Finally

      Неужели вот так все кончится?.. Херон тяжело дышал, утыкаясь окровавленным лбом в защищенное броней плечо. Они были нанизаны на копье, вдвоем, как бабочки на иглу… что-то ироничное, почти неправильное было в том, что они умирали вместе, в одно мгновение. Они ведь почти и не знали друг друга, а то время, что знали – враждовали. Ничего прекрасного, одно уродство, но нечто поистине божественно красивое было в том, как два разделенных брата сейчас испускали один последний вздох на двоих. «Последний раз спрашиваю: ты за меня или против меня?» «Если мне придется выбирать… я не выберу ничего». Вот что тогда нужно было сказать. К чему был весь этот фарс. Поднимая голову, Херон неожиданно видит ту же мысль в глазах напротив. Серафим не двигается. Он не пытается добить его, даже когда копье выскальзывает из их тел. Он просто смотрит, и столько невыраженного светится и потухает в этих глазах, что Херон забывает о боли физической – его захватывает волной душевная. И он делает то, чего никто из них не ожидает: порывисто обнимает монстра, чувствуя щекой струящуюся из раны на его груди кровь. И так спокойно становится в этот момент, и спустя миллионы лет Херон чувствует неуверенное касание: руки Серафима осторожно ложатся ему на спину. Он может поклясться, что Серафим просто устал, но что он никогда бы не сдался, и для него эти сантименты в новинку, и он чувствует себя чудовищно неправильно, неловко, так, что совсем скоро убирает руки поспешно, словно внезапно обжегся. Но больше никто не нападает. Совсем рядом сражаются титаны, но в этот момент они стоят и смотрят друг другу в глаза, и против воли Херон замечает, что ему приходится почти задирать голову – и оттого чувствует себя неловко, что брат куда выше него. Хотя, скорее всего, это из-за демона внутри… – Зевс сказал, он может вернуть тебе прежний облик, – говорит он, и голос его на мгновение дрогнет. Он отводит взгляд, будто смутившись, будто говорит это, просто чтобы нарушить поистине неловкую тишину, повисшую над ними в ту минуту. – Если ты сам захочешь, – он поднимает взгляд. По лицу Серафима мало что можно прочесть, но это только сейчас – думает Херон. **** В следующий раз Херон с трудом открывает глаза, решая, что, должно быть, умер. Но вокруг отчего-то не пляшет адский огонь, и хохот Аида не разносится над бескрайними просторами Подземного мира. Он не верил в Элизиум, по крайней мере был уверен, что душа обычного человека туда не попадает. Чтобы наслаждаться жизнью после смерти, нужно быть как минимум героем, спасшим мир или совершившим пару-тройку подвигов. Он же, насколько помнил, героем так и не стал. Даже убить своего заклятого врага, а по совместительству сводного брата, не смог. Только сейчас воспоминания нахлынули отрывками, задевающими за живое, и глаза против воли заслезились под закрытыми веками. – Что такое, брат? Где-то болит? – раздался совсем рядом над ним обеспокоенный глубокий мужской голос, мелодичный и смутно знакомый. О, теперь Херон, окончательно приходя в себя, понял, что болит буквально все тело, но сосредоточие неприятных ощущений – в центре груди. Как жизнь от сердца пульсирует по жилам, так боль теперь оттуда растекалась по всему телу. Кое-как он смог открыть глаза и не сразу увидел перед собой нечеловечески красивое лицо. Апполон – захотелось воскликнуть ему. Но горло сушило и саднило, и при всем желании он мог бы сейчас издавать только невнятные хриплые звуки. Херон закашлялся. Рядом с богом солнечного света стояли и другие, которых он смутно различал, но с трудом смог бы назвать их имена – вера никогда не была его сильной стороной. – Конечно, болит, о боги, – вновь раздался чей-то голос, на этот раз женский и такой же хриплый, как у самого Херона. Он заморгал, потом посмотрел вперед и увидел у противоположной стены олимпийского лазарета кровать и чуть выше – уже куда более знакомое лицо. – Его буквально пропороли копьем насквозь. – однако несмотря на слова в голосе этом сквозила почти насмешка, дружеская поддевка. Херон и сам не понял, когда собственные его губы растянулись в улыбке. Приятно было видеть ее живой. – Алексия… как ты? – Я в порядке, – отозвалась амазонка, фыркнув, – лучше беспокойся о себе… и о кое-ком еще, хотя вот за кого я бы переживать не стала точно, – тон ее вдруг переменился, стал холоден и почти презрителен, а глазами она указала куда-то вбок. Херон, не до конца понимая, о чем она, все же догадался повернуть голову и посмотреть в сторону, противоположную той, где у его кровати собрались боги. Сердце против воли забилось быстрее, заставляя владельца испуганно вздрогнуть: до того часть его сознания удивила такая реакция. В этот момент Херон мог поклясться, что испытывает слишком яркие, слишком противоречивые для такой ситуации эмоции, в числе которых были острая тревога и облегчение одновременно. На другой стороне от его кровати, чуть дальше, в тени, стояла еще кровать, на которой, утопая в одеялах и подушках, лежал бессознательный Серафим. Такая забота умилила бы, не понимай Херон, что многочисленным слоем одеял того пытаются прикрыть от посторонних глаз, чтобы двухметровая демоническая фигура не привлекала к себе лишнего внимания. Он смотрел на эту фигуру, на выглядывающее лицо, бледное, уставшее, но непривычно умиротворенное в эту секунду, с закрытыми глазами, смотрел, должно быть, дольше, чем полагается, потому что из странного оцепенения его вывело деликатное покашливание Аполлона. Херон вздрогнул, когда широкая мягкая ладонь легла на его сжавший одеяло кулак. – Все в порядке? – вкрадчивым шепотом поинтересовался бог поэзии и врачевания. Кажется, в его глазах светились настороженность и понимание – хотя что Аполлон успел понять, Херон не знал, а потому просто кивнул – вышло несколько заторможено, а его самого так и подмывало вновь обратить взор на спящего Серафима. Он не мог пока понять, что все это значит, по крайней мере, самостоятельно. Однако Аполлон, кажется, разгадал его. Но решил отложить разговор на будущее. – Не волнуйся, он не представляет опасности теперь, - сказал кто-то из сонма богов, наблюдающих у его кровати, по-своему растолковав ступор Херона и кидая взгляд туда, куда мгновение назад смотрел сам Херон. – А если и представляет, то не такую, чтобы с ней не смогли справиться боги Олимпа, – он снова повернулся к Херону и попытался мягко обнадеживающе улыбнуться. – Мы в безопасности. Не в силах вымолвить ни слова, терзаемый теперь догадкой, что совсем не это волновало его пару минут назад, когда он вглядывался в спящее лицо брата, Херон только кивнул. Облегчение – вот что он испытал, да?.. Почему-то. **** – Ты же понимаешь, что ведешь себя странно? – голос Серафима звучал гортанно, вибрациями исходя из самой груди, и эта вибрация волновала Херона, дрожь словно передавалась ему. – Не страннее тебя, внезапно примкнувшего к богам, – прошептал Херон, продолжая сжимать его в объятиях, пряча лицо у того на груди, потому что он не хотел встречаться с братом глазами, и оттого, что тот все еще был выше него. – Ты согласился на помощь Зевса. – Это не помощь, – прорычал Серафим недовольно. – Он лишь вернул меня в прежнюю форму. От этого я не стал слабее. «Это противоречит всему, – подумал Херон. – Ведь тогда зачем вообще нужно было поедать плоть титана, если ты и без того был силен?» – А вот ты ведешь себя странно глупо, заявляясь сюда, чтобы просто пообниматься, – продолжает Серафим, но вместе с напускным недовольством в его голосе Херон слышит что-то еще – будто бы недоумение. Да, это действительно должно выглядеть… неправильно. Но он просто хочет сделать это. Хочет обнять его после всего случившегося, даже если брат оттолкнет – чего тот не делает. – Ты ведешь себя не менее странно, позволяя мне это, – шепчет Херон, и тон удивляет его до мурашек своей интимностью. Дрожь волнения вновь охватывает с головы до пят. – Не отменяет того факта, что ты первый начал, – глубокий рык смягчается, и все внутри Херона переворачивается, когда Серафим хватает его за руку, резко отталкивает, но спустя долю мгновения вновь притягивает, так что тела сталкиваются – чересчур близко и откровенно, и дыхание перехватывает. Херону приходится запрокинуть голову, чтобы встретиться с вновь человеческими глазами сводного брата, потерянного и обретенного. «Неправильно, так не должно быть!» – кричит разум, все его естество, пока что-то глубокое и затаенное вырывается наружу в ответ. Серафим дергает Херона на себя, так что они сталкиваются губами – но вместо боли только долгожданный жар, разливающийся по телу, и ликование. Оказывается, это то, чего хотел Херон все время с момента, как увидел Серафима, признав в нем своего брата – со встречи в долине мертвых, когда пришлось столкнуться лицом к лицу. И тогда, как и сейчас, не существовало никого, кроме них, и смотрели они лишь друг на друга.