Да, Ян Вермеер пишет тонкими слоями — никаких напрасных усилий. А эти маленькие точки, они не как у Сёра, хотя в них заключён весь свет, что может пожелать пуантилист, — сгущённый, парящий перед предметом, но не уничтожающий его… Вермеер — не солнечный, а скорее лунный художник, как Уччелло, и это хорошо. Эта чистейшая финальная стадия искусства, момент, когда оно становится реальнее действительности.
Аршил Горки, личный дневник
Иккинг тихо выругался, в последний момент поймав выскользнувшие из рук принадлежности, пока те не рассыпались по булыжной мостовой. Перехватив их посподручнее, он поспешно зашагал вперёд. Глаза выискивали величавую парижскую крепость, которую ему наказали посетить этим днём. «Там!». На крепостных двойных дверях была металлическая печать — такая же, что и у него на клочке бумаги в руке — в виде четырёх перекрещённых колец и протыкавшего их посередине кинжала. Ниже располагалась колотушка в виде медвежьей головы, которая, казалось, с недоверием глядела на него свысока. Иккинг взбежал по ступеням, перевёл дыхание и проверил, удачно ли ложатся на искусственную ногу полы длинной куртки. Затем трижды стукнул колотушкой и стал ждать. Сердце бешено стучало от впечатляющего бега с другого конца города. Дверь открыла упитанная служанка и кашлянула, когда он неуклюже поклонился. — И кто у нас здесь? — язвительно спросила она, скрестив руки под пышной грудью. — Я... эм-м... ученик мастера Плеваки Рыгучего, — привыкшему говорить по-французски Иккингу переходить на английский было не так просто. Этот акцент напоминал шотландский или ирландский, но точно не аристократии Лондона. — А, портретист, — сказал другой голос, и, подняв голову, Иккинг увидел женщину, которая, стало быть, и наняла его наставника. — Я ожидала самого мастера, но всё равно входите. Юноша неловко шаркал ногами позади них, стараясь скрыть протез. — Я — леди дома, Элинор Данброх. Проходите в салон, я позову свою старшую... Натуру для вашей работы. Моди, чаю с печеньем для бедняжки. Он словно вот-вот сознание потеряет. Иккинг ощутил разливающийся по шее жар и попытался изящно и незаметно вытереть пот со лба. Служанка брезгливо сморщила нос, будто учуяла запах с помойки, и засеменила в сторону кухни — по крайней мере, он так думал. Сглотнув, юноша стал воровато осматривать изящные изделия происхождения не английского и не французского, а, вероятно, шотландского. Особенно привлёк внимание один гобелен, и Иккинг подошёл ближе, изучая переплетение нитей. Эти занятные орнаменты Хайленда и соседних островов из завитков всегда навевали воспоминания о его скандинавском происхождении. Знал он, правда, немного — с книгами предков он знакомился давно, а дядя на истории был скуп, но всё известное не так уж сильно отличалось от виденного им сейчас. Могли ли некоторые из его предков, мародёрствуя и завоёвывая, осесть в этих удивительных зелёных просторах, среди людей, которых почти стёрли с лица земли, разослать свои идеи и искусство дальше, чем когда-либо достигали их корабли? Иккинг протянул руку, чтобы коснуться золотых нитей, на ощупь понять, что за материал… — Красиво, правда? Он издал испуганный возглас, словно его застали за чем-то крайне непотребным. — О, да! Видение в зелёном, подумал юноша. Цвет подчёркивал бирюзу глаз глубже, пожалуй, Эгейского моря, которое десять лет бороздил Одиссей. Она приближалась, открывая взору скрученные в замысловатые узлы волосы, которые жемчужины усеивали, как вылетающие из пламени искры. Вот что красиво, хотел воскликнуть Иккинг. Не то что вычурные и нелепо напудренные парики, которые многие носили ради моды. — Это мама сделала, — она подошла к нему мелкими шажками, сопровождаемыми негромким стуком каблуков. — По её словам, на это ушло лет шесть. — Ше-шесть лет, надо же, — часто заморгал Иккинг. — Это… впечатляет. — Да, — с не самой весёлой улыбкой сказала она. — Если описать мою мать одним словом, то это будет «решительная». С коротким смешком юноша снова посмотрел на вышитое изображение. — Это… это вы? Маленькое рыжеволосое создание смотрело на него в ответ с матерчатого трона почти обвинительно. — Да, — неженственно фыркнула она. — Хотя я была такой очень недолго. — Полагаю, д-да, — проклиная собственную неловкость, Иккинг в очередной раз поправил куртку. — Э-э, я!.. — Ах вот ты где, Мерида! — Элинор едва не влетела в комнату со вздохом, говорившим больше любых слов. — Почему тебя никогда не найти там, где ты должна быть? — Что сказать, мам? У меня талант, — она подмигнула юноше, и тот, по ощущением, воспламенился. — А вот и Моди с чаем. Присядьте, месье… — Хэддок, — подсказал он, несуразно бросив у ног сумку. — Иккинг Хэддок. — Иккинг? — женщина, выгнув бровь, раскрыла веер. — Хах, видите ли, Иккингом меня называют друзья. Шутка такая у нас в мастерской. Мать дала мне имя Хенрик. — М-м, — Элинор смерила его взглядом. — В северных странах это означает «правитель», если не ошибаюсь? — Да. У моей родни… Э-э, — юноша почувствовал, как скатывается за воротник капелька пота, и велел себе не ёрзать. — Северные корни. — Моряки? — Мам, — сидевшая ближе всех к огню Мерида со вздохом опустила чашку на блюдце. — Дай человеку отдышаться, он же сейчас в обморок свалится. — Пей чай, милая. Гневно ухнув, девушка повиновалась. — Значит, кровь викингов. Любопытно. И ваша семья поехала во Францию? — Отец с матерью сначала остановились в Англии, но мать… заболела после родов и вскоре умерла. Позже заболел и отец, и меня отдали в работный дом, но из Парижа приехал мой дядя Плевака и забрал с собой. Я попал к нему в подмастерья, когда был ещё маленьким. Ну, то есть ещё меньше, — сделал попытку пошутить Иккинг, но в помещении воцарился мрак печали. Мерида впилась в леди Данброх осуждающим взглядом и полушёпотом спросила: — Теперь довольна? — И сколько вам лет, юноша? — леди, очевидно, ещё не была довольна. — Осенью исполнится двадцать три. У меня… с собой есть рисунки, если желаете взглянуть на мои работы. — Желаю, — женщина, неспешно обмахиваясь веером, ждала, пока Иккинг, перерыв своё добро, достанет альбом. Она перебирала листы с изображениями женщины с грудным ребёнком в тени раскидистого дерева; двух друзей, прогуливающихся по ухоженному саду; артиста на улочке за Сеной. Расчётливость в её глазах заставила его снова тяжело сглотнуть. — Расслабься, парень, — Мерида протянула ему печенье. — Она лает, да не кусает. Мать с угрозой покосилась на неё, и она рассмеялась опасности в лицо. — Ну, — дразняще протянула девушка, — может и тяпнуть немножечко. — Мерида, — Элинор захлопнула альбом и вернула владельцу. — Что ж, месье Хэддок, вы… произвели должное впечатление. Черты опасливо сморщенного лица Иккинга разгладились. — Моей Мериде необходим портрет, если, разумеется, вам это под силу. — Да… Да-да, под силу, — он выпрямился. — Вполне под силу! Мерида спрятала смешок за бледно-зелёным веером в розовый цветочек, и его румянец стал на пару оттенков темнее. — У нас намечается… вечер определённого общества, если позволите, — продолжила леди. — Мерида всё ещё не замужем, поэтому нам бы хотелось выставить её портрет на встрече с семьями шотландского происхождения. Веселья на лице девушки мгновенно поубавилось, над глазами выступили напряжённые морщинки, и она полностью закрылась опахалом. За тонким шёлком нетрудно было разглядеть её угрюмый вид. — Я… эм-м… могу работать в сжатые сроки, если понадобится. — Месяц вас устроит? Немного поколебавшись, юноша кивнул: — Конечно. Если не требуется чересчур большой. — Нет, не думаю, что это необходимо. Разумеется, я доверюсь вашему мнению о том, что вам хорошо удастся в рамках намеченных сроков. — Эм-м, да, хорошо… — Итак! — Элинор встала, расправив обшитые кружевом пурпурные юбки. — Пойдёмте. Я покажу, где вы будете работать. Мерида не спешила следовать за ними, но всё же вместе со всеми прошла по винтовой лестнице в сверху донизу золочёную и сверкающую комнату. Это уже было больше похоже на стиль французов и совершенно не сочеталось со спартанским декором внизу. — Освещение здесь намного лучше, верно? — Эм-м, да, — кивнул Иккинг, раскладывая мольберт. — Хотите ли вы… видеть что-то конкретное? От незнания, к кому в данном случае обращаться, стало неудобно. С одной стороны, на портрете будет девушка — её образ и подобие он запечатлеет, воплотит в красках. С другой — истинной хозяйкой положения была её мать, которая не заплатит ему ни одной монеты, если разочаруется. — Ну, хотелось бы, чтобы она была… стильной, — леди игриво провела пальцами по локонам дочери, и было видно, что та изо всех сил сдерживается, чтобы не отстраниться. — Можем парик тебе надеть, да, дорогая? Её взгляд был горячее углей, острее булавок и страшнее пыток. — Как хочешь, мама. — И лучшее платье, — леди Данброх задумчиво цокнула языком. — Что-то… Современное! Новое! О чём все будут говорить — в хорошем смысле! Девушка закатила глаза, и Иккинг через силу кивнул, впитывая пожелания заказчицы. — Мерида — лучшая из нас, — женщина широко улыбнулась, хотя дочь опустила голову и помалкивала. — Это я и хочу показать. Её… величие. Юноша стал покрываться свежим потом. — Уверена, вы справитесь, — Элинор похлопала его по плечу. — Прошу, садитесь. Может, пока пару набросков карандашом, а когда вы немного определитесь, вернётесь к живописи? — Э-э… Да? — Мама, хватит на него давить! — прошипела Мерида. — Ты вгоняешь меня в краску! — Глупости! — леди выдвинула резной стул и усадила на него дочь, надавив на плечи. — Он профессионал! Я нисколько в нём не сомневаюсь! «Боже милостивый», — Иккинг едва не начал дышать учащённо. — «Во что ты меня впутал, Плевака?!».***
Ответ был предельно прост — в Ад. Элинор Данброх без конца стояла над душой, глубокомысленно мычала, цыкала или говорила на ухо советы. Ну а когда не занималась этим, то критиковала осанку дочери или требовала от неё наклонять голову то в одну, то в другую сторону, менять положение какой-либо части тела и улыбаться. — Могу я… эм-м… кое-что предложить? — в конце концов выпалил Иккинг, не в силах более сдерживаться. — Если не возражаете, я хотел бы работать с молодой леди… наедине. — Наедине?! — женщина в ужасе схватилась за сердце. — Но это просто!.. — Он профессионал, мам, — скучающим тоном отозвалась со своего места Мерида. — С доктором же ты меня наедине оставляешь, чем он хуже? Просто дай ему заниматься делом. — Я!.. Ну что ж, — леди вернула себе самообладание. — Думаю, ты права, милая. Но позвольте мне внести ясность! Я ожидаю… оправдания своих ожиданий! Она покинула комнату, и молодые люди синхронно выдохнули с облегчением и картинно провисли, точно только что сбросили с плеч неподъёмный груз, затем посмеялись друг над другом. — Она пришлёт Моди через десять минут, — пробурчала девушка, садясь ровнее. — Не думай, что мы свободны. — Ох, — сказал Иккинг себе под нос, судорожно стирая множество пересекающихся линий, которые успел провести. — Сейчас, по крайней мере, я могу дышать полной грудью. Мерида мягко улыбнулась: — Понимаю твои чувства, парень. Он покачал головой и склонился к рисунку. — Она всегда такая? Девушка весело фыркнула. Этот звук ему всё больше и больше нравился. — Хуже. С тобой она ещё сдерживалась, не хотела спугнуть. — Ну-у... — как-то не хотелось напрямую говорить, что он и так был прилично напуган. — Не переживай из-за этого, парень, — Мерида со вздохом отвела взгляд к окну. — Я тебя не виню. — Ч-что? — Собирай вещи и уходи. Я придумаю за тебя отговорку. Ты будешь четвёртым сбежавшим за этот месяц. — Вы… думаете, что я сбегу? — А разве нет? — Я, между прочим, потомок викингов, — Иккинг с усмешкой выглянул из-за мольберта. — Мы отличаемся… упрямством. Её брови изогнулись в приятном удивлении. — Так, давайте… Ага! — юноша подскочил и стал передвигать вещи ближе к свету. Оценивающе посмотрев на Мериду, он рванулся вперёд и, схватившись за подлокотники стула, несколько раз поменял положение. Когда Иккинг поднял голову, их лица были на расстоянии каких-то дюймов. В эти ясные и чистые глаза можно было уйти с головой и утонуть. — Лучше? — поддразнила она. На свету, покачиваясь, блеснула тяжёлая диковинная серьга в ухе. — Так... так, думаю, лучше, да, — Иккинг покраснел и вернулся на место. Устроившись, он вновь принялся изучать её и вдруг заметил взгляд, направленный на свою ногу. Любые объяснения, оправдания встали в горле комом. Не моргнув и глазом, Мерида снова посмотрела ему в лицо. Ничего невероятнее он — на худой конец, в этом году — не видел. — Как artiste, — повела плечами девушка, — какой ты хочешь меня видеть? — Э-э... открытой, настоящей. — Правда? — вскинула бровь она. — Как... — Иккинг ещё раз вскочил, уже не опасаясь чужой реакции. — Никакой искусственности. Вы не позируете, мы с вами просто... сидим. Вместе. — Пьём чай? — тихонько хмыкнула Мерида. — Разве искусственность — не суть искусства? Ты не воспроизводишь меня, ты пытаешься создать иллюзию моего облика. — Именно! — сквозь смех согласился юноша, бродя из стороны в сторону. — Очень точное описание... Это иллюзия, обман зрения. Я хочу запечатлеть вас. Моё полотно не сможет... ходить и говорить, как вы, но я хочу отобразить образ вашей мысли. Понимаете, о чём я? — Удивительно, но, кажется, да, — улыбнулась она. — Должна сказать, ты очень умён. — О вас могу сказать то же. Иккинг присел обратно ровно в тот момент, когда ворвалась Моди и чуть ли не швырнула поднос с чаем на столик. Испепелив юношу взглядом, она что-то рявкнула Мериде на гэльском и ушла так же быстро, как появилась. — Стоит ли спрашивать? — Иккинг продолжил зарисовывать, пытаясь как можно точнее повторить изгиб бровей и искривлённые в ухмылке губы смотрящей вслед служанке леди. — Просто сказала, что с художниками надо быть осторожнее, — с лукавством, на которое было любо глядеть, пояснила Мерида. — Очевидно, тебе нельзя доверять. — Отрадно слышать, — пробормотал он, неотрывно рисуя. — Хочешь, чтобы я замолчала? — Нет-нет, говорите, всё... всё в порядке, — Иккинг прочистил горло. — Не могли бы вы... посмотреть в окно? — Разумеется, — девушка тут же натянула маску неопределимого спокойствия, и он испустил разочарованный вздох. — Не годится? — Это... не вы. — Считаешь, что знаешь меня? — Вы слишком... живая, для вас это чересчур просто, — уточнил юноша и, открывая чистый лист, не заметил её пронизывающего взгляда. — Что думаете насчёт волос? — Волос? — растерянно переспросила Мерида. — Может... распустить их? — Тут очень много булавок, парень, так мы до ночи здесь просидим. — Ладно, — прыснул Иккинг. — А какой они длины, когда распущены? — М-м, — девушка чуть сменила положение. — Наверное, до бёдер. Если вытянуть кудри, получится намного длиннее, но... — Нет, всё отлично! Погодите секунду, — он бросился делать несчётное количество мелких зарисовок, играя с образом, глазами, длинными локонами. В одном варианте они рассыпались по плечам, в другом она пропускала их сквозь пальцы, в третьем приподнимала изящными руками, обнажая шею. Некоторые из них были слишком чувственными, личными для публичного портрета, но идея явно вырисовывалась. — Можете... — Иккинг выгнул шею, — склонить голову к свету? Вот так, идеально! Она тихо прыснула. — И чуть выше... Да, вот так. — А ты не мог бы... и их использовать? — Мерида легонько задела одну из серёжек. — Это мои любимые. — Конечно! Никогда не видел такого светлого металла. — Это жемчуг, — поправила девушка. — Хотя и неидеальный. — Да? — Иккинг слушал в пол-уха. — Видишь ли, моё имя с гэльского переводится как «жемчужина». Мамин идеал. Совершенство. То, что следует холить и лелеять, хранить в шкатулке и вынимать только для самых особенных гостей... — Я предпочитаю неидеальные, если честно, — ответил юноша спустя время. — Как вот такие? — Мерида снова улыбнулась. — Да, я тоже. В них больше... души. — Согласен, — он тоже улыбнулся. — Совершенство скучное. — Я думала, что к нему стремятся все художники. — Нет... Впрочем, да, некоторые из них. Классическая школа зациклена на пропорциях, цифрах и следовании идеалу. Но я считаю, что нужно нечто большее, нечто сознательное, чтобы разрушить совершенство. Нечто настоящее, не просто искусственность. Девушка сдерживала очередную улыбку. — Настоящее... Да. Иккинг открыл было рот, собираясь высказаться довольно дерзко, как появилась насупленная Элинор. — Боюсь, у моей дочери урок игры на фортепиано, юноша, — строго отчеканила она. — Надеюсь, времени вам хватило. — Э-э, да, да, более чем, — сложить свои вещи Иккингу удалось не сразу. Элинор с неподдельным интересом рассматривала его ногу, и он быстро накрыл её непомерно длинной курткой. — Можете получить четверть оплаты. Вторую четверть — когда начнёте писать, а оставшееся — когда полотно будет представлено на балу. Вас устраивает? — Конечно, миледи. — Хорошо, — они прошли в главный салон с украшенными резьбой в виде медведей поверхностями. Женщина протянула ему ещё свёрток. — Мясные пирожки и лепёшки с кухни. Мерида посмотрела на неё с выражением, близким к гордости: — Очень мило с твоей стороны, мама. — Юноша слишком худ, — ядовито заметила Элинор, задрав нос. — Не можем же мы позволить ему без сил валиться с ног во время работы! Мерида с улыбкой возвела очи горе. — Конечно. Буду ждать новой встречи, господин Иккинг. — На следующей неделе в то же время. И к этому моменту я надеюсь увидеть какой-то прогресс! Иккинга выпроводили, захлопнув дверь, и он снова оказался на шумных улицах элитного Парижа. Всю дорогу образ девушки не желал выходить их головы.***
На следующей неделе художник явился совсем чуть-чуть раньше, чтобы не показаться слишком нетерпеливым. Он был крайне заинтригован и долгое время просидел за изображениями Мериды, выбрав пару эскизов, которые должны были прийтись ей по душе. Для себя Иккинг решил, что мнение Элинор было важным, но не важнее мнения Мериды. Её он хотел впечатлить в первую очередь и репетировал напротив зеркала несколько речей, которые бы убедили старшую Данброх дать младшей выбрать свой будущий портрет самой. Прогонят его за это или нет, но он намеревался подчеркнуть настоящую её, а не то, что силилась вылепить мать. Юноша стоял в холле, опустив голову, и ждал каких-то указаний. Да, он пришёл раньше, но не настолько: что-то явно пошло не так. — Мерида! Ты не можешь!.. Ох, посмотри на себя! Ты не можешь выйти в таком виде! — Он же художник, мама, он должен знать человека, которого пишет! — Я запрещаю! — Боюсь, я и так уже задержалась! Иккинг чуть сместился, чтобы выглянуть на лестницу, и увидел появившуюся Мериду в изысканном наряде для верховой езды тёмно-сапфирового цвета и шляпе в тон с огромным страусиным пером, которое колыхалось от движений. — Мерида! Леди Данброх с побагровевшим от ярости лицом выскочила следом. Заметив юношу, она вмиг стала спокойной и собранной — не считая того, что схватила Мериду за руку. — Прошу простить нас, но, как видите, моя дочь не одета соответсвующим образом!.. — Пойдёмте, господин Иккинг, — девушка вырвалась и воззрилась на мать с вызовом, мол, хочешь скандала при посторонних? — Мы уже отстаём из-за моего опоздания. Начнём так. — Мы не закончили, юная леди, — прошипела Элинор, думая, что Иккинг не слышит. Закатив глаза у неё за спиной, Мерида резво поднялась в ту же комнату, что и в первый раз. Она плюхнулась на передвинутый к огню стул и победно улыбнулась. — Прости за недоразумения, — этот её особенный смешок заставил улыбнуться в ответ. — Я подумала о том, что ты говорил. Про волосы. Девушка отцепила шляпу, и локоны рассыпались совершенно свободно, беспрепятственно, дикие и необузданные, как огонь в камине. — Ух ты… — Иккинг тут же покраснел от собственных слов и начал запинаться. — Э-э… эм-м… прекрасно! Я думаю… вам идёт. — Правда? — она обнажила немного великоватые передние зубы. — Я тоже так думаю! — У меня!.. — юноша по ощущениям светился изнутри. — У меня есть кое-какие мысли. Хочу узнать ваше мнение. — Моё? — захлопала глазами Мерида. — Парень, тебе моя мама платит… — Меня это не волнует, — выпалил он, стараясь не растерять храбрости. — Послушайте, вы — предмет живописи. Вы… муза, поэтому я хочу осчастливить вас. Я хочу, чтобы вам понравилось, чтобы вы смотрели на него и помнили, кто вы и что для вас важно. Чтобы через двадцать, тридцать лет вы смотрели на него и по-прежнему были влюблены в него, в себя. Приоткрывшая рот девушка счастливо улыбнулась: — Ну хорошо! Покажи мне! Раскрыв альбом, Иккинг стал листать плоды своего воображения один за другим. Мерида, промычав, засмотрелась, потом выхватила вещь у него из рук и начала перелистывать сама, медленно расхаживая из стороны в сторону. Сердце у него от нервов билось где-то в горле. — Что-то приглянулось? — сдался он наконец. — Мне… все нравятся, — призналась леди. — Никогда не видела себя такой… Никогда не думала, что могу быть такой. — Вы — прекрасный предмет, — бездумно защебетал Иккинг. — Вы энергичная, яркая и интересная на вид. — Интересная? — фыркнула она. — Разве это не вежливая форма слова «уродливая»? — Ч-что? Нет! Нет-нет. У вас очень лестные черты и цвета. У вас… холодный оттенок кожи, но волосы — тёплого цвета, подчёркнутые отливами красного, оранжевого и даже медного. Ваши глаза не просто голубые, а скорее бирюзовые, как океан! У вас круглое и живое лицо, оно… оно светится и так очевидно меняется при каждой пришедшей в голову мысли! У вас облик утончённой леди, но внутри я вижу… воина, который требует признания! К тому времени, как он закончил, оба густо покраснели. Девушка снова смотрела на него этим пронизывающим взглядом. Спустя миг она вернула ему рисунки: — Выбирай ты. — Но!.. — Ты видишь больше, чем когда-либо смогу я. То, что ты выберешь, будет… настоящим. Иккинг посмотрел на свои руки, затем на её улыбающееся лицо, поцелованное светом из окна и раскрасневшееся после езды. Её волосы рассыпались по спине, как огненные всполохи, и у него руки зачесались изобразить на холсте такую свободу. — Как угодно, — кивнул. — Я выберу. — Я нисколько в вас не сомневаюсь, — передразнила мать Мерида и села на место, позволяя работать. Иккинг пообещал себе не сплоховать.***
Когда юноша пришёл в следующий раз, Элинор, похоже, взяла дело в свои руки. На Мериде было до смешного пышное розовое платье с лиловым отливом, который бы совершенно не подошёл волосам, не будь они спрятаны под париком цвета белил, прибавлявший девушке почти фут роста. Его утыкали жемчугом и цветами из розового шёлка, а на верхушке покоилась искусственная розовая бабочка, которая будто присела попить нектара. Лицо напудрено и нарумянено, губы накрашены ягодным тоном, веки и брови подведены тёмным кайалом, а на верхней части щеки наклеена мушка из чёрной тафты. Знак страсти, даже безумия, порой и убийства. Но под всем этим слоем фальши всё ещё была Мерида. — Э-э… День добрый, — Иккинг поклонился, краем глаза заметив появление леди Данброх, нарядившуюся в изумрудно-зелёное платье такого же покроя. — А, юный господин Хэддок, — нараспев произнесла женщина, отточенным движением раскрыв веер. — Как приятно снова вас видеть. Умоляю, расскажите, как идут дела. — Очень хорошо, — честно ответил он. — Леди Мерида — превосходная натурщица. Я учёл и ваши, и её желания. — Неужели? — Элинор выгнула брови. — Не знала, что у моей дочери есть пожелания относительно образа. Веер Мериды рассёк воздух, как крылья гигантского разъярённого мотылька. — Я!.. — Ей бы хотелось, чтобы её изобразили такой, какая она взаправду, — перебил Иккинг, проигнорировав чужой гневный взор. — Хм, правда в искусстве? Ха! — Элинор резко закрыла веер. — Я очень сомневаюсь, что само Её Величество выглядит так, как на портретах, месье. — Не могу сказать, никогда её не писал. Мерида прыснула, и мать тут же недовольно на неё покосилась. — Занимайтесь делом, юноша, — вздохнула она, направляясь в салон. — Моди навестит вас! — Да ладно! — тихонько засмеялась Мерида, пока они поднимались по лестнице в нужную комнату. — Мама немного перебрала с хересом во время бильярда. — Вы играли в таком виде? — вскинул бровь Иккинг, привычно раскладывая мольберт. В процессе он едва не поскользнулся на протезе и бросился прикрывать его. — Какие от этого преимущества? — Больше, чем ты думаешь! — заметила что-то девушка или нет, он так и не понял. — Я в этом хороша. Я выиграла три раза подряд, потом мама разбушевалась и велела поддаться графине де Корона. — Надо же!.. Не представляю, кто это, — хохотнул юноша. — Слишком роскошно для моей нищенской крови. — Или скучно. Уверена, в твоей жизни происходят вещи поинтереснее чаепитий в парке и вяленьких игр в подстриженных садиках. — Ну, — Иккинг открыл ящик с красками и принялся смешивать. Для такого холодного оттенка кожи могло и не хватить голубого. — Всё зависит от того, что считать интересным. — По мне, всё интереснее этого, — Мерида вздохнула, и он с приоткрытым ртом уставился на опечаленное лицо — полная противоположность тому, что он зарисовывал. — Наверное, ни одна живая душа не знает настоящую меня. Только… это, — она всколыхнула юбки, заставив его залиться румянцем от вида обтянутых чулками лодыжек и миниатюрных остроносых туфель. — У всех свои… грани, — возразил юноша, откашлявшись. — То, что никто не знает вас целиком, не значит, что этого никогда не произойдёт. — Но я разрываюсь, Иккинг. Я не такая, какой показываюсь остальным, не это. Это… роль, которую я вынуждена играть, и Боже, как же я её ненавижу! — Я думаю… — Иккинг нервно облизнул губы, стараясь не выходить за рамки. — Частицы вас есть даже в этом. Вы действительно утончённая, привлекательная и изящная, вы показываете свою страсть и силу. Даже в таком наряде вы всё равно остаётесь собой. Леди замигала влажными глазами. — Ты, пожалуй, единственный на свете это видишь, Иккинг. — Я горжусь тем, что вижу, — успокаивающе продолжил он. — И другие тоже увидят, как только выпадет шанс. Я помогу им увидеть. — Я верю в тебя, — вздохнула она. — Но сейчас… Иккинг перестал смешивать, позволяя ей собраться с мыслями в тишине. — Сейчас… не знаю, хочу ли этого. — О чём вы? — Если кого-то… Если меня заставят выйти замуж, это будет не по любви, одна неприязнь к мужу и семье, — прошептала Мерида. — Просто… я не готова. И, возможно, никогда не буду готова. И боюсь. — Ну, наверное, все боятся перед… женитьбой, — Иккинг почесал затылок. — Это значимое событие… — Ты женат? — Я? Нет, нет, никто не горит желанием брать в мужья осиротевшего художника, — рассмеялся он. Девушка лишь нахмурилась, потом встала и заходила туда-сюда. — Но в этом ведь всё и дело, не так ли? Ты… умён, способен, ловок! Ты смотришь, ты видишь с таким стремлением и любопытством. Но видят ли тебя когда-нибудь? Юноша молча смотрел на её строгое лицо, ясное, как луна, и разрисованное, словно у куклы. — Никому и не нужно, — со смущённым смешком дал ответ он. — Я всего лишь… я. — Вот видишь? — гнев в ней, должно быть, достиг точки кипения. — Мы — не те, кто мы есть. Мы лишь… положения, места, которые необходимо заполнять под давлением, менять! Я не хочу себе в мужья какого-то бесхарактерного парня с пустым взглядом только за выполнение роли! Я хочу кого-то, кто… дополняет меня как личность, как живое существо. Я хочу, чтобы меня возбуждали!.. К щекам Иккинга невольно прилила краска. — Я хочу кого-то, с кем разделю свою жизнь, а не того, с кем мы будем просто фигурами на шахматной доске, которые передвигают к неведомой цели, — Мерида вздохнула ещё раз. Парик немного съехал набок. — Быть может… Быть может, мужчины, которых вы встретите, чувствуют то же самое, — сказал он, проглотив анонимное чувство. — Может, их положение для них словно плен, может, они потянутся к вам, будут расти вместе с вами. Кто знает. — Я знала их с тех пор, как они под ногами у отцов ползали. И они… Такое о своих женихах утончённой леди говорить не следует. — Я не раз бывал в обществе моряков, навряд ли вы меня смутите, — самоотверженно предложил Иккинг. — Да? — она оживлённо повернулась, став похожей на тонкий механизм с музыкой и вращающейся фарфоровой фигуркой. — Кстати о море! Вот это точно было бы заманчивое приключение. — Я слышал больше сотни морских сказок. — Правда? — ахнула Мерида, и юношу поразило её выражение лица, её внезапное и искреннее удовольствие. — А можешь… пересказать какие-нибудь? — Э-э… да, — он давно научился работать и говорить одновременно. — Один капитан рассказывал, что за гаванью, за горизонтом слышны сирены. Они держатся у скалистых берегов и… Леди подалась вперёд с открытым любопытством и жаждой к неизведанному. Он просто обожал это её лицо. Он был убеждён, что мог бы написать её хоть тысячу раз и даже близко бы не запечатлел все её частички. Но он бы солгал себе, если бы осмелился подумать, что не хочет попытаться.***
Перед последним своим визитом Иккинг мешкал, не выдерживая мысли о том, что столь богатый опыт подходит к концу. «Будут ещё музы, мальчик мой!», — утешал его Плевака. — «Выше нос!». И всё же думать об этом было тяжелее, чем хотелось бы. За входной дверью юноша услышал, как что-то разбивается, и, перехватив принадлежности, постучал медвежьей колотушкой. Ожидал он увидеть служанку или, может, Мериду, или старшую женщину. Но никак не мужчину в костюме с клетчатым узором бирюзового, чёрного и красного цветов с медведя размером, заполнившего собой весь проём. — Э-э!.. — Ты кто такой? — великан смерил его подозрительно поблёскивающими голубыми глазами. Очередной звук чего-то разбитого заставил вздрогнуть обоих. За спиной мужчины раздался крик неподдельного бешенства. — Я!.. — Ты зверь! — Подмёныш! — Ненавижу! — Портретист, — закончил Иккинг. — Для встречи на... балу, господин. — Погоди-ка, — гаркнул незнакомец, захлопывая дверь. Тут же послышались ворчания и крики, заглушившие оба женских голоса. Когда дверь снова открылась, Иккинг поёжился от суровости на чужом челе. — Прошу прощения. Пожалуйста, входи. На полу валялось несколько осколков фарфора, а на узорчатом ковре в салоне безвинно лежал обнажённый меч. Напряжение было ощутимым, ошеломляющая тишина — сковывающей и неловкой. — Для меня... эм-м... честь встретиться с лордом дома, — Иккинг уважительно согнулся в низком поклоне и взглядом зацепился за ногу человека. Искусственная, вырезанная из куска дерева — чем-то похожая на его протез, но более тонкой работы. — Моя дочь в восторге от твоего мастерства, а жена — от профессионализма. Надеюсь, сегодня ты сумеешь их сохранить, — лорд подчёркнуто не смотрел на беспорядок, и юноша не без труда делал то же самое. — Н-непременно. Он был наслышан о живописцах, которым за счастье часами проклинать заказчиков в кабаках и прочих злачных местах — их требования, предложения, даже гардероб и манеры. — Хорошо, — мужчина выдохнул через нос, поглядев на протез. — Вижу, не такие мы и разные. — Нет, — слабо улыбнулся Иккинг. — Совсем нет. — Но ты свою прячешь. — Я... да, — его куртка была куда длиннее предписанной моды, в то время как лорд Данброх даже от чулок отказался, дабы демонстрировать отполированную до блеска деревяшку. — Боюсь, моя не такая искусная. — Неужто? — он опустился на резной стул. — Или ты просто утомился от постоянных вопросов и взглядов? — Ну... — у знатных особ не было принято выражаться так прямолинейно, но Иккингу сразу стало ясно, что эта семья и не такая, как принято. — Да, конечно. Неприятные воспоминания, потеря... до сих пор сказывается. — Понимаю, — с кивком отозвался лорд. — Но это доказывает, что мы живём, выжили, когда некоторым такой роскоши не выпало. — Не могу не согласиться, — пробормотал Иккинг. — Но иногда... хочется, чтобы было наоборот... — Эх, да. Больно стольких терять, когда жизнь так коротка. Наш дом захватили и уничтожили, моё будущее растворилось на глазах. Думал, никогда не оправлюсь. И всё же... жизнь продолжается. Другого выбора нет. — Но случившееся создаёт нас, его нельзя забывать. — Нет, я не верю, что кто-то в силах забыть дурное. Но это не решит за нас, что мы можем, а чего нет. Иккинг кивнул, видя в лице лорда много общего с Меридой. — Разумеется. Я пишу не поэтому. Наверное, лишись я обеих рук, ртом бы это делал! Мужчина прыснул в чашку, казавшуюсю в широченной ладони совсем крошечной. — Тогда можно было бы продавать самолично намалёванные билеты на представления! Смех Иккинга резко оборвался, когда появилась Мерида с мокрым лицом цвета волос. — Мастер Иккинг, — она присела в лёгком реверансе, придерживая подол простого бирюзового платья. — Отец. — А, девочка, — лорд протянул дочери свободную руку, и она приняла её, заметно сглотнув. Вскоре её плечи поникли в поражении, и она повернулась к Иккингу. — Пойдёмте. Давайте… закончим с этим, да? — Постой, дорогая, — мужчина тяжело поднялся на ноги. — Мастер Иккинг, мне понравилось ваше общество, хоть оно было и недолгим. Я хотел бы пригласить вас на вечер в следующую пятницу. Мерида нахмурила брови, но ничего не сказала. — М-меня? — Точно. И приведите своего учителя, этого Плеваку, — лорд сложил руки за спиной. — Уверен, вы найдёте что-нибудь подходящее. И покороче, хм? — он многозначительно посмотрел на полы куртки, и, поцеловав дочь в висок, ушёл в дальнюю часть поместья. Мерида стала медленно подниматься по лестнице во французскую комнату, в которой всё и началось, но Иккинг остановил её на полпути. — У вас есть... сад? Или внутренний дворик, в котором можно работать? Свет сегодня... — он цыкнул. — Так ничего не выйдет. — Ты?.. — она прикусила щёку изнутри и громко зашагала назад. Юноша поспешно сгрёб всё в охапку и пошёл за ней через кипящую жизнью кухню мимо суетливой Моди в уединённое место, которое, без сомнений, не предназначалось посторонним. Стол из кованого железа, увенчанный плиткой из тёмного гранита, по обе стороны — два деревянных стула. Располагалось всё это в тени раскидистого дерева, а свободное место украшали несколько грядок с цветущими овощами и горшечными растениями, благоухающими в воздухе. Мерида подставила лицо солнцу, точно редкий цветок, молящий о дожде и свете после долгого времени в тени. — Легче? — спросил Иккинг, устроившись. — Вы кажетесь немного... подавленой. Девушка фыркнула: — Лишнее болтаете, месье. Он поморщился, чувствуя себя обезоруженным. — Хотя... полагаю, что если кто и может видеть меня настоящей, так это ты. Может, напишешь меня в слезах, — она всхлипнула, и Иккингу стало тяжело дышать. — Пусть знают, как мне нравится, что меня продают. — Что вы говорите? Он считал, что на званых вечерах люди всего только знакомятся и беседуют, но она выставляла всё так, будто здесь кроется нечто более мрачное. Да, в конечном счёте свадьба состоится, но по её выбору и спустя время, которое понадобится для принятия. И которое ему понадобится, чтобы отойти от её потери, её отсутствия везде, помимо альбомов и зарисовок перед сном. — Всё это... просто показуха, Иккинг, — одинокая слеза скатилась по её щеке. — Всё фальшиво. — Что... что мне сделать? — юноша встал с места. — Скажите. Я... Я сделаю что угодно. — Тут ничего нельзя сделать, — Мерида, перестав сдерживаться, разрыдалась, и Иккинг в панике зашарил по карманам. Наконец он нашёл платочек, правда, к его огромной досаде, в пятнах от краски. Она всё равно взяла его, оставив у себя на щеке зелёную полоску. — Моя ма-мама сказала, что в тот вечер я должна буду выбрать себе жениха. А если не-не-не выберу, то она са!.. Она сама всё решит! И мы должны будем о-объявить это! Опустившись на колени, он взял её трясущиеся руки в свои — удивительно тёплые и отчего-то мозолистые. — Всё будет хорошо, — произнёс. — Даю вам слово. Леди покачала головой, и любимые жемчужные серёжки затряслись вместе с ней. — Я не хочу замуж, — она сжала его руки в ответ, несмотря на всю неприемлемость. — Но ещё больше не хочу, чтобы меня принуждали! — Вы можете поговорить с матерью, уверен, она не настолько равнодушна к вашим чувствам. Должно быть какое-то решение, можно добиться понимания. — Нет, — по красной от прилива крови щеке стекла ещё одна слеза, и Иккинг, не в силах совладать с собой, стёр её большим пальцем. — Маме известны лишь собственные желания, а не то, что чувствую или хочу я. У меня нет выхода... То, что ты застал, было попыткой достигнуть какого-то согласия. — Я... Я очень сожалею, Мерида, — он давил боль разбитого сердца, головой понимая, что она вовсе не его, чтобы по ней горевать. — Если бы было хоть что-то, что я мог сделать, я бы сделал. — Закончи эту проклятую картину, — Мерида оттолкнула его, и Иккинг выпрямился, сделав пару шагов назад. — Просто... покончим с этим. — Хочешь, чтобы я закончил? — И никогда не возвращался? Девушка проглотила слова, которые на самом деле хотела произнести: — Я... Иккинг, — помотала головой, возвращая лицу непробиваемую сталь. — Мастер Иккинг, мы себе не принадлежим. Мы — инструменты в руках наших семей, наставников, богачей, звенящих набитыми монетами кошельками. Наши жизни распланированы с рождения, ожидания от нас плащом покрывают плечи. Как я могу быть эгоисткой?.. — Я не такой, — горячо поспорил он, зная, точно зная, что и она что-то к нему чувствует. — Я не цепной пёс и не стану ждать похвалы или большой награды, пусть даже придётся во всём себе отказывать. Я переживу, если лягу спать на голодный желудок или жёсткую постель. Но жить без любви, страсти, ничем не любоваться? Нет, с таким я не согласен. Я скорее брошу вызов судьбе и буду мечтать, творить и существовать в полной мере. В моих глазах ты непобедима, Мерида. Ничего не боишься, как валькирия на крылатом коне. Если бы я мог, изобразил бы тебя на поле боя во всеоружии, со сверкающим копьём Афины. Но я хотел увидеть тебя, какой увидел и вижу сейчас! Её влажная розовая губа задрожала. — И... думаешь, ты смог бы заставить их увидеть меня такой, какой сам видишь? Иккинг присел обратно на стул. — Не узнаем, пока не попробуем. Всё оставшееся до окончания время они молчали, и когда она провожала его к двери, угнетение съедало её живьём. — Буду с нетерпением ждать встречи с тобой — и портретом — на балу, — Мерида попробовала улыбнуться, но вышло кривовато. — Постараюсь не разочаровать, — неубедительно ответил Иккинг, и, закатив глаза на собственную ничтожность, заметил гобелен в конце коридора. Меч успели спрятать, но последствия ссоры так просто было не убрать: между матерью и дочерью появился разделяющий их порез. — До свидания, господин Иккинг, — девушка сделала реверанс. Он пятился до самого выхода, не отрывая глаз от испорченного творения. Всю дорогу до дома его преследовали цвета: огонь волос, сливавшийся с окраской ярости, голубизна глаз и слёз, бирюза клана и предательства.***
Плевака, ухнув, в очередной раз стряхнул с одежды невидимую грязь. — Ты уверен?.. — Да. Ни перчаток, ни длинных курток. Никаких секретов. Для притворства есть и время, и место, а есть для того, чтобы признать, что мы — всего только мы. — И это последнее? — Да, — Иккинг расправил чёрную, как у учителя, куртку. — Мы неплохо смотримся. — Мы отлично смотримся! — Плевака улыбнулся в подстриженные усы. — Хотя твоя картина затмит всё. — Это нам и нужно. — Разве? — Да, — пропыхтел он. — Просмотрел я твой альбом, сынок, — мужчина похлопал его по плечу целой рукой. — Вдохновила так вдохновила, скажу тебе. Тяжело отпускать тех, кто так сильно зацепил, но не невозможно. — Я... я знаю, — прочистил горло юноша. — Хочу её тысячу раз написать. — Эх, да, — Плевака со вздохом посмотрел на накрытые полотна, созданные лично для себя. — Знаю таких. — Не будем... углубляться, — ученик сцепил ладони в замок, успокаивая колотящееся сердце. — Просто знай, если начну хандрить... — Это тоска по ней, — снова вздохнул мастер. — Поболит, но в конце концов пройдёт. Иккинг, совсем чуть-чуть приободрившись, кивнул: — Знаю. Это всегда так? — Как? — Плевака бережно поднял накрытую картину, и они вместе вышли к вызванной карете. — Скажем... Ты видел с ними совместную жизнь? — А, ну... Представлял я себя с ними точно, но так далеко не заходил... — А я видел каждый миг жизни с ней, — тихо признался Иккинг, глядя на проплывающий за окном городской пейзаж. — Я могу по памяти написать наших детей, наш дом у океана, её лицо под луной... — Иккинг, сынок, — опасливо сглотнул Плевака. — Ты же понимаешь, что... что она не?.. — Прекрасно понимаю, — ответил он окну, чувствуя ком в горле. — Более чем. Я не её поля ягода, у меня нет ни семьи, ни состояния. Я ничего не стоящий одноногий!.. Голову тут же стукнула чужая деревянная рука. — Замолчи сейчас же! — Ай! — Ты стоишь целого света, Иккинг, и стоишь этой принцессы. Но ей не позволено принимать решения так, как нам. Мы сами себе хозяева, у нас нет титулов, земель. Но для этого люда мы всегда будем чужими, понимаешь? Однако это не делает тебя менее значимым. Твоя нога, история, положение... Всё это кусочки единого целого, которым я очень горжусь. И я не сомневаюсь, что когда она увидит, что ты сделал, какой её видишь, то будет очарована. Но ей нельзя быть с тобой. — Я знаю, — грудь сжималась, болела, разрывалась. Иккинг открыл окно, чтобы ветер осушил собравшиеся в глазах слёзы, и стал слушать стук копыт по мостовой. — Порой любви не суждено расцвести, но шипы всё равно колются. — Я всегда буду хранить её образ, — обратился юноша к звёздам. — Я могу похвастаться тем, что являюсь единственной живой душой, которая видела её истинную сущность. — Ты так думаешь? — негромко хохотнул дядя. — Мне знакомо это чувство. Оба молчали, пока карета не свернула к гудящему, как пчелиный улей, поместью Данброх. Из каждого окна лились свет и музыка, из некоторых выглядывали парики вельмож, словно птицы; веера раскрывались и закрывались в синхронном танце. Художники поднялись по ступеням, и младший, суетливо поправив куртку и не обращая внимания на выпученные глаза спутника, постучался. Моди презрительно кашлянула, но позволила им пройти сквозь разноцветную толпу, как воронам сквозь редчайшие виды попугаев и туканов. Люди поворачивали к ним до ужаса отбеленные лица и пристально рассматривали внешний вид. От таких «доброжелательных» взоров Иккинг чуть было не врезался в лорда Данброха. — А, портретист — нет, я должен сказать portraitists! — он грубо пожал руку Плеваки. — Ваш протеже — очень, очень славный малый. Идёмте со мной, я обязан представить вас друзьям, которые остро нуждаются в полотнах. — Всегда рад предоставить наши услуги, я в вашем распоряжении, добрый господин. Дядю увели, и Иккинг остался с портретом наедине, беспомощно озираясь по сторонам. — Мастер Иккинг, — послышался знакомый чрезмерно серьёзный тон. Обернувшись, юноша наткнулся на разукрашенный лик леди Элинор и поклонился. — Это он? — О, да. Могу я где-то его разместить? — Идите за мной, — женщина отвела его к центральному столу с уже приготовленной подставкой. — Боюсь, Мерида ещё не появилась. Вам придётся подождать, когда я пригоню её. Испустив тяжёлый вздох, она растворилась в толпе шёлка, кружев и рюшек, прежде чем Иккинг успел предложить хоть какое-то участие — хотя что сказать, он не имел ни малейшего представления. Так что он развлекался тем, что ходил кругами, кусал ногти и пил лучшее за всю свою жизнь вино, время от времени неловко задевая дворян локтями. — ...покрою себя вайдой и надену килт, — жеманно протянул темноволосый молодой человек. — С Меридой под руку. — Кто сказал, что она выберет тебя? — осведомился недалёкого на вид ума паренёк. — А ты считаешь, она тебя захочет, Шони? Или Йена, который только по-гэльски говорит? — Могу и по-французски немного! — раздражённо, хотя и очень тихо и быстро отозвался последний. — Просто... трудно улавливать, вот. Иккинг чувствовал, как течёт между лопатками капля пота. — Так значит... вы все — женихи леди Мериды? — Именно, — провозгласил темноволосый, напоминавший эгоцентричного ворона. — Я — Логан Макинтош, сын и наследник лорда Макинтоша. Это Шони Дингваль и Йен Макгаффин. К вашим услугам. — О, да, ясно, — промямлил Иккинг, затем осознал, что ждут, когда и он представится как положено. Учитывая, что о роде его деятельности уже было известно, сам он не считал это необходимым. — Эм-м... Иккинг Хэддок Третий, приятно по... то есть к вашим услугам. — Так вы писали Мериду? — всё так же сдержанно спросил Йен. — Красивая она? Мы её уже давно не видели... — Если хоть сколько-то похожа на мать, то богиня, — томно произнёс Логан, и Шони закатил глаза — или они у него жили собственной жизнью и в принципе закатывались сами по себе; Иккинг не мог сказать наверняка по этому отсутствующему взгляду и несоразмерно длинной шее. — Признаться, она больше пошла в отца, — юноша пригубил вино, но оно мало помогло пересохшему горлу. — Весёлая, дерзкая и с волей, которая могла бы сравниться с... драконом. — Драконом, говорите? — как индюк надулся Логан и ткнул его костлявым локтем. — Которого и сразить не жалко? — Не... не пойму, на что вы намекаете, — слабо тряхнул плечами Иккинг. — Она!.. — Великолепна, — промычал Йен, глядя куда-то в сторону. — Да, — просто согласился он. — Она и красивая, и сильная, на неё можно смотреть часами!.. — И это всё? На меня можно просто смотреть? Я полагала, что вы разглядели во мне нечто большее, мастер Иккинг. За спиной стояла Мерида в изысканном тёмно-зелёном платье с изобилием белоснежных кружев и бантов. Волосы — яркие, как кровь, рубины и лучшая киноварная краска — были собраны на макушке и усыпаны жемчужинами неправильной формы и разного размера. Некоторые были пресноводными, другие, вероятно, из Средиземноморья. В ушах висели те самые серьги, которые он добавил в свою картину, как и обещал при первой встрече. — Мерида, — от неожиданности выпалил Иккинг и сразу исправился, поклонившись. — Миледи, вы выглядите... потрясающе. — Что вы говорите, — девушка раскрыла бледный веер перед носом. — А? — язык начал предательски заплетаться, и он выпил ещё вина, чтобы выиграть время. К несчастью, это послужило для остальных сигналом. Логан приблизился к леди порхающей птичкой и поднёс её руку к губам. — Мерида! Сколько времени прошло... Ты меня, наверное, уже не помнишь! — Как я могла забыть, Логан? — отшутилась она, почти не скрывая яда. — Но всё-таки изменился я немного, хм? — по-женски прихорошился он. — Да всё тот же. — Думаешь? Всё так же хорош? — Всё так же ты, — Мерида развернулась к Иккингу. — Я рада, что вы пришли. — Я тоже рад. Надо будет поблагодарить вашего отца при случае. — Уверена, ему это понравится, — она выгнула затемнённую бровь. — Как и то, что вы явились самим собой, без artifice. Юноша, вместо того, чтобы спрятать ногу, выставил её вперёд. — То же самое могу отметить и у вас. Девушка ухмыльнулась: — Где же эта картина, за которую моя мать заплатила такие большие деньги? — Ожидает, — Иккинг указал на стол. — Должен сказать... это лучшая моя работа. — Даже так? — Мерида кокетливо хихикнула в веер. Претенденты дружно направили на художника недобрые взгляды. Он, однако, смотрел лишь на неё. — Совершенно верно. И лучше мне уже никогда ничего не написать. Леди замигала, улыбка с её лица почти сошла. — Вы... вы?.. — Вы слишком далеко зашли, месье, — бросил Логан, растеряв былой шарм, и подошёл ближе к Мериде. — Неужели? — при одном взгляде на эти ясные глаза, казавшиеся сейчас зелёными на фоне изумрудного цвета платья, он чувствовал себя без предела наглым и дерзким. — А по-моему, я ещё только начал. — Ты беспородный!.. — ...мастер Иккинг! — воскликнула оказавшаяся рядом Элинор. — А, и моя блудная дочь... со всеми лордиками! По тому, как леди Данброх опасно покачнулась возле дочери, которой пришлось её придерживать, — не считая прочего — было видно, что она уже изрядно насладилась вином. — Мам, — обеспокоенно сказала Мерида. — С тобой всё в порядке? — В порядке, в порядке, — отмахнулась она. — Скорее, мы должны увидеть полотно. Сколько недель я ждала и как терпеливо! Да-да, вы должны его обнародовать, мальчик мой! Его подтолкнули вперёд. Свежий пот холодил шею, в горле скопился страх. Мерида в ожидании стала в центре, а остальные столпились вокруг, переговариваясь. Плевака гордо возвышался над другими рядом с сияющим лордом Данброхом. Везде было множество цветов и узоров, смесь тартанов, гротеска, золотых и серебряных арабесок, слившиеся воедино французское и шотландское влияние, и от этого кружилась голова. «И в эпицентре — викинг!», — истерически рассмеялся про себя Иккинг. — Мерида, — тут же послышались шепотки, но он смотрел на неё одну. — Не возражаете?.. Она задумчиво склонила голову набок, потом усмехнулась и захлопнула веер с громким «щёлк!». — Если художник настаивает! — обратилась к толпе девушка, вызвав деланый смех, и бесстрашно двинулась вперёд с вытянутой рукой. Как валькирия, скачущая по полям сражений, раздвигающая завесу между собой и Вальгаллой, забирающая с собой падших… Шагнула назад, сжимая прятавшую портрет ткань, и с медленно отвисающей челюстью всмотрелась в его работу. Снова подалась вперёд, чтобы коснуться, схватить, и отступила, вбирая глазами всё больше и больше. Комната онемела то ли от изумления, то ли от ужаса. Иккинг ничего не слышал, ничего не видел, кроме изгиба напудренной щеки с пробивавшимися даже через толстый слой веснушками. — О мой… — Мерида не могла отвести взгляд, дыхание смешивалось со сбивчивым шёпотом. — Я… — Вам... вам нравится? — не удержался он от вопроса, потому что обязан был узнать. — Ни разу в жизни у меня не было ничего подобного. Я почти себя здесь не узнаю, но и никто другой это быть не может, — их глаза встретились. — Иккинг... Если ты видишь меня такой, то я больше не желаю быть виденной никем другим. После столь вольного и неофициального высказывания должен был прозвучать упрёк или выговор от её назойливой матери, но все были поглощены её изображением. Сама муза сейчас казалась лишь слабым подражанием портрета. Он перенёс на холст только плечи и голову, которую девушка поворачивала, будто бы оглядываясь на зрителей. Неясно было, то ли окликали её, то ли она призывала остальных подойти ближе. Момент был непрерывным, полным напряжения, обещаний грядущего или, возможно, даже уже минувшего. Волосы состояли из как минимум восьми оттенков красного, подчёркнутых обрамлявшим лицо светом на тёмном дымчатом фоне, что придавало картине интимности и загадочности. Неукротимые локоны словно развевались на ветру, задевая едва прикрытые плечи. В этой части Иккинг с лихвой продемонстрировал своё мастерство и изобразил тончайшую ткань, струившуюся вокруг её рук, точно она — облачённая в паучий шёлк королева-фея, которая прядёт сны из капелек утренней росы. Но самым большим, по его мнению, достижением было её милое и одновременно дразнящее выражение. Что-то среднее между усмешкой и вежливой улыбкой. В губах идеального и естественного розового цвета, дополнявшего волосы, угадывалась дюжина надежд. Она, казалось, была готова завлекать любого, кто попадётся на глаза, пригласить внутрь портрета, подозвать к себе, чтобы потом околдовать, как околдовала его. Это и успокаивало, и будоражило: с одной стороны, он наконец показал ей, что именно видит, а с другой — он обнажил свои надежды и желания всем. — Думаю, надо парню удвоить оплату, — нарушил тишину лорд, вызвав смешки. — Пока все не начали наживаться! — Я бы этого не допустил, — подхватил вихрь Плевака. Толпа вновь ожила, люди стали проталкиваться к нему и расспрашивать о процессе создания, посещавших голову мыслях, красителях и тому подобном. Иккинг отвечал, попутно стараясь, встав на цыпочки, найти среди сотен голов огненную макушку своей музы. Она исчезла. Юноша слегка запаниковал. Освободившись от допросчиков необходимостью промочить горло, он заходил по бальной зале кругами, пока за руку его не схватил не кто иной, как хозяин дома. — Сюда, парень, — он подтолкнул его к череде ажурных окон. — Ступай быстро! Иккинг проскользнул за тяжёлые занавески и очутился на балконе, где было совершенно безлюдно. Лишь одна фигура смотрела на луну. «Ну же», — подбадривал он сам себя. — «Ничего не может быть, но у нас есть этот миг». Юноша остановился сбоку от неё, поклонившись: — Могу я пригласить леди вечера на танец? Мерида невежливо фыркнула: — Танцую я неважно, знаешь ли. — Я не лучше. И наступить ты можешь только на одну ногу. Она вновь подставила лицо лунному свету. Было просто поразительно, как при таком освещении её пёстрые оттенки менялись на приглушённые тона вроде меди и жжёной умбры, пламя — на шипящие угли. Захотелось попросить её не шевелиться, найти лист бумаги и поспешить нарисовать, чтобы после навечно сохранить на холсте. Но вместо этого он протянул ей руку, и она приняла её без колебаний, позволяя увлечь себя в неуклюжий вальс, который бы опозорил и их, и оба их рода. Каждый раз, стоило кому-то запнуться или споткнуться, они посмеивались, придвигаясь всё ближе друг к другу, теряя ритм, выкручиваясь и добавляя движения не к месту, пока обоим не осталось всего только наслаждаться каждым мгновением. В конце, без стеснения смеясь, они иронично поклонились друг другу и встретились взглядами. Её глаза приобрели серебристый оттенок, как чешуя редкой глубоководной рыбы. Русалка с жемчугом в волосах, ушах и на шее выбралась на сушу, чтобы зачаровать его и заманить в ловушку. — Если хочешь… — Мерида прочистила горло и подступила чуть ближе, — можем потанцевать ещё. — С удовольствием, — улыбнулся Иккинг. — Я бы протанцевал с тобой всю ночь, Мерида. На глазах у всех. — Да? — её голос отчего-то тревожно поднялся на пару октав выше. — А не хочешь… каждую ночь? — А? — он непонимающе уставился на круглое девичье лицо, горящие надеждой глаза, закушенную губу, которую невыносимо тянуло освободить пальцем. — О чём ты? — Я… — Мерида отвернулась, сжав кулаки. Ей всегда было нелегко высказываться откровенно, не крича или разбивая что-то в процессе. — Сегодня я должна сделать выбор, ты же знаешь? — Э-э… Да, ты говорила, — Иккинг постарался не показывать, как его расстраивает поднятие данной темы. — Я познакомился с твоими… женихами. Они… интересные. — Они скучные, — она подошла вплотную и сжала его руки с невероятной силой. — Они и единого взгляда не стоят. А вот ты, Иккинг… На тебя нужно глазеть, сохранять в памяти, как лучшие произведения в галереях. — Я… не понимаю. — Если я должна выбрать, — прошептала Мерида, следя за его дёрнувшимся адамовым яблоком. — Я выбираю тебя. — Ты не можешь, — юноша едва не задохнулся. Из лёгких будто высасывали весь воздух. Ему вспомнились все жизненные обиды, все жестокие побои в парижских переулках, и всё это слилось в сердечную муку. — Мерида, со мной твой титул превратится в ничто. — Плевала я на титулы. И мы можем возвысить тебя, сейчас новое время. Мы — купеческий род, которому везёт, а ты — самый талантливый человек в этом зале. О тебе говорят все, ваша мастерская совсем скоро будет переполнена заказами от каждого знатного дома. Кроме того, — она неуверенно улыбнулась. — Один мудрец сказал, что жить без любви, страсти и ничем не любоваться — всё равно что не жить вообще. — Но… твоя семья… — Если они не могут принять человека, которого я люблю, в чём тогда смысл? — повела плечами девушка. — Если они любят меня только за то, что я приношу пользу и поднимаюсь по какой-то там значимой лестнице… Уж лучше я тогда всё брошу и стану… портнихой! От абсурдности с трудом представившейся картины Иккинг даже рассмеялся. От тяжести в груди голова начинала кружиться. — Ты… действительно бы пожертвовала своим здесь местом ради меня? — Я… — она прикрыла глаза и уложила голову ему на грудь. — Я хочу, чтобы меня видели. Хочу, чтобы ты меня видел. И хочу видеть тебя в ответ. Сердце гулко стучало под рёбрами, спотыкаясь, чтобы поспеть за волей души. Не думал он, что она когда-нибудь осмелится — да и он сам тоже. Но если она была валькирией, возносившей воинов в Вальгаллу, то он возьмёт её за руку на поле рати и позволит провести себя до самого Рагнарёка. Иккинг никогда не считал себя храбрецом, но рядом с ней был бесстрашным, настоящим перед лицом artifice. — Да, — выдохнул он со всеми желанием, надеждой и отчаянием. — Да. Я всегда буду выбирать тебя. Лишь твоё лицо я вижу во снах с первой нашей встречи. Ты заполонила мой разум, мою душу и мои рисунки. С тобой я увидел такую палитру цветов, о которой раньше не смел и мечтать, и хочу исследовать каждый оттенок, тон, отлив. Бирюза её радужки представляла собой идеальную смесь лазури, киновари с крохотной долей охры, делая взор ясным и многообещающим. — Я чувствую то же самое. Я никогда не утруждала себя смотреть, пока ты не научил меня видеть. И этого я хочу теперь — видеть всё твоими глазами. Иккинг приподнял её лицо за подбородок, видя проступающий под свинцовой краской зеленоватый отлив кожи, россыпь бледно-янтарных веснушек. — С тобой мир играет новыми красками, — шепнул в ответ. — Я останусь с тобой, если примешь. — Будь моим, — раскрылись в ответе лососево-розовые губы, становившиеся краснее в середине. — И я никогда тебя не отпущу. Он наклонился и поцеловал её, сразу ощутив пылкую отдачу. Все краски мира взорвались, переходя в невиданные цвета, которым не было названия, которых было не разглядеть даже в радуге. Мягкость её локонов, парча платья, завитки бантов и украшений, несовершенство жемчугов пробуждали в нём желание творить, творить и творить. Гладкий шёлк блестел в лунном свете, который переливался на мраморных камнях балкона и танцевал вокруг их остроносых туфель. Что-то за гранью настоящего, что-то из грёз, ярче всего, что могла предложить реальная жизнь. Для того, чтобы запечатлеть этот миг, краски и кисти были не нужны. Он был выжжен в сердце и душе, выцарапан на коже чернилами, как татуировка. И да, страх остался — страх перед реакцией других, перед отказом, перед ссорами и разногласиями. Но это было жемчужиной в центре совершенства, та неидеальная частичка, заставлявшая красоту момента пестрить всеми возможными цветами. Ограниченной, сиюминутной, блаженно выразительной и мимолётной. И с ней никогда ничто не сравнится, пытайся он написать это хоть до самой смерти. Он и не хотел бы, чтобы было иначе.