* 1 *
Для Бога любви любить — кажется вполне естественным. Любви Го Сонхо хватит на каждое живое существо, на каждую земную тварь в этом мире; но у него всё же есть один фаворит. Сонхо во время божественного собрания переводит взор с одного коллеги на другого, пока не уткнётся на новичка. Суть беседы уже давно была утеряна. Шим Ëнджун до дури красив. Он изящно оборачивается на обращения; переспрашивает, если не ясна поставленная задача — обычно это мелочи, но с Юга на них надвигается угроза Тёмных Войск, которые не жаждут вести переговоры с Богами — Юнхо чистосердечно пытается образумить Зло, подкупив своим роскошным вином; — иногда смеётся над глупыми перепалками Донщика и Сынбо. По нескромному мнению Го, Шим самый красивый на свете. Он оправдывает своё название — Бог Мужской красоты. Ëнджун — это искусно вылепленная древнегреческая статуя. Когда Сынбо завершает свою речь, он позволяет всем разойтись. Шим Ëнджун будто намеренно собирается медленно, когда все торопливо покидают зал — Сонхо его так и ловит, на месте, возле предназначенного для Шима кресла. — У тебя есть планы на этот вечер? — вот так с порога спрашивает Сонхо, привлекательно ухмыляясь. Ëнджун особо не меняется в лице, только слабо хмыкает, на секунду отводя взор. — Я хотел отправиться в свою Мастерскую, у меня так много дел… — Тогда я присоединюсь позже. Сонхо от Вестников Весны узнаёт местоположение дворца Шима и при удобной возможности спешит туда. Тот был необыкновенно небольшой, от «дворца» скорее только название. На первом этаже домика располагаются относительно большие зал и спальня, где Бог Мужской красоты наверняка мало времени проводит из-за внезапно возникших задач и долга перед Искусством. Донщик сказал, что как истинный ценитель этого понятия сразу же оценит проделанную работу, поэтому Шим по сути не высовывается из своего домика, только если не созывается срочное собрание. Сразу у входа растёт винтовая лестница, которая, утопая в белоснежном тоннельном своде, так и манит подняться по ней, чтобы узнать, что находится наверху. Сонхо неспешно идёт, преодолевая слабый страх клаустрофобии, глазами наслаждаясь деталями в доме, которым там много уделяет внимания Ëнджун. Бог Мужской красоты и в эстетической красоте разбирается — иначе и быть не могло. Вершина лестницы заканчивается у красной портьеры. Го немного притормаживает, но затем аккуратно отводит её в сторону и безмолвно охает. На втором этаже находится, оказывается, небольшая студия. Часть стен молочная, а часть — отделана рыжим кирпичом. У светлых стоят огромные столы, на которых царит творческий беспорядок из нотных тетрадей и холстов. Над ними на разноцветных лентах висят музыкальные инструменты. Почётное место на кованой чугунной полочке занимает флейта. Го подходит к столам, чтобы получше разглядеть рисунки, касаясь одного листа. Шим очень хорошо передаёт формы моделей, где-то проглядываются зарисовки роз и тюльпанов, и Сонхо игриво хмыкает. Кому предназначались эти признания? Он не сразу замечает, как рядом с ним уже некоторое время находится другой Бог. Сонхо немного оборачивается и неловко улыбается, кладя рисунок на место. Ëнджун прослеживает за этим и любезно тянет уголки губ наверх, идентично Го. И в своей среде, в полурасстёгнутой рубашке, Шим выглядит ну очень расслабленным и по-особенному красивым. — Так скоро ты решил ко мне пожаловать? Сонхо только кивает. — У меня всё ещё много дел. Мне нужно закончить скульптуру. — Ты её делаешь для завершения Аллеи Восхищения? Там как раз один постамент остался, — Шим одобрительно хмыкает, опираясь на стол и немного влезая в личное пространство Бога Любви. Вау, думает Сонхо, а это ещё больше интригует. — Да, и мне нужна муза, — и Ëнджун так красноречиво смотрит на Бога Любви, что сомнений не остаётся — Шим тоже заинтересован в нём. От этих мыслей Го беззвучно ликует. [Ëнджун заводит его за ширму в зону отдыха, усаживает на софу, затем предлагает чай, а Сонхо крадёт у него поцелуй.]* 2 *
Го Сонхо ласков со всеми — и Сынбо не должен быть удивлён, когда ощущает чужое внимание на себе, и, возможно, из-за этого становится немного не по себе, но заполучить хоть какое-то единоличное любопытство от самого Бога Любви — кажется великим достижением. Это чувствуется — Сонхо больше смотрит теперь на Чона, он чаще обращается по общим вопросам именно к нему, хотя то же самое может узнать у любого из присутствующих здесь. Сынбо упускает момент, когда однажды после очередного божественного собрания Сонхо прижимает его к стене. Некоторое время Го был увлечён новичком, но в этот раз не стал следовать в Мастерскую Шима. Это было совсем неожиданно. — С-Сонхо-щи? — Чону не свойственно запинаться в речи, тем более стесняться, но пусть Время взросло в нём мудрость, но не смогло искоренить как будто людское смятение. Го мягко улыбается, по-кошачьи так, и мило прикрывает веки. — Ты сегодня выглядишь краше обычного, — Сынбо, стараясь, сглатывает очень тихо, скрытно любуясь мягкими чертами напротив. — Поэтому мне так хочется тебя поцеловать. Чон ощущает, как ужасно горят его грудь и лицо, а Сонхо продолжает мило ухмыляться. И ответить особо нечего. Сынбо пытается как-то обозначить свою позицию, отказаться от этого дьявольского предложения, но слова не стремятся помочь ему, а язык скорее предатель; и не сколько глаголом, сколько своим простым существованием. Потому что стоит Чону приоткрыть губы, как Сонхо смело запечатляет на них клятвенный поцелуй. Бог Перемен густо краснеет, дёрганно трогает чужие плечи, чтобы оттолкнуть, да только тело не слушается — только крепче руки хватаются за белоснежные одежды Бога Любви, и помимо ласки на языке Сынбо чувствует лоснящуюся улыбку. Чон ощущает себя околдованным любовными чарами Сонхо. Этот поцелуй выгоден обоим: для Сонхо — это усиленный любовный дар — теперь он может ещё больше дарить внимание Богам и особенно людям; для Сынбо — это наложение швов на некогда любящее, но разбитое трагедией сердце. Время, как бы иронично ни звучало, не помогает ему. На прощание Го касается его груди, где сумасшедше бьётся сердечная мышца, что-то подтверждает про себя, а затем умиротворённо уходит к себе, оставив Повелителя Времени не в себе. Боги замечают, что там, где Сынбо, обязательно есть Сонхо. Шим только хмыкает на это наблюдение, нашëптывая Юнхо подготавливать партии вина на Великую Свадьбу. Чан отнëсся к этой шутке уж по-серьëзному ответственно. — Я всё подготовил, как ты говорил, — легко отпускает Юнхо, потирая ладони, а затем упирая их в бока. Тяжело вздыхает после долгого перетаскивания ящиков. Сынджун в этот раз был занят и не смог ему помочь Облачной Силой. — Нам немного осталось подождать, — Ëнджун берёт одну бутылку из тёмно-зелёного стекла, крутит её в руках, прежде чем поставить на место в ящик. В этот же день, во время божественного собрания, Го зовёт Чона Любимым супругом. Просто так. При всех. Шим, заинтригованно приподняв брови, старается не смеяться, скрывая низ лица за сжатым кулаком, пока Юсон по-ангельски поражается, а остальных охватывает лёгкий ступор. Включая самого Бога Перемен. После собрания Ëнджун и Сонхо отмечают свою маленькую победу за чашами вина.***
Конфликт с Тëмными Войсками был пресечён, и вскоре про него забывают, тем более когда на каждом шагу от каждого существа можно услышать беседы про связь Богов Любви и Перемен. Сынбо становится от этой темы довольно неловко, ведь коллеги тоже подшучивают над ним, но больше завидуют. Потому что никто не против жениться на Го Сонхо. Их называют Мужьями, считая эталоном истинной любви, но сам Сынбо думает, что взаимоотношения Донщика и Юсона куда больше подходят этому понятию. Вскоре эта тема ускользает из дум существ, и Чон готов был облегчённо выдохнуть и заняться своими обязанностями, но Донщик очень беспардонно меняет его планы одной репликой: — Вы скоро укрепите свою связь? Люди чахнут без вашего влияния, нужно с этим что-то делать. Повелитель Времени очень кстати вспоминает слова Юнхо, который передаёт от лица всех людей о серости Земной жизни. Народ требует перемен, мужчины жаждут повышенных зарплат, а женщины — чистой любви. Да, им с Сонхо действительно нужно укрепить связь, насколько бы смущающей эта мысль ни была. — Мне нужно это обсудить с Сонхо, — Донщик с тёплой улыбкой понимающе кивает и прощается с другом, убегая к прилетевшему на Огненной колеснице Джихуну. Солнце пора снимать с Неба и позволять Ночи обхватить Землю. Сынбо торопится домой, чтобы оставить вещи и отправиться к Сонхо, но, как оказывается, долго искать не приходится. — Чудесно. Я думал, что ты решил остаться на ночь под грудой своих бесконечных задач, — с грустью тянет Бог Любви, облокачиваясь на косяк дверного проëма. Чона одолевают странные чувства. — Ты… ждал меня? — Го по-ребячьи кивает и подтверждающее мычит. — Нам нужно поговорить. — Я знаю. — Ты уже обо всём догадался? — начинает Чон издалека, отводя взгляд. В делах сердечных он был несилён, очень ранимым, и даже не все близкие друзья знают, почему Сынбо так сторонится привязанности. Сонхо добродушно улыбается. — Конечно; твоё сердце более разговорчивое, чем ты, — эти слова заставляют Бога Перемен взволноваться и засмущаться. — Если ты… не готов ещё, я готов подождать. — Ты можешь, а вот народ — нет, — с неким бременем выдыхает Повелитель Времени, касаясь пальцами своего лба. Го безмятежно кивает. Его как будто не особо волнует то, что находится внутри Чона, поэтому Сынбо, чтобы проверить это, снова смотрит на Сонхо, пытаясь понять его природу. А все переживания пусты. — Ты справишься. Старые раны нужно забывать, чтобы двигаться дальше, и я помогу тебе в этом. Сынбо поначалу даже не верит, но Го продолжает: — Я облегчу твою тугую боль. Бог Перемен не противится, когда Сонхо плавно ведёт его к кровати, чтобы они сели. Чон не может взглянуть на Бога Любви, ведь волнение бурлит в нём от незнания, как нужно вести в подобной ситуации. А Го поможет ему раскрыться и показать свою невинную душу. — Зачем ты это делаешь? — тихо спрашивает Сонхо, являясь идеалом спокойствия и рассудительности в этот момент, чего не хватает самому Сынбо; а ведь всё должно быть наоборот — Время разумнее, трезвее Любви. — Ради народа. — А я — ради любви, — мягко лепечет Сонхо, протягивая ладони к лицу Сынбо и чуть поднимая на себя, пока они не окажутся очень близко. — Я люблю тебя, поэтому хочу сделать это. Повелитель Времени поджимает губы, а его щёк касается сладостная киноварь. Сонхо его успокаивает умиротворяющими песнями, пока Сынбо, преодолевая убавляющееся смущение, уже сам инициирует поцелуй. На Земле становится на одну подростковую взаимность больше. Го прикрывает веки и растягивает поцелуй, стараясь намекнуть Чону, что ткать полотно Мира нужно точно, ответственно, не спеша. Сынбо не сразу, но понимает это, и в следующий момент неторопливо отстраняется, осторожно толкая Бога Любви на постель. Одежда медленно снимается с обоих тел, пока закатное солнце не зальëт открытые участки горячей кожи мандариновым оттенком. Ладони старшего оглаживают изумительные бока и бёдра Го. Сонхо почти бесшумно хнычет, когда руки другого более чутко касаются его, а затем губами Сынбо прокладывает путь к мягким тонким ножкам. От тазовой косточки ведёт до согнутой в колене ноги; аккуратно целует бархат кожи, направляясь ко внутренней стороне бедра, и Го становится громче, желанней для Чона. Эти звуки — знак, что они всё делают правильно. Тревога Сынбо под чарами Сонхо растворяется в этом любовном моменте. Когда Любовь проникает в истерзанное сердце, оно исцеляет его, испепеляет чёрный гной невзаимности; Чону действительно становится лучше, проще; он обнимает Сонхо, шепчет что-то о своей боли, а Го с лёгкостью впитывает её, не позволяя любимому страдать. Забудь свою возлюбленную, забудь про прошлое, забудь про свои раны, смотри на меня и люби… Отдавая всего себя, Го целует в чужой уголок губ, когда из него выскальзывают пленительные вздохи, непойманные чутким Сынбо. Нега расползается по их связанным этим союзом телам. Рассеянный народ из грузных дум наконец может выбросить мысль о своей рутинной злобе.***
Мир встречается в Человеческом мире всё чаще и чаще. Тишина снизу успокаивает Богов, и они наконец-то могут немного отдохнуть. Сынбо старается не использовать эту возможность, засиживаясь в Управе до самой поздней ночи и разбираясь с мелкими делами. На столе одним из листов оказывается вырезка газеты, где пишется про открытие Аллеи Восхищения. В одной из статуй Чон узнаёт Сонхо, и улыбка сама наползает на губы. Да, Богом Любви не восхищаться невозможно. Прочитав ещё немного, он замечает примечание скульптора, оказавшегося никем иным как Шимом Ëнджуном, что он намеревается сделать ещё одну работу и в скором времени поместить её там же. Это вызывает короткое любопытство, но Чон откладывает вырезку и продолжает работать с документами. А маленькие победы перерастают в Большие. В значимые, в такие, которые вызывают гордость у обоих. Сонхо хмыкает, подходя к Шиму, кладёт ладони на его лицо и опускает на себя, пока их губы не встретятся в аккуратном поцелуе. Практиковать французские поцелуи с Ëнджуном по вечерам — сплошное удовольствие. Пока Го делится, дарит часть любви любовнику, Шим вдохновляется Богом Любви, чтобы в будущем ещё посвятить ему песни и ласковые стихи, где он будет восхвалять невероятную красоту Сонхо и его милый характер. Муза в лице Бога Любви никогда не потерпит крах, она навсегда останется в пламенной и страстной душе художника Бога Мужской красоты.***
Сынбо узнаёт об этой (не)порочной связи.* 3 *
Поначалу Чон гневается, будоражит время, мечтая обернуть его вспять, заморозить; чтобы не видеть этого предательства, измены. Проклинает своё слабое сердце, которое тянется к любому проявлению заботы по отношению к нему. Он постоянно обижается, ходит мрачнее тучи — даже Сынджуну, Богу Облаков, не удаётся создать такое подобие, — срывает божественные собрания, скидывая половину своих обязанностей на занятого Донщика; дома Сонхо рядом проплывает, ладони на плечи кладёт, успокаивающе шепчет, по-карамельному, утешает словами, касаниями, но Чон не может сразу же вытащить эту иглу, пропитанную ядом, из сердечной мякоти. А потом у Повелителя Времени тоже пробуждается некий интерес к Богу Мужской красоты. Возможно, всему виной новая скульптура на Аллее Восхищения. Его, Чона, фигура. Его собственное лицо. Сынбо так же, как и Сонхо, наблюдает за ним всё время, часто подмечает какие-то изумительные черты и во внешности, и в характере, а до чего чудесен аккуратный смех Ëнджуна… Сынбо тонет в нём. — Он тебе тоже нравится? — так невзначай наклоняется к самому уху Бог Любви, приторно шепча. Боги не обращают на них внимание — у Богов Любви и Перемен свой мир. Чон вздрагивает, повернувшись к собеседнику, и замечает привлекательную безмятежность. Сынбо на вопрос предпочитает не отвечать.***
Чон думает поговорить об этом с Сонхо у того дома, и, кажется, удача вновь на его стороне. Правда, у Сынбо дежавю, когда его вновь прижимают к стене, только сразу двое. Он переводит взгляд с одного Бога на другого, пока Сонхо не накинется на него с объятьями, точно тисками сжимает в своих нежных руках. Чон чувствует телесную скованность, а затем — разумную, потому что Ëнджун, несмотря на относительную преграду в лице Бога Любви, наклоняется точно к Сынбо, игриво усмехаясь. — Вы точно сговорились, — по-тёмному начинает Чон и замолкает, стоит Шиму ладонью обвести контур его лица, затем пальцами очертить милую форму губ. Сынбо бездумно раскрывает их, и тогда Ëнджун наклоняется к нему, касаясь этих чудных губ своими. Сонхо любовно задыхается в крепких объятьях своих возлюбленных. Так рождается понятие о вечности в Искусстве. Чона ведёт, он плавится под страстными губами Шима — почему он так хорошо целуется? — он обучался у лучших? — а Бог Любви обладает замечательным мастерством; Го выскальзывает из промежутка тел, чтобы позволить Богу Мужской красоты ближе подойти к Сынбо, а самому, приподнявшись на носочки и коснувшись лихорадочного плеча Повелителя Времени, прикусить ушную раковину Чона. Бог Перемен никогда не испытывал таких чувств раньше. Ëнджун и Сонхо точно сговариваются, ведь как иначе объяснить их синхронность, когда они по очереди целуют его то губы, то челюсть, затем так спокойно переходят к шее, оттягивая белоснежный ворот. Пока Го ласкает шею Бога Перемен, Шим заботится о пуговицах, которые под его давлением выскальзывают из петель. Возможно, Чон чувствует себя уязвимым, когда он предстаëт таким перед двумя самыми красивыми мужчинами на Земле. Повелитель Времени потерян, растерян, а они всё продолжают. — Ты ни о чем не беспокойся. — Обещаем, это будет самый крепкий союз во вселенной, — хитро тянет Ëнджун, наконец стягивая рубашку с плеч Сынбо. Шим с Го одновременно очарованно вздыхают, видя эту нежную, рабскую сторону Чона. Он боится потерять любовь, он страшится мысли, что они делают что-то не так. Что это не ради людей — здесь кроется что-то более глубинное и наверняка важное. Сынбо не думает об этом, потому что его так непринуждённо и легко помещают на огромную постель. Спальная Го очень большая. Шим осторожно усаживает Сынбо на кровать, жадно зацеловывает его оголённые плечи и грудь — Чон на секунду понимает, как прекрасно чувствовал себя Го в Ночь укрепления связи. Сонхо рядом ложится, ближе к голове Бога Перемен, наблюдает за шикарной картиной сменой эмоций на лице Сынбо. Любуется. В это время Ëнджун опускается всё ниже, намеренно замирая на крае брюк, когда он, подняв голову, видит, как внимательно Чон смотрит на Го, и это кажется очень любопытным. — Это неправильно, — с хрипловатым от переизбытка эмоций проговаривает Повелитель Времени, всё время не отрывая желанного взора от Сонхо. — Что именно «неправильно»? — мягко интересуется Бог Любви, касаясь влажных от пота тёмных волос Чона. — Что союз мы закрепляем на Переменах, а не Любви, — Шим немного опешивает, когда Сынбо изящно выползает из его касаний и мягко опрокидывает Сонхо на спину, не прикладывая особых усилий. Любвеобильный Бог Любви очень податливый. Ëнджуну становится немного смешно, что в ситуации появляется такой неожиданный поворот; но это интригует, поэтому Бог Мужской красоты примет новые правила. — Я согласен с Сынбо-щи, — Повелитель Времени благодарно улыбается, бросая на Шима самый светлый из всех возможных взглядов, пока Сонхо медленно умирает от потрясения. И он сказать ничего не может, когда его одаривают бесконечной лаской, когда тело приятно горит от нежных касаний, пламенных поцелуев. Подаренные Природой шикарные губы ещё более очаровательно опухают — эта сторона Бога Любви самая запретная, но самая изумительная — не каждому позволено такое созерцать. — Вы оба мне очень нравитесь, — на эмоциях выдыхает Го, чуть ли не задыхаясь от стимуляции на бёдрах. — Сонхо, тебе все существа на этой планете нравятся, — замечает Сынбо, пока Ëнджун разражается милым смехом. Го по-детски обижается, хмуря чудные брови. — Это совсем другое. Они мне просто нравятся, а вас я — люблю. Чон и Шим не могут сдержать улыбки, одновременно чмокая обе щеки Сонхо, и тот сверкает ярче обычного. Уставший, Бог Перемен намеревается лечь с краю постели, как будто чтобы не мешать, но ловкий Сонхо не позволяет, крепко обнимая его своими руками до тех пор, пока Чон спиной не почувствует Шима и обвитые вокруг его талии ладони. Значит, они всё-таки сговорились. Чон теперь окутан божественным теплом. Сынбо очень кстати вспоминает причину визита и только раскрывает губы, как Го внезапно заговаривает: — Это была идея Ëнджуна вылепить твою фигуру, чтобы люди ещё больше восхитились тобой. Сынбо, чуть удивившись некой осведомлённости Бога Любви, слабо кивает и кротко переводит взор с Го на Шима, неловко поднимая уголки губ. — Но можно было просто попросить попозировать? Зачем нужно было исполнять такой замысловатый план? — по захвату моего слабого сердца, забывает добавить Чон. — Как зачем? — спрашивает Ëнджун, чуть посмеиваясь, как будто вопрос Повелителя Времени достаточно глуп. — Чтобы я прочувствовался к своей Музе, и благодаря любви к ней смог сделать эту замечательную статую. — Всё же у вас строится на любви, — с доброй усмешкой проговаривает Сынбо, медленно моргая. Сонливость наваливается на него постепенным океаном. — Без любви не будет тепла, а значит не будет Мира. Мир беречь надо, и только сердце, забывшее жестокость, может справиться с этой непростой задачей. И ты сбережëшь его, Сынбо-щи, — думают одновременно Боги Любви и Мужской красоты, когда Чон нежно засыпает в их руках.