Тучи сгущаются.

Марти едет так быстро, как только может, всё прибавляя и прибавляя газ, превышая разрешённую скорость. Адреналин разгоняется по крови и проступает испариной на лбу, заставляет сердце отбойным молотком отдаваться в висках. «Только бы Одри была в порядке, только бы…» — повторяет он по кругу и сжимает руль, представляя, как точно так же его руки сомкнутся на чужом горле сначала одного из ублюдков, а затем и второго парой минут спустя. С Одри в последнее время ой как непросто. Резкая, взбалмошная и колючая как куст креозота, она будто нарочно испытывает их с Мэгги. Они пытаются не давить на неё, стать современными, понимающими родителями, но это не приносит плодов. Даже Мэйси, не смотря на все старания Марти быть хорошим отцом, незаметно отдаляется от него, а уж Одри… Одри решает пуститься во все тяжкие. Странные компании, плохие оценки, вызывающая одежда и ночные шатания становятся нормой, и Марти не знает, что ему с этим делать. Мэгги как будто просит взять ситуацию под контроль, но стоит лишь попытаться, тут же даёт отбой и умоляет быть мягче. И вот он мчится по адресу, надиктованному коллегой, по которому его дочь — его Одри! — нашли голую в машине с какими-то типами. От одной мысли, что с его девочкой могли сделать что-то ужасное, хочется убивать. Марти кричит, ударяя по рулю в бессильной злобе, и в очередной раз давит на газ. Полицейский замечает его на подходе. Машет рукой, призывая прижаться к обочине. Кажется, он хочет что-то сказать, но Марти не слушает. Его глаза скользят по чужой машине, по испуганным лицам двух парней, по трассе, окутанной ночной мглой, и, наконец, выхватывают Одри в полицейской машине. Поникшую и расстроенную. Марти чувствует, как изнутри поднимается такая ярость, что на мгновенье ему самому становится страшно. Не хватало ещё грохнуть этих тварей прямо на глазах у дочери и собрата по оружию! — Одри, — Марти в два шага оказывается возле машины, открывает дверь и садится на корточки в попытке быть ближе. Профессиональный взгляд копа перемежается с отцовским — беспокойным и любящим. — Что они сделали? Как ты? Другой коп дотрагивается до его плеча. — Марти, она в порядке, — мужчина закашливается. — Всё было добровольно. Они припарковались по центру дроги. Я подошёл узнать, в чём дело и увидел, — патрульный делает неопределённый жест рукой в сторону девушки, — её. Вот и подумал, что надо бы тебе сказать об этом. Марти слушает его, но не слышит. Словно в уши набилось ваты. Он счастлив, что с Одри всё хорошо, но он совершенно не понимает всего остального. Марти смотрит на своего коллегу снизу вверх и хочет услышать, что всё это странная препаршивая шутка, в которой зачем-то заставили участвовать его дочь. Ведь не может же Одри взаправду оказаться шалавой? — Чёрт подери, мать твою! — Орёт он в ночь, поднимаясь на ноги. Выпуская в пустоту свою ярость. — Папа! — Одри вжимает голову в плечи. Ей стыдно и всё-таки страшно. — Садись в машину, быстро! — Приказывает Марти, пытаясь совладать с собой, пытаясь сдержать рвущееся с языка «малолетняя шлюха!». И пока Одри перебирается из полицейской машины в родительскую, Марти с коллегой отходят поговорить. Дорога домой кажется бесконечной и тягостной. Одри молчит, уставившись во тьму за окном, и Марти то и дело бросает в её сторону взгляды. — И давно ты трахаешься с парнями? Он хочет смолчать, остаться спокойным и сосредоточенным — ему ведь ещё долго рулить, и будет плохо, если они съедут в кювет, потеряй он управление из-за эмоций — но слова срываются с губ, не желая подождать остановки. — Папа, — Одри ёрзает, ещё больше отворачиваясь к окну, и Марти отмечает, что ей и впрямь сейчас крайне неловко. — Я не буду с тобой об этом! — А я кем будешь? Почему по-женски даже с матерью не говорила? — Марти пару секунд ждёт ответа, заранее зная, что его не последует. — Зачем вот так сразу на чужой хер? На ДВА чужих хера?! Разумеется, она плачет. Ещё бы. «Я люблю тебя. Я боюсь за тебя» — маячит у Марти где-то на периферии сознания, и если бы он только был не так зол, чтобы сказать это вслух. Если бы только между ними не было той пропасти, что незаметно, исподволь разверзлась за эти годы. Наверно, это его ответственность. Как отца, как главы семейства, как просто взрослого человека. Наверно, не смотря на заверения Мэгги о мягкости в воспитании дочерей, ему всё же следовало установить границы и бдительно следить за их соблюдением, а не идти на попятную, оставляя последнее слово за, по-сути, ребёнком, который даже не знает, что ему потом с этим делать. — Пап… — Матери расскажи, — цедит Марти и, хлопнув дверцей, направляется к дому. В том, что Одри потрусит за ним и больше не убежит, сомнений не возникает. Ведь на сегодня даже с неё приключений, пожалуй, достаточно? — Полицейский увидел её в машине с двумя парнями сразу, — говорит он, когда Мэгги спешит узнать все подробности. Одри как раз входит в дом и переминается с ноги на ногу. — Иди сюда! — Зовёт её Марти, подмечая растерянный взгляд жены. — Подойди! — Что? — Мэгги не верит своим ушам, и как будто надеется, что ослышалась. — Да. Они были раздеты, — Марти решает не щадить жену, пусть всё знает, — Короче, трахались. Одному 19, другому 20. Я посадил их в обезьянник на ночь и думаю, не обвинить ли их в изнасиловании? — Что? — Одри умоляюще смотрит на отца, впервые с их ночной встречи. — Так же нельзя… — С этой парочкой я могу сделать всё, что мне приспичит, подумай об этом! — Гнев Марти находит подходящий объект, хотя сам он и понимает, что причина не в тех двоих. Что теми двоими, судя по всему, дело даже не ограничивалось. — Одри, посмотри на меня, — ласково зовёт Мэгги, словно берёт на себя роль «хорошего полицейского». — О чём ты думала? Господи… Но не успевает Одри проникнуться, как словно по сценарию в дело вступает «плохой полицейский»: — Что за херня с тобой творится, а? — Распаляется Марти, в кои-то веки решая, что они с женой заодно. — Это тоже из серии «папа не сможет понять»? Ты у нас капитан команды «Школьные шалавы»?! — Марти! — Мэгги одёргивает его, и это придаёт Одри сил. — Пошёл нахрен! — Выпаливает она отцу, гладя в глаза. Марти бьёт быстрее, чем успевает подумать. Рука сама выстреливает пощёчиной, обжигая щёку мелкой бесстыдницы. Какую-то долю секунды они все втроём пытаются осмыслить произошедшее и вписать его в привычную картину мира. Но эта картина предала их ещё пару часов назад, когда Марти позвонили с работы, а то и раньше, когда Одри впервые решила явиться домой за полночь. И теперь всё шло по накатанной. Одри первой приходит в себя и бежит в свою комнату. Мэгги смотрит на мужа с яростью и осуждением, будто случившееся только его вина. У Марти не находится сил возразить. Ведь он упустил и Одри, и отношения с женой, и Бог весь что ещё, и теперь расплачивается по счетам. — Одри, милая, открой дверь, — доносится уже со второго этажа голос Мэгги. — Одри, милая, здесь только я. «Только я» — скребёт у Марти по сердцу. Но где же тогда его место рядом с собственной дочерью и есть ли оно у него? Когда-то Марти казалось, что он её понимает, что они ладят. А потом начался переходный возраст и всё это вычурное поведение, косметика и одежда, о которой по настоянию жены толком нельзя было и расспрашивать. Тогда ли они начали отдаляться? — Расскажи мне, что с тобой, Одри. Открой, пожалуйста, — продолжает увещевать Мэгги, когда Марти оказывается у неё за спиной. — Одри, открой дверь, — рычит он сквозь зубы, — иначе я её вышибу, ты знаешь, что я могу! — Марти! — Шикает жена, но решение принято. — Мэгги, она и моя дочь тоже, — Марти с отчаянием смотрит на неё, и та уступает, отходя в сторону. — Одри, я считаю до трёх! Марти действительно готов выбить дверь, но на счёте «два» Одри ему открывает. Её одновременно дерзкий и загнанный взгляд сбивает с толку. Марти вдруг вспоминает себя в её возрасте. Неверное, с ним тоже было непросто. Или, точнее, могло бы быть, если бы во времена его юности родители, как принято делать теперь, стремились стать один современней да понимающей другого. — Что с тобой творится, а? — Марти заходит в комнату, увешанную постерами рок-звёзд и лозунгами, которые можно было бы причислить к уликам по какому-нибудь кровавому делу. — Мы с матерью чуть с ума не сошли, мы боялись, что тебя изнасиловали! Объясни нам, со скольких лет ты решила, что трахаться в групповухах достойное тебя развлечение?! — Марти, хватит! — Мэгги снова пытается его урезонить, но в этот раз он её игнорирует. Он хочет услышать дочь. — А ты бы выбрал изнасилование, да?! — Одри не рада, что открыла родителям, но обратно не переиграть и приходится гнуть свою линию. — Так бы тебе понравилось больше?! Марти снова замахивается для пощёчины, но в последний момент опускает руку. Шумно вздыхает, закрывает дверь на замок и расстёгивает ремень. «Одри тебе не простит, а Мэгги не простит тем более» — звучит в голове, но он знает, что отступать поздно, что если Одри и сейчас оставит за собой последнее слово, всё станет ещё только хуже. Уж ему ли, как полицейскому, не знать, что могут творить охреневшие от вседозволенности и безнаказанности подростки? — Мне давно пора было сделать это. Одри смотрит на него глазами, полными ужаса и больше не хорохорится. Она отступает к стене, и Марти вдруг очень хочется всё-таки взять и остановиться, остановиться вот именно сейчас… Но, не дав ни себе, ни Одри опомниться, он хватает дочь, опрокидывает животом на стол и задирает ей юбку. Слышится свист петли, и практически голую кожу обжигает первый удар, наливающийся бледной розовой полосой. Одри визжит и начинает брыкаться. Марти с силой прижимает её к столешнице одной рукой, оставляя как можно меньше возможности вилять задом — не хватало только наставить захлёстов — а другой начинает стегать ещё и ещё, наблюдая, как расцветают на коже новые росчерки. — Тебе шестнадцать лет! — Кричит он, намеренно поднимая на поверхность всю свою ярость, дабы хватило духа продолжать начатое. — Что ты творишь, чёрт подери?! Одри вопит, не веря, что с ней так можно. Мэгги остервенело колотит в дверь. Марти чувствует, как к горлу подбирается тошнота и ему кажется, что всё это удушливый затянувшийся кошмарный сон. — Ты моя дочь! — Сопровождает он новой репликой десятый замах ремня. — Ты Одри Харт, чёрт возьми! — Ещё один свист петли рассекает воздух. — А не какая-нибудь шлюха драная!! Этот удар выходит особенно сильным. Одри вцепляется в край стола и рыдает навзрыд. Марти зажмуривается. «Твою мать, — думает он, — твою ж мать!». Ему самому становится больно пониже спины, как будто и у него начинает зудеть и гореть обожжённая ремнём кожа. Когда всё закончится, он будет себя ненавидеть, он знает это наверняка. — Я не сделал бы этого никогда, если бы ты оставила хоть лазейку! — Жалящая петля ремня достигает своей мишени и вновь взметается вверх, — Хоть один! Маленький! Крохотный! Шанс! Не сделать этого! — чеканит он, сопровождая ударом почти каждое слово. — Папа!!! Одри истошно воет, размазывая по столу и рукам слёзы и сопли. Её липкие от пота волосы спутались и разметались по столешнице. Марти останавливается в попытке переосмыслить происходящее, но с какой стороны ни смотри, лучше ничего не становится. В коридоре подозрительно тихо, кажется, Мэгги ушла. Марти не удивится, если она отправилась искать что-то, чем можно разнести дверь в щепки. С усилием он заставляет себя оценить дело рук своих. Помнится, когда его лупил отец, это было только вступлением, но, разумеется, у девушек более чувствительное тело. Разумеется с девочками так нельзя. У Марти щемит сердце и рука, в которой он держит ремень, становится слишком тяжёлой, чтобы снова подняться. Его мутит от самого себя и от всего, здесь случившегося. Он отпускает Одри и отшвыривает в сторону орудие расправы. Наверно, он больше никогда не сможет и прикоснуться к нему, не то, что вдеть в брюки. Он едва добирается до края кровати и опускается на смятое покрывало. Одри сползает вниз со стола, скуля и растирая пострадавшее место. «Ненавижу тебя! Чтоб ты сдох!» — думает она сквозь слёзы пока оправляет юбку. Она поворачивается, чтобы спастись бегством из собственной комнаты, которая перестала быть укрытием от невзгод, и видит, что отец плачет, закрывая лицо руками. Горько и безутешно, как только что рыдала она, только беззвучно. От его силы и ожесточения не осталось следа, напротив, он выглядит сдавшимся, враз постаревшим и безгранично уставшим. — П-пап. Марти всхлипывает. Ему неловко, но он никак не может взять себя в руки. В Одри что-то надламывается. Она ни разу не видела отца таким, и сейчас это кажется ей ужасней даже только что случившейся порки. Она протягивает руку, но так и не решается дотронуться. Зато Марти решается встать и медленно заключить её в объятья. Одри замирает, но не отталкивает, как хотела в самом начале. — Одри, я люблю тебя, — шепчет Марти сквозь слёзы и целует дочь в макушку. — И я за тебя боюсь. Он берёт её руку — ту самую, которую минутами ранее прижимал к её же спине — и думает, какой красочный синяк шириной с его собственную ладонь расцветёт на ней к завтрашнему утру. О других синяках он не в силах и заикнуться. Даже в собственных мыслях. — Обещай мне, что такого не повторится, — просит Марти с надрывом в голосе. — Я не выдержу ещё одиного раза. Он думает, что, наверно, не Одри, а его самого надо как следует выпороть, раз он настолько ни с чем не справляется в собственном доме. Хорош мужик… — Обещай больше не сравнивать меня с Мейси, — отзывается Одри, уставившись в пол. — Марти, ты там? Открой дверь. Спокойный и собранный голос Раста вторгается в их диалог. В их с дочерью чудом установившееся равновесие. Вот куда отлучалась Мэгги — позвонить Коулу. И ведь ему даже не нужно угрожать выбить дверь. Раст просто молча сделает это, если сочтёт нужным. — Одри, я больше ни с кем не буду тебя сравнивать, — обещает Марти и отпирает засов. Мэгги ошарашено смотрит на них, переводя взгляд с дочери на мужа и обратно. Наверное, по их с Одри виду так сразу не разобрать, кто и кого из них порол в итоге, потому что оба стоят всклокоченные и зарёванные. Марти спешит прочь. Осознание, что Раст стал свидетелем его домашних разборок, прокатывается по телу волной стыда. Ночь встречает уютной, обволакивающей прохладой и тишиной, нарушаемой жужжанием ночных насекомых. Лёгкие порывы ветра холодят лицо и высушивают пот в волосах. Марти слышит, как Раст спускается следом. По-хорошему кивнуть бы ему на прощанье и вернуться к своим, но так не хочется прямо сейчас переступать порог собственного же дома. Марти открывает машину Коула и устраивается на пассажирском сиденье, надеясь, что Раст не станет спрашивать лишнего. — Куда поедем, Марти? Коул протягивает ему сигарету, щёлкает зажигалкой. — Куда хочешь, Раст, — выдыхает он с облачком дыма и тут же спохватывается. — Но только чтобы не по работе! Они едут довольно долго, забирая всё дальше от жилых кварталов и освещённых трасс. Наблюдая, как ночь подступает со всех сторон, угрожая поглотить и растворить в себе, и, наконец, сворачивают на крайнюю дорогу вдоль побережья. — Раст, ты серьёзно хочешь показать мне болота, — изумляется Марти, — считаешь, мы насмотрелись на них ещё недостаточно? Похоже, тебя нельзя пускать за руль даже в собственную машину! — Терпение, Марти. Почти сплошь заболоченные побережья Луизианы принадлежат системе водно-болотных угодий и не отличаются ни красотой, ни уровнем экологии. Да и найти среди них можно только аллигаторов, что, конечно, в любом случае лучше, чем если аллигаторы первыми найдут тебя... Но Расту удаётся невероятное. Небольшой холм на возвышенности чуть выступает вперёд, врезаясь в глубокие воды, которые кажутся даже чистыми в свете луны и собирают на поверхности её блики. Марти и Раст устраиваются на земле, бросив на влажную траву прорезиненную ткань из багажника. — Вот, как ты коротаешь теперь вечера, — догадывается Марти. Не спеша, под пение Луи Амстронга из машины, они выкуривают ещё по одной. С Растом уютно молчать, Марти привык к нему и думает, что Раст привык к нему тоже. — Здесь правда красиво, — соглашается он. — Я нашёл это место, когда ездил брать показания, — отзывается Раст, прислонившись спиной к дверце машины. — Посмотри вдаль, Марти, время здесь… Раст углубляется в очередные коуловские рассуждения, которые Харт научился воспринимать вполуха. Наслаждаясь видами и прохладой, он думает, каким причудливым образом болтливость и молчаливость соединились в одном человеке и опрометчиво делает глоток из фляжки Раста. Пожалуй, этим можно заправлять космические шаттлы? — Раст, — перебивает его Марти на полуслове. Коул поворачивается к нему, давая понять, что он весь внимание. — Твой отец когда-нибудь порол тебя? У Марти нет и намёка на синестезию, но даже он чувствует, как между ними стеной встаёт холод. — Марти, я не буду отвечать на этот вопрос, — стальные глаза Раста смотрят в упор. Марти пожимает плечами в примирительном жесте. Какое-то время они молчат, пытаясь вернуть утраченное равновесие и слушают джаз, по-прежнему звучащий из динамиков. — Хочешь съездить в Техас на несколько дней? — Вдруг спрашивает Раст, отпуская неловкость. — Покажу, как техасцы метают топор. Это как дарст, только у игроков топор вместо дротиков. Тебе понравится. Сейчас есть дела, которые нельзя бросить, но потом можно такое устроить. — Вот, кстати, на счёт этих твоих дел, — отзывается Марти. — Раст, мне уже задают вопросы! Оставь бедных людей, потерявших близких, в покое. Переключись. Давай, правда, в Техас этот твой съездим, что ли. Покажешь там всё. — Марти. — Раст медлит и достаёт ещё одну сигарету. — В последние дни я везде чувствую запах гнили. Приближается что-то ужасное, но я не могу понять что. Марти качает головой и ругается матом. — Тебя же на болотах можно встретить чаще, чем в офисе! Удивительно, как сам ещё тиной не зарос, не то, что гниль чувствовать. — Ты не понимаешь, — глаза Коула загораются тем самым огнём, когда он, как борзая, выходит на след. — Там что-то не так, со всеми этими происшествиями, я чую! — А я чую, что ты съедешь с катушек, Раст, если продолжишь дальше в таком духе. Прекрати это уже, наконец, ну! — Вот поэтому я и езжу на все допросы один. Без тебя. — Раст, — Марти трёт переносицу и чувствует себя так, словно говорит с Одри, а не с напарником. — Давай вернёмся к этому дерьму завтра, идёт? У меня и так был паршивый вечер. Они отворачиваются в разные стороны, разочарованные и раздосадованные друг другом и долго молчат. — Хочешь поехать, послушать пластинки «У Тома и Берни»? — предлагает Марти в качестве извинений. — Заманчиво, — они оба любят этот паб и часто проводят там время. — Но надо уже возвращаться. По пути домой Марти дремлет, сморенный всем выпавшим за день. Раст осторожно трясёт его за плечо. Дом выглядит тёмным и спокойным, но Марти знает, что это может оказаться ловушкой. Неужели он правда сделал это? Теперь случившееся в комнате Одри кажется бесконечно далёким и нереальным, будто прошли годы, а не часы. — Раст, я тут подумал, — Марти сникает на глазах и рассеянно смотрит на Коула. — А что если я сейчас зайду в дом, а там снова стоят мои чемоданы? Твой второй этаж ещё свободен? — Он уже свободен, Марти, — невесёлая улыбка скользит вдоль губ Коула. — Теперь там стало уютней, чем ты помнишь. Даже кровать есть. Пыльно только. — Раст. Почему вы с Лори тогда расстались? Раст медлит. — Пожалуй, понял, что не сделаю её счастливой, — наконец, говорит он. — Вот и решил не держать возле себя. — И всё же? — Марти, иди уже, проверяй чемоданы. Раст смотрит, как Марти робкой, крадущейся походкой побитой собаки идёт к входной двери и снова чувствует запах гнили вокруг себя. На самом деле, ему даже хочется, чтобы Марти перебрался к нему, как когда-то. Тогда он наверняка убедит его расследовать старые дела про исчезновения детей и женщин. Объяснит, приведёт аргументы, докажет свою правоту, и тогда они вместе пустятся по следу врага. И как когда-то непременно нароют нечто Особенное. Раскроют Большое Дело, состоящее из пары десятков, казалось бы, никак не связанных происшествий. Раст тянется к полупустой пачке Кэмэла. Затягивается и выпускает облако дыма в открытое до упора окно. Возможно, он даже расскажет Марти про Лори… А потом — кто знает — может, и в самом деле махнуть в Техас пометать топор? Поесть техасской еды, выпить виски. Послушать техасскую музыку. Ради Марти он, пожалуй, смог бы найти на всю эту ерунду немного времени. Можно даже сходить на родео. Помниться, Марти как-то показывал ему призовой ремень с именной бляшкой «Лучший ковбой 1982 года. Марти Харт». Или про ремни пока лучше не заговаривать? Раст усмехается и стряхивает пепел. Порол ли его отец когда-нибудь — вот же хохма! Раст с силой затягивается, будто хочет разом выкурить всю сигарету. Может, и правда поехать в паб послушать пластинки? Всё равно ведь уже не уснёт. Зря он не оставил Марти запасные ключи от дома. Раст отъезжает от владений Хартов и потом ещё долго сидит в машине напротив уже собственного жилища. Он смотрит в небо, на котором совсем нет звёзд, и догадывается, что Марти не встретил в прихожей собранных чемоданов.