Смотрю в твои глаза – пустые зеркала.

Фэн Синь был красивым. Он был, блять, настолько красивым, что при простом взгляде на него у Му Цина предательски скручивалось что-то горячим потоком внизу живота, а раскаленное сердце грохотало в груди. Но он ненавидел Фэн Синя. — Ну и зачем ты пришел? — раздался до боли знакомый, слегка приглушенный голос, который становился громче по мере того, как силуэт парня приближался к Му Цину. На что тот лишь хмыкнул и оставил собеседника без ответа, повернув голову вновь в сторону темного окна, отражающего в себе на данный момент уже двоих находящихся напротив него людей. — Ты не любишь шумные вечеринки, зачем нужно было соглашаться, если все время сидишь здесь в углу и пялишь в одну точку? — Фэн Синь как всегда появлялся тогда, когда присутствует лишь желание побыть наедине с собой, ни с кем не разговаривая, и когда он последний, кого хотелось бы видеть. Хотя, в целом, из абсолютно всех знакомых Фэн Синя всегда хотелось видеть меньше всего. У них с Му Цином не складывалось нормальное общение, поэтому лучшим вариантом было не общаться вообще, дабы сохранить себе парочку последних из оставшихся нервных клеток. — Тебе стало скучно и ты пришел меня раздражать? — не удостаивая нежеланного собеседника повторным взглядом и тяжело вздыхая, ответил Му Цин. Фэн Синю явно было плевать на недовольные нотки, очевидно различимые в тоне, которым прозвучал ответ на его вопрос, поэтому он лишь присел на мягкий пуф рядом с вечно недовольным парнем, который в ответ на это действие привычно закатил глаза. Вероятно, этот человек действительно решил сегодня его пораздражать. — Эй, может хотя бы посмотришь в мою сторону ради приличия, когда я к тебе обращаюсь? Ты так и будешь молчать и пялиться в окно? — Именно этим я и собирался заниматься ближайшие несколько часов, но ты, очевидно, намерен разрушить мои планы. — Если в твои планы входит просидеть как идиот весь вечер в стороне ото всех и ни с кем не разговаривать, то на кой черт вообще пришел? Портить вечеринку, распространяя свою негативную ауру? А может, по классическому сценарию, какой-то счастливчик привлек твое драгоценное внимание, и ты заявился сюда за ним? — последнее Фэн Синь сказал лишь чтобы подразнить собеседника, потому что он ни за что бы не подумал о такой вероятности всерьез. Чтобы Му Цин пошел куда-то ради кого-либо? Даже мысленно это звучало как полнейший вздор. Однако он оказался похвально метким стрелком, ведь, судя по всему, он попал, если не в самое яблочко, то где-то очень близко, потому что Му Цин ответил тоном намного более резким, чем этой комичного характера ситуации соответствовало. — Пошел к черту, — прошипел Му Цин, — не твоего собачьего ума дело. С какого я вообще должен перед тобой отчитываться? Сейчас ситуация действительно складывалась нестандартной, к тому же, элементарных объяснений получено не было. Фэн Синю захотелось непременно докопаться. — Это что-то лично-неприличное? — вопрос прозвучал будто невпопад, хотя, если объективно оценить ситуацию, то выходил вполне себе логичным, чтобы его задать. Однако, Му Цина он видимо чем-то позабавил, потому что он посмотрел на задавшего таким взглядом, которым обычно смотрят на крайней степени идиотов. — И с чего же такие доводы? — прозвучало вопросом на вопрос, попутно сопровождаемым жестом складывания рук на груди, выражая насмешку. — Да потому что будь ты здесь по какому-нибудь важному делу, то поспешил бы сообщить об этом сразу же. И в обязательном порядке указывая на то, что, в отличие от тебя, я тут просто страдаю херней. И действительно. Когда присутствие Му Цина где-либо было лишь вынужденным обстоятельствами, то он не медлил выразить недовольство своим положением и делал это именно в той манере, как сейчас изобразил его Фэн Синь. Он не знал, стоит ли восхититься подобной проницательностью, либо это лишний повод для волнения. Однако, путем нехитрых умозаключений, он пришел к выводу, что Фэн Синь и так это один большой повод для волнения и не стал нагружать себя лишними размышлениями насчет этой темы. Ведь он ненавидел Фэн Синя. И мог бы привести восемь сотен причин и оснований для такого отношения, расписать по пунктам и вручить список этому придурку как книгу жалоб в качестве литературы на вечер. Однако все его аргументы вдребезги разбивались об один неоспоримый факт: сейчас Му Цин пришел на тусовку, которые он никогда не любил и ощущал на них дискомфорт, ради Фэн Синя. Пришел лишь потому, что придет он. И прямо сейчас ощущал легкое трепетание в груди, едва заметную, даже для самого себя, дрожь по телу, когда тот сидел вот так рядом с ним, в полумраке окруженный пестрыми огоньками, которые непрерывным потоком забавно бегали по его лицу, исходя от диско-шара. Он завис, бесцеремонно пялясь на парня, будто это не было жестом, как-то особо выходящим за рамки нормы. Тот очевидно подумал, что его так пристально осматривают, посредственно таким образом выражая презрение, мол, сам то ты понял, что сказал? Будто ожидая объяснения, хотя совершенно не он должен сейчас объясняться. Фэн Синь под этим давлениям уже было ощутил что-то похоже на неловкость и собирался сказать пару слов по типу "забей" или "неважно", но Му Цин, осознав свое положение, все же ответил на прошлый вопрос, решив, что лучше продолжить развивать то русло диалога, прежде чем успеют посыпаться новые вопросы по поводу его пристального взгляда: из такого будет сложнее выкрутиться. — Сомневаюсь, что причину моего здесь нахождения можно описать словом "неприлично". И я более чем уверен, что если бы я сам так отозвался об этом, то ты бы непременно стал возмущаться и требовал обосновать с какого вообще я так говорю, — Му Цин неоднозначно усмехнулся, однако самым вероятным толкованием этой усмешки читалась обычная издевка над собеседником, мол, тот совершенно не понимает, о чем идет речь, и своими комментариями лишь кидает камень в свой же огород. — «Камень», — подумал Фэн Синь, — такой же непробиваемый и упрямый. Неужели нельзя нормально сказать, без всяких загадок и черт пойми что означающих намеков? Да даже из камня больше информации можно вытянуть, чем из Му Цина: отдать кусок горной породы ученым в лабораторию для проведения экспертизы, они его покрутят, повертят, изучат химический состав и – вуаля, как минимум возраст и название минерала будут известны. Но Му Цину в голову не залезешь и мысли через рентген не просветишь, поэтому его и, уж тем более, причины его действий понять невозможно. Если только он сам об этом не скажет. Да умел бы еще говорить… Он все объясняет, черт возьми, посредством каких-то логических лабиринтов и, дай бог, не придется еще и самостоятельно додумывать завершение его мысли. Фэн Синь никогда и не рассчитывал, что Му Цин станет объяснять философию своих действий, но неужели так сложно сказать, зачем он пришел туда, где ему никогда не нравилось находиться? Он не понимал. Что может быть такого секретного, что он не может ему рассказать? В голове неожиданно вспыхнула одна мысль, но она исчезла также быстро, как Му Цин отрезал, закатив глаза — Уж явно не на твои тупые вопросы я сюда заявился отвечать. А в самом деле, с чего Фэн Синь взял, что если ему не хотят о чем-то говорить, то это непременно что-то секретное и личное? Му Цин в принципе не хотел с ним разговаривать. Так было всегда. Он ему не доверял и нет ничего удивительного в том, что он не хочет чем-то делиться. Мысль об этом заставила лицо Фэн Синя перемениться достаточно, чтобы это стало заметно. Он в самом деле ощутил себя идиотом. Человек очевидно не рад его компании, что уж говорить об открытой беседе. Накатила странная волна неясной злости и, возможно, обиды, однако он сам не совсем понял, на что именно. Захотелось непременно опрокинуть или разбить что-то, но он остановился на том, чтобы разбить свою собственную надежду завести с Му Цином какой-то оформленный разговор и вознамерился уйти. Он не сомневался, что его вечно хмурый собеседник, (если его, конечно, можно так называть) прочтет его дальнейшее действия, но вот чего уж точно не ожидал – что Му Цин решит этому помешать. Стоило лишь немного приподняться, как тонкие пальцы обхватили запястье, не позволяя завершить действие. Но его удерживала не столько хватка на собственной руке, она не была крепкой – наоборот, этот жест вышел совсем неуверенным, кажется, Му Цин и сам не ожидал возможности возникновения подобного рода ситуации. Фэн Синь мог легко вырваться и сделать то, что хотел – просто уйти, но он находился в крайней степени недоумения, так и застыв, глядя на парня, державшего его за руку. «Что за черт?» — пронеслось в мыслях, — «Сначала он гонит меня прочь, а потом, когда от слов все переходит к делу, то цепляется за мое запястье и с неподдающемся описанию выражением лица смотрит на свою собственную руку так, будто она вовсе не ему принадлежит и он тут совершенно не при чем. Он что, в самом деле издевается?» Му Цин ненавидел Фэн Синя. И мог бы привести восемь сотен причин и оснований для такого отношения, расписать по пунктам и вручить список этому придурку как книгу жалоб в качестве литературы на вечер. Однако все его аргументы вдребезги разбивались об один неоспоримый факт: он не хочет, чтобы тот сейчас уходил. Он инстинктивно схватил его, чтобы удержать, сделал это быстрее, чем успел придумать объяснения своим действиям. Неозвученные слова сдавливали горло сильнее, чем любая проклятая канга. Стиснув зубы и отведя взгляд в пол, он произнес — Я не скажу тебе, зачем я пришел, — Фэн Синь посмотрел на него, испытывая прилив новой волны злости. Серьезно? Он остановил его, чтобы еще раз повторить это? Однако он не успел начать изливать гневный поток брани, потому что Му Цин продолжил: — но это не значит, что ты не получишь ответа на свой вопрос. Я покажу тебе этого человека. "Этого человека" – о чем он говорит? Неужели причиной, по которой он согласился прийти, действительно является кто-то из присутствующих? Звучит как полнейший бред. Му Цина раздражают вечерники как раз таки из-за большого количества людей. Если бы он вдруг захотел с кем-то пообщаться, то предложил бы встретиться лично, но никак не шел на чью-то тусовку. Тем более, он все время сидел в углу и ни кем не разговаривал. — «Держит меня за полного придурка?» — подумал Фэн Синь, но тут опять в голове пронеслась одна мысль, которая мимолетом уже проскакивала ранее, но он посчитал ее совсем глупой и отбросил, — «Разве что…у него нет возможности позвать этого человека на личную встречу по каким-либо обстоятельствам? Возможно, их уровень взаимоотношений не допускает даже мысли о подобном,» — голова слегка пошла кругом, потому что далее последовала другая мысль: «Если вспомнить, то за весь вечер Му Цин не взаимодействовал ни с кем, кроме…меня? Но это ничего не значит, ведь…» — он не успел додумать, потому что снова раздался слегка напряженный голос Му Цина: — Сядь рядом и я покажу, — он звучал настойчиво, но явно со скрываемым волнением, потому что глаза говорящего были закрыты, будто он собирал в себе все силы, чтобы не лопнуть прям сейчас, как натянутая тетива, от нервного напряжения. Он послушался, сел рядом и перестал дышать. — Смотри сюда, — Му Цин открыл глаза и свободной рукой указал на себя, второй продолжая держать чужое запястье. Издевается. Он точно издевается. Другого объяснения Фэн Синь найти не мог. С глупым, от уже сдающих нервов, выражением лица он упирался взглядом в Му Цина. — Совсем дурной что-ли? — Му Цин терял последние крупицы самообладания, — Не пялься на меня. Смотри в глаза. И скажи, что ты видишь. Фэн Синь недоумевал: что он видит? Да что в них можно увидеть? Они никогда ничего не выражали. Сколько бы раз он ни пытался заглянуть в них, он никогда не находил там эмоций. "Глаза – зеркало души". Он не раз слышал это выражение, но с Му Цином это не работало. Изящные глаза цвета обсидиана не отражали абсолютно никаких эмоций. Единственное отражение, которое можно в них было разглядеть – свое собственное, оно достаточно отчетливо выражалось в темных, как безлунная ночь, радужках. Свое отражение? Сердце Фэн Синя пропустило удар, а осознание обрушилось мгновенно, ускоряя пульс. Му Цин пообещал ему показать человека, ради которого пришел сюда. Потом усадил его перед собой, приказал смотреть в глаза и спросил, что он в них видит, хотя никаких эмоций он ими не выдавал. Что еще это могло значить? — Ты понял,— без тени вопросительной окраски в своей короткой фразе произнес Му Цин, отводя взгляд в сторону. В зрительном контакте больше нет нужды. До этого момента он все еще держал запястье Фэн Синя, поэтому ему не нужно было подтверждений, что истинный посыл дошел до получателя. Его выдавая реакция бешеного пульса, который несложно было различить, держа чужую руку в таком положении. Му Цин всегда называл Фэн Синя придурошным. Он никогда не считал его человеком, который отличается особым уровнем интеллекта, в том числе и эмоциональным. Казалось, что у него есть всего два эмоционально окрашенных выражений лица: глупая улыбка и радостно прищуренные, медового цвета глаза, когда тот обсуждал что-то или шутил на отвлеченные темы с Се Лянем; и искривленное гневом, в безудержном потоке ругательств, которые он без разбора выплевывал в сторону Му Цина, когда тот его чем-то злил. Он всегда так считал. До этого самого момента. Потому что сейчас Фэн Синь смотрел на него с видом, совершенно не поддающегося описанию. В этот момент Му Цин несколько раз подставил под сомнение давнее убеждение, что прямолинейность Фэн Синя дает возможность читать его как открытую книгу. Да, может все его мысли всегда находили свое место на страницах этой книги, которую тот сам для всех и открывал, однако Му Цин только сейчас осознал, что все эмоции и мысли человека, в данный момент сидящего напротив него, были написаны на неизвестном ему языке. И прямо сейчас ему захотелось научиться на нем читать. И не просто читать, а понимать искренний смысл и, самое главное, доверять тому, что написано. Мысли в голове Фэн Синя метались, но в то же время голова была будто совершенно опустошена. Все эмоциональные реакции из сознания перетекли в сердце, сейчас он не думал, а чувствовал. Единственное, чего так сильно хотелось, это заключить в свои объятия человека напротив, прижать его к себе и никогда не отпускать, греться о исходящее от него тепло, которое, хоть и не стало еще огромным и жгучим костром, но он чувствовал этот огонек. Совсем еще крохотный, но такой драгоценный и желанный язычок пламени чужих чувств, который Му Цин спустя столько времени наконец ему доверил. Фэн синь обещает себе, что будет хранить этот хрупкий огонечек так бережно, как хранил бы самое ценное во всем мире сокровище, но доверие этого человека стоило намного дороже любых мировых драгоценностей, исторических храмов и золотых божественных изваяний, о которых люди слагают легенды в детских книгах. — Цин-эр… — одними губами прошептал Фэн синь, все еще зачарованно глядя на Му Цина, будто обвороженный. Едва до ушей парня долетело это обращение, как они мгновенно заалели и приобрели оттенок закатного юго-восточного солнца, Му Цин вздрогнул, а сердце болезненно громко сокрушало его ударами о легкие. Чувства замутняли остатки привычного рассудка и здравого смысла, он дрожащей рукой потянулся к Фэн Синю, хотелось близости, прикосновений, но уверенности в своих действиях все еще не хватало. Он остановился в нескольких сантиметрах от чужого лица, чуть опуская руку и сжимая ткань его одежды, цепляясь за нее так, будто за последнюю надежду. Невозможно было научиться полностью доверять вот так быстро, и Фэн Синь это понимал. Он не собирался требовать от Му Цина инициативы, это все еще остается для того слишком сложным. Нужно немало времени, чтобы начать справляться со страхом, что тебя могут отвергнуть, что возьмут и безжалостно растопчут ту хрупкую и уязвимую сторону, которую ты с таким трудом открыл для кого-то, тем самым доверяя всего себя. Фэн Синь не собирается его торопить, ему было достаточно знать, что Му Цин хочет ему доверять, что он тоже желает этой душевной и физической близости, поэтому со всей осторожностью, будто прощупывая почву, он пододвинулся к Му Цину ближе и нежно захватил его обеими руками, заключая в объятия. Того все еще пробирала мелкая дрожь, и Фэн Синь был готов безоговорочно, хоть и нехотя, отстраниться, стоит человеку, который сейчас сидел так близко с ним, хоть самую малость сильнее напрячься телом, являя таким образом признак дискомфорта. Но он не сопротивлялся, ему лишь нужно было время, чтобы осознать, что он действительно находится в объятиях любимого человека, что он также любим в ответ. Что больше нет необходимости выстраивать стены вокруг себя и огораживать колючей проволокой. Фэн Синь и так уже смог, сам того не осознавая, обойти все ограждения и проникнуть в самое сердце, прямо как сейчас, ощутив, что Му Цин расслабился и положил голову ему на предплечье, медленно и аккуратно проникал рукой под его водолазку. Тело прошибло волной мурашек, а губы издали едва различимый тихий стон, сбито выдыхая горячий поток воздуха прямо в шею Фэн Синя, обжигая смуглую и, при данном положении дел, особо чувствительную кожу. Фэн Синь со всей ответственностью принимает это маленькое, но уже достаточно горячее, чтобы согревать чужую душу, пламечко, он готов нежно его сберечь и помочь разгореться сильнее, в том темпе, в котором Му Цину самому будет комфортно. У них есть в запасе целая вечность, чтобы научиться доверять. Нескончаемое количество предстоящих дней, чтобы любить друг друга.