***
Генри позволяет себе взглянуть на Алекса, только когда он и его новоиспечённая супруга Элоиза, происходящая из знатного рода Расселов, берущего своё начало ещё в шестнадцатом веке, появляются в Букингемском дворце, готовые встретить своих гостей и принять от них поздравления. Первыми к ним подходят уже действующий король Филипп и его королева Марта. Генри широко улыбается брату, выслушивая его слова о том, как тот гордится им, и не может не заметить в толпе людей эти глаза, приходящие к нему во снах каждую ночь. Александр Габриэль Клермонт-Диаз, сын президента Эллис Клермонт, переизбранной на второй срок, ожидает его неподалёку, на его руке покоится ладонь Норы, на безымянном пальце которой красуется, по меньшей мере, пяти каратов бриллиант. – Поздравляю, Ваше Величество, – фальшиво улыбается Алекс и совсем не обращает внимания на Элоизу. Генри отвечает натянутой улыбкой. – Всё ещё Его Королевское Высочество. И поздравляю вас с помолвкой! – он бросает мимолётный взгляд на левую руку Норы. – Это радость для всех нас! Взгляд Алекса становится холодным, безэмоциональным. – Очень рад это слышать, – бормочет он сквозь зубы. Они расходятся в разные стороны. Нить натягивается до скрипа, но не разрывается.Часть 1
27 октября 2023 г. в 22:02
Прохладный ночной воздух стелется по полу, проникая сквозь открытую дверь балкона, и Генри ощущает его босыми ступнями, стоя у стены. Он смотрит в ту сторону, где лунный свет прочерчивает чёткую линию, идеально совпадающую с дверным проёмом, и пытается унять это волнение, расползающееся из глубин грудной клетки.
Алекс входит в комнату почти беззвучно. Его шаги едва различимы из-за слабого шуршания белых прозрачных занавесок, потревоженных тихими порывами ветра. Волоски на руках поднимаются, посылая дрожь к плечам и затылку, от предвкушения.
Генри прикрывает глаза.
Все нервные окончания сосредотачиваются там, где кожи касаются чужие пальцы в долгожданном прикосновении, едва уловимо, трепетно, невесомо. Он сравнивает это с тем ощущением, когда вскрывал рождественские подарки, ещё в детстве, полный волнения и необъяснимой робости. Разница лишь в том, что этот подарок он не может оставить себе.
Глаза Алекса появляются в поле зрения, полные темноты этой спальни, смотрящие с такой нежностью, что это почти больно. Генри чувствует, что способен развалиться на части под взглядом этих глаз. Он проникает глубоко внутрь, он касается чего-то такого, что, как он думал, он заколотил наглухо. Он лишает воли, делает податливым и уязвимым.
Генри судорожно вдыхает.
Тело Алекса в свете луны будто отлито из бронзы, каждый мускул, каждый выступ ключиц бережно воссозданы самыми умелыми мастерами. Генри старается унять дрожь в руке, протягивая её к этому смуглому совершенству и прослеживая пальцами венку, проступающую от запястья до самого изгиба плеча. Он скользит взглядом выше и ловит тень смущённой улыбки. Это прикосновение – лишь одно из тех сотен, тысяч, что Генри собирается подарить Алексу в эту ночь.
Алекс делает шаг вперёд и прижимается лбом ко лбу Генри, гулко сглатывая.
Каждый знает, что это означает. Не надо никаких слов. Их и не осталось.
Всё, что у них есть, – эта ночь.
Алекс держит Генри за талию и круто разворачивает, подталкивая к кровати. Генри садится на край, чуть раздвигая ноги. Ладонь осторожно ложится на его скулу, прослеживает каждый изгиб лица, касается нижней губы, оттягивая вниз. Генри приоткрывает рот и обводит языком кончики пальцев, заставляя глаза напротив потемнеть ещё сильнее.
Алекс над ним – сам грех воплоти, запретный, пагубный, желанный.
Он склоняет голову, толкает своим носом нос Генри и ловит его мягкие губы, уверенно раздвигая их языком, вдыхая полной грудью, словно до этого и не дышал вовсе. Генри чувствует, как волна дрожи поднимается от поясницы к затылку, заставляя волосы шевелиться от ожидания, и прогибается в пояснице.
Прохладные простыни встречают их приятным хрустом, матрас прогибается под тяжестью двух тел. Воздух наполняется звуками страстных поцелуев и тяжёлого дыхания. Генри зарывается пальцами в чёрные кудри, так приятно скользящие между фалангами. В груди разгорается настоящее пламя, когда они соприкасаются обнажённой кожей, и это словно столкновение галактик, частицы их чувств рассеиваются на долгие километры вокруг, заполняя собой всё пространство.
Генри кажется, что он видит брызги звёзд под веками, когда губы Алекса так нежно и страстно касаются его губ, и его пронизывает сладкой, щемящей болью. Он любит Алекса с того самого момента, как впервые увидел его полные жизненной энергией глаза. Это чувство вшивалось в него острой иглой с каждым взглядом Алекса в его сторону и каждой обращённой к нему улыбкой. У Генри не было ни шанса. Любить Алекса так же просто, как дышать.
Алекс отстраняется и заглядывает в его лицо, и дыхание Генри сбивается с ритма. Он обязан запомнить этот взгляд, чтобы после долгими ночами воскрешать его в своей памяти и ощущать эту мучительную, но от этого не менее восхитительную связь. Потому что прямо сейчас, в этот момент, как никогда, Генри чувствует, что между ними пролегает прочная нить, связывающая их воедино. И разорвать её предстоит ему с наступлением рассвета.
Он ведёт кончиками пальцев по смуглой груди Алекса, очерчивая каждый выступ, подсвеченный лунным светом, каждую впадину, наполненную тенью, и вырисовывая только ему понятные узоры. Кожа такая мягкая и приятная на ощупь, что хочется плакать. Генри поднимает взгляд и громко выдыхает, округляя губы, когда чувствует, как Алекс входит в него.
Его рот тут же прилипает к линии челюсти Генри, жадно покусывая и оставляя горящие следы поцелуев. Генри теряется в ощущениях, в этом миксе из боли, вожделения и трепета. Алекс входит в него с потрясающим контролем, медленно, постепенно наполняя собой. Имя Генри срывается с его губ и плывёт по воздуху, отражается от стен, растворяется среди тяжёлого дыхания в унисон и редких стонов. Оседает мурашками на позвоночнике.
Руки Генри оказываются прижатыми к матрасу над его головой, обездвиженные, лишённые любой возможности дотронуться до Алекса, и это так мучительно и, в то же время, будоражаще. Всё естество Генри напрягается, каждое касание к его телу ощущается острее. Он скрещивает стопы за спиной Алекса и выгибается в спине, раскрываясь для него сильнее, принимая в себя глубже. Это ощущение него внутри распаляет, хочется разодрать на себе кожу, чтобы показать, мол, вот, смотри, это я, настоящий и весь твой.
Алекс смотрит на него так, будто понимает всё, что происходит в голове Генри, прижимается к его лбу своим и замедляется. Он движется в нём мучительно медленно, но резко, растягивает удовольствие, вбивается, раз за разом двигая бёдрами и поглощая стоны своим ненасытным ртом. Генри обхватывает ладонями его шею, зарывается пальцами в волосы, прислоняется к нему всем телом, словно пытаясь забраться под кожу. Этого мало. Этого так мало...
Все чувства обнажены, как оголённые провода, способные ударить током такой величины, что поразит нервную систему насквозь. Генри захлёбывается в этом водовороте из отчаянного желания принадлежать Алексу каждый день своей жизни и долгом, что он будет должен исполнить уже на следующей неделе. Он знает, что не может выбрать только первое, потому что второе высечено на нём с рождения. Он будет принадлежать Алексу, да, но не сможет быть с ним.
Он чувствует, как первая слеза скатывается по щеке вниз, и Алекс ловит её своими губами. Сердце разражается громкими ударами, горло душат слёзы. Генри смотрит в лицо напротив и замечает влажные глаза, блестящие в свете луны, заглядывающей в комнату. Вся боль, занимающая его грудную клетку, начинает распространяться по телу, захватывая в плен орган за органом, пуская тремор по мышцам. Они погружаются друг в друга так неистово, словно падают в беспамятство, в забвение, дрожащие и задыхающиеся.
Это их первая и последняя ночь, а потому так жизненно необходимо запомнить каждую деталь, отпечатать её в памяти, выжечь на обратной стороне век.
Алекс касается влажными губами его виска в трепетном поцелуе и глубоко вдыхает запах его волос, и Генри понимает, что будет любить его всю жизнь. Будет беречь в глубине своей израненной души этот образ, освещённый светом луны, с бесконечно длинными ресницами, бросающими тени на скулы, и зацелованными им самим губами.
Алекс подхватывает его ладонями под поясницей и поднимает, опускаясь на пятки и погружаясь в него особо глубоко. Генри не сдерживает чувственный стон, оборачивая вокруг его шеи свои руки и прижимаясь лбом к его лбу. Кончики его пальцев на ногах касаются поверхности простыней за спиной Алекса каждый раз, когда тот опускает его на себя до упора. Прикосновение горячей ладони Алекса на бедре оставляет ожог, заставляя кровь ударить в сердце тяжёлым напором.
Прозрачная занавеска плывёт по воздуху, движимая особо сильным порывом ветра, и от этого лунный свет накрывает их обоих тонкой пеленой, посеребрив тёмные волосы Алекса, в которые Генри так любит погружаться пальцами. Он откидывает голову назад, ощущая, как Алекс неотрывно исследует губами его губы, заставляя опухать, его подбородок и нежную кожу шеи, его ключицы и грудь, оставляя багровые следы. Генри совершенно теряется в этих ощущениях, тает, исчезает, погибает, прижимая голову Алекса к себе ближе, словно боится, что тот исчезнет, растворится с первым лучом солнца.
Луна – их покровительница, и в её сиянии всё кажется ненастоящим, нереальным, как самый прекрасный сон наяву. Алекс останавливается и касается большим пальцем родинки над правым уголком его губ, прочерчивает линию вниз и тут же заменяет палец языком и губами, и это заставляет Генри светиться изнутри, возгораться пламенем до самого потолка, и, ловя этот ошалелый взгляд тёмных глаз Алекса, Генри уверен, что не он один сгорает в этой пучине эмоций. Он всхлипывает в поцелуй, чувствуя, как Алекс плавно входит в него, как он вдыхает его через их соединённые рты, как жадно исследует его тело, от лопаток до самих ягодиц, касаясь каждой точки, словно пытаясь запомнить.
Алекс роняет его на спину, сдерживаемая до это момента страсть трансформируется в необузданную похоть, Алекс врывается в него, словно всё ещё пытается оставить частичку себя, задержаться внутри, коснуться какой-то глубины.
Они сталкиваются зубами, впиваются пальцами в кожу, жаркие стоны вторят шлепкам кожи о кожу, скрипу кровати, вбивающейся изголовьем в каменную стену, шуму деревьев за окном. Они движутся в одном ритме, воздух в комнате тяжелеет, стук сердца чувствуется где-то в горле, а возбуждение собирается огненным шаром в паху, закручивается узлом, и последнее движение бёдер Алекса посылает парализующую дрожь, что охватывает тело, сводит мышцы от ослепляющей агонии.
Тела обмякают, Генри задыхается от тяжести Алекса, но вжимает его в себя, вдавливая ладони в спину и затылок. Они ложатся друг напротив друга, приводят дыхание в порядок, и Генри точно знает, что через пару минут они нырнут в это снова и будут повторять и повторять, пока на горизонте не забрезжит рассвет.
Генри касается смуглой скулы, ощущая, как длинные ресницы скользят веером по ногтевой пластине, когда Алекс прикрывает веки, наслаждаясь прикосновением. У них так мало времени, для такой любви одна ночь – лишь мгновение.