное выражение лица за стаканом. И лишь Рампо в тот вечер ничего не сказал, лишь смотрел с пониманием и сожалением. Его не нужно жалеть, у них с Николаем всё хорошо. Всё хорошо в их понимании. Гоголь не отвечает, продолжает сверлить взглядом раковину. Но затем тихо произносит: –Я.. Приду позже, иди спать. Голос предательски дрожит, однако Дазай не замечает или делает вид, что не замечает. Успокаивающе гладит плечо, но Николай раздражённо дёргается и руку приходится убрать. Осаму уходит, тихо прикрывая дверь. Тогда Гоголь может расслабиться, напряжение в плечах спадает и он глубоко выдыхает, поднимая глаза на отражение. Белоснежные распущенные волосы обрамляют лицо. Больше некому заплетать ему косы, и даже если он сам вполне может заплестись, всё равно не станет. В тумбочке под раковиной среди бинтов он выуживает старые ножницы. Пряди падают на пол, пока их безжалостно кромсают. Он останавливается только когда длина волос едва доходит до плеч. Неровное каре, почти как у Фёдора. Ножницы отправляют обратно в тумбочку, а Гоголь перешагивая пряди волос выходит из ванной. Дазай сидит на кухне с перегоревшей лампочкой. Что-то строчит в своем телефоне и поднимает голову только когда Николай подходит на расстояние вытянутой руки. Света из коридора мало, но тем не менее значительные изменения Осаму видит. Телефон откладывается куда-то в угол стола, пока Дазай поднимается в полный рост, становясь лицом к лицу с Гоголем. Николай резко тянет его за локоть, буквально вгрызаясь в губы. Дазай шипит от боли и отстраняется. Переплетает с Гоголем руки и ведёт в спальню. В спальне они оба прямо в одежде завалятся на мятую постель которую за весь день даже не удосужились заправить. Простыни пропахли сигаретным дымом и спиртом. Дазай позволяет Гоголю обвить его талию и прижаться со спины, уткнувшись лицом между лопаток. –Фёдор.. Горячий шепот обжигает, и Осаму только печально прикрывает глаза, пытаясь расслабиться и заснуть. Никто из них не помнит как долго это продолжается. Никто из них не знает как долго это будет продолжаться.