Петунии и Колокольчики

Когда за Исаги захлопывается дверь раздевалки, Рин тяжёлым мешком, с хрустом уставших суставов и нытьем перенапряженных мышц, падает на колени. Грудину режет, разрывает; в горле знакомо скребется и першит; слезы, горькие и нежеланные, брызгают блестящими каплями на грязный пол – Итоши, громко гавкающий, злобно выплевывающий ругательства лишь мгновение назад, заходится скрежущим кашлем, сгибаясь над размытыми акварельными лужами слюны и крови. Ему больно. От боли страшно. От страха стыдно. Рин садится на пятки, наклоняется грудью к коленям, обнимая свои плечи дрожащими в усталом треморе руками – словно ребенок, замерзший и потерянный в ужасе, он пытается сжаться до пылинки, молекулы, атома; спрятаться в себе от окружающего мира, опасного и незнакомого; сохранить последнее тепло в сердце, согреться им, напитаться. Кашель разносится по комнате, пропитанной запахами чужих тел, рикошетит от стен, почти оглушая – Рин захлебывается на вдохах, хрипит на выдохах, и задыхается, когда знакомый острый бархат комком скапливается на языке. Он сплевывает, и прямо перед взором сгусток раскрывается, раскидывая тонкие голубые лепестки по орелу вокруг мясистых тычинок – соцветие колокольчика, хаотично уляпанное кровавыми каплями, сладким ароматом демонстрирует всю внутреннюю, тщательно спрятанную ото всех, слабость. Итоши всхлипывает, не успевает опомниться – и рядом с первым цветком на выдохе рассыпаются свежие, словно только собранные цветочные лепестки. Они кружат праздничными конфетти перед лицом, самостоятельно выпрыгивая из горла, но ощущение счастья не приносят – Рин дрожит осиновым листом, жалея, что колокольчик не вырастает до размера подсолнуха и никак не задушит его. В нескончаемых спазмах, оставляя за собой шлейф железно-приторного запаха, Итоши ползет к уборной – спрятаться от горячего света и душного воздуха, найти минуту утешения и хоть малейший шанс вырвать из себя эту заразу. Рин болеет уже много лет. Только раньше в нём росли малиновые петунии: их шёлковые лепестки мягко и нежно обволакивали лёгкие, выскальзывали из горла без грамма крови, ласково намекая, что не несут опасности. Какая же огромная ошибка это была – поверить цветам. Теперь из него рвутся колокольчики, голубые, как само небо, как изгибы морских волн, в котором не грех и утонуть – Итоши не знает, почему болезнь прогрессировала, почему изменила вид наказания, почему петунии пропали. Почему лето сменилось весной? Он опирается обеими руками на белый ободок унитаза, крепко сжимая каемку пальцами, нависает над ним – голубая пелена мгновенно покрывает всю внутреннюю поверхность, вытесняя резкий запах хлорки собственным, до головокружения настойчивым и приторным. Рин не слышит шагов за спиной. Откликается на знакомый голос, оборачивается медленно и прерывисто, уперто сжимая зубы – сдержать рвущиеся наружу приступы. – Ты наступил на те же грабли, братец? Поза у Саэ расслабленная, словно незаинтересованная – он держит руки скрещенными на груди, опирается о дверной косяк, блуждая бездушным взглядом по сгорбленной фигуре младшего, словно смотрит на кусок размазанного дерьма, – давай, ублюдок, отряхнись ещё, – и вертит меж пальцев то самое первое соцветие. – Заткнись. Это ты виноват, – слабым осунувшимся голосом отвечает Рин, отворачиваясь от гостя. Поиздеваться пришёл? Посмеяться? В очередной раз показать Итоши его место? – Не будь идиотом, – ровно откликается Саэ, судя по звуку выкидывая цветок прочь и приближаясь, – это не мои петунии. Саэ подходит бесшумно, брезгливо присаживаясь за спиной брата. Холодной жёсткой хваткой он разворачивает его лицо в свою сторону, оставляя между их лицами неприлично мало пространства. Рин сглатывает скопившиеся во рту лепестки, на секунду хмурясь от их горечи, и зеркалит выражение лица напротив: натягивает треснувшую маску отрешенности и хладнокровия, хмуря брови в единственном жесте усталости. – Прошлые цветы были моими любимыми, – произносит Саэ, – а колокольчики я ненавижу. В груди Рина щелкает: он рефлекторно размыкает губы, хрипло выдыхая. На язык прилипает оборванный голубой лепесток. – Чьи это цветы, Рин? Рин молчит. Рин не способен говорить – Рин жуёт и глотает непризнанные чувства, Рин сдерживает непрошенные слова, Рин умирает от осознания. «Какие цветы ты любишь, Исаги?» – голос Бачиры в голове. «Хм... Колокольчики, наверно?» – голос истинного виновного из воспоминаний. – Ты так и остался слабаком, братец, – с очевидным налётом очередного разочарования отзывается Саэ, отбрасывая голову брата прочь от себя, – надеюсь, в этих муках ты и сдохнешь, бестолочь. Саэ уходит быстро, не ожидая ответа – стук его подошвы эхом отскакивает от стен. Рин думает, что действительно скорее сдохнет, чем попросит лечебной взаимности. Рин с мерзким хлюпанием достаёт из горла целое соцветие колокольчика. Розовая петуния — символ родительской братской любви, заботы, нежности. Колокольчик – символ первой любви, честности и повиновения, а также болтливости.