***
Вскоре происходит первая трансформация Хёнджина в человека, и он, поглощенный новым обличием, на время забывает о полосатом котёнке. У маленького альфы появляется собственная комната в приюте для гибридов. Плюс ко всему, теперь у него прибавляется куча забот: надоедливые осмотры, сдача различных анализов, пятидневная учеба и поддержание здорового образа жизни. За гибридами тщательно следят, чтобы в будущем они могли дать хорошее потомство. Маленький Хёнджин не жалуется, ему очень даже нравятся нововведения в жизни, схожей с людской. Правда, перед сном альфа вспоминает своих младших, которые ещё не прошли этап трансформации. Он скучает по родным комочкам шерсти и по их совместному времяпровождению. В голове почему-то внезапно возникает образ полосатика. «Минхо». Интересно, как он там сейчас? Папа альфы как-то обмолвился вскользь, что у причудливого детёныша всё без изменений. Трансформаций не наблюдалось, и он всё также находился один в вольерной клетке. Тогда улыбка на невинном лице медленно исчезла, а пухлые губы сжались в тонкую полоску. Родитель быстро заметил смену настроения сына, поэтому поспешил его успокоить: — Тигры ведут одиночный образ жизни. Им так комфортно. — Чепуха! Минхо не должен быть один. Я стану его первым другом, и мы будем вместе играть! Слова Хёнджина источали первобытную наивность, что вызвало на устах взрослого снисходительную улыбку. Давно было известно: хозяин запрещает другим гибридам приближаться к маленькому тигру, пока он не окрепнет и не будет способен самостоятельно защищать себя. Хёнджин не хотел этого понимать то ли в силу своего юного возраста, то ли взыгравшего духа бунтарства. — Ну, попробуй. Я не буду вмешиваться, если тебя поймают, — глаза омеги хищно сжимаются, являя детёнышу ухмылку. Он умело взращивает в нём дух соперничества и амбиций, позволяет набраться опыта даже путем проб и ошибок, что в будущем очень пригодится вожаку прайда. Хёнджин подозрительно вглядывается в лицо родителя, пытаясь понять скрытый умысел в такой внезапной вседозволенности, однако терпения у него не шибко хватает: он подрывается с кровати, наспех натягивает повседневную одежду и покидает комнату, максимально незаметно двигаясь к выходу из приюта. Отбой был час назад, и если его поймает рабочий персонал, то, скорее всего, строго накажет. Правда, каким способом, ещё неизвестно. Оказываясь у первого вольера, альфа осматривает территорию, мысленно молясь не нарваться на дежурного охранника. Кругом на удивление чисто. Маленький альфа крадучись проходит мимо клеток, мимолетно бросая взгляд туда, где обитают младшие из его прайда. Он видит причудливые световые кнопки, что не дремлют в глубокой ночи, и немного пугается: если свои создадут шум, то будет очень проблемно. Юный альфа подносит указательный палец к губам, моля не выдавать его присутствия, и обещает навестить их завтра, если всё пройдёт гладко. А сейчас… сейчас главное — увидеть Минхо. Доходя до цели, мальчишка ещё раз вертит головой по сторонам и, не замечая ничего подозрительного, бесшумно садится на корточки перед скрытой от чужих взоров клеткой. В воздухе витает еле уловимый аромат парного молока, что исходит, возможно, от серебряной мисочки, лежащей в дальнем углу, а, возможно, и от самого полосатого. Поднимая свои раскосые глаза, он сталкивается с горящим взглядом напротив. — Ой, ты не спишь? — застигнутый врасплох альфа едва ли не пищит. Чужие кошачьи глаза внимательно сканируют незнакомца с минуту, прежде чем их владелец принимает оборонительную позу и начинает скалиться. — Эй, тише-тише, — взволнованно выдает светловолосый, — я не обижу тебя. — Почему-то до него только сейчас доходит мысль о том, что стоило принять животную форму. У львёнка нет намерений пугать объект своего интереса. «Кто ты? И что тебе нужно?» — недоверчивый тон тигрёнка раздается в голове. Пожалуй, одной из чересчур полезных особенностей гибридов является телепатическое общение. Под ребрами отчего-то щекочет легкими колебаниями, а мирно бьющееся до этого момента сердце ускоряет свой ход, разливая тепло по всему телу, создавая контраст температур гибрида и застывшей осенней промозглости. — Ты, наверное, меня не знаешь, но меня зовут Хёнджин. Раньше я пребывал в третьем вольере, — тихонько представляясь, мальчишка чуть кашляет. Минхо принимает сидячее положение, поджимая под себя хвост, и чуть склоняет голову. «А, ты тот, который самый активный из стаи. Будущий вожак?» — Т-ты запомнил меня? — львёнок в удивлении распахивает глаза, что в обсидиановой ночи сверкают малиновой дымкой, дёргается, вприпрыжку радостно хлопая ладошками, затем пугливо ойкает и дает себе мысленный подзатыльник. Шуметь нельзя — поймают. «Всего лишь наблюдение». Полосатый фыркает, не понимая восторженных эмоций маленького льва, как и повышенного внимания к своей персоне. Ведь почти все гибриды по отношению к нему излучают равнодушие, а порой и враждебность. Поначалу было тяжело жить с ношей представителя редкого вида, но Минхо быстро адаптировался. Он везде искал плюсы: отменное питание, хороший уход, повышенное внимание со стороны хозяина, да и персонал любил играть с ним. И совсем были не важны моменты, когда грудная клетка стягивалась тисками, неприятно ныла изнутри, царапая. Там образовывалась дыра. Ощущая липкую, засасывающую пустоту, тигрёнок зарывается мордочкой в лежанку, стараясь побыстрее заснуть. Чужой шепот вновь вырывает из мрачных мыслей поникшего котёнка. — Почему ты не до сих пор не обратился? Я хочу, чтобы ты как можно скорее принял человеческую форму! — капризным тоном выдает светловолосый. Ему всё ещё не свойственно терпение. Неожиданное желание мальчишки вынуждает полосатого резко подорваться с места и удивленно выпучить глаза, одновременно приподнимая округленные ушки вверх. «А почему я должен обратиться?» — возмущенно рычит детёныш. — Я подумал, если тебя не пускают поиграть с другими котятами, то, как только у тебя пройдёт первое обращение, тебя всё равно заселят в наш приют. И мы сможем наконец-то вместе играть. Разве не здорово? — нежно улыбаясь, произносит львёнок. В чужих раскосых глазах собирается скопление всех ярких звёзд, и Минхо, кажется, неосознанно тонет в этой пучине прекрасных созвездий. Одно из них, самое яркое, выплыло за пределы и расположилось аккурат под левым глазом, навсегда погаснув. Там маленькое кладбище, которое временами сносило бушующими волнами чувств. — Полосатик, пожалуйста, обратись поскорее. Я буду ждать тебя, чтобы стать твоим первым другом. Маленький альфа протягивает свою ладошку, соприкасаясь с прутьями. Кожа ощущает приятную прохладу стали, и Хёнджин замирает в таком положении, доверчиво вглядываясь в кошачьи глаза, искренне желая установить между ними связь. И через пару секунд собственное сердце ухает куда-то вниз, потому что в своём безрассудном действии он находит боязливый отклик. Тигрёнок тянется левой лапкой, плотно прилегая к человеческой руке. В эту ночь между ними рождается прочная связь.***
С наступлением зимы Минхо наконец-то обращается. Гуляя вместе с Хёнджином по заснеженному лесу, он игриво резвится под теплым взглядом альфочки и пристальным — персонала. Прошло не так много времени, прежде чем Хёнджину разрешили контактировать с главным любимцем хозяина. Оказывается, для этого нужно было всего лишь глупо спалиться, выслушать гневные нотации и пережить жесткий арест. Но ради Минхо и его счастья оно того стоило. Полосатик зарывается мордочкой в снег на несколько секунд, вскакивает после, образуя небольшую по глубине ямку, и мчится дальше, чтобы снова проделать тоже самое. Хёнджин старается от него не отставать, но тихонько переговаривающиеся между собой сотрудники вынуждают сбавить шаг и навострить ушки. — Время идёт, а Минхо так и не трансформируется. — Это странно, учитывая, что все его показатели в норме, — более низкий мужчина чешет подбородок. — Хозяин разрешил даже этим двоим сблизиться, однако толку пока никакого нет. Если так пойдёт и дальше, он потеряет всякую ценность в глазах окружающих. Дальше Хёнджин теряет нить разговора. Чуть вдалеке слышится звонкое рычание, а затем глухой удар. Минхо. Светловолосый находит мелкие следы зверёныша, приводящие к выступу, и сердце разом делает кульбит. Малыш-альфа пускается в бег, игнорируя возгласы людей. Добежав до выступа, он осторожно наклоняется, боязливо опуская взгляд. От представленной взору картины дыхание моментально спирает. Вместо рыжеватого пушистого комочка он видит человеческого детёныша. Неужели, это… Хёнджин аккуратно спускается вниз. Он ступает мелкими шажками в сторону новообращённого, боясь спугнуть. Минхо держится за левое плечо и тихонько скулит от боли. Повредил при падении, не успев сгруппироваться, а внутри у Хёнджина все переворачивается. Он не понимает… он не знает, что это за чувство, от которого колени подгибаются, дыхание замедляется, и сердце вот-вот остановится. Огненно-рыжие волосы резко контрастируют со здешним пейзажем, кругловатые, большие глаза, обрамленные густыми и длинными ресницами, недоверчиво осматривают новое тело. Меж его ресниц поблёскивают хрупкие снежинки, что придают детёнышу эфемерный вид. Постепенно холод охватывает юное обнаженное тело, и Минхо подбирает дрожащие конечности, пытаясь согреться. Его белая, словно снег, кожа покрывается мурашками, а пухлые и мягкие на вид щёчки заливаются румянцем. Детёныш-оборотень выглядит настолько эфемерно-волшебным, что кажется, стоит только моргнуть, и вся красота тут же развеется. Хёнджину бы запечатать навсегда этот момент в мозгу под семью замками и безостановочно прокручивать в голове при любом удобном случае. Зачем и для чего — светловолосый пока не знает, однако едва ощутимое теплое чувство в груди приятно греет, отсылая импульсы по всему телу. Чуткий слух улавливает приближающиеся шаги персонала, и Хёнджин торопится установить контакт с новообращенным, прежде чем его заберут. Он должен убедиться, что Минхо его помнит. — Эй, полосатик, — взволнованный детский голосок разрезает застывшую тишину. Глубокие, сероватого оттенка глаза с титанитовыми вкраплениями по бокам радужек испуганно впиваются в ответ, а затем следует яркая вспышка. Не пойми откуда возникшая тёмная материя обволакивает сознание светловолосого мальчишки и погружает в ледяное забвение. Через пару минут их тела найдет персонал, который будет горячо спорить и тщательно анализировать произошедшую ситуацию.***
Солнечные лучи прорываются через ветви раскидистого дерева и попадают на рыжую макушку, создавая причудливые отблески в контрасте с тенями. Минхо недовольно морщится от ярких пятен и прячет лицо в коленках младшего омеги. Феликс, читающий книгу, краем глаза замечает движение старшего, а затем ощущает его тёплое дыхание на коже. — Хён, ты такой соня, — звучит над ухом глубокий голос. — Сколько можно отлеживать бока? Пойдем порезвимся на поляне. Минхо пропускает чужие слова мимо ушей и лишь хмурит аккуратные брови. Младший тут же затихает, едва уловив перемену в настроении рыжеволосого. Последние несколько месяцев состояние старшего оставляет желать лучшего. Минхо заметно сбросил в весе, щёки впали, выделяя острые скулы, а под глазами залегли тени. С тех пор, как Хёнджина отделили от него и запретили контактировать, омегу накрыло тяжелой апатией. Первое время Минхо не находил себе места, острая боль в груди не давала покоя, душила своими липкими щупальцами, не давая нормально вздохнуть. Выжигала черным ядом внутренности, заставляя плакать навзрыд и глушить крики в многострадальную подушку. Она будила в нем зверя, чья чаша терпения наполнялась аспидной ненавистью и злобой, выливаясь за края. Тигр скалился, угрожающе рычал и демонстративно обнажал острые клыки на любого, кто попадался под горячую руку. Окружающие знали причину скверного настроения главного питомца хозяина, поэтому поначалу не трогали животное и шли у него на поводу, но железный нрав хозяина быстро вправил мозги нерадивым работникам. Он дал указания по укрощению зверя: в ход пошли анксиоли́тики, методы укрощения строптивого голодом и активация вживлённого чипа. Омега, стиснув зубы, терпел все издевательства и пытки болью, безмолвно накапливая ужасающую ярость. Минхо превратился в ходячую бомбу замедленного действия, которая в итоге оглушительно взорвалась, производя целый ажиотаж. Итог: двое раненых из персонала, длительные часы беспрерывного наказания и месяц одиночества в клетке, тянущийся вечность. Все, что он запомнил, — это невзрачную серость стен, тошнотворный запах сырости, немигающее красное пятно в верхнем правом углу помещения. В попытках сохранить разум и не свихнуться окончательно спасали лишь тёплые воспоминания, связанные с Хёнджином. Месяц ада, и от Минхо осталось буквальное н и ч е г о. Пустая оболочка, блеклая тень, ходячий сгусток негативных эмоций. И никакие месяцы реабилитации и тщательного восстановления не смогли собрать заново уже сломленную игрушку. В конце концов, у таких, как он, никогда не было свободы. Из мрачных мыслей вырывают тонкие пальчики, что, зарывшись в мягкую шевелюру, ласково перебирают пряди. В размеренных, неторопливых поглаживаниях ощущается близкий трепет. Когда-то Хёнджин проделывал с омегой то же самое. Внутри противно звенит, и Минхо чувствует, как к его щеке прикасаются, деликатно вытирая солёные дорожки. Феликс был вторым оборотнем, кого Минхо смог подпустить к себе. Здесь значительную роль сыграл тот факт, что веснушчатый являлся младшим братом Хёнджина, а не вовсе ангельский характер. — Хён… — Прости, — прерывает младшего Минхо. — Из-за приближающейся течки я снова стал чувствительным, — конечно, это не является основной причиной, но ему, по крайней мере, хочется так думать. Там до сих пор противно ноет. — Как скоро? — взволновано спрашивает Феликс. — Не знаю. — Они уже обсуждали это с тобой? — осторожно начинает веснушчатый. — Партнёра должны были подобрать заранее. Неужели даже не удосужились сказать, кто? — Феликс, мне плевать! Своими словами младший переходит грань, вызывая едкое раздражение старшего омеги. Еще немного, и львёнок может пострадать от лап тигра: у Минхо были проблемы с контролем агрессии, и он вполне был способен напасть. Феликс под тяжелым взглядом вмиг тушуется, боясь сейчас сделать лишний вдох. Зрачки старшего суживаются и принимают вертикальную форму, а на коже выступают тёмные полосы. Опасный. Готовый обжечь. Но что-то вопреки всему упрямо щёлкает в голове веснушчатого, выдавая громоподобное: — Хёнджину не плевать. Метко. Остро. Безжалостно. Минхо в одночасье гаснет, не успевая поджечь. Он весь сжимается в маленький комочек, хватается ручками за голову, пытаясь абстрагироваться. Адская ледяная дрожь постепенно охватывает всё тело. Ему будто вспороли старые раны, выпотрошили наизнанку одним чертовым именем, одним упоминанием. Феликс видит боль Минхо. Видит насквозь. Видит всю подноготную. Там чёрная дыра с размером необъятного хаоса. Она стала его неотъемлемой частью, въелась под тонкую кожу, пуская по венам свой паучий яд. Отравляя медленно, но максимально болезненно и… ㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤстановясь единой с ним… ㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤкак паразит. Изнутри всасывает всё самое светлое, нежное, чтобы после выплюнуть сгустки парализующей жидкости, чей уровень уже давно превышен — необратимо. У Хёнджина так же плюс чувство вины, помноженное на бесконечность.***
В первый день течки Минхо отводят в комнату, расположенную в отдельном блоке от крыла альф и омег. Несмотря на довольно тусклое освещение, помещение выглядит вполне себе комфортабельным и обустроенным всем, что необходимо: эдакое уютное гнёздышко для успешных случек. Рыжеволосый мысленно усмехается и садится на краешек большой кровати. Сегодняшний день должен его пугать, ведь это первая течка, которую он проведет совместно с партнером, однако единственное, что ощущает омега, — это холодное равнодушие. Его не волнует, с кем ему придётся спать, не волнуют и дальнейшие события. Какая уже разница, если не с ним? Какая ему разница, если он сам давно внутри мертв? Внезапная боль внизу живота отвлекает, и Минхо тихо стонет, согнувшись пополам. Делает глубокий вдох, и в нос ударяет собственный течный запах. Похоже, организм уже полностью готов к соитию и не оставит омегу в покое, пока его хорошенько не оприходуют. Оборотень угрюмо морщится, откидывается на белоснежные простыни, свернувшись в клубок, и делает попытку заснуть. Сон должен хоть немного отвлечь от возбуждения. Из беспокойного сна вырывают чьи-то нежные, едва уловимые касания. Горячие пальцы плавно скользят по лицу омеги, очерчивая выразительные скулы, задерживаясь на несколько секунд у пухлых губ, чтобы после одарить их боязливыми поглаживаниями. Минхо ощущает знакомую тёплую энергию, и в груди вновь всё болезненно стягивается, не давая нормально вдохнуть. Остаток кислорода разом вышибает из легких, и он вынужден в панике резко открыть глаза. Сонная пелена постепенно исчезает и позволяет более чётко разглядеть предметы комнаты. Глупый орган бешено стучит, грозясь вот-вот разорвать омегу на части. Обратный отсчет до полного самоуничтожения запускается самостоятельно. Пять. Рыжеволосый моргает пару раз и пытается осознать окружаю обстановку. Четыре. Он все ещё ощущает эфемерный остаток ласковых прикосновений. Три. Омеге требуется минута, чтобы понять, что эти прикосновения не являлись фантомами. Он уже не один. Два. Минхо делает глубокий вдох и моментально рассыпается на мельчайшие атомы. Один. Болезненное осознание накрывает плотной волной, и он изо всех сил пытается сдержать истошный вой. Зверь внутри него узнает до боли родной запах и беспокойно мечется. Он пришел. Его альфа здесь. Минхо медленно поднимается с постели, принимая сидячее положение. Он нервно натягивает на ледяные пальчики рукава тонкого свитшота, который дарит ложное ощущение тепла. Не греет. Он по-прежнему сидит спиной к источнику всех его проблем, трусливо боясь обернуться. Собственное нынешнее положение кажется чьей-то фатальной отвратительнейшей шуткой. Омега чувствует на себе чужой пронзительный взгляд, от которого хочется спрятаться под удушливым одеялом. Его не могли привести в эту комнату. Только не его. Минхо знает, что есть множество других потенциальных самцов для случки с ним. Они могли выбрать любого, абсолютно любого, и ему было бы все равно… Однако судьба решила еще больше поиздеваться над ним, столкнув с человеком, без которого он отчаянно учился заново жить. И омега панически боится, что происходящее — не очередной плод его воображения. — Ты так беспечно спал. До ушей доносится вкрадчивый голос, и он весь съёживается на месте, прикрывает уши ладошками и крепко зажмуривает глаза, рассыпаясь на миллиарды мельчайших осколков. Попробуй теперь собери. — Глупый сон. Это всего лишь глупый сон. Всё еще сон, — раскачивается из стороны в сторону, словно полетевший с катушек, пока чужие руки едва не ошпаривают своей температурой, крепко обхватывают поперёк груди. Горячие губы плотно прилегают к тыльной стороне ладони, посылая еле ощутимую вибрацию. — Молю, возьми себя в руки. От низкого голоса внизу живота снова простреливает острым возбуждением, и Минхо прокусывает губу до боли, сдерживая ненасытного зверя. В уголках глаз неприятно жжёт, и по бледной коже мягко стекают предательские слёзы. Ненавистные ему слёзы. Чёрт. Он же обещал себе не плакать. Они не виделись четыре года. Грёбаных четыре года. Тридцать пять тысяч и сорок бесконечных часов. Тысяча четыреста шестьдесят нескончаемых дней, на протяжении которых Минхо заново учился жить и дышать, чтобы сегодня безжалостно разбиться. Он чувствует, как чужой нос зарывается в его волосы, вдыхая особенно приторно-сладковатый запах течной омеги. Венозные руки будто бы ещё сильнее сжимают съежившийся комочек, притягивая к крепкой груди. Минхо чувствует исходящий от альфы пылающий жар и его тяжёлые феромоны, что окутывают плотным слоем и мутят рассудок. Слишком. Это всё для него слишком. — Я очень скучал. Так сильно скучал по тебе. Хёнджин с болезненным отчаянием шепчет заветные слова в покрасневшее ушко омеги и совсем не осознаёт, какое мощное влияние оказывает на хрупкое тело в его руках. Минхо всего разом прошибает напряжением в тысячу вольт. Он резко откидывает голову на широкое плечо, совершая быстрый вдох. Кислорода в этой удушливой комнате, пропитанной их природными запахами, по-прежнему не хватает. Он тоже скучал. Скучал до зубодробительной боли. Минхо столько раз прокручивал в голове варианты их долгожданной встречи. Глубоко в душе грезил об этом как ненормальный, каждый раз обманывая самого себя же, чтобы на время успокоить тоскующего тигра внутри. Со временем у него получилось не думать об этом. Минхо почти смирился, почти забыл. Однако он даже и представить не мог, что желанная сердцу встреча пойдет по самому худшему сценарию. Неконтролируемая волна злости просыпается в омеге. Раскаленная лава течет по сосудам, пробуждая опасного зверя. Минхо столько страдал, столько мучился, чтобы в итоге ему под нос так просто бросили желаемый кусок мяса. Унизительно. Мгновение, и приторно сладкий, головокружительный запах омеги резко меняется. Хёнджин толком не успевает ничего понять, как оказывается прижат чужим телом. Он порывается встать, но перед носом тут же опасно лязгают клыками. Мощные бёдра омеги стискивают хёнджинов таз, а острые когти впиваются в плечи. Альфа стискивает зубы, но не предпринимает попытки вырваться, прекрасно зная, что только больше разозлит взбешенного омегу. Минхо нужно выпустить годами накопленную обиду и злость. — Скучал, говоришь? Да от тебя воняет омегами за километр! — горящий золотом взгляд омеги в приглушенном свете одновременно и завораживает, и пугает. Сузившиеся зрачки опасно поблескивают, беспощадно затягивая на самое дно проклятых болот Манчак. Оттуда не выбраться, впрочем, Хёнджин и не пытается. — У меня не было другого выхода. — Был! — когти сильнее впиваются в плечи, раздирая кожу и оставляя алые полосы. На лице альфы лишь на секунду проскальзывает боль, быстро меняясь на неприступное выражение. Минхо бесится. — Ты мог поступить как я: выразить протест, отстоять своё право… — У нас здесь нет никаких прав! — срывается Хёнджин. — Мы — гребаные питомцы, сидящие на коротком поводке и пляшущие под чужую дудку. Тебя месяц держали одного, безвылазно, в клетке и кололи мощные анксиоли́тики. Если бы я не согласился на их условия, то твоё заточение длилось бы далеко не месяц, и конец был бы плачевным. — Вот как… Тогда я, пожалуй, должен поблагодарить тебя за то, что ты вытащил меня из одного ада и засунул в другой. Слова омеги бьют прямо под дых. Безжалостно и метко. Минхо напоминает пробудившийся от долгого сна вулкан. Пугающий. Опасный. И в такой момент внутренний зверь альфы решает покорно склонить голову, прижав уши. Сам лев склоняется перед тигром. — Пока ты трахал других, я как заведённый повторял своими иссохшими губами твоё имя, словно оно было какой-то чертовой мантрой, — болезненный шёпот омеги проникает в каждую хёнджинову клетку, пронзая острыми иглами, вынуждая судорожно приоткрыть рот и учащённо задышать. Мысль о том, что само имя альфы хоть как-то помогало его омеге, вызывает особый трепет в груди и мутит рассудок. — Можешь хорошенько ударить меня или выцарапать глаза, но каждый раз, трахая их, я представлял тебя. Ошарашенный дерзким заявлением альфы Минхо чуть ослабляет собственную хватку. По правде говоря, он находится сейчас в полной растерянности. От абсурдности чужих слов хотелось истерично рассмеяться и в тоже время придушить собственного альфу, напрочь игнорируя где-то внутри себя довольного омегу, что раскинулся пузом кверху, наслаждаясь маленьким триумфом. Минхо прочно засел в голове Хёнджина, отпечатался намертво в подсознании. Так просто уже не прогнать, не забыть, не выжечь. Рядом с другими альфа мастерски научился погружаться в иную, блаженную игру воображений. Это одновременно и спасало, не давая окончательно слететь с катушек, и медленно убивало. Его дар и проклятье. — Грязный! — Грязный, — сокрушительно раздаётся в ответ. Минхо вымученно стонет, склоняясь сильнее над лицом светловолосого. Организм уже не выдерживает наглого игнорирования его потребностей, посылая кричащие сигналы. Омега чувствует, как собственное бельё полностью пропитывается обильно выделяющейся смазкой, что неприятно холодит разгоряченную кожу. Внизу всё давно зудит от первобытного желания, и Минхо, не зная, куда себя деть, резко шлёпается на чужие бедра и мгновенно задыхается. Мощный, плотный запах альфы окутывает омегу, лишая последних крупиц самообладания. Здесь и сейчас — тигр хочет льва. Твердая плоть альфы упирается в упругие ягодицы, распаляя не на шутку течного омегу. Хёнджин возбуждён, лихорадочный взгляд липко обводит фигуру перед собой. За прошедшие года омега явно похорошел. Некогда невзрачное тело замкнутого в себе подростка приобрело более пышные формы и плавные изгибы, являя миру всю свою красоту и изящность, активно цепляя голодные взгляды здешних альф. Хёнджин резко втягивает плотный воздух, раздраженно сводя густые брови у переносицы. Мысль о том, что Минхо могли подложить под любого другого альфу, пробуждает раскаленную до предела ярость, вследствие чего из мощной груди вырывается нарастающее рычание. Минхо, скорее больше от неожиданности, чем от испуга дергается в хёнджиновых руках, но те молниеносно придавливают его обратно к пышущему от жара телу, будто он мог действительно куда-то сбежать. Омега чутко улавливает своими рецепторами повисшие в атмосфере нотки чего-то тревожного. Ему хорошо знакомо липкое чувство, что просачивается через запах альфы, однако, чем вызвано это состояние, остается для омеги загадкой. — Отвратительное чувство, не правда ли? — шепчет в пухлые губы рыжеволосый и, ловя вопросительный взгляд в ответ, продолжает. — Ревность. Она сначала появляется внезапно яркой вспышкой, и ты не успеваешь понять, что к чему. Но этого достаточно, чтобы её семя надежно поселилось в груди. После оно стремительно прорастает и начинает медленно отравлять тебя изнутри. Выжигать. И ты чувствуешь, — омега прикасается ладонью к чужой груди, — что вот-вот превратишься в пепел. Настолько внутри тебя всё горит и готово рвануть в любую секунду. Лев слушает загипнотизировано, внимает всему, что говорит омега, и находит темную печаль на дне блестящих глаз. — Я живу с ней достаточно долгое время. С ним делятся сокровенным, вверяя тонкую исповедь, сотканную из многолетних чувств, эмоций и ощущений. И разъяренный лев внутри Хёнджина успокаивается, покорно склоняет мохнатую голову, рычит тоскливо и не может себе места найти из-за острой вины. — Чтобы вымолить прощение, мне и вечности не хватит. — Вечность — это не про нас… — Знаю. Кожа к коже, разделяя одно дыхание на двоих, они сливаются в чувственном поцелуе. В груди сверхновая мгновенно взрывается, и Минхо готов сгореть заживо под пылающими камнями. Он столько лет ждал, чтобы вновь иметь возможность коснуться этих пухлых губ. Почувствовать их мягкость, сочность и ощутить долгожданный вкус. Однако противная мысль играет на периферии сознания, не даёт расслабиться и раствориться полностью в трепетном моменте. Чувственные губы, принадлежащие полностью ему, могли целовать другие. Спешно разорвав поцелуй, омега отстраняется, вцепившись суженными зрачками в чужие. Альфа непонимающе хмурит густые брови, нетерпеливо проезжаясь пахом по упругим ягодицам. — Ты же не… — Успокойся, омега. Я бы никогда не смог. Хёнджин смотрит слишком проникновенно, уверенно и в тоже время со всей нежностью, сотканной из мириад ярких звезд, в глазах. И что-то в его взгляде вынуждает Минхо поверить беспрекословно, послушно усмирить кипящую ярость и начать наконец-то дышать полной грудью, вдыхая пока еще слабо смешанный запах двух оборотней. Хёнджин все ещё не сделал его своим. Течка совсем сносит голову, омега не замечает, как начинает шумно скулить, нетерпеливо ёрзая на месте. Прячет острые когти и дает знак для перехода к активным действиям. Омега подпускает к себе альфу. И Хёнджин отпускает себя полностью. Альфа мощными руками вонзается в бока омеги, опрокидывает на спину, тут же нависая сверху и буквально припечатывая своей аурой к месту. Тигр под ним замирает в предвкушении, раскрывая алые, цвета спелой вишни губы, что влажно поблескивают в свете тусклых ламп. Соблазн и влечение достигают своего апогея. Хёнджин с жаром впивается в губы, сжимая напрягающиеся под пальцами мышцы бедер. Он целует жадно, импульсивно, напрочь теряя голову от сладостного вкуса своего омеги. Кровь течет раскалённой лавой, вновь пробуждая сущность зверя. Ладонь Хёнджина скользит вверх, плавно огибая соблазнительные формы, скрывается под белоснежной рубашкой, будоража прикосновением бархатную кожу. Нереальный. Минхо весь нереальный. Сотканный из призрачной вуали: только коснись — и тут же исчезнет. Но Минхо не исчезает. Он весь дрожит под ним, выгибается навстречу новым ласкам, взглядом умоляя не останавливаться. Судорожно всхлипывает от нетерпения и скрещивает ноги за спиной альфы, по-собственнически притягивая к себе ближе. Максимально ближе, стараясь вплавить к себе под кожу не только запах самца, но и его самого. Минхо всем своим нутром желает слиться с альфой воедино, полностью пропахнуть им, панически боясь, что кто-то в скором времени отберет у него самое драгоценное. Хёнджин чувствует изменения в состоянии омеги. Он поспешно сдергивает чужую одежду, отбрасывая в сторону, затем принимается за свою и каким-то чудом умудряется избавиться от неё, будучи скованным крепкими объятиями своей тревожной пары. Альфа разгорячённо целует Минхо пару раз, прежде чем коснуться пальцами чувствительных мест под ушками, нежно массируя, стараясь расслабить и подарить успокоение. Ему в ответ слышится довольное мурлыкание. — Я здесь, мой драгоценный. Всё хорошо, — омега размыкает мокрые ресницы и дарит благодарную улыбку самцу. Защитная простынь под ними еле успевает впитывать течную жидкость, настолько много её вырабатывает изголодавшийся по ласкам организм. Альфа плавно перенаправляет ладонь к источнику максимальной концентрации запаха омеги, собирает вязкую субстанцию с сочных ягодиц, чтобы затем под взглядом горящих титанитовым огнем глаз мягко погрузить в рот, всасывая с пальцев дикий вкус своей омеги. Тот запрокидывает голову назад и протяжно стонет, не в силах вынести представленного зрелища. Низ живота простреливает разрядом тока, член призывно шлепается о крепкий торс, и Хёнджин стискивает со всей мощи зубы. Ему нестерпимо хочется оказаться внутри своей омеги, но нужна растяжка. Он у Минхо первый — всегда и во всем, и требуется более тщательная подготовка. Альфа обязан создать максимально комфортные условия для первого соития. — Альфа, — плаксивый тон омеги бьёт набатом по ушам, — я больше не могу терпеть. Хёнджин шумно выдыхает, ловко подхватывает Минхо под коленями и рывком подтягивает ближе к себе. Изящные ноги он умещает на широкие плечи, открывая таким образом доступ к колечку мышц, что соблазнительно поблескивает на свету от выделяемой жидкости. Выдержка трещит по швам, и контролировать себя, становиться невероятно сложно. Ему отчаянно хочется снова попробовать Минхо, вкусить его полностью и без остатка. Он дразняще скользит длинными пальцами по расщелине, прежде чем проникает на пробу одним. Тесные стеночки туго сжимают, обволакивают жаром и одаривают новой порцией сгустков. Альфа проталкивает палец глубже, ласкает изнутри, тщательно растягивая и постепенно добавляя следующие. Достигает заветной точки, чем вызывает неконтролируемую дрожь у омеги. Того словно пронзает раскаленным железом, размазывает по невидимым барьерам, вынуждая бесконечно произносить в бреду имя альфы как заветную мантру. Хёнджина всего затапливает щемящей нежностью. Минхо выглядит измученным: разбитый и возбужденный до предела, он умоляюще смотрит на альфу, готовый абсолютно на всё. И этот момент чётко отпечатывается в сознании альфы, стирая все коды на возможность удаления. Момент их долгожданного единения, слияние в одно целое. Громогласное рычание заполняет комнату. Это отдавало чем-то первобытным, граничащим с безумием, настоящей дикостью. Минхо не знает, сколько прошло времени с начала его течки, он совершенно дезориентирован в пространстве и чувствует лишь то, как готов сгореть заживо в сильных руках, что не дают сдвинуться с места, пока крупного размера член альфы размеренно вколачивается в жаркое нутро. Он еле успевает отвечать на чувственные поцелуи, что брызгами кипящей лавы растекаются по коже, рисуя багровые следы. Загнанно дышит и умудряется сосредоточить своё внимание на утробном рычании в самое ухо. Возбужденный до предела, его лев скалится, обнажает белоснежные клыки, и Минхо безукоризненно считывает чужое желание в небесных глазах. Альфа желает сделать омегу окончательно своим. Тигр слизывает голодную прихоть с глаз, отпечатывает пару теплых поцелуев и зарывается маленькими пальчиками в золотистую гриву, притягивая к своей шее, безмолвно давая согласие. Хёнджин жадно втягивает аромат, где точка концентрации достигает апогея, пухлыми губами всасывает, слизывает бисеринки пота и закатывает глаза от ударившего в голову наслаждения. Минхо на вкус восхитителен, и альфа счастлив хранить до конца своих дней этот драгоценный секрет. Член дергается внутри омеги, и оборотень заглушает свой стон, врываясь клыками в плоть. На него обрушивается крик Минхо, а после он ощущает, как в спину в ответ вонзаются острые когти. Заслуженно. Рот наполняется багровой жидкостью, которую альфа вкушает с особым аппетитом, не оставляя ни капли. Сладостное тело в руках неистово дрожит, и Хёнджин завершает первобытный ритуал, в извинении мягко целуя свежую метку. — Прости, моё сокровище, — шепчет, еле задевая губами ушную раковину. — Больно уже не будет. От нежного тона альфы внутри у Минхо всё подбирается, скапливается большими сгустками и обрушивается патокой на чужой торс. Он протяжно стонет, запрокидывая голову и отдавая душу своему властителю. Истинному королю, что прямо сейчас проглатывает с особой жадностью ошеломительный вид кончающего омеги. Попросту не выдерживает и придавливает того к кровати своим весом, голодно примыкая к распухшим губам, глотая сладкие вскрики. Каждая клеточка тела наполняется ярким удовольствием, мышцы вокруг члена сжимаются до дрожи, и Хёнджину хватает сделать пару мощных толчков, чтобы заполнить омегу горячим семенем. Мир сужается вокруг них двоих. Яркие огни во взглядах на время потухают, прежде чем вспыхнуть вновь, внутренний узел плавно стягивает плоть альфы, образуя сцепку. Хёнджин испускает удовлетворённый рык, тянется к тигру, целуя покрытый испариной лоб. Тот лениво отзывается довольным урчанием и завлекает в свои теплые объятия. Разнеженный чувственным сексом омега старается восстановить прежний ритм сердца, пользуясь приятной тяжестью самца. Маленькие пальчики проворно переплетаются с золотистыми локонами, ласкают и шаловливо играют с ними. На шее побаливает метка принадлежности, которую периодически зализывает альфа, способствуя более быстрому заживлению, и в дополнение обдувает её прохладным потоком воздуха. Место укуса уже перестаёт так сильно пульсировать, и Минхо облегчённо выдыхает. Он сосредотачивается на умиротворяющей тишине, воцарившейся темной комнате, смешанном запахе, что мягко щекочет крылья носа, биении в унисон сердец, ощущении влажных простыней в месте соприкосновения с разгорячённой кожей, на удивление не вызывавшем чувство неприязни. Слабый жар внизу живота постепенно нарастает, и омега чувствует, как вновь рассыпается от прилива очередного оргазма. Он жмурит глаза и цепляется коготками за натренированную спину, издавая хнычущие звуки. Узел внутри словно становится больше, и новая порция семени заполняет его до краев, вытекая множественными струйками, заново пачкая ягодицы и постель. А альфа пристально бдит за состоянием своей пары, прислушивается к каждому вдоху, считывает эмоции на невероятно красивом лице, внимает каждому движению, чтобы тут же подстроиться и создать наиболее комфортное положение. Спина горит от кровавых полос, но в крепкой груди теперь хранится необъяснимый трепет. Черный яд, годами вызывавший нереальную, сокрушительную зависимость, вытесняется искристыми потоками хрупкого счастья. Хёнджин и лев внутри него элементарно не знают, что делать и куда себя деть. Ответ находится быстро: в капризно вздернутой верхней губе, что забавно дергается от удовольствия; в скульптурном носе, главным украшением которого является крохотная родинка, расположенная на левом крыле; в красивом веере густых и длинных ресниц, слипшихся от соленой влаги; в больших, наполненных насыщенным титанитом мерцающих глазах. С самого первого взгляда Хёнджин был навеки отдан этим глазам. Где-то в подкорке сознания теплится мысль, что у их будущих котят могут быть такие же глаза, по крайней мере, альфа был бы этому очень рад. А ещё ему чертовски любопытно, какое потомство они в итоге принесут с омегой, ведь их союз выходит за допустимые грани природы. Но даже если это будет только один котёнок, Хёнджин обещает подарить ему всю свою любовь. Ему и его родителю. Альфа скрепляет клятву чувственным поцелуем, словно в подтверждении своих слов, и омега её покорно принимает. Тигр получил своё: само сердце короля льва теперь принадлежит только ему.