***
Саймон нервно расхаживал в комнате ожидания. Ему, может, и хотелось бы обратить внимание на изысканность висящих картин и стоящих ваз, или на то, как красиво гармонировал диван бордового цвета в композиции всего пространства, но в данный момент он был поглощён мыслями. Лишь изредка он поглядывал на Джонни, что сидел на диване, тепло ему улыбаясь, когда ловил его взгляд. Он и представить не мог, что добровольно отправится к терапевту. Все его прошлые отношения с психологами заканчивались очень грустно. Он не готов был слышать о себе правду, а после его «смерти», после того, как он словно маску надел личину «Гоуста», все психиатрические освидетельствования проходили мимо него. Потому что верхушке было все равно, что с ним, пока он был полезен. Однако времена меняются, предатели пойманы и наказаны, а его бесправное положение в армии закончилось. «Гоуст» остался только в легендах новобранцев и засекреченных файлах Прайса. Теперь он — свободный гражданин. Он заново учится быть человеком. Быть Саймоном. Но это оказалось не так-то просто. Первые пару месяцев увольнения они были вне себя от счастья: они вместе, ничто не угрожает, полжизни впереди. Однако призраки прошлого имеют такое свойство — они догоняют тебя, как бы глубоко ты их не закопал. Горячка военных действий и шквал адреналина практически не давали пробиться мыслям о прошлом. А сейчас, когда, казалось бы, вот живи, радуйся, не знай горя. Все прорвало, будто плотину. Все, что он так тщательно в себе скрывал, стало вырываться наружу. И это были не самые красивые вещи. Саймон знал о своих проблемах с контролем гнева. Папаша-алкоголик, любивший распускать руки, плюс ужасы плена — великолепное комбо для неустойчивой психики. На войне — это только играло ему на руку. Чем злее он был — тем больше у него было сил и энергии. Но они сделали свой выбор, Соуп и Гоуст должны остаться позади, чтобы дать дорогу для будущего Саймона и Джона. А что в обычной жизни? Он чуть не прибил бедолагу, который обозвал их с Джонни «пидорами», когда они сидели с друзьями в баре. Они просто забылись, расслабились, обычное прикосновение рук. Это был такой хороший вечер, им наконец удалось вытащить Прайса и Газа с базы. Они болтали о новеньких в команде, и у Саймона теплело на душе от понимания, что ребята скучают по ним. Но он все испортил, устроил шоу с избиением младенцев, будто Джон не мог защитить свою честь и достоинство. Их вышвырнули из бара, и они вчетвером неловко распрощались. — Саймон, милый, присядь, — произнес Джон, устав наблюдать за ним. Саймон тяжело опустился рядом, прижимаясь к чужому теплому боку и глубоко вздыхая. — Я переживаю, — тихо сказал он, будто это было для Джона секретом. — Знаю, но ты хорошо держишься. Поговори со мной, — Джон приобнял его, проводя ладонью по спине. Как и много раз до этого, Саймон не знал, с чего начать. Было столько всего, он как рыба, брошенная на сушу, открыл и закрыл рот, не в состоянии вербализовать, что именно он сейчас чувствовал, что именно сейчас его беспокоило. Что ему было сказать? «Джонни, я постоянно боюсь. Мне так страшно, что я потеряю тебя. Ты лучшее, что было в моей несчастной жизни. Я постоянно думаю о том, что недостоин тебя, что не заслуживаю твоей доброты, твоей любви. Как у тебя вообще получается любить такое уродливое создание, как я? Ты видел так много хороших, красивых людей. Но ты продолжаешь выбирать меня: трудного, сломленного, порой эмоционально недоступного. Мне страшно, что мой гнев превратит меня в моего папашу. Что я стану таким, как он. Что я подниму на тебя руку, что однажды мне будет все равно, делаю ли я тебе больно. Мне страшно, что я люблю тебя недостаточно, хоть ты и говоришь, что тех крупиц хватает. Но у нас так и не было секса. Ты с легкостью принял, когда я сказал, что асексуален. Но я был в ужасе, что иначе мне пришлось бы рассказать о том, что со мной делали в плену. И что одна мысль о сексе приводит меня в панику. Хотя твои руки никогда не делали мне больно. В это Рождество ты хочешь наконец-то познакомить меня со всей своей большой, дружной семьёй. Но я до сих пор не рассказал тебе о том, какое колоссальное значение имеет для меня этот проклятый праздник. Ты знаешь, что моя семья погибла. Но не знаешь, что из-за меня, не знаешь, что это было на Рождество, не знаешь, что я видел их мертвые лица. Не знаешь, что тогда я и сам чуть не пустил себе пулю в лоб, и что иногда я жалею, что не сделал этого, не остался вместе с мамой, Томми, Бэт и Джозефом. Не знаешь, что я не представляю, как теперь вести себя с детьми. Ведь каждый напоминает о маленьком Джозефе, чьи мертвые глаза до сих пор преследуют меня в кошмарах. Я не представляю, как встречу твою маму. Мне кажется, она сразу увидит во мне всю гниль, которую мне удавалось прятать от тебя. Она отведет тебя в сторону и скажет, что я ужасный человек. И она будет права. Мне страшно, что в один прекрасный момент ты наконец увидишь меня и осознаешь, что все было ошибкой. Что ты зря потратил время и любовь. Мне страшно, потому что ты сможешь отстроить себя заново, у тебя прочный фундамент. А я рассыплюсь песком, без возможности собраться. Я не представляю больше себя без тебя, и это меня тоже пугает. Так не должно быть. Я хочу состариться с тобой, быть счастливым с тобой. Быть с тобой и не снедать себя вечными страхами. Я хочу снова почувствовать себя живым, перестать быть тем существом, что выбралось из могилы в Мексике. Я снова хочу быть человеком». — Все нормально, Джонни. Просто моего последнего терапевта пристрелил картель, — невозмутимо ответил Саймон, и он даже не шутил. — Ты иногда такой болтун, Саймон! Я тебе не верю! — засмеялся Джон, еще крепче притягивая его к себе. — Будем надеяться, что у доктора Лектера отличные навыки самообороны. Если сессия окажется удачной, может, я даже покажу ему пару приемов, — ухмыльнувшись, произнес Саймон. Дверь в кабинет открылась, и из-за нее появился импозантный мужчина средних лет в клетчатом костюме. — Очень любопытно, мистер Райли, но лучше будем надеяться, что картель все же решит не навещать нас. Прошу, проходите, — произнес доктор Лектер, плавно указывая рукой внутрь кабинета. Саймон подскочил, будто у него были пружины в ногах. Джон взял его за руку напоследок и крепко сжал кисть. — У тебя все получится, Сай, — шепотом напутствовал он, одаряя самой лучезарной улыбкой. Саймон вошел в кабинет и почувствовал облегчение. Может, Джонни прав, они уже так далеко зашли. Он не может просто взять и все бросить из-за своих страхов. Теперь он не один. Рядом с ним есть люди, готовые оставаться рядом, несмотря на невзгоды. Он справится.***
Тем же вечером, где-то на окраине Манчестера
Уилл и Ганнибал лежали в обнимку, готовясь ко сну. Уилл уже был готов провалиться в объятия Морфея, как его благоверный заговорил. — Помнишь, ты встретил в парке бывшего военного, когда гулял с собаками? — Помню, Джон кажется, у него был красивый золотистый ретривер и забавный акцент. С ним было на удивление приятно пообщаться, несмотря на то, что он чуть ли не всю жизнь свою мне пересказал, — сообщил Уилл, приоткрыв один глаз. — Любимый, ты само очарование. По твоему совету Джон пришел сегодня ко мне на прием, точнее его партнер. Должен заметить, очень вежливый и интересный молодой человек, — задумчиво произнес Ганнибал, запуская пальцы в чужие кудри. — Так, ты что задумал? — Уилл приподнялся, чтобы посмотреть на мужа. — Ничего такого, Уилл, как можно? Ты иногда совершенно забываешь, что я в первую очередь профессионал, а потом уже художник, — самодовольно заметил он, — Тем более у нашего дорогого Саймона совершенно нет проблем с убийством. — Ну как же ему тогда повезло! Я буду следить за тобой. Смотри у меня. Никаких пакостей, мне может немного понравится этот Джон. Но в большей степени, конечно, собака. — О, Уилл, я счастлив слышать, что ты расширяешь свой круг общения не только для собак, — ехидно улыбнулся Ганнибал. — Все, спи! Может, хоть один клиент из-под твоей опеки выйдет не маньяком, — пробубнил Уилл, снова устраиваясь на теплой волосатой груди. — Туше, любимый. Доброй ночи, — произнес Ганнибал, целуя смоляную макушку. Он погасил ночник, и они быстро погрузились в сон без сновидений.***