***
— Ты почему не рассказал, что у вас в воспитателях модели работают? — Не понял. Арсений от странного вопроса чуть не пропускает поворот, вперив озадаченный взгляд ровно в монитор на торпеде с яркой надписью «Серёга CUM» с набором цифр вызываемого абонента. И да, Серый сам придумал себе эту невероятно «орную» по его меркам подпись сразу после того, как на крестинах узнал, что они с Арсом теперь не просто «братья по Богу», но ещё и кумовья, что в общем и целом действительно отражало всю суть ебанутого балагурства лучшего друга. — Ваш воспитатель, омега который, — шуршат тем временем динамики BMW хитрющим озорством. — Ноги от ушей, фигурка что надо, да ещё и с детьми ладит, ну не идеал ли! — Антон, что ли? — хмыкает очевидной догадкой Арсений. Логично же, что такой омежник, как Матвиенко, не пропустил бы столь миловидного пацана, только вот раньше Арсений вовсе не замечал за ним желания приударить за омегой, что выше него раза в два, потому и готовится подъебнуть друга чем-то вроде «решил пойти на укрупнение породы?», да только не успевает, получив по ебалу совсем неожиданным: — Ну да. Обратил бы внимание, он и Тёме явно очень нравится. И Арсений мрачнеет: — Я бросаю трубку. — И даже не узнаешь перед этим, как твой сын? — изящно игнорирует яркое недовольство в голосе Серёга, журя. — Вот и что ты за отец после этого? — Тот, который по музыке и гулу на фоне понял, что вы в кафе возле нашего дома. Ты опять ему не смог самостоятельно сварить пельмени? Матвиенко же на этот выпад лишь фыркает: — Он сам меня с парковки потащил в кафе, а я не стал спорить. Хоть кто-то же должен баловать ребёнка. — А я, значит, не балую. — Ты себя-то порадовать не можешь, что о Тёмке говорить? — Дай угадаю, — закатывает глаза Арсений, позволяя себе сильнее откинуться на водительском кресле, пока светофор медленно отсчитывает секунды для еле плетущихся по пешеходу «лемингов». Он ненавидит всей душой подобные разговоры и попытки друга вновь засунуть его под алтарь, из-за чего и вскипает буквально по щелчку пальцев, начиная язвить. — Себя я должен порадовать этим длинноногим омегой? — Догадливый какой. — Твоё счастье, что я слишком заебался, чтобы при встрече сегодня не надрать тебе зад, — и тут же спешно добавляет: — и только попробуй сейчас перевести всё на омегу. Серёга пыхтит что-то неразборчивое, явно стараясь не сматериться при маленьком ребёнке, из-за чего уже громче ограничивается лишь колким: — С возрастом ты становишься всё невыносимее. — У меня в этом плане хороший учитель. — Ладно, — устало вздыхает, хоть и наверняка как всегда не принимает позицию друга. — Ты через сколько будешь? Тёма уже поел и сидит в этом детском углу, «бибы» катает. Мне дождаться тебя в кафе или чё? Арсений поджимает губы и, бросив взгляд на вереницу автомобильных задниц впереди, переводит внимание на навигатор в телефоне, прикидывая масштабы пиздеца. — Мне ещё час с этими пробками сраными, так что идите домой. В пижаму если его переоденешь — цены тебе не будет. — И жопу помыть? — недовольно ноет Серёга, совсем недолюбливающий все эти детские процедуры с помой/вытри/почисти зубы/спой песенку на ночь. Благо, что эра засранных памперсов завершилась и больше не приходится наблюдать перекошенное от не самых приятных запахов бородатое ебало, когда заигравшийся в машинки мальчик даже не предупреждает своих горе-надзирателей о совершённом преступлении, продолжая удерживать и мариновать свои испражнения в излишне хороших подгузниках, не пропускающих ни то что влагу, но и запахи. В такие моменты иногда приходилось даже конаться с другом за право избежать своей участи, мысленно удивляясь, как из споров на деньги они смогли так быстро уйти в споры на переодевания ребёнка. Нет, Арсений неплохой отец, просто мужская сущность альфы оказалась вовсе не готова к таким подставам, как и аналогичная сущность лучшего друга, периодически сокрушающаяся о том, что они выглядят вообще-то как гей-пара. Да только в сторону Серёги сказать, что он ужасный крёстный, у Арса в жизни не повернётся язык. Матвиенко, влюбившийся в маленький свёрток с голубыми круглыми глазками буквально с первого взгляда, с гордостью начал принимать звание «папа» от Артёма, как только тот начал говорить. И поправлять мальчика не спешил ни один из них: пусть Серёга и не был никаким папой, но делал он для Артёма порой больше, чем его настоящий кровный отец. Ещё и оставшись без своего папы-омеги, маленький альфёнок рождал в Матвиенко, вопящем всю жизнь, что он вообще-то чайлдфри, столько эмоций, что тот сам порой охуевал от себя, добавляя к внезапной смске посреди рабочего дня «я только что три раза помыл руки, потому что мне показалось, что я пахну какашками Тёмы» (что оба впоследствии окрестили как «фантомные каки сына») фразу «соскучился, походу, пиздец». — Именно, — тем временем хитро скалится Попов, наконец газуя в общем потоке машин. Однако Серёга ворчание не сбавляет: — Я в церкви на это не подписывался. — Ты и от Сатаны ни хрена не отрёкся, когда батёк просил, я же слышал, — припоминает другу их общий прикол с крестин, к которым оба ни хрена не воцерквлённых дурака не были готовы. — И за это я должен мыть сына? — Да, — безапелляционно отрезает Арсений. — Потому что он твой сын тоже. Динамик вновь разрезает шуршание, и бессвязный лепет знакомого голоса подсказывает Попову, что Серёга принялся упаковывать ребёнка в его курточку. — Только Антону это не ляпни, а то решит ещё… — вновь раздаётся вредный тон друга, и уже Арсений начинает хорохориться: — Хотел сказать, что я всегда уточняю, что это твой сын от Бога, но это опять же отсылка ко мне. И Серёга окончательно отступает: — Ну всё, теперь я бросаю трубку. Но только претворить в жизнь угрозу друг не успевает: Арсений уже гораздо спокойнее и искренне кидает вдогонку: — Я твой должник. — Да как всегда, Арс, — отмахивается Матвиенко и наконец действительно завершает звонок.***
Каждое утро Арсения вот уже второй год начинается одинаково: в 5:25 утра он по будильнику распахивает глаза и, повернув голову в сторону детской кроватки, завистливо смотрит на раскинувшегося звёздочкой сына, затолкавшего ножками дурацкое одеяльце в самый уголок. Тёма мирно сопит, игнорируя в край пищащий мобильный отца, и даже не планирует так просто покидать свой сладкий сон. Он причмокивает, слава Богу, не опостылевшей соской, от которой отучился с большим трудом только в два года, и поворачивается на бочок под скрип родительской кровати. Арсений, потянувшись, ёжится от коснувшейся его кожи противной реальности и, встряхнув одеяло, укладывает его поверх своей широкой двуспальной кровати, делая вид, что так её заправил. Доставать плед или покрывало из гардеробной нет никакой необходимости, поскольку всё равно никто не увидит его бардак, а для себя создавать инстаграмный уют он не видит никакого смысла — всё равно вечером опять всё расправлять, а падать после душа мордой в подушку куда приятнее без лишних телодвижений. Арсений крадучись выходит из комнаты, минует пустую детскую, которой сын пользуется исключительно как складом своих игрушек, проходит мимо ещё одной комнаты, что при покупке квартиры планировалась им с мужем детской для второго ребёнка, который по их мечтам должен был родиться буквально через пару лет после Тёмки. Но не сложилось. Теперь эта детская именуется кабинетом и покрывает пылью диван да широкий стол с ноутбуком, за который Арсений садится изредка на выходных, и то в часы обеденного сна сына. По команде «Алиса, включи свет» в сторону умной колонки кухня-гостиная озаряется теплым светом, и Арсений, выпив стакан воды, раздражённо фыркает забытой с вечера грязной тарелке в раковине, но умещает рядом свой стакан — потом помоет. Он шаркает тапочками в сторону ванной комнаты и, наскоро умывшись, в очередной раз решает не бриться. Щетина хоть и плешивит на левой щеке, но всё равно нравится хозяину гораздо больше раздражённой от станка кожи, да и, что греха таить, добавляет некоторой солидности. Арсений чистит зубы, укладывает отросшие волосы и идёт назад в спальню будить мелкого засоню. — Тёмчик, вставай, — негромко произносит он и, опустив ладонь на тёплую спинку, разглаживает задравшуюся во сне пижамку с котиками. — Артём. Сын недовольно жмурится и перекатывается, уходя от прикосновений отца, на что Арсений лишь вымученно вздыхает. У них каждое утро так: сначала тяжелое пробуждение, потом протесты против горшка и, как итог, обоюдные психи из-за одинаковых характеров, сходящихся двумя тектоническими плитами в остывшей за ночь квартире. — Сын. Нам пора в садик. Строгий тон работает безотказно, и усевшийся на кровати мальчик с кислой миной хнычет, спуская ножки в одном носке на холодный пол. — Блин, ты опять снял носок? Подожди, я найду и наденем. Но прежде чем Арсений успевает наклониться к одеялу, где ожидает увидеть потерю, Артём отталкивает отца и уверенной походкой движется на выход из комнаты. — Артём, стой! Подожди! — вскипает мужчина, да только сонный ребёнок стойко игнорирует сурового отца, продолжая свой стандартный путь до детской за своей любимой машинкой. Когда заветный трофей действительно обнаруживается в комке постельного белья, Тёма уже оказывается на кухне, сидя полулёжа на стуле возле обеденного стола. — А ну дай ножку! — бесится Арсений, хватая сына за ледяную, по ощущениям, ступню и давит в себе желание начать ругаться практически ни за что вот прям сейчас. Но на удачу мальчик сегодня даже не брыкается и позволяет натянуть потерянный предмет гардероба. Арсений вновь роняет усталый вздох и, включив на стоящем на столе айпаде детский ютуб, оставляет сына просыпаться и уходит в гардеробную за одеждой для садика. Он выбирает наобум какие-то трусы с машинками, серые колготки, красные штанишки, футболку со львом и синий свитерок, не заботясь о том, как весь этот комплект между собой сочетается. В конце концов, чё там дети вообще понимают в стиле? Одевает он сына так же на кухне, предварительно пять раз уточняя, пойдет ли Артём на горшок, но, получив недовольный выкрик «НЕТ!», рычит ответным «ну и терпи до сада!». Артём расстроенно выпячивает нижнюю губу, но отец совсем на это не реагирует. Разворачивается на пятках и уходит за собственным костюмом, не желая тратить и без того драгоценные часы ещё и на эти дурацкие психи. И он в глубине тревожной души понимает, что так нельзя, да только по-другому не умеет и не знает. Он тешит себя мыслью, что настоящего альфу можно воспитать только строгостью, и это его реально успокаивает, подсказывая, что он, как отец, всё делает правильно. Уже сменив домашнюю футболку на белую сорочку, он застёгивает ремень на брюках и зовёт сына на выход, предварительно уточнив у Алисы погоду. Он пишет водителю, что они спускаются, и, уже застёгивая на Артёме ботиночки, слышит несчастное «папа, пипи». — Чёрт возьми, я же десять раз спрашивал, хочешь ли ты в туалет! Артём, ты издеваешься? Мальчишка сжимается под строгим взглядом отца и тут же в подтверждение своих слов кладёт обе руки на штанишки, слезливо глядя в ответ. Арсений фыркает и, наплевав на всё, широким шагом летит до спальни, хватая горшок и принося тот Артёму прямо в коридор. Когда мальчик, подвиснув на мгновение, наконец заканчивает свои дела, стрелка часов грозит директору опозданием в первый же месяц испытательного срока на новой должности, лишь подогревая в том необоснованное бешенство. Но ждать, когда Артём сам сможет выйти из квартиры и доковылять до лифта, Арсений уже не может, поэтому, накинув пальто, шустро хватает свой портфель и, подхватив ребёнка на руки, вылетает в подъезд, даже не удосужившись помыть горшок.***
— Арсений Сергеевич? Вас Антон беспокоит, воспитатель Артёма. — Да, Антон, слушаю. Сказать, что звонок из сада — последнее, что ожидал услышать Арсений этим идиотским по всем меркам днём, — не сказать ничего. Мужчина устало сжимает переносицу и вновь утыкает уже порядком поплывший взгляд в отчётные документы на столе, даже не пытаясь вникнуть в те цифры, что рассчитывал секундами ранее и далеко не первый час. Горящие дедлайны, новый огромный блок проектов, в которые он физически не успевает вникнуть, но усиленно пытается, только чтобы доказать руководству, что его назначение на должность — самое верное их решение, совсем не вписываются в парадигму папаши-наседки. Ему бы побольше часов в сутках, няню или на крайний случай заботливую омегу, что могла бы подхватить весь быт, но даже на поиск хотя бы одного кадра на эти открытые вакансии у него элементарно нет никаких сил. И свободных часов, к слову. — А вы скоро подойдëте? — тем временем взволнованно звучит мелодичный голос. — А то садик в семь закрывается. И Арсений дёргается. — Чёрт… — он с ужасом переводит взгляд на наручные часы и в полнейшем шоке ощущает, как по напряженной спине прокатываются ледяные мурашки, потому что… проебался. До семи часов какие-то несчастные десять минут, а привычный будильник, установленный на половину шестого, оказывается отключен в запаре — мужчина элементарно заработался, не отдавая себе отчёта о необходимости следить за временем. Теперь же на дорогах часовые пробки и так по-ублюдски забытый в садике маленький ребёнок, нуждающийся в отце. — Антон, я не успеваю, — виновато тараторит Попов, спешно накидывая в голове варианты решения проблемы. — Сейчас приедет мой друг, Сергей, который крёстный Тёмы, и заберёт его. — Хорошо, — уже более спокойно отзывается юноша. — Мы будем у поста охраны. Арсений даже не прощается, спешно сбрасывая звонок и торопливо набирая единственного своего возможного спасителя: — Серый, выручай. — М? — совсем не различает лупящую тревогу из динамиков друг, получая следом: — Я проебал время, заработался и не успеваю за Тёмой. Ты можешь заскочить за ним? Надежда на помощь таких размеров, что Арсу откровенно стыдно. Из-за собственного долбоебизма он не даёт лучшему другу жизни, но других таких братьев на подхвате у него нет: крёстная Артёма в другом городе, а свои родители за семьдесят километров от Питера и обременены собственными заботами. И он бы рад не тревожить Серого по каждой своей жопе, да уже никак без помощи друга не может. Потому и боится услышать: — Пиздец, Арс. У меня планы на вечер… Пиздец, а до садика полчаса ехать и потом назад… Но у Арса плана «Б» нет от слова совсем: — Серый, молю. Я в долгу не останусь, — и идёт ва-банк, хоть и знает, что Серёга уже не откажет. — Кроме тебя никто не спасёт. Матвиенко затихает, видимо, раздумывает, но по итогу буквально снимает с напряжённых плеч глыбу в несколько тонн. — Ладно, сейчас разберусь. Арсений облегчённо оседает на стуле и даже клянётся набить себе однажды лик лучшего друга на всю спину, но вслух лишь добавляет: — Антон с Тёмой на посту охраны. — Принято. Когда звонок обрывается, Попову кажется, что вселенная испытывает его на прочность. И как только справляются остальные родители-одиночки?***
Сообщение от Серёги о том, что Артём в порядке и уже дома, вместе с припиской «не торопись» расслабляют горе-отца окончательно. Паразитировать на доброте друга не хочется, но подаренный лишний час времени позволяет успешно завершить квартальный отчёт, и Арсений, покидая свой кабинет, с чистой совестью может пообещать себе ближайшие пару недель более не задерживаться так сильно. Он вызванивает своего водителя, заваливается в тёплый салон и, прикрыв глаза, отрубается от усталости до самого дома, так и не удосужившись отправить набранное в текстовом поле сообщение для кума: «Я вышел, буду дома через час». Осторожно открывая дверь в квартиру, Арсений и не надеется, что сын уже спит, — обычно он валяется в своей кроватке со старым маленьким айпадом Арса да втыкает в свои мультики ровно до тех пор, пока отец не потушит свет и сам не ляжет в свою кровать. Потому, шагнув в ночную темноту коридора, освещённого лишь тусклым бра у самого входа, Арсений никак не ожидает обнаружить отсутствие света, выбивающегося из-за двери в спальню, как и нежный, слегка даже пряный запах, что уютом обволакивает уставшее тело. — Серёг? — полушёпотом зовет Арсений, тряхнув головой. — Серёг, я дома. И замирает. Навстречу из темноты к нему, обнимая себя за плечи, выходит высокий силуэт, никак не похожий на лучшего друга, но радующий на подкорке мыслью, что показавшийся запах — вовсе не галлюцинация уставшей башки. — Антон? — Извините, Арсений Сергеевич, задремал с Тёмой в кресле и не услышал вас, — так же тихо оправдывается парень, оказываясь ближе. Он немного помят дрёмой, щурится и изящным движением тонких пальцев аккуратно поправляет выбившуюся кучеряшку у виска. — А… Как вы… Арсений растерян. Он отставляет портфель на обувнице и повторно оглядывает гостя с ног до головы, пытаясь понять, не спит ли до сих пор в машине, но Антон абсолютно реально улыбается самой милой улыбкой и поясняет: — Сергей очень спешил. Не знаю, что случилось, но надеюсь, ничего страшного. Попросил посмотреть за Тёмой, пока вы не вернётесь. Дал ключи и проводил сюда. Ключи я у входа оставил, — и тыкает пальцем в сторону ключницы, где на крючке покоится Серёжина связка. Как реагировать на всё это Арсений не знает. Серёга действительно упоминал о каких-то грандиозных планах на вечер, в которых наверняка фигурировала какая-нибудь сексуальная омега, но то, что он решит проблему в итоге вот таким способом, — для Арса настоящий шок. И непонятно даже, как тот не побоялся доверить не только ребёнка, но и чужую квартиру с кучей ценных вещей незнакомому человеку, да только негатива в Арсении никак не возникает при взгляде на слегка подрагивающего от сонливого озноба и его приятного искрящегося запаха. Такой человек не смог бы навредить ребёнку, сбегающему каждый вечер перед выходом из сада назад в группу, чтобы сказать Антону своё счастливое «пака». По крайней мере, с прежними воспитателями такого контакта у Артёма ещё никогда не было, и это показатель. Антон же паузу в общении и неприкрытое разглядывание воспринимает по-своему. — Извините, вы, наверное, очень устали, я сейчас пойду. — Может быть, чаю? Ужин? — спохватывается мужчина, торопливо выпрыгивая из ботинок, в которых до сих пор стоял, и уже готовится бежать на кухню, как очередная улыбка пробуждает внутреннего альфу в его желании начать заботливо урчать и в идеале прямо в чужую длинную шею. — Не нужно, спасибо. Меня мама, наверное, уже потеряла. Юноша подходит к вешалке и тянет с неё свою куртку, планируя уже самостоятельно натянуть на свои плечи, как альфа дёргается в его сторону и, подхватив объёмный предмет одежды, галантно расправляет его, помогая омеге одеться. — Подождите, Антон. Давайте я вам заплачу? — Не стоит, — тянет к себе свой черный рюкзак Антон всё с той же вешалки. — Артём — отличный ребёнок. Некапризный, послушный. Мы покушали, поиграли, искупались и уснули под сказку. У Арсения даже брови на лоб подскакивают: — Вы точно сейчас о моём сыне говорите? Антон, хихикнув, наклоняется к обуви и, присев, завязывает шнурки тёплых кроссовок. Он выпрямляется и, поправив свою куртку, уже готовится открыть дверь, прощаясь: — Всего доброго, Арсений Сергеевич. Но горячая широкая ладонь накрывает его руку на дверной ручке, останавливая и не позволяя открыть дверь. И Арсений уже гораздо громче и взволнованнее уточняет: — Как вы сейчас по темноте пойдёте? И эта близость, кажется, совсем не пугает омегу, но вынуждает нахмурить светлые брови: — Ну, не пять же лет мне. — Омеге нельзя одному в ночи слоняться, — отрезает Арсений, отпуская нежную руку, и хватает из кармана свой телефон, поясняя: — Погодите, я водителю своему наберу, если он не уехал, он вас подвезёт. — Арсений Сергеевич, тут буквально два дома, право. — Не обсуждается. — Мужчина со всей строгостью смеряет юношу недовольным взглядом и, сделав вызов, переключается на нового собеседника, торопливо выдавая: — Игорь Саныч, ты не уехал? — Нет ещё, стою у подъезда. А что случилось? — удивлённо хрипит водитель. И казалось бы, как удачно сложилась ситуация, да только голодный альфа в груди совсем недоволен таким стечением обстоятельств, но разбирать душевные претензии собственной сущности Арсений никак не планирует, усугубляя: — Друга моего до дома подкинешь? — Как скажете, шеф, — понятливо отзывается динамик. — Успею покурить? — Да, докуривай спокойно, — кивает больше для Антона, добавляя: — И до квартиры его проводи, хорошо? Он омега, поэтому маме в руки отдашь и мне отзвонишься. — Принято, шеф. Когда телефон возвращается в карман брюк, Антон стеснительно тянет: — Арсений Сергеевич… — Арсений. — Хорошо, — кивает. — Арсений, не нужно, правда, со мной ничего не случится. — Предпочитаю не экспериментировать, тем более когда я виноват в том, что вы свой вечер потратили на нас. Но Антон всё ещё зачем-то пытается отговорить, чем окончательно поражает альфу: обычно омеги довольно рьяно принимают подобную заботу, изначально вообще требуя вызвать им далеко не эконом-такси, да и в принципе от денег не отказываются, а тут… — Всё в порядке. Мне приятна компания вашего сына. Только вот Арсений непоколебим: — Чёрный мерседес, номер — шестьсот шестнадцать. Если не найдёте, позвоните мне, сориентирую. — Спасибо большое, — улыбается так открыто, что внутри расцветает весна на месте давно забетонированных эмоций. — Вам спасибо, Антон, вы наш спаситель. Когда за юношей закрывается дверь, Арсению кажется, что тот сейчас вернётся, — стойкое чувство правильности запаха этого омеги в его берлоге откровенно сводит рассудок с ума.***
Встречать сначала курьера с любимой картошкой фри и какими-то непонятными взрослыми блюдами, а потом и обожаемого «Сёжу» Артём бежит самый первый, при этом почему-то громко и радостно сообщая отцу каждый раз «Атон! Папа, Атон!». Мальчик вылетает в коридор и пытается дёргать ручку закрытой двери, но тщетно. Но и пропускать отца к двери тот не спешит, продолжая пищать неразборчивым набором звуков, что приходится осадить этот пыл рыком. И только когда перед обиженным носиком на кухонном столе возникают яблочный сок, кетчуп и то самое любимое яство, мальчик сменяет грусть на довольную улыбку. Он усаживается на стуле коленками и тянет к себе первую картофельную палочку, свободной рукой уже пролистывая предлагаемые айпадом мультики. Дядя Сёжа садится при этом рядом и пытается своровать больше в шутку еду у Артёма, но тот отвечает высунутым языком, и оба получают от Арса гневное «хорош баловаться». У Арса ещё жив страх того, как сын полгода назад чуть не подавился купленным бабушкой виноградом, и с тех пор поведение за столом в их семье четко ограниченно — «когда я ем, я глух, нем и не отвлекаюсь на игрушки». Мальчик, однако, тревогу отца не понимает и поднимает на того удивлённый взгляд, но молчит, послушно возвращая внимание на сказку про колобка. Серёжа, в свою очередь, треплет крестника по голове и поднимается, подходя к дивану, где уже расположился старший Попов с открытым пивом, и заваливается рядом, принимая бутылку из его рук. Вечер субботы отпечатывает на лицах лучших друзей всю недельную усталость, и, несмотря на желание начать ныть обо всех тяжбах новой должности, в Арсении зудит совсем другой вопрос: — Ну чё, как вчера потрахался? — А ты? — хитро подергивая черными бровями, отбивает Матвиенко, на что Арсений скалится: — Сраная ты сваха. Как тебе вообще в голову пришло оставить Антона в моей квартире? А если бы он что-то украл? Но Серёгу просто так не пронять: — А он украл? — Нет, но… — Ну так и не еби мозг, — фыркает друг, прикладываясь к бутылке. Он морщится от холода пенящейся жидкости и, вытерев губы ладонью, тянется к раскрытой коробке с пиццей, поддевая мясистый кусок и продолжая свою мысль: — Он хороший и честный парень, по нему это сразу видно. Только Арсу всё равно недостаточно такого ответа. Пусть Антон и не вызывает опасений, но мужчина всё равно потратил пол-утра, проверяя свой сейф и ящик с дорогими перстнями и часами, — в конце концов, он не из тех, кто свято верит в благочестивость всех вокруг, пуская всё на самотёк, и предпочитает проверять за ними каждый шаг. Возможно, именно эта черта и выделила его среди сотни кандидатов на пост директора финансового блока крупнейшей в стране строительной компании. — А ты давно так охуенно в людях начал разбираться? — клонит он голову вбок, продолжая сверлить друга пронзительным взглядом, но только на Серёге эти приемчики с претензиями не работают никогда. Он мужик со стержнем и, несмотря на свою придурь, всегда чётко даёт обоснование всем своим действиям, умея в нужный момент заткнуть оппонента за воротник. Это и зацепило в Сером с самого начала, при первой же встрече породив в Попове желание взять Матвиенко если не в приятели, то хотя бы в наставники. А то, что это в итоге превратилось в крепкую многолетнюю дружбу, стало настоящим подарком судьбы. И вот теперь этот самый наставник со всей своей мудростью принимается поучать: — С того момента, когда понял, что тебе пора завязывать твой соло-проект. Много ума не надо, чтобы понять, о каком солировании идёт речь, но Серёга тем не менее для подтверждения своих слов проводит пару раз кольцом руки вдоль горлышка бутылки. Арсений закатывает глаза. — Да ты заебёшь. Почему ты вообще решил всё за меня? Я тебе миллион раз говорил, что больше никогда и никаких отношений. — Арс. Давай сейчас серьёзно. — Матвиенко опасливо кидает взгляд в сторону жующего Артёма, верно проверяя, не слышит ли ребёнок весь их мат, но на счастье, песенка колобка звучит достаточно громко, чтобы Артём не обращал внимания на дурацких взрослых. Потому Серёга, вернув взгляд на довольно посеревшие за последние годы голубые глаза, цедит: — Без твоих выебонов и психов, просто послушай. Тебе пора отпустить прошлое и начать жизнь с чистого листа. — Я уже начал, — отмахивается Арсений, жмурясь. — Арс. — Ебаться налево и направо — это нихуя не чистый лист. Чтобы что? Чтобы я потом уже с двумя детьми на руках от жизни охуевал? Но Серёге этот тон вообще не нравится: — Ты сам отсудил Артёма. — И отсудил бы снова, не о том речь, — уверенно отвечает мужчина, обозначая, что друг не за то зацепился. Он любит своего сына и никогда не посмеет отказаться от него — ребёнок не виноват, что родители не сошлись во взглядах, и эту позицию он чётко и не раз подтверждал своими словами и действиями. — Я не хочу снова понять, что нахуй не нужен, а я буду не нужен, если даже истинность вытерла об меня ноги. Серёга расслабляется, но всё равно подаётся вперёд — если бы они оба были более чувствительными или вообще омегами, то он наверняка бы обнял Арса, но этой жалости не нужно Попову. — Истинность не панацея, — повторяет фразу, уже ни раз сказанную в этом доме, надеясь, что повторение — мать учения, и однажды до чернющей башки наконец-то это дойдёт. — И вообще, как много у тебя знакомых истинных пар, кто от начала и до конца вместе? У меня, если что, ноль таких пар, и все счастливы. — А мои родители? — Которые разводились дважды и сейчас даже не в браке в итоге живут, да? Арсений куксится: — Но они всё равно вместе. — Ты молодой и красивый альфа, — давит Серёга, — в конце концов, не импотент. Так чё ты себя гробишь? Наблюдать за тем, как потухла в одночасье самая яркая, самая безбашенная звезда его окружения, — невыносимо. И ещё более невыносимо было видеть, как друг своими руками вырыл могилу всем своим мечтам и целям, оставив при себе лишь карьерные амбиции. И сколько бы подобных разговоров не возникало в этом доме, Серёга понимал, что они были образными, а теперь, увидев живой конкретный вариант, практически вымоленный у вселенной им для лучшего друга, он не может не довести разговор до конца. И что самое невероятное, Арсений впервые поддаётся: — Серёг, я нормально себя чувствую. Да, порой кажется, что было бы лучше, будь рядом омега, что ждала бы нас с Тёмой дома. — Медленно качает головой, тише добавляя: — Я даже думал попытаться вернуть Сашу… — Ты чё, идиот? — Серёга звереет с одного только отзвука ненавистного имени. — Совсем сдурел? Однако Арсений беспечно отмахивается, прячась в новом глотке пива: — Я не стану этого делать никогда, это так, просто мысли воспалённого сознания. — Точно, что воспалённого, — скалится по-животному, демонстрируя клыки, — один шаг Арсения назад, и Матвиенко без колебаний набьёт ему морду. — Он тебе столько говна навалил, а ты ещё возвращать хочешь. За два года ни разу к сыну не приехал, сидит там блядь беременная с новым мужиком и в рот вас ебала. Это, по-твоему, нормальный омега? Нет, не нормальный, и Арсений прекрасно отдает себе в этом отчёт. Муж ушёл и ушёл некрасиво, и унижаться перед ним Попов никогда не будет. И всё же роняет своё главное опасение: — Но это не значит, что Антон не окажется таким же. — Арс, да мы никогда ни от чего не застрахованы, понимаешь? — эмоционально взмахивает руками, следом отставляя бутылку на кофейный столик и принимаясь растирать ладонями лицо, чтобы, видимо, взять себя в руки. — Ты можешь выйти завтра из дома, а тебя собьёт машина, ты можешь просто ужинать, а у тебя оторвётся тромб. Но если сидеть и всего вокруг бояться, то смысл вообще жить? — Я понимаю, но… — вздыхает как-то надрывно, тяжело. Для него все эти мысли были под жёстким запретом не один месяц, а уж допущение к сердцу какого-то нового омеги было вообще табуированным уже больше пяти лет. И теперь он практически перемалывает собственные установки, казалось бы, обыденными вопросами, но отчего-то всё равно ломающими голос. — Может, Антон несвободен или я не в его вкусе? Но Матвиенко и здесь отрезает подготовленным: — Он свободен. — Тебе-то откуда знать? — Ну, — пожимает плечами, — я спросил. — Ты чё, орёшь? — в ахуе распахивает рот Арсений, неспособный сформулировать какой-то более понятный вопрос, но Серый давно научился читать друга и без лишних слов. — Вовсе нет, — облизывается. — Я спросил, не потеряет ли его муж, если он останется с Тёмой, и надо ли мне как-то пообщаться с ним, на что Антон ответил, что он свободен и живёт с мамой, но ей он позвонит сам, — и смотрит так пристально, улавливая каждую эмоцию, наконец не прикрытую актёрским каменным лицом. — Он тебе вообще понравился? На запах? — Ну… Да? — будто спрашивая у самого себя разрешения на подобные мысли, вопрошает Арсений. Но алкоголь уверенно развязывает ему язык. — Приятный очень, я б обнюхал. — И покрыл его? — с хитринкой ухмыляется друг и с удивлением слышит: — Может, и покрыл. — Арсений вновь задумывается, опуская взгляд на свои руки, и прокручивает на безымянном пальце перстень, заменивший обручалку на следующий же день после развода. «Чтобы не лезли», — отмахнулся он тогда от вопроса, любовно прикрывая пальцем душераздирающую надпись «Hands remember» на нём. Только теперь так странно и чудно, что эта надпись больше не отбрасывает в воспоминания о плавящемся под прикосновениями бывшем муже, а возвращает покалывания от касания к музыкальным пальцам молодого омеги. И Арсений поддаётся этим ощущениям, сжимая ладонь в кулак и пытаясь схватить ускользающее фантомное запястье, и начинает делиться: — Он, пока был у нас, пыль везде вытер, прикинь? Посуду помыл и пасту мне приготовил, вкусно было пиздец. С такими тефтельками маленькими в каком-то томатном соусе. Никогда такое не пробовал, но прям зашло. — Та-а-а-ак, — вдохновлённо подскакивает Серёга, но не успевает задать свой назревающий вопрос, как Артём объявляет о закончившемся в стакане соке окриком «папа, ещё шок!». И, не желая отрывать друга от его погружения в себя, подскакивает к ребёнку сам, помогая налить ещё напитка, и, уточняя, хочет ли тот что-то ещё, кладёт перед Артёмом раскрытую конфетку. Мальчик радостно хлопает в ладошки и, поблагодарив крёстного, продолжает свою трапезу теперь ещё и с любимым лакомством. Матвиенко удовлетворённо кивает и возвращается на своё место, тут же огорошивая своим вопросом: — Подумал, как будешь ухаживать? Но в ответ получает вполне ожидаемое: — Никак. Серёг, ему лет двадцать пять. Нахуя ему такому молодому дед с прицепом? Армянские брови вновь летят на лоб перелетными птицами, замирая в своём искривлённом положении параллельно возмущённому голосу: — Я в ахуе, конечно, как этот мудак выебал из тебя всё самолюбие и уверенность. Раньше тебе на возраст было поебать, ты шёл напролом, потому что знал, какой ты охуенный. — От охуенного альфы омега не уходит. — Я тебя сейчас ударю, клянусь Богом, — воет Матвиенко, чудом сдерживая себя, чтобы не взять идиота перед собой за грудки и не встряхнуть того пару раз. Но сдерживается не из-за соображений дружбы, а только чтобы не напугать ребёнка, остро реагирующего на любые ссоры. — А потом к психологу запишу. — И когда я к нему ходить буду? — строит ироничную морду Арсений, намекая на жуткую загруженность графика, только Серёга и здесь может найти лазейку: — В обед по фейстайму. Мне насрать. Но это ненормально. Ты же классный, сильный, богатый, на ебало далеко не урод. Тебе стоит пальцем поманить, и Антон у тебя на коленях будет. Или перед тобой. Но опошлять образ юноши даже не поворачивается фантазия, что раньше на раз-два могла подкинуть хозяину картинки с соблазнительной омегой. И это ощущается в разы правильнее, когда перед глазами возникает совершенно домашний парень, нежно улыбающийся до мелких морщинок у больших зеленых глаз. — Он, прикинь, от денег отказался и протестовал, когда я водителя ему своего дал, — вновь уходит в свои мысли Арсений. — Я такого, конечно, ещё не встречал. — Ну, вот видишь, — подбадривает Серёга, не планируя сдаваться. В конце концов, если он не даст волшебного пенделя, то Попов так и будет чахнуть, не позволяя себе стать счастливым. — Приударь за ним, чего тебе стоит? — Мне надо подумать. Понаблюдать за ним. — Арс, он не антилопа на пастбище, да и ты не смотритель зоопарка. Хули тут наблюдать? Позови в ресторан, в кино, да куда угодно. Я уверен, он тебе не откажет. — Я должен быть уверен в этом наверняка, — отрицательно мотает головой Попов. — Не думаю, что, получи я отказ, вот тут, — тыкает себе в висок пальцем, — не усугубится ситуация. Но я подумаю, правда. Я тебя утешу этим, но он меня действительно зацепил. Он когда в квартире у меня просто стоял и улыбался, во мне альфа зверел. Давно я такого не испытывал. Серёга теряется: — Какого такого? — Пометить хотел пиздец, аж клыки чесались. И Серёга расплывается в победной улыбке. Слышать такое пусть и через вытягивания клещами — уже огромный прорыв. — Если тебе нужен будет вечер — звони. Я брошу всё и ради этого приеду хоть с Луны. — Хорошо, — благодарно кивает Арсений. — Но такое явно случится нескоро. Если случится. Горячая тяжёлая ладонь ложится на плечо, и Серёга вынуждает поднять нос из бутылки и встретиться взглядами, донося мысль до самого альфы: — Ты уже не убил меня за этот разговор, хотя раньше мог бы, а это значительный прогресс. Значит, мы на правильном пути. — Мы не можем знать этого наверняка. — Мне похуй на твои сомнения, я уверен на все сто, что этот пацан может наконец вытащить тебя из твоей депрессии. На уверенности Серёги в лучшее держится вся маленькая Арсова семья, и однажды, Арсений точно знает, он сможет отплатить лучшему другу тем же. Но не сейчас. Сейчас его раздраю нужно крепкое плечо друга и протянутая рука, ни разу не дрогнувшая от рывков, которыми тот тащит Попова из загустевшей трясины.***
Все идёт через жопу с самого утра, когда Артём, закативший истерику из-за того, что не хотел надевать сапожки, а просил надеть любимые ботиночки, довёл отца до ручки, отказываясь воспринимать от него уговоры, что на улице дождь и тот может заболеть. Лишь получив пару раз крепкой рукой по оголенной попе, он смирился с сапожками, затихнув под влиянием взрослого альфы до самого садика. Да только острая мысль, какой он отвратительный отец, всё равно грызла Арса до самой работы, где отвлечься получилось только после заявления бухгалтерии, что они проебали счёт от ключевого партнёра и теперь дебет не сходится с кредитом. В итоге, осознавая, что на решение проблемы ушёл почти целый день, Арсений роняет голову на стопку необработанных за день документов и тоскливо смотрит на часы, моргающие восемнадцатью ноль-ноль на заблокированном ноутбуке. И мысль, что сегодня не удастся увидеть столь полюбившуюся улыбку, на которой держится каждый вечер уже почти месяц, физически убивает альфу внутри. Только она начала рождать мотивацию чаще уходить с работы вовремя без привлечения Серёги, и только она, по сути, встряхивает всю его сущность, разогревая с каждым днём желание присвоить омегу себе. И упиваясь лишь короткими фразами о том, как сын поужинал и как вел себя весь день, Арсений позволяет себе перед сном представлять юношу рядом в своей кровати, в своём доме. В своей семье. Только вот дальше этих фантазий зайти всё ещё страшно. Ведь всё, что говорит и делает Антон, — исключительно его работа, включающая не только уход за детьми, но и вежливое открытое общение с родителями. Но это тем не менее не мешает Арсению начать ревновать чудесную улыбку к прочим альфам-родителям, забирающим вместе с ним своих детей. Да только прав у него на подобное нет, хоть и объяснить это самому себе оказывается действительно трудно. Антон же, в свою очередь, не делает никаких шагов в сторону альфы, никак не демонстрируя готовность к более близкому общению, лишь смотрит на него дольше, чем на остальных, и не торопится завершать свой рабочий день, когда Арсений оказывается в дверях раздевалки. Арсений не знает, с каждым ли родителем юноша столь внимателен, а поплывший альфа внутри просто принимает желаемое за действительное, но сам же специально максимально медленно переодевает сына, дожидаясь, когда другие семьи покинут сад и он сможет вкусить потрясающий пряный запах имбирного пряника без каких-либо уродских примесей. Арсений вновь вздыхает и тянется уже звонить Матвиенко, как на телефоне всплывает сообщение от Антона. То ли вселенная играет с ним в какую-то незамысловатую игру, то ли да. Антон (18:04): Арсений Сергеевич, здравствуйте! Тёма испачкал красками футболку, не могу в шкафчике найти что-то на замену. Вы не приносили ничего? Вы (18:05): Там рюкзак его висит, в нём точно была Антон (18:05): Там только маечка, но ему будет холодно. Я тогда надену ту, в которой он спит, и эту застираю. Принесите, пожалуйста, завтра на смену одежду. Можете сразу побольше)) Вы (18:06): Принято И ещё, Антон, я сегодня опять на работе задержусь, приедет Серёжа Антон печатает… Арсений замирает, отчего-то пропуская удары сердца, предвкушая сам не зная что. Восторг от одной переписки такой глупый и даже мальчишеский, но не наслаждаться им не получается совсем. Так хочется увидеть невозможное «очень жаль» или вообще «я по вам скучаю», но то, что появляется на экране в следующую минуту, буквально выбивает из него воздух: Антон (18:10): Если у Сергея вдруг не получится, то я бы с радостью помог Вам и посидел с Артёмом, пока Вы не приедете. Я могу забрать его к себе домой, я живу совсем рядом и Вам не придётся далеко ехать. Мой адрес: Парковая 7, квартира 15. Я покормлю его, займу игрушками, да и моя мама будет очень рада малышу. Её телефон на всякий случай: 8915--- Ни в коем случае не настаиваю, Вы не подумайте, что я что-то задумал. Никогда не причиню Артёму вреда Арсений застывает, вновь и вновь скользя поражённым взглядом по буквам на экране, не понимая, как реагировать. А всем ли родителям он предлагает подобную помощь? Но Арсений явно будет дураком, если не попытается хотя бы так приблизиться к омеге, тем более когда есть шанс ещё и понравиться его маме. Вы (18:12): А это точно удобно? Вы уверены? Антон (18:12): Конечно удобно. Я бы не предлагал, но мы с Артёмом хорошо ладим, и он не принесёт нам никаких неудобств Вы (18:13): Я сейчас переведу Вам деньги на продукты и такси Антон (18:13): Арсений, пожалуйста, это лишнее Арсений фыркает на эту упёртость и всё равно настаивает — в конце концов, неприлично пользоваться чужой добротой. Тем более сколько уж там получает Антон в государственном садике? Вы (18:14): Не обсуждается И не бойтесь, что это какая-то взятка, это останется исключительно между нами Антон (18:15): Арсений, не надо. Просто приезжайте на ужин, и этого будет достаточно в качестве благодарности :) Вы (18:16): Ладно Но я пожалуюсь на Вас Вашей маме) Антон (18:17): Это вообще без проблем)) Альфа урчит, довольно ворочаясь в груди, и Арсений, отложив телефон на край стола, ухмыляется мысли, что будь рядом Серёга, тот бы обоссался от счастья, но, пожалуй, этот козырь для друга он прибережёт на потом.***
Приходить с пустыми руками в чужой дом — для альфы моветон, поэтому, тормознув по дороге у дорогого магазина, Арсений долго выбирает конфеты, какие-то странные фрукты и долго думает над хорошим вином, но в итоге осознаёт, что последнее — перебор, как и мысль купить Антону цветы. Боится напугать или переборщить в своей благодарности, поэтому ограничивается каким-то элитно-эксклюзивным чаем и тем, что уже набрал в корзину. Приезжает по нужному адресу ближе к половине десятого и, позвонив в дверь, испытывает лёгкое волнение. Ну точно на первую свиданку в молодые шестнадцать пришёл. Какого-то подвоха интуиция не ощущает, хотя Арсений и обращается к ней периодически, будто проверяя какой-то внутренний канал связи с сыном. Есть ли в нём действительно нечто такое — чёрт уж его знает, но раньше, когда Арс отводил Артёма в предыдущий садик, тревога за ребёнка сидела в нём постоянно и, как оказалось, не зря. В итоге пришлось уходить оттуда со скандалом и, спасибо связям, даже поспособствовать закрытию гадюшника. — Добрый вечер, — улыбается Арсений представшей перед ним худенькой женщине лет пятидесяти в домашнем бежевом платье в мелкий чёрный горох. — Я Арсений, отец Артёма. — А я Майя, очень приятно наконец с вами познакомиться, Арсений, мы уже вас заждались, — без укора приветливо улыбается хозяйка и, не давая и секунды на обдумывание первой фразы, утягивает мужчину из подъезда в тепло, закрывая за ним дверь. Обычная старенькая квартирка, довольно маленькая, но уютная, с кучей фотографий на стенах коридора, которые хочется нагло рассмотреть. Линолеум потертый, краска на стенах уже выцвела, а мебель явно родом ещё из советских времен, но запах Антона столь сладко оседает на языке, что Арсению, кажется, плевать, — позови тот его в заброшенную избушку в лесной глуши, альфа побежит, роняя все свои избалованные вкусы прямо по шлейфу этого имбирного аромата. — Я прошу прощения, что так поздно пришёл, — извиняется Арсений, заглядывая куда-то за плечо женщине, выискивая не то сына, не то Антона. — Я принес вам гостинцы, не знаю, что вы любите, поэтому взял всего по чуть-чуть. Женщина смущённо улыбается и нехотя принимает пакет, уговаривая оставить покупку себе, но в итоге сдаётся. И на голос отца из дальней комнаты выбегает Артём, тут же оказываясь поднятым на руки. — Привет, мелочь. Как ты себя вёл? Всё хорошо? — Да! — радостно улыбается Тёма. — Домой пойдём? — больше для проформы спрашивает Арсений сына, просто чтобы потянуть время, — всё ещё ждет, когда следом за сыном появится Антон, однако тот почему-то вовсе не спешит выходить. Ещё и этот тягучий запах омеги драконит инстинкты альфы, уже с нихуя решившего, что это его. И Артём словно читает мысли отца, выдавая категоричное: — Нет! — И слазит с рук, уносясь назад в ту же комнату, где сидел до этого. — Артём! — строго окрикивает отец, шокированный выходкой сына, но Майя на это добродушно качает головой, проницательно выдавая: — Мальчику не хватает ласковой руки омеги, не так ли? — И не давая возможности мужчине хоть что-то возразить в ответ, разворачивается и шагает на кухню, расположенную справа от входа. — Раздевайтесь, Арсений, я пока что подогрею ужин. — Подождите, Майя, не стоит! Не хочу вас стеснять, вы и так меня сильно выручили. Но женщина пропускает возражения мимо ушей и уже шуршит пакетом, раскладывая принесённые продукты на стол. А Арсений так и стоит, совершенно озадаченный происходящим. Желудок тем временем на предложение поесть воет китом, потому что прекрасно осведомлен, что дома шаром покати, и альфа внутри лишь подвывает тем самым китам — Антона увидеть хочется просто до зубовного скрежета. Поэтому, помявшись ещё с минуту, альфа всё же разувается и, закинув пальто на стоящий у входа пуфик, шагает за женщиной. — Майя, где я могу помыть руки? Женщина оборачивается, почему-то вытягиваясь в лице, словно не ожидала, что Арсений всё же согласится на приглашение, но, как оказывается на самом деле, она просто так забавно задумывается: — Ой, в ванной сейчас Антон, поэтому давайте здесь, в раковине. — Кивает она в сторону светло-коричневого кухонного гарнитура, подсказывая: — Мыло слева. Арсений поворачивает шатающийся смеситель, намыливает ладони под рваной струёй воды и послушно принимает вафельное полотенце из рук хозяйки. Он вежливо предлагает помощь в сервировке стола, но в итоге просто оказывается усаженным на слул со стаканом домашнего, очень вкусного, к слову, лимонада в ожидании трапезы. — А Артём там сейчас один в комнате? — вдруг уточняет мужчина, опасливо поглядывая в сторону коридора, — он хоть и не слышит каких-то резких ударов и звуков разрушения, но, зная своего сына, заранее напрягается. — Ничего не сломает вам? — Не переживайте, — успокаивающе улыбается Майя, помешивая ароматный гуляш в сковородке. — Даже если сломает — починим. Антон ему свою старую железную дорогу разложил, и мальчик от неё оторваться не может. Такой он у вас чудесный. «Антон у вас тоже», — чуть не слетает с языка, но Арсений вовремя откашливается: — Рад слышать. Обычно Артём не такой покладистый. — В его возрасте это нормально, — усмехнувшись, сообщает женщина. — Тем более, что дети в принципе такие по природе. Они более открыты в своих эмоциях и характере с родителями, которым доверяют эти эмоции больше всех. Арсений, задумавшись, поджимает губы: — Не думал о таком, если честно. И ведь действительно, если проследить, когда именно у Артёма начинаются заскоки с поведением, то можно обнаружить один главный, ключевой фактор — наличие рядом отца, ярко реагирующего на любой каприз ребёнка. С Серёгой, с родителями Арса, да даже с воспитателями в саду Артём никогда не позволяет себе столько, сколько дома, за закрытой дверью, с одним своим главным зрителем. Однако это открытие, припорошённое словами женщины об особом доверии, успокаивает ненадолго — слишком уж живы утренние нервы и в целом ежедневные концерты в памяти уставшего от такой жизни отца. И за погружением в эти мысли, следя за танцем лимонной дольки в гранённом стакане, Арсений чуть не попускает направленный на него серьёзный взгляд: — Арсений, а можно нескромный вопрос? — Мне кажется, я догадываюсь, о чём вы хотите спросить, — хмыкает мужчина, усмехаясь себе под нос. С одной стороны, он ненавидит эту тему всей душой, с другой — ему действительно на руку, что именно мама Антона таким заинтересовалась. Поэтому он спокойно смотрит в ответ и произносит: — Я не против, давайте. — Вы женаты? — Мама! — влетает на кухню вместе со взъерошенным после душа юношей. А Антон прекрасен. С заострённых кончиков кудрей на плечи серой домашней футболки с надписью «Tom&Jerry» срываются мелкие капли воды. Они наверняка текут соблазнительными тонкими ручейками по чужому загривку и где-то за слегка лопоухими ушами по тому месту, где бы отлично смотрелась Арсова метка… Арсений трясет головой. — Ну что? — тем временем недоумевает Майя. — Я же спросила разрешения. Но Антон непоколебим и продолжает упрекать мать: — Такие вопросы неэтичны. — Если я не спрошу, то ты так и будешь… — Мама! — вновь прерывает женщину уже больше смущённый вскрик, и она наконец капитулирует, поднимая ладони вверх в поражённом жесте: — Всё-всё, ладно. Пойду посмотрю, как там Артём. А ты накорми гостя. — Разберусь, мам, — закатывает глаза юноша и, поправив съезжающие на округлый зад широкие спортивные штаны, Антон почти выталкивает женщину прочь, наконец-то оказываясь наедине с альфой. Он приглаживает назад ладонью спадающую на глаза челку и с открытой улыбкой здоровается: — Здравствуйте, Арсений. — Добрый вечер, Антон, — кивает, неспособный отвести глаз от невероятно красивого юноши, потому практически в наглую пялится и на узкие плечи, и на тонкие руки, и на изящную талию, на которой собирается прилипающая к влажной коже серая ткань. И не нужно никаких вычурных нарядов, пошлой наготы — Арсений готов боготворить ангельскую природу омеги при любых обстоятельствах. Но тем не менее вынужден оторваться от столь некорректной паузы. — Я уже переживать начал, что с вами что-то случилось или что я вас обидел, поэтому вы не выходите. — Когда бы вы успели меня обидеть? — Клонит голову к плечу омега и проходит к плите, явно нехотя разрывая зрительный контакт. — Не думайте, я просто не знал, во сколько именно вы приедете, и пошёл помыться, а то на меня сегодня дети перевернули суп, и я весь им провонял насквозь, еле дотерпел до душа. — Вы прекрасно пахнете, Антон, — тем не менее прилетает прямо в спину омеги, и тот заметно сжимается в плечах — смущается. — Вы тоже, — стреляет взглядом из-под ресниц, вынуждая сглотнуть вязкую слюну, и, не задерживаясь на этом полуфлирте, переводит взгляд на уже бурлящее в сковородке аппетитное мясо. — У вас нет аллергии на какие-то продукты? А то здесь много специй. — Нет, всё нормально, я всеяден. Рыбу только не люблю, а остальное за милую душу. Тем более, я сегодня даже не помню, ел ли что-то, кроме кофе и сэндвича, который конфисковал у секретарши. — Конфисковал? — с улыбкой переспрашивает Антон, принимаясь накладывать в тарелку ужин для мужчины. И это так правильно выглядит в глазах забывшего об омежьем уходе альфы, что Арсению стоит огромных усилий не соскочить с места и не прижаться грудью к чужой спине. Но он лишь откашливается и беспечно пожимает плечами: — Он был слишком аппетитный. Антон еле слышно хихикает и, поставив перед альфой его тарелку с потрясающе ароматным блюдом, предлагает удивительное: — Давайте я вам на завтра с собой обед соберу? Хотите? — Антон, я не могу так наглеть, — берётся за вилку Арсений, отмахиваясь. — Закажу доставку какую-нибудь, не переживайте. — Домашняя еда всё же полезнее, — заботливо настаивает. — Давайте, если вам понравится жаркое, я вам сложу его с собой. И Арсений понимает, что это совсем некрасиво и нагло, но и отказаться язык не поворачивается: — Разбалуете меня, — качает головой и тут же получает в ответ ласковое: — Мне только в радость. Арсений задерживает взгляд на ярких зелёных глазах, и ему кажется, что ничего больше вокруг не существует: ни проблем, ни его рабочей усталости, ни постоянных головных болей о будущем. Есть этот омега, что готов окружать заботой заблудшего путника, омега, способный создать настоящий домашний очаг, что так необходим сыну и самому Арсению. — Я, кстати, так и не поблагодарил вас за ужин, который вы приготовили мне дома, — прожевав сочное мясо, проговаривает Арсений. Молчать с Антоном комфортно, но когда ещё появится шанс поговорить дольше пяти минут за вечер. — Эти тефтельки были восхитительны, чуть всю сковородку за раз не съел. Антон вновь расплывается в довольной улыбке: — Я очень рад, что угодил. Не знал, любите ли вы такое. — Теперь буду искать в ресторанах только такое блюдо. И такое, — кивает в тарелку, уже подцепляя порцию овощей. Омега хмурится: — А вы питаетесь только доставками? Я просто могу рассказать рецепт. — Увы, я совсем не умею готовить и даже каши Артёму заказываю в доставке. — А… — вдруг открывает рот Антон, но резко замолкает. Он отмахивается как-то смущённо и зачем-то начинает спешно извиняться. — Нет, простите, некорректный вопрос. — Я в разводе. — Я не… — Не это хотели спросить? — заискивающе улыбается Арсений, с интересом наблюдая, как омега закусывает пухлые, ярко-розовые от природы губы. Чужой интерес заметен промелькнувшей в глазах искрой, что, несомненно, радует альфу, но он специально сглаживает углы, чтобы не смутить юношу сильнее. — Тогда просто потом передадите маме мой ответ, а то она спрашивала. — Хорошо, — кивает. — То есть нет, не хорошо. Мне жаль… — Антон, успокойтесь, всё в порядке. Вы можете спрашивать что угодно, я не кусаюсь, и, если мне будет некомфортно, я вам скажу. — Спасибо. — Антон трёт ладошки под столом, что-то тщательно обдумывая, и Арсений уже морально готовится к вопросам о бывшем, однако Антон слишком хорошо воспитан, чтобы лезть с таким к альфе. Либо Арсений преувеличивает интерес омеги к нему, но именно сейчас хочется верить в обратное. И тем не менее Антон не уходит от разговора, разве что продолжает тему Арсовой семьи уже в другом, своём профессиональном ключе. — На самом деле есть ещё вопрос, мне просто для понимания. Артём плохо говорит для своего возраста, может, я могу посодействовать его общению с нашим логопедом в садике? Арсений вздыхает и, потянувшись к салфетке, промакивает губы, честно поясняя: — Тут непонятно. Моя мама говорила, что я сам поздно заговорил, и я склоняюсь к тому, что это просто мои гены. Но невролог сказал, что у него отставание в развитии речи, вероятно, вызвано стрессом из-за того, что его папа от нас ушел. — Я понял. Тогда подумаю, как помочь разговорить его, потому что мальчик очень сообразительный. Он хорошо решает головоломки, и я не думаю, что у него именно отставание, поскольку это высчитывается по количеству слов, которые он знает, а никак не по построению самих предложений. А слов отдельных, даже как звуки, он знает достаточно. — Вы меня сейчас прям успокоили. — Больше говорите при нём, даже рассказывайте, что делаете, он с удовольствием воспринимает такое, — со знанием дела поучает Антон. — Мы вот с ним те тефтельки как раз вместе готовили, и он внимательно слушал, что я ему рассказывал, — как леплю их и разогреваю сковородку. Арсению подобное никогда не советовали. Врачи ограничивались фразой «заговорит сам», впрочем, как и всё старшее поколение его семьи, потому Арсений давно пустил всё на самотёк, ожидая, что всё само собой разрешится. — Попробую. — Честно соглашается с предложенной методикой мужчина. В конце концов, а вдруг сработает? — В любом случае к горшку приучились, а уж язык развязать, мне кажется, куда проще. — Это точно, — Антон удовлетворëнно кивает и, заметив наконец пустую тарелку перед альфой, суетно подскакивает. — Добавки? Чай? Но Арсению, как бы ни хотелось задержаться подольше, всё-таки правила приличия не позволяют затребовать ещё и десерт. Потому он благодарно улыбается кончиками губ и повторно проводит салфеткой по усам и бороде вокруг рта, подозревая, что легко мог испачкаться. — Уже поздно, Антон, — нехотя сообщает альфа. — Я и так засиделся, а вам ещё на работу завтра. Как и мне. Спасибо большое за ужин, было очень вкусно. — Вы можете приходить к нам ещё, если захотите чего-нибудь домашнего. Я буду рад приготовить для вас любое блюдо, какое попросите. Арсению от этого радушия хочется замурчать в голос огромной кошкой и уткнуться носом в чужие ладони — никогда ещё к нему не относились так не за его деньги, а просто за то, что вот он такой есть: дикий, поломанный и вечно хмурый. И счастье, если Антон подобное предлагает не из жалости. — Вашей девушке или молодому человеку повезло с вами, — вдруг вылетает зудящий на подкорке факт из разморенного домашним теплом мужчины. И даже уверения Серёги в якобы отсутствии отношений у омеги, и собственный аромат Антона, не очернённый чужим альфьим запахом, ничего ещё не значили. Вопрос личной жизни юноши всё ещё не давал Арсу покоя одной простой мыслью — такой омега не может быть свободен. Но услышав заветное: — У меня никого нет. Мама вот только. Арсений даже расправляет плечи: — Значит, очень повезёт. Антон же забавно морщится и даже киношно закатывает глаза: — Я очень противный в отношениях, так что сложно загадывать. — Поверьте, не противнее меня, — усмехается в ответ, поясняя: — Я абсолютный бытовой кретин. Только Антон и сам будто смелеет, уверенно выдавая: — Это поправимо. Торопить события и прямо сейчас на месте что-либо предлагать Арсений не решается. Всё же Антон до сих пор не дал очевидный зеленый свет на готовность сближения с альфой, ну, или Арсений его просто не заметил, потому мужчина оставляет комментарий без ответа, наконец вставая из-за стола. — Ещё раз спасибо за ужин, вы спасли меня от голодной смерти. Антон улыбается и, убрав пустую тарелку гостя в раковину, приглашает следовать за собой в комнату, где Артём, разбросав выделенные ему игрушки по ковру, весело катает вагончики металлического поезда по разложенным в центре зала рельсам. Майя, сидящая в кресле чуть поодаль, внимательно следит за ребёнком, периодически восхищаясь, как здорово у Артёма получается быть машинистом, и слыша в ответ «ту-ту!». — Тём, — зовет сына альфа, останавливаясь в дверях, — говори всем «пока», нам пора домой. Но Артём даже ухом не ведёт, продолжая увлечённо расставлять перед поездом препятствия в виде каких-то кубиков. Арсений понимает, что мальчик заигрался, и поэтому гораздо громче произносит: — Артём. Только и это не оказывает влияния. Тогда уже решает вмешаться Антон и, подойдя ближе, садится на корточки перед ребёнком, обращая на себя внимание: — Артём, тебя папа зовет, малыш, пойдём одеваться. — Не хочу! — резко звучит детский голосок, после чего Артём демонстративно отворачивается от воспитателя. — Малыш, но мы завтра утром с тобой увидимся, — начинает спокойно уговаривать Антон, пытаясь достучаться до мальчика. — Ты же придешь в садик? — Нет! — Артём, пожалуйста, давай без концертов, — строго просит отец. — Антону надо отдыхать. — Нет-нет-нет! — Артём! — громогласно рычит мужчина, отчего даже Антон вздрагивает. — Не кричите на него, Арсений, сейчас мы договоримся. Договоримся же, да? — Не хочу-у-у-у-у. Нет, — и ребёнок начинает плакать. — Не хочу к папа! Арсений напрягается, начиная откровенно закипать. Тёма в очередной раз ни во что не ставит просьбы отца, ещё и концерты устраивает в чужом доме. Что вообще о нём, как о родителе, подумает Антон после такого заявления? — Что значит «не хочу»? — Может, пусть остаётся? — вдруг обеспокоенно вмешивается Майя, отчего Артём с надеждой поворачивается к Арсу, продолжая пускать крокодильи слёзы. Но Арсения подобный вариант не устраивает даже из принципа — сын обязан слушаться отца, и это не обсуждается. — Нет, — отрезает мужчина, вновь обращаясь к мальчику: — Артём, ты истериками ничего не добьëшься. Мы сейчас же пойдём домой. На что Артём уже в полный голос орёт: — НЕ-Е-Е-ЕТ! — Встал, — скалится альфа, обнажая клыки. — Я сказал. Встал. Но Артём не согласен. Он резко толкает от себя сложенные деревянные рельсы и с психу кидает вагончик прямо в бедро отца, заходясь уже истерическим плачем. И Арсений вновь срывается. Он шагает в комнату и, схватив мальчишку за ухо, вздëргивает вверх, вынуждая встать на ноги. — Ты достал уже нервы мне трепать, — окончательно взрывается Арсений, позволяя пелене ярости поглотить всего себя. — Никаких больше гостей с таким поведением. Тебе ясно? — Арсений, — испуганно пищит Антон, — не надо. — Не надо? Не надо потакать всем его «хочу», — наконец отпускает ухо ребёнка и толкает его под спину в сторону выхода так, что мальчик падает на коленки. — У меня и так каждый день начинается с психов и теперь ими же заканчивается. Осточертело. Но ребёнок не справляется с эмоциями и уже надрывно зовёт: — Ато-о-он! — Живо. — Не позволяет сыну играть на чужих чувствах Арсений и вновь поднимает его теперь уже под руки. — На выход. — Арсений, — поднимается рядом Антон, взволнованно прижимая руки к груди, — надо договариваться с ребёнком, предлагать ему выбор, нельзя всё через силу решать. — Через силу? Вы обвиняете меня в том, что я бью ребёнка? — Нет, я не так сказал. Арсений смеряет сжавшегося под его бешеным взглядом юношу, после чего выпаливает: — Зря я пошёл у вас на поводу и доверил вам сына. Альфу должен воспитывать альфа. Иначе с омегами он размякает. — Вы считаете, что мои методы неправильные? — Я считаю, что вы слишком слабовольны и позволяете детям вами крутить. Со мной же это не прокатит. — Вновь обращаясь к захлебывающемуся истерикой сыну, хватает того за руку, уводя в коридор: — Пошёл. На выход. — Он в первую очередь ребёнок! — кричит вдогонку Антон, выскакивая следом. — Он не понимает вас! — Он чудесно всё понимает и манипулирует вами. Ярость вперемешку с бессилием кипит в венах, не позволяя здраво рассуждать и что-либо оценивать. Арсений больше не может. Он плохой, отвратительный отец, и раз уж Антон теперь тоже так считает, то так тому и быть. Антон не знает о нём ничего, он не знает, как невыносимо одному, разбиваясь в пыль, пытаться создать для мальчишки лучшие условия жизни, а в ответ получать лишь слёзы и постоянную обиду. Он живёт в этой ненависти к самому себе каждый день и вместо хоть какого-то «всё будет хорошо» ловит лишь извечные упреки то от родственников, что только и могут, что качать башкой, не предлагая помощи, то от лучшего друга с его «для воспитания нужна омега». Только для чего? Чтобы. как Антон сейчас, с укором считала его извергом? Ну уж нет, спасибо. Не нужна. Никто не нужен. — Спасибо за ужин, поезд ваш я вам возмещу, — дëрнув вверх собачку на куртке сына, мрачно, даже не смотря в сторону, сообщает Арсений, следом принимаясь всё под тот же Тёмин вой обуваться самостоятельно. Однако в ответ уже с надрывом психует Антон: — Нам ваши деньги не нужны! Лучше купите на них книги по педагогике и, может, вы найдёте там ответ, почему ваш сын не говорит в три года! Укол приходится в самое сердце, отчего желваки на лице приходят в движение. — Родите для начала своего и попытайтесь в одиночку вырастить из него человека, а уже потом учите меня жизни. Дверь за Арсением закрывается с грохотом, лишь сильнее пугая маленького мальчика, неспособного справиться со своими слезами.***
В ту ночь Арсений так и не засыпает. Он крутится, бесится и никак не желает принять тот факт, что облажался по-крупному. Тёма, заикаясь от всхлипов, успокаивается только дома, прижимая к груди плюшевого динозавра, что покупал для него ещё его папа, но Арсений на все эти слезы и трясущиеся губки не реагирует. Он с каменным лицом переодевает мальчика в пижаму, укладывает в кровать и просит Алису рассказать ему сказку, пока сам уходит в душ. Его колотит от злости, от разочарования в самом себе и в том, что почти влюбился в совсем не подходящего омегу. И последнее душит его практически до воя сквозь сжатые зубы. Такой хороший и милый парень испортил всё, что он кропотливо выстраивал в характере ребёнка, рассорив его с собственным сыном простой вседозволенностью. И чёрт его знает, специально или нет, но факт есть факт. Глупо было вестись на поводу Серёги и своих больных надежд на лучшее, потому что лучшего не будет. Не с ним. Последующие дни проходят безвкусно. Тёма не говорит дома почти ничего, превращаясь в бездушную удобную куклу, которая делает всё по указке отца, и это уничтожает мужчину лишь сильнее. Весёлый мальчик превращается в собственную тень, при этом начиная угождать требованиям родителя, что так сильно этого ждал, и, казалось бы, вот, радуйся, метод сработал на ура, да только кошки на душе скребут сильнее бунтующей сущности альфы, ощущающей физически тоску своего наследника. Серёга, пришедший в воскресенье вечером, непонимающе смотрит на ребёнка и, получив отказ даже от конфетки, с укоризной смотрит на не менее блёклого Арсения, не понимая, что могло такого произойти всего за неделю. Но Арс, оскалившись на прозвучавшее «Антон», как будто отвечает на поставленный вопрос. Серёжа больше не лезет, но уходит за Тëмой в комнату, где под сказку всё же вытягивает из мальчика пару слов с просьбой читать дальше. Когда друг уходит, пожелав Арсу остудить голову, Арсений тихо рычит, прикладываясь башкой к стене в коридоре. Он, не думая, уходит на кухню только чтобы вытянуть припрятанный в шкафу коньяк, после чего открывает зачем-то фотографию Антона в его профиле в мессенджере и напивается до зелёных соплей в своём кабинете.***
— Папа, какить. Арсений, уже открывший дверь из квартиры, с досадой оборачивается на полностью одетого сына, испуганно смотрящего в глаза отца. И мысль, что собственный ребёнок молчит не от обиды, а потому что начал откровенно его бояться, с разбега бьёт по похмельной голове. Боится. Боится признаться, что просто хочет в туалет, боится попросить вкусной еды, боится просить игрушки и сказку на ночь не от бездушного робота, а от единственного любимого родителя. А если он боится сказать даже то, что у него что-то болит? — Пойдём на горшок или на унитаз? — спокойно уточняет Арсений, вдруг вспоминая про «договориться и дать выбор» из совета Антона. И лишь от этого простого вопроса сын заметно светлеет в выражении лица: — Башо-о-ой! — Хорошо, давай тогда расстегнём куртку, разуемся и пойдём в туалет. Мальчик спокойно и без нервов позволяет себя раздеть и шлëпает по полу в сторону ванной комнаты, где с помощью отца усаживается как взрослый на унитаз. Он справляет нужду и даже сам тянется к туалетной бумаге, и удивлённый таким рвением Арсений отрывает для него кусочек. Мальчик, ещё не до конца понимающий технику, просто прикладывает к попе бумажку и кидает в унитаз, довольно улыбаясь отцу. — Ты такой молодец у меня. Взрослый совсем уже, — хвалит Арсений, искренне ощущая гордость за, казалось бы, маленькое достижение сына, — но давай я тебе помогу, да? Тёма кивает головой и поворачивается к отцу спинкой, ожидая, когда его вновь оденут в штанишки. — Пасиба, папа, — звучит детский голос, после чего Артём уже сам бежит назад в коридор и даже пытается сам надеть обувь. И когда на улице под проливным ливнем Арсений вдруг слышит певучее «Дощь, дощь, ухади, тя-ня м-м-м и у-у», он в шоке даже замирает на месте. — Ты пытаешься рассказать стишок? — Дя! — радостно отзывается мальчик, следом ошарашивая чётким: — Антон научил. «Пиздец», — лишь чудом не вылетает изо рта, тут же заменяемое надрывным: — Какой же я идиот.***
Когда Арсений заканчивает свой рассказ, Серёга ещё с минуту пучит глаза от конкретного такого ахуя, словно видит друга вообще впервые в жизни. Он трëт ладонью заросший подбородок и старательно подбирает менее обидное обзывательство, но в итоге плюёт на тактичность и прямо выдаёт: — Ну ты и еблан. Арсений морщится и, поднявшись с их родного дивана-для-запоя, уходит к кухне, останавливая микроволновку за секунду до того, как она разразится писком на всю квартиру и разбудит только-только угомонившегося ребёнка. Арсений спиной ощущает всё тот же шокированный взгляд Матвиенко, но молчит вплоть до того, как ставит на кофейный столик разогретую тарелку с куриными крылышками. Потому что бля… Ну, а что он скажет? — Ешь давай, — кивает на еду Арсений, после чего, потянувшись, открывает окно на проветривание и, оставаясь рядом с ним, закуривает. — Я, конечно, ожидал, что ты растеряешь все навыки общения с омегами, но, бля, чтоб настолько… — Серый, не делай мне мозги, — морщится Арсений, выдыхая приятно горчащий дым. — Я и так всю неделю на нервяке. — Да это я вижу, — указывает на растрёпанную наполовину пачку Собрания на столе. — Так и что ты будешь теперь делать? Забьёшь? Или чё? — Да я бы и рад, — хмурится, — но не могу. Извиниться хочу, но не понимаю как. Захочет ли он вообще это всё слушать после того, что я ему наговорил. — Ну… Это его работа — слушать долбоёбов-родителей, так что в любом случае послушает речь. Но что ты скажешь? Устал? Не выспался? — Заебался и был не прав. Это, по крайней мере, будет честно. — Так а чë на следующий день не извинился? — И, подняв руку с часами, сверяет даты. — Сегодня уже четверг, а нахуебесил ты в понедельник. Арсений даже глаза закатывает — а то он не знает. Он ведь реально даже речь пламенную заготовил и приехал за сыном пораньше, да только встретил его не Антон, а замещающий его воспитатель. — Он на больничный ушёл, как я понял, — поясняет Попов, вновь затягиваясь. Он выбрасывает докуренный бычок в окно и, засунув руки в карманы не переодетых после работы брюк, бросает расфокусированный взгляд куда-то в сторону, где за высотной башней скрывается детский садик Артёма. Он вдыхает морозный воздух, душа на корню мысли, что так сильно обидел парня и что он не просто больничный взял, а вообще уволился, но даже вслух боится это опасение произнести. Только вот если это в реальности окажется правдой, он точно завалится к Антону домой вымаливать прощение. Серёга, пользуясь заминкой, наконец жадно вгрызается в мясо с горячего крылышка, но тут же чуть не давится им, когда лежащий на столе телефон Арса вдруг вибрирует и на секунду на нём высвечивается входящий звонок с WhatsApp от контакта «Антон воспитатель», после чего тот мгновенно гаснет. — Вспомнишь солнце, вот и лучик, — кивает Матвиенко на мобильный, и Арсений, вздрогнув, бросается к телефону. — Может, ошибся? — В первом часу ночи? — недоумевает Арсений. Он, словно облитый ледяной водой, слепым взглядом пялится в экран с пропущенным звонком и с мыслью «что-то случилось», не думая, нажимает на обратный вызов. — Простите, Арсений Сергеевич, — тяжело дыша, шепчет в трубку юноша, с первого гудка принимая звонок. — Я случайно нажал. — Антон? Вы в порядке? — Простите. Не могу говорить. Парень еле ворочает языком, но мысли, что омега выпил, не возникает вообще — слишком больной голос для пьяного. — Мне вызвать вам врача? Приехать? — Приехать… — как-то задушенно повторяет омега, но тут же резко обрывает категоричным: — Нет. Не надо. Извините за беспокойство. И прерывает звонок. — Что сказал? — внимательно смотрит Серёга, совсем не разделяя промелькнувшего страха в глазах друга. А тот не просто в страхе, он буквально в шаге от паники. — Повторил за мной «приехать», тут же заизвинялся да сбросил вызов. Блять, может, поехать? Маме его набрать? Нихуя не понимаю. И Матвиенко, вдруг усмехнувшись, гаденько так улыбается. — Что? Что ты лыбишься? — озадаченно бросает Арсений, начиная прикидывать, сможет ли сейчас сесть за руль после бутылки пива. — Бля, посиди дома, я, наверное, съезжу… — Арс, угомонись. — Что «угомонись»? Ему, похоже, помощь нужна. — О да, — как-то пошло тянет Серёга, подмигивая, — но ты бы пощадил его маму. — Чё ты несешь? — А ты не понял? — Что я должен понять? — У него течка, Арс, — выстрелом промеж глаз прилетает логичным. — И он набрал тебе в бреду. — Течка? — как дебил переспрашивает Попов, пытаясь сопоставить голос Антона с тем, как вели себя его бывшие омеги, накладывая ещё и внезапный больничный воспитателя. И просто не может поверить в то, что Антон принял его за своего альфу. Ещё Серёга плюсом, ни разу не демонстрирующий, что это он так ебано шутит, лишь усугубляет ситуацию своим: — Очевидно. — А если нет? — Стал бы он звонить тебе после ссоры? Он явно знает себе цену, чтобы даже скоряк вызывать через тебя. В конце концов, есть мама. — А если она уехала? Или… — И чисто ради успокоения начинает сохранять из переписки номер женщины, чтобы открыть её контакт и осесть на диван. — Блять. Нет, Майя в сети… — Ну, — фыркает друг. — Брат, знаешь, как часто мне такие звонки поступают? И ночью, и на работу? Уж поверь мне, я в этом разбираюсь получше некоторых. — И что делать? — Главное, не лезь к нему с доёбами по этой ситуации и купи веник подороже. На роз так сотню. Могу даже магаз хороший подогнать. Только Арсению сейчас не до магаза и мыслей о розах. Антон. Позвонил ему. В течку. Альфа внутри извергает огненные мурашки по всему телу, готовый лишь от одной мысли о мечущемся по простыням омеге, зовущем не кого-то, а именно его, привести все системы организма в боевую готовность. А Серёга, мудак, всё видит: — Если подрочить надо, могу выйти, — и ржёт же ещё, скотина. Арсений в ответ, уже заметно ожив, склабится: — И даже руку помощи не предложишь? — Бля, фу на тебя вообще. И пока Матвиенко силится не наблевать себе же в бутылку, Арсений понимает окончательно, что нужно делать: — Когда он выйдет с больничного, предложу подвезти его до дома и извинюсь нормально. Чтоб без лишних ушей и прочего. Всё, что говорил тебе, скажу и ему, включая то, как сработали его подсказки о поведении Артёма. — Огонь план, брат. Матвиенко удовлетворëнно кивает и, пока следующее крылышко уже пачкает его бороду, слышит уверенное: — И да, магазинчик свой всё-таки скинь.***
В понедельник Арсений просыпается с предчувствием, что именно сегодня он увидит Антона. Он подскакивает в хорошем настроении и даже щекочет сына, пока тот сонно пытается почистить зубки своей новой зелёной щеточкой с черепашками. Мальчик заливисто смеётся и мажет руку отца клубничной пастой, но Арсений и не думает злиться за выходку. Мужчина натягивает на всё ещё веселящегося сына колготки, спрашивает у него, какую футболочку и штаны тот хочет надеть, после чего послушно следует выбору сына. Когда очередь доходит до него самого, Артём тоже решает помочь отцу и, стоя в гардеробной, тыкает пальцем на ремень из кожи крокодила, просто потому что «дракон, папа, драко-о-о-он». Арсений на это усмехается и послушно вдевает в шлёвки серых брюк предложенный сыном аксессуар. Он тщательно подбирает сорочку подороже, часы в тон ремню, после чего, пригладив бороду, остаётся доволен своим видом — если интуиция не врёт и Антон действительно сегодня выйдет на работу, Арсений его сразит. Наконец оказавшись в садике и запустив сына в его группу, он вылавливает нянечку, что занимается с детьми в утреннюю смену (сам Антон работает только с обеда), и на удачу пытается уточнить у неё, закончился ли у Антона больничный, но тщетно. Женщина, извиняясь, разводит руками и говорит, что не в курсе, ибо данный вопрос надо задавать старшему воспитателю, а та будет только к девяти часам. Арсений понятливо кивает, после чего, попрощавшись с сыном, выходит из сада и садится в машину. Он уточняет у водителя, сможет ли тот, перед тем как приехать за ним вечером, заскочить в Серёгин цветочный, и, получив положительный ответ, расслабленно разваливается в кресле. Кажется, что всё идёт так, как надо. Но. Это только так кажется. — Арсений Сергеевич, добрый день. Антон, воспитатель, беспокоит. Звонок от Антона посреди рабочего дня сначала расценивается испорченным Серёгой сознанием как очередной бредово-течный, почему сдержать самодовольную улыбку выходит проблематично. Арсений, окрыленный мыслью, что уже всё заебись, без зазрения совести довольно ласково отвечает: — Здравствуйте. Как ваше самочувствие? — Спасибо, уже всё хорошо, — но вновь похолодевший тон юноши быстро возвращает на землю, ещё и добивая: — У Артёма сильная диарея, вам нужно забрать его домой. Арсений хмурится и, наконец догоняя происходящее, включает отца: — Температура? — Нет, — успокаивает Антон. — Никаких других жалоб, но у него болит живот, а самостоятельно давать ребёнку лекарства я не имею права. Через сколько вы сможете подъехать? Арсений закусывает губы и разочарованно оглядывает зашедшую в кабинет секретаршу Иру с новой кипой документов на подпись, принимаясь судорожно оценивать масштабы пиздеца. Серёга в командировке до следующего четверга, поэтому вариант с другом отпадает мгновенно, но и бросить так невовремя заболевшего сына он не может. — Если пробок не будет, за минут сорок доеду. — Хорошо. На дневной сон тогда не укладываю. Арсений отвечает стандартным «принято» и вместо желаемого альфой «жду вас» получает в ответ равнодушные гудки сброшенного вызова. Он прекрасно понимает, что ожидать какого-то чуда было тупо с самого начала, тем более, что Антон далеко не инфантильный дурак, способный с нихуя забыть обиду, но справиться с поплывшей на омеге башкой оказывается в разы труднее. В конце концов, наши ожидания — стандартно только наша проблема.***
План с цветами логично откладывается до лучших времен, ибо приходить за больным ребенком с букетом — откровенное издевательство, поэтому Арсений залетает в садик исключительно на мысли «хотя бы извинись перед ним». Антон выводит немного бледного Артёма с обеспокоенным видом и, не дав Арсению даже поздороваться, описывает с порога всю ситуацию, как мальчик буквально после завтрака просидел на горшке долгие минут двадцать и спустя час вновь попросился в туалет. После, не сдержавшись, обкакал штанишки на прогулке и уже помытым опять начал бегать на горшок. — Я сначала подумал, что каша была испорчена, но у остальных деток проблем нет, а на кухне всегда всё свежее. Арсений хмурится и, присев перед сыном, принимается переобувать из сандалий в уличные ботинки. — Странно, — делится он мыслями, — до сада он ничего утром не ел, а ночью спал спокойно. — Пищевое отравление обычно не сразу проявляется, поэтому понаблюдайте сегодня и напишите мне вечером, ждать ли Артёма завтра. Арсений понятливо соглашается и готовится уже открыть рот, чтобы попросить уделить ему ещё минуту времени, как из-за двери выглядывает нянечка и просит Антона вернуться к детям, поскольку ей уже пора уходить. Антон ласково проводит рукой по голове мальчика, желает ему поскорее поправиться, после чего бросает альфе «всего доброго» и, не дожидаясь ответа, возвращается к своей работе. Глубокая складка пролегает между черными бровями мужчины, и он сжимает губы в тонкую полоску. Ну, ничего. По крайней мере, Антон не уволился, а значит, шанс поговорить с ним у Арсения ещё точно будет.***
Брать больничный ради сына Арсений не планирует и не хочет от слова «нахуя», рассчитывая совершенно по-идиотски, что понос пройдёт самостоятельно. Организму сына надо просто очиститься, а значит, всё нормально, да только сам этот организм с планами Арса не согласен. Мальчик бежит в туалет снова, только переступив порог квартиры, и хнычет, жалуясь на то, что «животик бобо». Он просит папу поцеловать пузико, чтобы прошло, и Арсений подчиняется, понимая, что ребёнку хочется, чтобы его пожалели. Он льнёт к отцу в кабинете, оказываясь у него на коленках, пока тот сидит за ноутбуком, и вновь сбегает на горшок, стоит Арсению погладить того по спине. Что с этим делать — он не понимает, на всякий случай сообщая подчинённым и своему руководству, что завтра будет работать удалённо. Он получает от генерального лаконичное «добро», после чего, выдохнув, плетётся на кухню, планируя перекусить и попробовать накормить Артёма. Вечером ситуация не меняется. Сын хоть и перестает жаловаться на животик, но всю воду, что активно пьет из своего стаканчика, выкакивает назад, порождая в отце настоящую тревогу. Мама по видеосвязи советует вызвать врача, но поликлиники принимают заявки только по утрам, поэтому вариант ждать до завтра Арсению кажется глупым, поэтому, недолго думая, он прощается с мамой и принимается гипнотизировать контакт Антона. В конце концов, ну не пошлёт же тот его за вопрос о ребёнке? — Антон, добрый вечер, прошу прощения за беспокойство, но я не знаю, к кому ещё обратиться, — выпаливает Арсений, сидя на кресле перед кроваткой сына, где тот от плохого самочувствия засыпает даже без сказки в девять часов вечера. — Вам удобно сейчас говорить? Антон, явно удивлённый звонком, тем не менее вежливо отвечает: — Да, конечно, слушаю вас. — Артём поносит весь вечер, но температуры нет и аппетит нормальный. Я думал, что ему стало лучше, но после ужина опять всё началось по новой. — А что из лекарств уже дали? — Ничего, — растерянно отвечает Арсений, честно добавляя: — Я не знаю, что нужно. Антон даже на секунду подвисает: он, конечно, уже знает, что Арсений — абсолютный профан в воспитании детей, но явно не был готов к тому, что тот окончательно пробьёт дно отцовства. Потому оторопело уточняет: — У вас раньше такого не было? — Только из-за простуды, но я давал нурофен. Сейчас тоже его надо дать? — Нет, ни в коем случае, — запрещает юноша. Арсений пусть и не уверен до конца, что Антон имеет хоть какой-то опыт в педиатрии, но постоянная работа с детьми наверняка оставляет отпечаток и в этой области знаний. И чуйка Арсения не обманывает, когда Антон принимается уточнять: — Так, кровь в стуле есть? — Нет, не было. — Смекта есть дома? — Нет. — А что вообще есть? — Ну… — мнется мужчина, как двоечник перед экзаменом. И на то есть очевидные причины. — Активированный уголь, аспирин и парацетамол. И нурофен. — Так, ладно, — как-то нервно-недовольно принимает ответ Антон. — А чем кормили на ужин? — Пельмени сварил. И Арсений, кажется, только при произнесении вслух всех этих пунктов начинает понимать, какой он долбоёб. Потому он думает, что назови его сейчас так прямым текстом Антон, то даже не обидится. Но Антон гораздо воспитаннее лучшего друга, поэтому ограничивается лишь гневным: — Серьёзно? Арсений, у вашего сына расстройство кишечника, а вы ещё тяжелой едой желудок забиваете? — Они с бульоном были, — пытается оправдать себя мужчина, но Антона это не успокаивает: — Арсений! Как так можно? Он же маленький ещё. Так. Ладно, — и нервный возмущённый голос вдруг заменяется шуршащим динамиком, после чего Арсений слышит, как юноша уже говорит куда-то в сторону: — Мам, я отойду на пару часиков, не теряй. Арсений застывает на месте. Если это то, о чем он думает, то диарею сына он эгоистично воспримет как подарок свыше, но, ущипнув самого себя за бедро, чтобы не позволять себе так думать, он тем не менее переспрашивает: — Антон? Вы… — Через минут двадцать буду у вас дома. Пожалуйста, больше ничего не давайте Артёму. — Может, мне лучше скорую вызвать? — Арсений, не бесите меня, пожалуйста, — наверняка скалит свои зубки омега, добавляя безоговорочное: — Я уже одеваюсь. И пока Арсений думает, что это совершенно откровенное пользование чужой добротой, и уже готовится остановить юношу, как сын, зашевелившийся от голоса отца, переворачивается на бочок и поджимает под себя ножки. «Опять болит», — догадывается Арсений, и это перекрывает Арсу все проснувшиеся в нем правила приличия, вырывая из губ тихое: — Спасибо вам, Антон. — Напишите мне адрес смской, а то я забыл номер квартиры, — бросает вдогонку юноша, по звукам действительно начиная одеваться на выход. — Понял, сейчас скину. — До встречи, — прилетает следом, и Антон прерывает звонок. Арсений поднимается на ноги, но прежде чем перейти в сообщения для выполнения просьбы омеги, вспоминает, что ходит по дому в одних штанах и с голым торсом. Он тянется к смятой футболке на краю кровати и, прижав к лицу, нюхает её — не хотелось бы встречать Антона потным чмом. Ткань ожидаемо источает не самый приятный аромат, на что альфа морщится и плетётся в ванную, чтобы закинуть футболку в корзину для белья. Подсознание предлагает оставить всё как есть и показать омеге всего себя, но здравый смысл даёт фантомный подзатыльник, толкая мужчину к гардеробной и требуя выбрать что-то нормальное. Арсений должен достойно подготовиться к встрече, потому что если это не заветный толчок от вселенной, создающий все необходимые условия для примирения, тогда Арсений просто не понимает, откуда и за что ему даровано такое везение.***
Арсению даже не нужно дожидаться звонка в дверь — он легко может потягаться с любой голодной акулой за звание сверххищника, ощущая запах омеги ещё на подходе к своему дому. Арс вылетает в коридор на каких-то невероятных инстинктах, открывая дверь перед ошарашенным юношей, что только-только выходит из лифта. И, смерив мужчину вопросительным взглядом, он всё же здоровается и передаёт ему в руки свой рюкзак. — Там в большом отделении пакет с лекарствами, — подсказывает Антон, принимаясь раздеваться. — Достаньте его, пожалуйста. Но Арсений горделиво качает головой: — Простите, не привык рыться в чужих вещах. — Я же сам попросил, — тем не менее приятно удивляется Антон, но отказ принимает. Он передаёт в руки хозяину свою куртку и предстаёт перед Арсением в зауженных чёрных джинсах, зрительно ещё сильнее удлиняющих стройные ноги, и в свободном нежно-розовом свитшоте. Он наверняка слышит, как голодно сглатывает альфа, но не подаёт вида, продолжая сохранять лицо. Антон самостоятельно лезет в свой слегка потрёпанный рюкзак со вздутой местами искусственной кожей, тянет небольшой пакетик из местной аптеки и, передав его в руки Арсению, просит отнести на кухню и подготовить стакан с тёплой водой. Он также спрашивает полотенце и уходит в ванную, чтобы помыть руки. Приятный привкус имбиря оседает на языке мужчины, и он в тайне, оставаясь на секунду наедине с самим собой, смакует пряность. Как бы хотелось заполнить этим вкусом всю эту чёртову квартиру, собственную постель и каждый уголок своей сущности, подмешав к нему своего немного грубого чёрного перца. — Артём уже спит? — уточняет юноша, появляясь на кухне и начиная разбирать коробки с препаратами. Арсений оборачивается: — Ну так. Он больше дремлет. Вот буквально минут пятнадцать назад опять в туалет вставал. — Понял. Антон берёт протянутый стакан, разводит в нём какой-то порошок и без слов уходит в спальню, захватив с собой при этом купленные им же одноразовые пеленки. «Гениально», — мысленно восхищается Арсений продуманностью омеги: Артём хоть и приучен вставать даже посреди глубокого сна в туалет, но поведение малыша во время болезни совершенно непредсказуемо, потому перестраховаться, чтобы не испортить хороший ортопедический матрас, нужно было изначально. Хорошо, что в их паре хоть кто-то дружит с головой и детским поведением. И от мысли про пару внутри без предупреждения разливается невероятное тепло. Когда Антон возвращается, Арсений сидит за кухонным столом, покуривая электронную сигарету и внимательно изучая коробки с лекарствами. — Я дал ему Смекту, — поясняет Антон, споласкивая стакан в раковине. — Даже не вредничал, хотя обычно дети терпеть не могут эту гадость. — Очень понимаю, — хмыкает мужчина, поднимая взгляд на омегу. — Я сам даже после тридцати так и не научился пить лекарства, обычно ограничиваясь водкой с перцем от всех болезней. — И что, помогает? — искренне удивляется Антон, подходя к столу с уже чистым стаканом, и усаживается напротив, подтаскивая к себе уже другой препарат. Арсений только пожимает плечами: — Когда как. Но горло лечит отлично. — Мой бывший молодой человек так горячим молоком с чесноком все лечил, — с тенью легкой улыбки делится Антон. — Запах стоял отвратительный, но ему нравилось. На что Арсений кривится, и непонятно даже для самого себя: вызвано это действительно странным гастрономическим сочетанием или же тоской, промелькнувшей в глазах омеги при воспоминании о бывшем. Но для Антона озвучивает первое: — Это даже звучит мерзко. — На самом деле по вкусу ничем не отличается от сливочного соуса, который для пасты готовят, — пожимает тот плечами. — Вполне съедобно, в общем. Антон раскрывает одну из упаковок лекарств и тащит из неё инструкцию, разворачивая и принимаясь внимательно изучать её, будто давая понять, что на этом разговор окончен. Но непоседливая сущность альфы не может не доебаться до интересующего его: — Он не был вашим истинным? Антон поднимает слегка удивлённый взгляд на мужчину и, чуть склонив голову к плечу, заземляет: — Это некорректный вопрос, Арсений Сергеевич. — Простите, — мнётся от своей же оплошности Попов, понимая прекрасно и позицию омеги, и что вообще не имеет права в такое лезть. Он нервничает и елозит на стуле, вновь прикладывая к губам электронку, слегка успокаиваясь от никотина. Арсений сглатывает и решает сменить тему, предлагая то, что уже давным-давно должен был озвучить. — И можно на «ты»? Зовите меня Арсений или Арс. Вы, кажется, уже достаточно сделали для меня, чтобы не вы-кать. — Хорошо, — удивительно быстро и спокойно принимает предложение омега. Он облизывает губы и, одарив Попова долгим нечитаемым взглядом, добавляет: — И нет, он не был моим истинным. Арсений благодарно кивает за ответ: — Повезло. И Антон логично цепляется за брошенное сквозь безвкусный дым: — Значит, папа Артёма… — Ага. — Мне очень жаль, — поджимает губы омега, искренне сопереживая мужчине. — Это, наверное, очень тяжело. Арсений беспечно отмахивается — переболело уже тысячу раз. Но тем не менее желание поговорить с Антоном хоть о чем-нибудь вынуждает совсем не по-мужски плакаться. Но почему-то сейчас привычная гордость даже не протестует против тоскливого: — Тяжело больше от мысли, что вся эта истинность — глупая сказка. Никакого единения душ, чисто совпадение физиологии для продолжения рода. — Ну, вы… — начинает Антон и тут же самостоятельно исправляется. — Ты же понимаешь, что никакая истинность не гарант того, что человек будет идеален? Он всё ещё остаётся собой и со своими выращенными устоями. И возможность действительно начать общаться с Антоном хоть на шажок ближе успокаивает мечущуюся сущность внутри крепкой груди. Арса даже отпускает сидящий неделю страх окончательно потерять омегу, когда тот с интересом смотрит прямо в глаза и слушает каждое слово альфы. Арсений отвечает: — Это круто, что ты это понимаешь. Но вот я раньше этого не знал. Может, и не женился бы, сними я розовые очки вовремя. — Но тогда бы у тебя не было Артёма, — успокаивающе подсказывает Антон, и Арсений усмехается: — Это единственное светлое, что оставил Саша. Антон жалостливо сдвигает брови домиком — такой открытый и эмоциональный юноша, готовый сопереживать и после всех грубостей. Такой настоящий и как будто даже родной. — А он совсем не общается с сыном? — Совсем, — хмыкает альфа, затягиваясь. — Мы когда поссорились, и он решил от меня уйти к другому, — скалится, цитируя, — «к альфе получше», пытался сначала забрать Артёма, но меня слишком сильно зацепило, что мой сын будет называть какого-то мудака отцом, и тогда я отсудил его. Я ждал, что это хоть как-то отрезвит мужа, но, как оказалось, он уже был беременен от того другого, и, видимо, вообще решил, что Артём будет ему балластом. В итоге у него сейчас на подходе уже второй ребёнок от того альфы, и за два года он даже ни разу не позвонил узнать, как дела у Артёма. — Прости, но я когда слышу такие истории, впадаю в ступор, — откровенно офигевает Антон. Он недоумевающе моргает, как будто пропускает все услышанное через самого себя, и, когда его глаза начинают странно так блестеть, он добавляет: — Как можно отказаться от своего ребёнка? Это же, ну… частичка тебя. Чёрт, — и морщит носик точно так же, как Артём, — я сейчас расплачусь. Хочется прижать к себе парня так сильно, что приходится даже одёрнуть руку, сделав вид, что у Арсения резко зачесалась щека под грубой бородой. Он с характерным звуком трёт лицо и виновато тянет: — Я, наверное, зря на тебя это все выливаю, извини. Просто мне, видимо, как-то передаётся от Артёма желание доверять тебе. Юноша от этих слов немного успокаивается, наконец-то даруя мужчине долгожданную скромную улыбку, и продолжает диалог: — А Артём не спрашивает, где его папа? — Раньше спрашивал только, где Серёжа, — и Арсений откидывается на стуле, стреляя, — теперь заменил эту песню Антоном. — Он правда спрашивает про меня? — Каждые выходные. — Он чудесный ребёнок, — улыбается так по-родительски себе под нос, и Арсу даже кажется, что запах юноши становится слаще — отпускает себя в компании мужчины окончательно. — Но я всё ещё настаиваю на том, чтобы ты был с ним лояльнее. Арсений рад, что они оба наконец пришли к самой животрепещущей теме, и потому он, подготовленный не одной бессонной ночью, выпрямляется: — Я уже. Прости, что наговорил тебе тогда гадостей, я честно не со зла. Я идиот, не умеющий воспитывать детей и с какого-то хрена решивший, что наличие у меня сына перевешивает твой опыт и твоё образование. — Я не сержусь. Я понимаю, почему ты такой, и альфа действительно должен быть с характером, но вот маленький ребёнок этого не понимает. — Я постараюсь измениться в общении с ним. Точнее, начал немного. Попробовал твой совет про «больше говорить с ним», и, представляешь, сработало. Истерики хоть и бывают, но как будто не такие чудовищные как раньше. Даже объяснить не могу. — Он и говорить лучше стал, так что ты на правильном пути, — ведёт раскрытой ладонью над столом Антон, которую безумно хочется перехватить и крепко сжать, чтобы уже не отпускать никуда и никогда. Однако ограничивается Арсений признательным: — Тут уже твоя заслуга, — с восхищением добавляя: — Я так охренел, когда Артём мне пытался стишок рассказать, который вы с ним учили. — Про дождь? — тут же зажигается Антон. — Ему он больше всего нравится. — Да. Спасибо тебе за всё, что ты для него делаешь. Сыну действительно не хватало рядом такого омеги, как ты. — Но я не заменю ему папу, — с толикой печали отмечает юноша, — я всего лишь воспитатель. И пусть Арсений прекрасно это осознаёт и принимает, но всё же оказывается не до конца согласен с подобным принижением омегой своей работы: — Ты себя недооцениваешь. Знаешь, какие воспитатели нам встречались? Я думал, на куски разорву каждого. — Ты о чём? — Мы же раньше ходили в частный сад, — начинает свою историю мужчина, выдыхая кольца дыма в потолок, на секунду откинув голову. Наверное, стоило уточнить у юноши его отношение к курению альфы, но без никотина держать себя в руках в сто раз сложнее, поэтому, успокаивая себя мыслью, что Антон даже не смотрит на его наглость с осуждением, сам не акцентирует на этом внимания. Потому продолжает: — Я платил почти по семьдесят тысяч каждый месяц, но отношение там даже за деньги было скотским. За детьми не смотрели, орали на них ещё хлеще, чем я обычно ору. Ну, и однажды я увидел, как Артём держится за штаны и просится в туалет, а ему за это прилетает оплеуха. — В частном садике? — округляет глаза Антон, выпадая в осадок. Но Арсений не шутит. — Да. В общем, я чудом не избил эту овцу, позвонил кому надо и отсудил у этого садика всё до последнего потраченного на них рубля. — И он сейчас ещё работает? — Нет. Их лишили каких-то лицензий или чего-то вроде этого, запретив заниматься подобной образовательной деятельностью. Антон замолкает, переваривая полученную информацию, и, протянув руку, на секунду накрывает прохладной ладошкой зажатый кулак с электронной сигаретой, подбадривающе заглядывая в глаза: — Ты отлично поступил. Сколько ещё деток могло пострадать из-за этих ублюдков? Когда ладонь соскальзывает и возвращается к хозяину, Арсений думает, что всё происходящее ему просто снится. Он ведь не заслужил столько тепла, что дарит Антон, просто сидя и слушая его бестолковый трёп. Юноша тратит на него своё драгоценное время, тратит свою доброту и ничего не просит взамен. Такого ведь в реальности быть не может. Где-то же точно должен быть подвох. Но ни в нежной улыбке на губах, ни в горящих под светлыми ресницами зелёных глазах, ни в изящных жестах и переливающихся медью упругих кудрях нет ни одной грязной потайной задумки. Юноша лишён потворства и лицемерия изначально, тем самым восхищая альфу с каждой секундой всё сильнее. — Да, я тоже так думаю, — кивает Арсений, незаметно перетирая пальцы руки, ещё хранящие отголоски прикосновения омеги. — Вообще, я, конечно, и от государственного сада ждал чего-то подобного, но оказался приятно удивлён вашему подходу к воспитанию. — У нас с таким строго, — мотает головой юноша. — И людей отбирают не с улицы, и обучают дополнительно, плюс проверяют на всякие расстройства психики. Да и, судя по коллективу, могу сказать, что у нас нет воспитателей, кто бы не обожал детей. — Я иногда смотрю на то, как Артём выкручивает мне нервы, и думаю, что твоя профессия героическая. Я бы так точно не смог. — Потому что ты альфа, — со знанием дела замечает Антон. — В тебе не заложен материнский инстинкт. Да, бывает всякое, но я всегда иду на работу с удовольствием. С детьми интереснее порой, чем со взрослыми. Знаешь, какие они иногда выдают вопросы? У меня чудом экзистенциальный кризис не накатывает. — Типа, почему мы живём? — Ага. Или почему люди придумали деньги, чтобы платить за свою жизнь, когда кошечки не платят за молоко и мышек и вполне себе счастливы. А, — вдруг резво вскидывает вверх указательный палец руки Антон, припоминая, — или вот недавно спросила девочка, какой смысл учить азбуку, если для смерти эти знания необязательны, а мы умрём абсолютно все. — Это у тебя дети такое спрашивают? — неверяще фыркает мужчина. — Реально? — Ага. Мы потом всем педсоветом в стену смотрим, пытаясь осознать жизнь. — Капец. Не, — отмахивается, — я уж лучше посижу и лишний отчёт составлю, чем потом за антидепрессантами к психиатру побегу. — А ты кем работаешь? — Финансовый директор в строительной компании. — Солидно, — с уважением роняет Антон, опускает уголки губ в обратной улыбке. Он облизывается и, как будто решаясь на следующий вопрос, ненадолго замолкает. Однако общая доверительная обстановка, да и сама по себе беседа, очевидно, благоволят, чтобы всё-таки не стесняться. — А почему няню не наймёшь? Я, конечно, не представляю, сколько ты зарабатываешь, да и не хочу знать, но ты, судя по прошлому садику, можешь же себе это позволить. — У меня совсем нет времени искать, и я, честно говоря, не знаю даже где и как. — Не сказать, что Арсений не задумывался об этом, но каждый раз что-то его стопорило в том, чтобы наконец подойти к этому вопросу серьёзно, — то реальное отсутствие времени, то абсолютно зверские новости об убийствах нянями маленьких детей. И, вспоминая последнюю из таких новостей, Арсений качает головой. — В мире слишком много плохих людей. — Понимаю. — Но если ты однажды решишь уйти из садика в няни, контракт на любую сумму денег будет у тебя на столе через секунду. Арсений не лукавит. Только этому человеку он готов доверять ребёнка безоговорочно. Да и не только ребёнка… — Лестно, — хмыкает тем временем юноша, всё же отказываясь от подобных почестей, — но я не гонюсь за деньгами. Всех денег всё равно не заработаешь, а радость от каждого дня всё-таки дороже будет. Ну, и я надеюсь, что когда-нибудь если и буду няней, то своим собственным детям. — Мне кажется, ты будешь потрясающим папой, — искренне выдыхает Арсений. Ведь, несмотря ни на какие свои психи, он ни разу так и не усомнился в собственном уже сделанном выводе, что избраннику Антона несказанно с ним повезёт. — Проверим, — жмёт плечами юноша и с какой-то странной улыбочкой добавляет: — главное, найти им хорошего отца. Арсений или ëбнулся, или слышит какой-то странный намёк между строк. Но на всякий случай как будто уточняет: — Зато теперь ты знаешь, какого искать не надо. Антон непонимающе хмурится, и Арсений спешит пояснить, обеими руками показывая на себя: — Ну, как я вот. Вечно орущий и недовольный. — Я не думаю, что ты плохой отец, — с осуждением сделанного мужчиной вывода парирует Антон. — Плохой отец не стал бы банкротить целый садик за то, что его ребёнка обидели. Да, у тебя есть над чем работать, но семья так и устроена. Ты учишься быть родителем так же, как ребёнок учится жить в обществе, потому что каждый ребёнок — это уникальная снежинка, и ни одна книжка не расскажет тебе, как именно нужно строить отношения именно с твоим сыном. Артём — характерный альфа, и ты по-своему был прав, когда сказал, что альфу вырастит только альфа, потому что у него должен быть пример настоящего мужчины. Но и омеги в этом мире не просто инкубаторы. — Я не имел в виду, что… — цепляется за последнюю фразу Арсений, начиная догадываться, как же мерзко звучал для Антона во время ссоры. Ему стыдно за это до чёртиков, и он крепко жмурится. — Бля, я… Прости меня. — Арс, выдыхай, ладно? Ты устал, я испугался, но я, по крайней мере, теперь понял, почему и откуда это у тебя вылезло. — Спасибо. — Главное, что ты услышал меня, а дальше разберёшься. Артём будет взрослеть, и тебе будет легче. — Уж очень на это надеюсь. Темы оказываются исчерпаны слишком быстро, по мнению Арсения, но и выдавливать из них что-то ещё он не считает нужным. В конце концов, он безмерно благодарен юноше за предоставленную возможность немного высказаться и душевно поболтать. На кухне так спокойно и по-домашнему уютно, будто Антон здесь сидит вот так, сложив под столом нога на ногу и вчитываясь в бумажки от лекарств сына, каждый вечер. Его запах гармонично вписывается во всю окружающую обстановку, а стакан на столе словно и вовсе его личный стакан, из которого пьёт только он сам. За окном уже глубокая ночь, и свет в домах напротив поочерёдно гаснет, подталкивая и самого Арсения подняться на ноги и бросить беглый взгляд на часы на стене. Он прикидывает, как долго уже спит без капризов Артём, и ловит лёгкое волнение за ребёнка, но даже не думает, что Антон скоро покинет их берлогу и та вновь затянется бездушной паутиной серого одиночества. Потому поясняет слегка встревоженному своим поведением Антону: — Я схожу, наверное, проверю, как там Тёма. — А я, наверное, уже пойду домой, — вдруг прослеживает Антон за Арсением взгляд до часов и кивает на всё те же разложенные перед носом инструкции. — Сейчас напишу тебе, что делать, когда он проснётся и… — Погоди, стой, — вдруг резко обрывает Арсений. — Ты время видел? Куда ты пойдёшь? Антон же недовольно закатывает глаза: — Опять ты за своё. Арс, ну я же как-то дошёл до тебя. — Антон, — настаивает Арсений даже не столько из-за своих эгоистичных соображений, сколько из-за переживаний о безопасности омеги. — Не обсуждается. Или я вызываю тебе такси, или расстилаю тебе постель. Одежду сменную на твой рост я найду. — Арс, ну зачем? — продолжает возникать Антон, на что получает лёгкую ухмылку: — Мне позвонить твоей маме? — и тут же Арсений отмахивается от своего предложения. — Нет, плохая идея, она вряд ли будет мне рада. — Зря так думаешь, — вдруг огорошивает Антон. — Она как раз-таки от тебя без ума. Арсений даже в ступор впадает — что это за семья такая святая вообще? — Даже после моего концерта? — Ну, она же неглупая женщина, она быстрее меня срастила причину-следствие. Однако задерживаться на высказывании Антона Арсений даже не хочет: в конце концов, женщина вправе считать его хоть полным засранцем, только бы не препятствовала его общению с собственным сыном. — Надо будет всё равно перед ней извиниться, — тем не менее больше для самого себя утверждает альфа, внося мысленный пункт в свой список дел на ближайший месяц. Но Антон, улыбаясь, качает головой: — Ей будет достаточно того, что ты извинился передо мной. — А она знает, что ты у нас? — поднимает в удивлении бровь Арсений, хотя, казалось бы, ответ абсолютно очевиден. — Конечно, знает. У меня перед мамой нет секретов. — Тогда позвони ей и дай мне трубку, — наставляет мужчина, выходя из-за стола и придвигая к нему стул, на котором сидел ранее. — Я пока подготовлю тебе полотенце и одежду. Утром приедет мой водитель, привезёт мне документы и заодно отвезёт тебя на работу. — Арсений, ну. И до Попова наконец доходит очевидная причина отказа Антона, потому он спешно пытается того успокоить: — Я постелю тебе на кровати, а сам лягу здесь, — указывает рукой на диванчик у окна, — или в кабинете. Я не обижу тебя и не полезу к тебе, если ты этого боишься. Я не такой альфа. Только вот Антон с уверенностью отвечает: — Я знаю и не боюсь этого. — Тогда не вижу причин для твоих ночных скитаний. Всё. Звони маме, а я пойду готовить тебе всё для сна, — и прежде чем покинуть кухню бросает через плечо: — Единственное: у меня в холодильнике мышь повесилась, и с завтраком будет беда. Антон даже смешок роняет и всё так же не перестаёт обворожительно улыбаться: — Я останусь только ради того, чтобы на завтрак Артём не ел пельмени. — Они были с бульоном! — Арсений. — Ой, всё, — шутливо фыркает альфа и уже под более громкий и заливистый смех выходит в коридор. Сердце в груди трепещет небывалым восторгом, стирая последние остатки усталости и привычной грусти, впуская на их место настоящую эйфорию. Если бы можно было загадать самое сокровенное желание прямо сейчас, Арсений бы без раздумий загадал себе именно этого омегу и именно на невероятное навсегда.***
Лечение Антона срабатывает на ура и буквально ставит ребёнка на ноги за один день. Арсений соблюдает все назначения строго по пунктам и даже отчитывается в сообщениях Антону о каждом своём шаге, ограничиваясь, правда, только этим. Звать его к себе на следующий же вечер хочется безумно, но всё же альфа пишет лишь лаконичное «доброй ночи» и ложится на кровать, даже не перестилая её после юноши — дышать остатками его запаха необходимо на жизненно важном уровне. Забирать Артёма из садика после его выхода с мини-больничного Арсений специально приходит в числе последних и при полном параде: самый дорогой костюм из его гардероба — тому прямое подтверждение. Антон же выходит к нему замученный и с размазанным по худи жёлтым пластилином, и всё равно выглядит в разы эффектнее люксовой ткани на плечах мужчины. — Я уже беспокоился, что ты опять задерживаешься, — с улыбкой делится Антон и кивает на сына. — Артём даже вторую котлетку от ужина у меня выпросил. Артём же от восторга встречи с родителем начинает показывать ему скоммунизженные из игровой комнаты машинки, рассказывая: «Папа, это синий, а это чхорный». Арсений треплет мальчишку по голове и просит вернуть Антону игрушки, но Антон отмахивается, поясняя, что он разрешил взять их на ночь с собой, чтобы познакомить с машинками дома. Артём довольно визжит и, плюхнувшись на скамейку, по кругу продолжает называть цвета, но Арсений не спешит переодевать ребёнка. — Ты уже закончил работу? Хотел предложить тебя подвезти. Антон явно хочет отказаться, но его вымотанный детьми вид вынуждает-таки переступить через гордость и согласиться. — Мне нужно прибраться в группе и сдать ключи. Если сможешь подождать меня минут пятнадцать, то я с радостью соглашусь. Арсений победно улыбается и, предложив свою помощь в уборке, в итоге отправляется на улицу ждать парня возле машины. Сегодня он без водителя, поэтому приходится самостоятельно повозиться с размещением сына в детском кресле, после чего он возвращается к капоту так, чтобы быть в поле зрения Артёма, и закуривает. Антон действительно тратит на сборы указанные пятнадцать минут и выходит из садика в компании двух юношей, видимо, тоже воспитателей, и, махнув им на прощание, подходит к Арсению. Омеги заискивающе улыбаются, проходя мимо, и даже желают Антону горячего вечера, но тот лишь с улыбкой закатывает глаза. — Извини за них, — бросает в сторону шушукающихся коллег юноша, но Арсений и не думает на это злиться. Наоборот, то, что их восприняли как пару, уже гладит все его намерения по голове. — Да ладно, я понимаю, как это выглядит со стороны. Главное, чтобы тебе было комфортно. Антон кивает и садится в машину после услужливо открытой для него двери. Артём приходит в небывалый восторг, что любимый воспитатель едет с ними, и, не затыкаясь, начинает рассказывать Антону, что видит, начиная от машин, заканчивая краном на стройке через дорогу. Арсений же просто молчит, не мешая Артёму восхищаться картиной за окном, и даже специально приглушает радио. Когда автомобиль паркуется возле подъезда омеги, Арсений просит Артёма сказать «пока» и, не встретив никакого недовольства со стороны ребёнка, выходит из машины первым, чтобы так же открыть для Антона дверь. — Спасибо, что подвёз, — с улыбкой произносит Антон, не торопясь уходить домой. — Может, поднимешься на ужин? — Не надо. Не хочу без предупреждения опять напрашиваться к тебе домой. — Если ты всё ещё переживаешь за мою маму, то, повторюсь, она и не думает обижаться. Арсений зависает на мгновение, взвешивая действительно все за и против гостей, но решает всё же, что сейчас будет правильнее сделать иначе: — В следующий раз. — И, не давая Антону опомниться, уже идёт обходить машину. — Пока что у меня для тебя кое-что есть. Юноша непонятливо хмурится, провожая альфу взглядом, и, когда тот открывает багажник, готовится что-то возразить, но не успевает. Магазин Серёги действительно оказывается потрясным, и сто одна наливная красная роза, перетянутая чёрной стильной лентой, стоит всех своих денег. — Арсений, ты что… Зачем? Огромный букет весит прилично, так что Антону приходится обхватить его двумя руками и крепко прижать к себе. — Я хотел нормально поблагодарить тебя за всю помощь и ещё раз извиниться за свою сцену. Надеюсь, ты любишь такое. У юноши в глазах восторга даже больше, чем у Артёма при виде трактора, что подсказывает Арсу — с выбором он действительно не ошибся. Антон впечатлён так, что, кажется, слов связать нормально не может, и Попов ради чужой улыбки готов купить у несчастного магазина подписку на такие букеты, но вслух произносит: — Пошли на свидание? — Мне никогда не дарили такие букеты, Арс, я… Я в шоке. — Это значит «да»? — не до конца разбирая ответа из-за колотящегося в надежде сердца, уточняет альфа, и омега, смущённо спрятав глаза в цветах, отвечает: — Да. — Тогда я выберу нам хорошее место и… — Арс, — вдруг прерывает юноша, — не надо больше так тратиться, пожалуйста. Меня устроит и ужин у вас дома. — Артём же не даст нам нормально пообщаться, — хмыкает мужчина, поглядывая на прильнувшего к окошку сына, но Антон непреклонен: — Не беспокойся. Я придумаю, как его занять, пока ты будешь варить свои пельмени. Смех обоих заливает всю вечернюю улицу, и Арсений не может не согласиться на такие условия: — Ну, ради такого я всё же потрачусь и куплю пельмени подороже. Мужчина улыбается и, пока Антон продолжает радостно вдыхать изысканный аромат своего букета, решается на маленькую наглость. Он шагает ближе и, невесомо приобняв парня за талию, оставляет на его щеке короткий поцелуй. — Тогда до субботы. Антон заливается румянцем, окончательно тая от внимания мужчины, и даже не успевает уточнить, почему до субботы, ведь сейчас только середина недели, но, кажется, всё же всё понимает. — Спасибо, Арс. — Хорошего вечера, и передавай маме от меня привет. Он садится в машину аккурат к тому, когда Артёму становится скучно, и, моргнув всё ещё стоящему на тротуаре Антону фарами на прощание, выруливает со двора.***
— Опять ты кормишь ребёнка чем попало, — с осуждением фыркает Антон, усаживаясь за обеденный стол. Артём, не понимающий возмущения воспитателя, радостно предлагает ему свою любимую картошку фри и улыбается перемазанными кетчупом губами. — Ну, я предложил ему макароны, но он отказался, — как ни в чем ни бывало пожимает плечами Арсений, раскладывая на столе заказанные в ресторане закуски. Да, Антон просил обойтись без изысков, но кулинарные способности Арсения всё же не сулили ничего хорошего, потому, чтобы не отравить омегу на первом же свидании, он раскошелился на нормальный ужин. — Угощайся, — кивает на расставленные салаты мужчина, поднося следом тарелки с ароматной карбонарой. — Это, конечно, не пельмени, но тут я хотя бы уверен, что будет вкусно. Антон благодарно принимает тарелку и берётся за вилку, принимаясь накручивать на неё пасту. — В следующий раз я просто приду пораньше и сам все приготовлю, а то ты Артёму точно подаришь гастрит к подростковому возрасту. — Значит, ты уже согласен на следующий раз? — подёргивает бровями альфа, получая в ответ игривое: — Зависит от того, как пройдёт сегодняшний вечер. Арсения ответ устраивает. Он усмехается и тянется налить в бокал Антона вина, после разливая напиток и себе. — Как цветы, кстати? — усаживается Попов за стол, притягивая к себе миску с, кажется, Цезарем — не смотрит даже, что берёт, предпочитая не сводить глаз с нажёвывающего с удовольствием пасту Антона. — Не завяли ещё? — Представляешь, нет, — прикрыв губы салфеткой, делится парень. — Стоят отлично, воды много пьют, правда, но мама очень тщательно за этим следит. — Ей понравился букет? — О да, — усмехается. — Она в таком шоке стояла, когда я его еле в дверь пропихнул. Но, кстати, даже не спросила от кого. Арсению, кажется, вовсе наплевать на еду, на собственный голодный желудок — даже приборы не берёт в руки, только ухмыляется и, откинувшись на стуле, продолжает свой мини-допрос: — Догадалась, или я просто не единственный за тобой ухаживать пытаюсь? Антон на такое предположение недовольно фыркает: — Дурак. Догадалась, конечно же. У меня, знаешь ли, не столько поклонников, как ты себе уже надумал. Как такое возможно, что возле столь потрясающего омеги не вьются толпы альф с подарками и кольцами, — для Арсения непостижимая загадка. Антон ведь такой изумительный, сексуальный даже в совершенно обычной белой футболке, не очернённый накрученным пафосом и излишне пошлыми разрезами, коими грешат миллионы однотипных омег. — Это радует, — тем не менее не может не торжествовать альфа, добавляя горделивое: — Меньше конкуренции. — Боишься конкуренции? — иронично уточняет юноша, вновь погружая в рот кусочки бекона из тарелки. И Арсений, чтобы не смущать, накалывает на вилку лист салата. — Ни в коем случае, — пушит свои иллюзорные павлиньи перья мужчина. — Просто не хотелось бы заниматься их устранением. — Опасный вы человек, Арсений Сергеевич. — А то. — Папа, я паел, — вдруг объявляет Артём почему-то Антону и показывает на совершенно пустую упаковку от картошки. Мальчик выскакивает из-за стола, но далеко убежать не успевает, как Антон, совсем не заостряя внимания на сказанном Артёмом, тут же следом поднимается из-за стола, чтобы подвести ребёнка к раковине и умыть ему личико. — Пойдёшь играть с железной дорогой? — уточняет Антон у мальчика, закончив со своей процедурой, и тот, радостно вскрикнув «да», бросается к принесённой Антоном игрушке, разложенной возле диванчика. — Ты, наверное, сильно на неё потратился, — кивает Попов в сторону новенькой дороги с поездом в виде уродского паровозика Томаса, который почему-то безумно нравится сыну. — Давай переведу за неё? — Знаешь, что интересно, — вместо ответа, подбочинясь, вопрошает Антон и, получив непонятливое «м?» от Арса, продолжает, — можно ли бить альфу на первом свидании? — Ладно-ладно, — усмехается, — я понял. — Это искренний подарок ребёнку от меня, — журит, усаживаясь обратно на своё место, омега. — Даже не вмешивайся в это. Арсений только закатывает наигранно глаза и роняет: — Грозный Пряник. — Пряник? — непонимающе переспрашивает Антон, на что альфа, и без того давно прекрасно изучивший запах омеги, на всякий случай принюхивается — а вдруг ошибся? — Ну, ты же пряник? — лишь подтверждает свои ранние выводы мужчина. — Имбирный пряник. Прям под чаёк. — Вопрос с дракой всё ещё открыт. — Ладно, — смеётся Арсений, в примирительном жесте поднимая ладони, — извини, больше так не буду. Но Антон, кажется, совсем не злится. Он слегка елозит на стуле, удобнее усаживаясь, и уверенно заявляет: — Нет, будь. Мне нравится, — парень кивает как-то больше самому себе и, вернувшись к трапезе, добавляет: — Мой бывший так хорошо не разбирал мой запах, говоря, что я пахну просто сладковатым имбирем. А Арсений уже с любопытством цепляется за новую тему: — А почему вы расстались? — Ему предложили хорошую работу в Москве, и он переехал. А отношения на расстоянии я за отношения не считаю. — А тебя с собой не звал? — Звал, конечно, — как-то между прочим пожимает плечами омега, — но я не хотел оставлять маму, а ютиться всем колхозом на съёмных квартирах тоже не хотел. Да и без брака я смысла в этом переезде не видел, но к нему мы ещё не были готовы. — Скучаешь по нему? — Иногда, — честно признается Антон, даже не замечая промелькнувших в голубых глазах отголосков ревности. — Мы очень хорошо ладили и расстались на дружелюбной ноте. — А если бы он вернулся, ты бы согласился восстановить с ним отношения? — Зачем? Жизнь нас развела не просто так, значит, наше счастье в других людях. Арсению такой ответ приходится по душе. Он и сам, если честно, никогда не представлял, как люди, возвращаясь к бывшим, забывали все прежние склоки, забивая на причину этого расставания. Собственно, этот его базис мировоззрения и оказался тем ключевым якорем, не позволившим в своё время даже ради сына попытаться восстановить общение с Сашей. — И откуда ты такой мудрый? — всё-таки дивится Арсений, поражаясь разумности молодого омеги. На что Антон, забавно покачавшись на месте, словно красуясь, признается: — Мамина заслуга. — А почему воспитателем решил стать? Тоже мама направила? — Кстати, нет. Она хотела, чтобы я был врачом, потому что сама медсестрой работает, но я слишком сопереживаю людям, чтобы не пропускать чужие болезни через себя. Я хотел быть учителем английского, но в институте попал на практику в садик, и мне очень понравилось. Так и решился. — Антон на секунду переводит взгляд на играющего на полу ребёнка, видимо, больше по привычке проверяя, всё ли у него хорошо, после чего возвращает внимание на мужчину, участливо интересуясь в ответ: — А ты? — Я по образованию вообще инженер, — поджимает губы альфа, задумываясь. — Но так сложились обстоятельства, что после универа я пошел в стажёры в строительную фирму, а там меня заметил руководитель финансового блока и забрал к себе в ассистенты. И мне понравилось то, чем он занимался, потому переучился. — А Сергей с тобой работает? — Серёга со мной ещё со школы, и он айтишник. Мы никогда вместе не работали, да и не смогли бы, — хмыкает, — он та ещё язва. — А родители твои где? — Продолжает расспрос Антон, вдруг спохватываясь: — Прости, если некорректный вопрос. Но Арсений успокаивающе улыбается и качает головой: — Нет, всё в порядке. Они живут под Питером, и у них свой маленький бизнес — пара зоомагазинов, которыми они прям горят и не хотят бросать. — Не приезжают к тебе, да? — переживательно складывает бровки домиком юноша, чему Арсений мысленно не может не умилиться. Как только он может быть такой характерной бестией и святым ангелом в одном лице? — Редко, но заглядывают. У моего отца довольно скверный характер, и мы больше трёх дней в одном помещении не можем находиться, сразу лаяться начинаем. Антон же баловливо ухмыляется, склонив голову к плечу: — Только ли у отца? — Не исключаю, — веселится в ответ Арсений, — но ты просто его не видел. Антон кивает и, на удивление даже не меняясь в лице, спокойно делится: — А я вот не знаю отца. Он погиб в аварии, когда мне было два года. — Чёрт, — хмурится на мгновение альфа, сочувствующе добавляя: — это очень грустно. Для него самого это довольно огромный страх — оказаться под воздействием непостижимых обстоятельств и оставить сына одного. У него, конечно, есть и план, и даже завещание в сейфе на случай неизбежной катастрофы — продумал всё до мельчайших деталей сразу после развода, но он надеется, что это всё никогда не пригодится его семье. — Да, — вновь наматывая спагетти на вилку, соглашается Антон. — Мама после него так и не смогла выйти замуж. — Удивительно, — поражённо выдыхает альфа, — она ведь довольно красивая женщина. — Ага. У неё были разные альфы после отца, но вот не срослось совсем. Хотя сейчас за ней ухаживает наш сосед, и он вроде хороший мужик, но не знаю. — Переживаешь за неё? — Конечно. Но меня успокаивает, что она никогда не давала мне даже подумать, что я виноват в отсутствии у неё личной жизни. Просто очень долго считала, что другой альфа — это предательство памяти отца. Уважение к женщине растёт в Арсе в геометрической прогрессии. И тот факт, что она, никогда не вымещающая горе на ребенке, смогла оправдать его, срывающего тоску и усталость на сыне, выглядит просто чем-то фантастическим. Арсений, желая разбавить напряжённую обстановку из-за столь тяжелой темы, вдруг подхватывает со стола своё уже надышавшееся вино и расплывается в улыбке: — Давай выпьем тогда, чтобы у неё всё было хорошо. Антон смеётся, но принимает предложение и аккуратно чокается бокалом с Арсением, следом немного отпивая вина. Он недолго смакует вкус на языке и, облизнувшись, с наслаждением тянет: — Какое вкусное вино. — Партнёры подарили, — Арсений, покручивая ножку бокала между пальцами, внимательно всматривается в глубокий вишнёвый цвет напитка. — Сам такое не пробовал. — Какие хорошие партнеры, — одобрительно подсказывает Антон, и Арсений, наконец поставив бокал на стол, соглашается: — Отправлю им корзинку с фруктами на Новый год. Антон на это лишь усмехается: — Главное, не в таких объёмах, как ты купил мне цветы. — А что так? — пусть юноша и выглядел абсолютно счастливым, получив подарок, но его слова всё ещё немного ковыряли голову мыслями, что с букетом что-то не так или же розы не его любимые цветы. Но Антон по правде оказывается просто слишком смущенным таким огромным знаком внимания. — Мне пришлось у всех соседей вазы просить, чтобы разместить их, — и разводит руками, как бы демонстрируя реальную масштабность букета, — и теперь у меня квартира похожа на оранжерею. — Зато красиво, — настаивает альфа, чему Антон вторит: — Это бесспорно. Но больше так не делай. Только вот Арсений делает совсем другой вывод: — В следующий раз подарю с вазами. — Ой, Арс. — Да я понял, — шутливо морщится. — Просто хотел сделать тебе приятно. — Спасибо. — Папа, матри, матри, ту-ту едит! — вдруг кричит Артём, зазывая родителя обратить внимание на свой успех в освоении дороги. Паровозик скользит по рельсам с ускорением, переданным маленькой ручкой, и Артём звучно хлопает в ладошки. — Как круто, молодец, Тём, — восторгается отец, послушно переключая внимание на ребёнка. — Нравится подарок Антона? — Очинь! — Я рад. Играй, зайчик, — ласково бросает омега, и Артём угукает в ответ, перехватывая вагончик. Мальчишка светится, воодушевлённо ползая по полу вслед за паровозиком, чудом не задевая уложенные рельсы. У них, конечно, игрушек в комнате сына хватило бы на целый детский магазин, но горящие глаза ребёнка от нового увлечения каждый раз рождают в отце желание спустить хоть все деньги на похожее барахло. И чёрт с ним, что это может Артёма избаловать и аукнуться отцу в будущем, он всё ещё чувствует перед ним огромную вину, что лишил малыша родного папы. Быть может, все эти подарки Арсений делает больше ради откупа от собственных ошибок, только вот с другими моделями поведения он совсем не знаком, потому живёт по накатанной. Но может, если Антон станет частью их семьи, то научит двух глупых альф нормальной жизни? — А чем вы вообще на выходных обычно занимаетесь? — вырывает Антон из зависания альфу, стараясь изучить его со всех сторон. — Да по-разному: гуляем, ходим в кафе, в игровые комнаты, в зоопарк. Но чаще, конечно, я лежу пластом после убойной недели, пока Артём разносит квартиру. — О, — подскакивает юноша, — я бы с удовольствием вам составил компанию как-нибудь. — А ты что по выходным делаешь? — ответно интересуется Арсений, рассчитывая услышать хотя бы здесь что-то необычное. Но милый Антон так и остается абсолютно домашним парнем: — По дому маме помогаю и тоже гуляю с ней по парку. — А хобби? — Приставка считается? — Пряник, — ласково улыбается Арсений. Еще ни один его омега не был таким — Саша до замужества вел исключительно клубную жизнь, а после пропадал с друзьями на всяких прогулках-тусовках, не желая оседать в быту. Убраться? Приготовить поесть? У тебя же достаточно денег, чтобы нанять клининг или сходить в кафе. А если недостаточно — работай больше. Он позиционировал себя не чем иным, как дорогим трофеем в руках истинного, и Арсений, как влюбленный дурак, слушался мужа во всём. И теперь, с годами и этим не самым позитивным опытом, Арсений понимает, кто в действительности может оказаться самым ценным — не трофеем, а человеком в его руках. — Мне начинает нравиться это прозвище, — тем временем хорохорится парень, в секунду срастаясь с новым званием. — Значит, пора переименовывать тебя в телефоне. — А мне тебя как звать? — усмехается. — Перчик? И Арсений тихо смеется, отмахиваясь: — Ну нет. У меня попугая в детстве так звали. Так что придётся ещё попотеть над вариантами. — Окей, буду думать. Юноша настроен решительно, и это греет неимоверно. Значит, действительно заинтересован, значит, действительно чувствует себя комфортно и, что самое главное, больше не боится. Вечер с Антоном проходит уютно и всё жё, к огромному сожалению для Арса, слишком быстро. Они допивают вино, подъедают салаты и болтают о странах, которые каждый из них хотел бы однажды посетить. Арсений запоминает всё — и предпочтения в еде и в кино, и даже кличку любимого терьера омеги, что был у того в детстве, уверяя, что однажды Антон сможет вновь завести себе собаку. Он даже начинает прикидывать в голове, какую породу можно завести, чтобы та ужилась с его ребёнком, совсем не пугаясь того, что уже буквально строит планы на совместную жизнь, не задумываясь, а нужно ли то Антону. Но мысли эти ему нравятся, и алкоголь, расслабивший напряжённое тело, даже позволяет вдоволь насладиться картинками их общего досуга и с сыном, и с собакой. И всё это, что самое главное, — вместе. Они убирают со стола, всё так же неразлучно подсаживаются играть с Артёмом в его паровозик, не переставая обсуждать уже какие-то глупые истории из их собственного детства. Когда Антон уже собирается уходить, Арсений вызывается проводить его с сыном до дома, на что Антон, впервые не возмущаясь, радостно на то соглашается. С Антоном удивительно спокойно, и отпускать его от себя совсем не хочется. Они медленно бредут до его подъезда и, не договариваясь, выбирают самый длинный путь, почти как настоящая семья удерживая Артёма за ручки посередине. Альфа внутри трепещет от наполняющих душу давно забытых, но таких сладких чувств, что, не сдерживаясь, целует омегу на прощание. Неглубоко, исключительно нежно мазнув по пухлым, потрясающе вкусным губам, никак не желая опошлить касание, и долго смотрит в разморенные вином глаза. — Ты невероятный, — шепчет Арсений, повторив поцелуй уже в уголок чужого рта. — Спасибо за вечер. — И тебе спасибо, — выдыхает Антон, любовно проведя ладонью по заросшей щеке. — Но, Арс, я хотел тебе сказать ещё кое-что важное. Арсений забавно хмурится, совсем не ожидая подвоха, но Антон, немного отступив, как-то грустно улыбается: — Я хочу, чтобы ты хорошо подумал, прежде чем я окончательно в тебя влюблюсь. — Не понял. — Я хочу серьёзные отношения, — как-то надрывно вздыхает юноша. — Я не знаю, какие у тебя намерения насчёт меня, но я не рассматриваю что-то разовое. Я не хочу быть заменой или запасным вариантом, я хочу знать, что мой альфа только мой. Я хочу семью, не сейчас, но в перспективе, хочу замуж и свадьбу, как самый сопливый омега. Артём, буквально висящий на руке отца, что-то лопочет про голубей, уместившихся на скамейке у подъезда, только вот Арсений его будто перестаёт слышать. — Но ты не замена, — со всей серьёзностью отмечает альфа, на что Антон только поджимает губы: — Просто подумай, хорошо? Я не говорю тебе «нет», я просто хочу, чтобы ты меня любил. В глазах напротив сплошная нежность, только Арсений не разбирает этого, испуганно хватаясь за сказанные омегой слова. Как он может вообще думать, что, познав эту светлейшую душу, Арсений сможет буквально над ней надругаться? — Я тебя понял, — врёт альфа. Не понял. Вообще ничего не понял, принимаясь резко анализировать всё, что происходило сегодня, подозревая, что всё-таки где-то снова накосячил. Только в памяти ни одной подсказки не оказывается, кроме того, что Антону он такой совсем не нужен. — И не отвечай прямо сейчас, — продолжает взволнованно юноша, принимаясь крутить на пальцах свои колечки. — Ответишь, когда будешь готов. Арсений хочет возразить. Хочет спросить, что всё же не так и как ему всё исправить, однако Артём уже, очевидно, в противовес отцу хочет скорее вернуться домой к своей новой игрушке, выкрикивая: — Пака, Антон! — Пока, мой зайчик, — мягко улыбается юноша, поправив чуть сбившуюся на голове мальчика шапочку. — Проследи за папой, чтобы он дошёл домой. Хорошо? — Да, Антон! И пока у Арса уходит из-под ног земля, Антон, наконец, делает шаг в сторону дома, вежливо кивая: — До свидания, Арсений. Спасибо, что проводил.***
— Вот и чё мне делать, Серёг? Дождаться друга на следующий вечер оказывается настоящей пыткой. Проведя целую ночь и весь день буквально слившись с собственной тенью, Арсений от мысли «но ведь он не сказал нет» доходит до логичного, на его взгляд, «меня опять бросили» и самозабвенно принимается себя жалеть. Однако Матвиенко, выслушав рассказ целиком, вообще не меняется в лице, оставляя за собой гримасу «ты еблан» и тяжело вздыхая. — Чё делать, чё делать? Муравью хуй приделать, Арс. — Я вообще-то совета просил, — недовольно парирует Попов, бросив беглый взгляд на отлично просматриваемую из кухни дверь в спальню. Хоть Артём уже и видит десятый сон, отца всё равно беспокоит факт постоянно матерящегося в квартире друга, что может научить впитывающего новые слова как губка ребёнка не самым лучшим изречениям. — Знаешь, что меня удивляет сейчас больше всего? — Слушаю. — Как ты с двумя высшими образованиями остаешься таким дебилом? — Ну, началось, — недовольно подкатывает к черепушке глаза Арсений. И что нового он рассчитывал услышать от Серёги? — Арс, он тебе прямым текстом сказал, что хочет твоей, блять, любви. Так чё ты нахуй мозги себе делаешь? — Ага, и взял паузу на подумать. — Арсений курить хочет до чертиков, но подниматься с насиженного места лениво даже в теории, потому он вытаскивает из домашних штанов привычную электронную сигарету и принимается смаковать искусственный табачный привкус. — Может, он это из вежливости вообще всё. — Скажи, ты серьёзно не сращиваешь? — Что? — измученно ерошит свою челку мужчина, предварительно сжав переносицу. — Ещё скажи, опять течка виновата. — Протечка твоего чердака только. Арс, ты ему рассказывал про Сашу же, да? Что он истинный твой и всё такое? — Конечно. — И? — Блять, ты можешь нормально мне пояснить, чё хочешь сказать? Я в твои шарады играть не намерен! Арсений осекает друга грубо, горячо пыхтя от злости, конечно, больше на самого себя за совершенное неумение в общение с противоположной сущностью. Серый же должен понимать, что, осознавай все грани сложившейся ситуации полноценно и с холодной головой, Попов бы вряд ли вызванивал друга вчера посреди ночи, упрашивая приехать хотя бы после всех его дел. Только спасибо вселенной за Серёжу, который на чужие психи плевать хотел. — Арс, он боится, что твоя истинность пересилит и ты вернёшься к бывшему, оставив его ни с чем. Отсюда и слова про замену, и что «его альфа только его». Арсений даже оскорбляется с такого вывода: — Да с чего он это вообще мог взять?! — Арс, — заземляет его Серёга. — Парень юный и всех твоих тараканов не знает. Не знает полной истории и самого Саши, а общество и СМИ постоянно навязывают веру в истинность как во что-то волшебное. Плюс не забывай вашу разницу материального положения. Он может ведь бояться и того, что просто может не подойти тебе, не знаю, по статусу. Что он такая золушка-простушка, а ты великий принц с выводком титулованных принцесс в окружении. — Это бред, — неверяще отмахивается Арсений. — Если бы я хотел с ним просто потрахаться ради какой-то галочки в опыте, то нахуй бы я его на свидания водил? — А он откуда это может знать? — логично вопрошает друг, прикладываясь к роксу с вискарем. Он морщится едва заметно и, шумно втянув воздух через раздутые ноздри, продолжает: — И вообще, мне хотя бы скажи, какие у тебя реальные намерения на него? Лимон, сиротливо подсыхающий на краях в окружении тонких слайсов копчёной колбасы, до которых тоже совсем нет дела мужчинам, лежит на маленькой тарелочке в центре обеденного стола и рядом с единственным главным действующим лицом — любимым виски Арсения, так заботливо прихваченным Серёгой. Они в действительности не пьют так часто, как того вынуждают последние события в жизни Арсения, но что греха таить, культурно посидеть, несомненно, любят. Да и так уж сложилось исторически (непонятно, будь тому виной сама сущность альф или нечто более индивидуальное), но душевные разговоры им всегда было комфортнее вести под градусом, посему, если один из них на встрече доставал любой алкоголь, значит, второй мгновенно переосмысливал задачу самой встречи, гарантируя предоставить другу всё своё внимание с особой серьёзностью. Арсений же пить отчего-то сегодня совсем не спешит — болтает периодически своего солодового товарища, размазывая по стенкам довольно весомого стакана, и возвращает назад на стол, как и делает это прямо сейчас. Он вздыхает и, подняв голову, наконец озвучивает вслух: — Он мне очень нравится, и я хочу его себе, сюда вот, — разводит руками, — домой. Семью нормальную хочу, просто пиздец, и, может, даже с ним. — А хули ты мне можешь ответить на вопрос, а ему — нет? — чудом не бьёт кулаком по столу Матвиенко, хотя заметно — хочет. Он бы и Арса приложил о ближайшую деревяшку, да только совесть, видимо, не позволяет это сделать. — А что, если он сам сомневается и хочет подумать? — поднимает брови Арсений, как бы показывая, что не все варианты Серый мог прикинуть в своей голове. — Он ведь видел, какие у меня приступы агрессии бывают. Может, он сам мечтает встретить того самого истинного, а я тут не к месту? Серёга ограничивается на это лишь коротким «ясно» и тянет из кармана джинс свой телефон, наскоро что-то в нём вбивая. — И что ты делаешь? — непонимающе вытягивается в лице Арсений, уверенный, что друг вряд ли решил внезапно вызвать себе такси и съебаться восвояси. Потому даже вытягивает шею в попытке заглянуть через стол в чужой экран, но Серёга и не думает что-то скрывать: — Щас. Я просто пытаюсь поставить онлайн в церкви свечку за здравие твоей тупой башки. — Как же ты меня заебал, — беззлобно скалится мужчина, наблюдая за потугами друга действительно провести онлайн-оплату. Серёга — мужик слова, и это иногда переходит все границы нормального. И только когда на экране его смартфона загорается зелёная галочка, тот удовлетворённо кивает и откладывает гаджет в сторону. — Почему ты вечно всё усложняешь? — продолжает недоумевать Матвиенко. — Ищешь подводные камни во всём, хотя их нет? — Наверное, потому что, кроме тебя, у меня не было рядом никого настоящего? — как для дурака едко парирует Попов. — Как тебе такой ответ? — Признайся ему нормально в своих чувствах и живи ты, блять, наконец счастливо! Арсений хмурится до глубоких морщин на лбу, понимая прекрасно, что Матвиенко желает ему всегда только самого лучшего. Только вот собственные сомнения до сих пор никуда не деваются: — А если не срастётся? И я не дам ему эту самую свадьбу, которую он хочет? — А если, а если, а если, а если, — передразнивает, перехватывая электронку из чужой руки, только чтобы возмущённый взгляд упёрся в его глаза. — А если не сделаешь нормальный твёрдый шаг, то так и будешь всю жизнь жалеть, что даже не попытался. Ты мужик нахуй или сопля ебучая? Ответ в голове Арса очевиден, и это режет самолюбие и всю его альфачью природу без ножа. Что-то он действительно размяк после своего ублюдского брака. — Думаешь, он реально хочет со мной быть? — Арс. Я нахуй не знаю ни одного человека, кто был бы охуеннее, заботливее и вернее тебя. Да я, если бы сам был омегой, уже тыщу раз прибрал тебя к рукам. — Ты не в моём вкусе, и жопа у тебя волосатая, — отфыркивается Попов, в обратку отбирая у друга свою дымилку, с наслаждением прикладывая её к губам. — Ой, да иди нахуй. — Ладно. — Выдыхает в сторону дым Попов, поднимая собственный бокал с алкоголем. — Значит, чё? Предложение ему сделать? — Из крайности в крайность, — устало вздыхает Матвиенко, качая головой. — Просто скажи то, что он хотел от тебя услышать. Про твои ебучие планы на него. — И как лучше это сделать? — Ну, явно не по переписке. Поймай после садика да выскажи всё в лоб. — Ладно. Подумаю над этим. Серёга обречённо воет и хлопает себя ладонью по лицу. Но да и хер с ним. Самое основное, что Арсений хотел для себя услышать, он выловил из слов друга, а это окончательно успокаивает бушующего в груди альфу.***
Придумать и, главное, воплотить в жизнь план по серьёзному общению с Антоном оказывается труднее, чем виделось на первый взгляд. Сначала Арсений думал вновь подвезти юношу с работы, но в понедельник тот оказался занят педсоветом, и отдавала Арсу в руки сына нянечка. Во вторник омегу привлекли на замену в группе, где заболел воспитатель, и опять всё та же нянечка, добродушно улыбаясь, рассказывала об успехах Артёма на физкультуре. Альфа уже даже подумывал заночевать под окнами садика, дожидаясь, когда Антон выйдет с работы, но нудящий на ухо сын «папа, кусить!» вынудил мужчину совсем уж не страдать хернёй. И кто же знал, что на ужин детям сегодня дадут тушеную капусту, от которой сына стабильно воротило? В среду, когда Арсений уже думает не закидывать ситуацию на «авось» и «небось» и планирует списаться с Антоном, чтобы хотя бы просто узнать, как у того дела, любимый директор залетает с криком «в пятницу приедет проверка от Минстроя, подготовься!», окончательно разбивая весь настрой на личную жизнь. «Удружили, Дмитрий Темурович», — только и бросает себе под нос Арсений, когда босс уходит так же стремительно, как и ворвался в кабинет. Арсений зовёт к себе Иру, даёт наставления по организации совещаний с подчиненными и, прежде чем та разворачивается к дверям, окрикивает её, думая поставить секретарю ещё одну задачу на оформление заказа на доставку омеге подарка всё в том же магазине Серёги, но в итоге отмахивается и просит принести ему кофе покрепче. В голове неожиданно загорается идея получше. Вы (15:27): Антон, привет! Выручай. Я сегодня снова задерживаюсь на работе, а Серёга уехал в отпуск. Я могу попросить тебя вечером забрать к себе Артёма? И ведь парню необязательно знать, что никакого отпуска у Серёги нет и не планируется до весны. И как хорошо, что манипуляция срабатывает: Пряник (15:33): Привет! Да, конечно, без проблем Ты надолго задержишься? Вы (15:34): Не знаю ещё, надеюсь, часам к 9 приеду Пряник (15:35): Приготовить твою любимую пасту с тефтельками?) Вы (15:35): Одно это предложение тянет уже на 201 розу Пряник (15:36): Понял, сварю сосиски Вы (15:37): Вредный Пряник Арсений, как глупый школьник, улыбается во весь рот, пялясь на полученный в ответ смайлик с высунутым языком, и качает головой. Кажется, если разговор вечером пройдет успешно, есть вероятность, что в его доме появится не омега, а просто станет на одного ребёнка больше.***
Работа заёбывает до состояния нестояния так, что Арсений даже забывает купить маме Антона какой-нибудь гостинец. Он вспоминает об этом, тыкая пальцем в западающий звонок, и, когда уже думает развернуться и добежать до ближайшего круглосуточного, Антон, широко улыбаясь, открывает дверь. — Проходи, только тихо — Тёмка уснул. — Блин, и что делать? — удивлённо бросает альфа, поджимая губы. С другой стороны, а что он хотел, возвращаясь с работы в одиннадцатом часу вечера? Чтобы мальчик, набесившись в саду и уже имея какой-никакой режим сна, продолжал скакать до двенадцати? Однако омега не дает Арсу даже обдумать ситуацию и понять, как правильно поступить в отношении сына — забрать прямо сейчас или дать ещё время на сон, решая всё за него: — Раздевайся и иди ужинать. Может, почувствует твой запах и проснётся, а пока пусть отдыхает зайчик. Арсений положительно кивает в ответ. Жрать хочется зверски, поговорить с омегой в тишине и того сильнее, значит, сложившейся ситуацией надо пользоваться по полной. Альфа снимает ботинки, передаёт парню верхнюю одежду и, следя за тем, как юноша, аккуратно расправив пальто, вешает его на плечики, уточняет: — А твоя мама тоже уже спит? — Не сплю, — на вопрос выходит из кухни Майя, протирая руки о цветастый фартук. Она выглядит доброжелательно, хоть и по глазам читается заметная усталость. — Добрый вечер, Арсений. — Майя, простите, что я снова пользуюсь вашей добротой, и простите дурака, я замотался и пришёл к вам с пустыми руками. — Боже, Арсений, не выдумывай, — с наигранным возмущением качает головой женщина. — Нам твоих цветов ещё на месяц хватит, да и конфеты твои мы не все съели. — И всё равно это неудобно. Арсений неуютно потирает ладони, но Майя и не думает обращать на это внимания, принимаясь суетиться: — Давай, мой руки, а я разогрею тебе поесть. Антон, покажи гостю ванную. Антон послушно машет в конец коридора и сам же первым шагает в указанном направлении, включая для Попова свет. Он тычет пальцем на полотенце на крючке и подсказывает, что метки на смесителе с горячей и холодной водой перепутаны, поэтому надо быть осторожным, чтобы не ошпариться, после чего пропускает альфу внутрь, оставаясь в дверях. — А что на ужин? — бросает заинтересованный взгляд через зеркало в лицо сонного юноши — тот, наверное, задремал вместе с ребёнком и сейчас, усиленно промаргиваясь, пытается проснуться. И выглядит при этом так премило, что хочется обернуться вокруг худого тела огромным одеялом, согревая и возвращая в мир его нагло прерванного сна. А Антон усмехается, довольно резво включаясь в диалог: — Сосиски, как мы и договаривались. А что? — Да ничего, — улыбнувшись, намыливает ладони Арсений. — Я сейчас и от куска сырого мяса не откажусь. — Ты опять не ел весь день, да? — встревоженно уточняет омега, но Арсений спешит его успокоить: — Пирожное какое-то съел на завтрак… Или это был обед. Неважно. В общем, там у сотрудницы день рождения был и меня угостили. — И как ты живешь вообще? — поджимает губы омега. — Сам удивляюсь. Арсений завершает свои процедуры быстро и разворачивается, готовый к дальнейшим указаниям — вести серьёзные беседы прямо сейчас на двух метрах малюсенькой ванной комнаты неудобно, да и рано, и сам Антон, кажется, ещё не готов к ним: — Иди на кухню, я сейчас телефон на зарядку кину и тоже приду. Арсений послушно удаляется и заходит на кухню аккурат к тому моменту, когда в сковородке Майи уже бурлит знакомый ароматный соус с маленькими тефтельками. — Так, Антон приготовил тебе пасту, — подсказывает женщина и без того восторженному альфе, сглатывающему густую слюну от предвкушения встречи с полюбившимся блюдом. — Но есть ещё суп с клёцками. Будешь? — Я буду всё, если позволите вас сегодня объесть. — Да ради Бога, — тут же хватается за спички хозяйка, принимаясь разжигать газ под небольшой белой кастрюлькой на плите. — Садись за стол, я сейчас подогрею суп. Арсений отодвигает для себя стул и молча усаживается на место ровно напротив хозяйки, чуть не пропуская появление парня в проходе. Он так увлекается изучением потрясающих запахов пищи, что не реагирует даже на своего имбирного человечка, поворачивая на него голову только после вопроса Майи: — Антон, ты чай будешь? — Подожди, Антон, — резко уложив раскрытую ладонь на стол ровно на том месте, куда планировал приземлиться юноша, Арсений тормозит его, обращаясь к женщине: — Майя, позвольте поговорить с вами наедине. — Зачем? — недоумевает омега, упирая полный смятения взгляд в заросшую щёку альфы. Однако на его вопрос никто из присутствующих явно не намерен отвечать. — Так, слышал Арсения? — подгоняет сына на выход Майя. — Давай, взрослым надо пообщаться. Иди там игрушки с пола пока собери. — Беспредел, — беззлобно фыркает юноша и, одарив Арсения многозначительным взглядом, всё же послушно покидает кухню. Как только дверь за Антоном закрывается, Майя неторопливо наливает наваристый суп в тарелку и, поставив её перед гостем на стол, садится напротив, сцепив руки в замок: — Слушаю тебя, дорогой. — Майя, во-первых, позвольте извиниться за прошлую ситуацию у вас дома, — не спешит приниматься за угощения альфа, со всей серьёзностью начиная разговор. — Мне нет оправдания, но мне действительно стыдно за то, что я так себя повёл. Гарантирую вам, что впредь подобного не повторится. Он чувствует, что невежливо будет начать хлюпать бульоном прямо сейчас, не расставив все точки над «и». Но Майя, очевидно переживающая за бурчащий живот гостя, многозначительно проталкивает ложку прямо под его ладонь, успокаивающе улыбаясь: — Арсений, не говори глупости. Ты думаешь, я не понимаю, как порой хочется на стену лезть от усталости? Как тяжело в принципе даже омеге в одиночку растить ребёнка? Как тебя душат обязательства, и от этого сдают нервы? Скажи мне, почему я вообще должна на тебя обижаться? — Ну, я, как минимум, обидел вашего сына, — растерянно опускает ложку в тарелку Арсений, помешивая гущу. Такого ответа услышать он, конечно, вообще не ожидал, потому даже не понимает, как реагировать и что говорить дальше — задумывалось, что придётся пояснять своё поведение подробнее. — Пообижался и тут же перестал, — тем временем машет рукой Майя, забавно фыркнув. — Много он понимает? — Ну, вообще тут вы неправы, — хмурится, — и он действительно многое понимает, включая то, почему я такой вспыльчивый. Арсений наконец погружает в рот первую мясистую клёцку и принимается спешно её прожевывать, не отнимая внимания с негодующей женщины: — Ага, после того как я ему мозги на место вставила. Арсений, он чувствительный мальчик, который никогда не сталкивался с такой ответственностью, которая возложена на твои плечи. Он живёт в мире, где каждый день его воспитанников целуют в жопы их мамы и папы омеги, и до тебя он не видел, что бывает по-другому. Складывается ощущение, что ту сотню цветов нужно было дарить именно Майе — если это действительно так, и Антон пошёл навстречу с её лёгкой руки, Арсений готов вот прямо сейчас расцеловать эту руку. И то, как женщина сопереживает, озвучивая сокрытое глубоко внутри, действительно трогает альфу до самых костей. — Спасибо за эти слова, — прямодушно благодарит Арсений. — Меня нечасто принимают не тираном. Наверное, только лучший друг. Она по-матерински улыбается и, протянув обе руки, сжимает лежащую на столе ладонь Арсения, заглядывая в глаза: — Позволь дать тебе один маленький совет: как бы не сложилась дальше твоя жизнь, никогда не вини себя за то, что потерял мужа, иначе твой сын будет чувствовать то же самое. — Я пытаюсь, да, — кивает. — И осознаю это. Женщина секундно крепко сжимает мужскую ладонь, после вновь возвращаясь в прежнее положение: — Вот и отлично. А что второе? Майя как будто знает все наперёд — читает Арса как раскрытую книгу. Она лукаво склоняет голову к плечу и ждёт, когда альфа соберется, наконец, с мыслями. — Я хотел сказать, что влюблён в вашего сына и настроен очень серьёзно по отношению к нему, — выпрямившись, степенно начинает альфа. — Я очень долго думал и не мог понять, готов ли сам к такому, но Антон в действительности лишил меня сна. Да, у меня много изъянов, но с ним я наконец-то хочу начать над ними работать и измениться. Такого, как он, я не встречал ещё никогда в жизни и боюсь, что уже и не встречу, поэтому я прошу вашего одобрения. — А Антон сам на это согласен? — Даже если сейчас не согласен, я планирую добиться его руки. — Так сильно влюблён? — Сильнее, чем я сам от себя мог ожидать, — Арсений не думает и не сомневается в своих словах ни секунды, и это очевидный плюс в глазах Майи. Она, тем не менее не меняясь в лице, коротко облизывает свои губы, после чего задает, видимо, самый волнующий её вопрос: — А что насчёт твоего бывшего мужа? Я слышала от Антона, что он был твоим истинным. Арсений на автомате роняет тяжелый вздох и опускает глаза в тарелку, слегка морщась: — Честно говоря, после того, как я встретил Антона, я уже сомневаюсь в том, что это была она. — Как это? — Майя в лёгком недоумении слегка выпячивает губы, совсем так же, как это делает Антон, отчего Арсений заметно светлеет, наконец, вновь поднимая глаза на женщину: — Антон ярче любых предрассудков природы. Суп в тарелке безбожно стынет, а его сладковатый привкус приятно обволакивает всю полость рта, но вернуться к трапезе Арсению совсем не позволяет всколыхнувшаяся тревога. Как бы красиво он сейчас не стелил, Майя ведь может ему просто не поверить, приняв за наивного дурака. Нет, конечно, без её благословения он всё равно не сдастся и продолжит свои ухаживания, но хотелось бы бесспорно иметь в лице женщины сторонника. Плюс ему уже хватило вечно озлобленной на жизнь тёщи, считавшей, что Арсений не достоин и мизинца её великого сына, и повторять этот опыт желания не возникало абсолютно. Но лучшая сторона Колеса Фортуны оказывается практически у самого лица: сомневаться в мудрости женщины было совершенно абсурдно изначально. И как же Арсений счастлив ошибиться: — Арсений, скажу прямо — ты мне нравишься. Для Антона ты вообще тот самый альфа со страниц его книжных романов. Но ты должен понимать, что у мальчика никогда не было отца и примера сильного альфы рядом, поэтому мне бы не хотелось, чтобы его первый серьёзный опыт сломал его. Понимаешь, о чём я говорю? Арсений даже плечи расправляет, как-то по-офицерски вздёргивая подбородок: — Я никогда не изменял своим партнёрам, если вы об этом, для меня семья очень много значит. Да, я могу быть импульсивным и грубым, но всё это только на словах. Я никогда его не обижу и тем более не посмею поднять на него руку, да я даже сына максимум за ухо дёрнул и пару раз по жопе ладонью зарядил, — виновато поджимает губы, но тем не менее не тормозит, продолжая самопрезентацию. — Я хорошо зарабатываю и смогу обеспечить ему комфортную жизнь, такую, какую он сам захочет. И ещё я не из тех, кто закрывает в доме и вешает на человека запреты на общение с семьёй и друзьями. Женщина смотрит выразительно, долго, явно осмысляя каждый перечисленный пункт, прогоняя через призму собственного опыта. Однако её молчание не давит, позволяя и самому Арсению удостовериться в том, все ли основные моменты своей биографии он подсветил — сам хочет быть максимально открыт для этой семьи. — Я вижу, что ты искренен, — наконец, резюмирует женщина, окончательно снимая с альфы напряжение. — Ты хороший мужчина, Арсений, и я думаю, что Антон сделал правильный выбор. Буду надеяться, что уже совсем скоро смогу называть и тебя своим сыном. — Сделаю для этого всё возможное. — Тогда, если у тебя больше нет ко мне вопросов, — поднимается из-за стола женщина и тянет руку ко всё ещё полной тарелке Арсения, — предлагаю ещё раз подогреть тебе суп, а то совсем не дала тебе спокойно поесть. — И, прежде чем направиться назад к плите, она бросает хитрый взгляд на дверь и произносит громче: — А Антону предлагаю перестать подслушивать и попить с нами чай. Белые носки, торчащие из-под щели внизу двери, резко пропадают, но лишь на пару секунд, чтобы через несколько всполошённых ударов сердца альфы показаться полноценно уже в полностью открытом дверном проёме. — Я не подслушивал, — буркает недовольно юноша, но по глазам видно — врет. И это явно веселит маму, подтрунивающую и без того смущённого Антона: — А щёки тогда почему красные? — Душно. — Ну конечно, — усмехается она и отворачивается к своим кастрюлям. Антон садится за стол практически бесшумно и даже не смотрит на альфу, но блеск глаз, отражающих в себе не только тусклый свет люстры, подсказывает Арсению, что тот далеко не зол на услышанное. — Артём всё ещё спит? — интересуется Арсений, не желая волновать Антона какими-то поддёвками ещё сильнее. Он хочет отвлечь и отвлечься сам, приберегая очередные серьёзные разговоры на их личное общение уже без мамы. И Антон послушно переключается: — Да. Я его укрыл, и он засопел ещё сильнее. — Это плохо, — трёт лицо альфа. — Если я его разбужу, начнётся концерт. — А зачем будить? — вдруг встревает Майя, возвращая вновь горячую еду гостю. — Пусть уж спит до утра. Арсений теряется: такой вариант он даже не рассматривал. — Так, а как… Мне съездить ему за вещами? Хотя, нет, плохая идея, — тут же осекает сам себя Арсений. — Как я его оставлю, он же утром меня потеряет, ещё и в незнакомом месте. Мальчик, несмотря ни на какие конфликты с отцом, действительно сильно привязан к своему родителю. Он, бывает, оставаясь даже в собственном доме с родной бабушкой, не чувствуя запах отца, начинает плакать, а на чужой территории, вероятно, и вовсе перепугается до истерики. Потому рисковать Арсений не хочет, да и не станет — пусть уж лучше поплачет сейчас, чем завтра утром забьётся в угол. И, когда альфа уже планирует озвучить, что после ужина они всё-таки поедут домой, Антон вдруг огорошивает: — Может, ты тоже останешься у нас? — Да ну, — задумывается Арсений, — буду я вам мешаться. — Ничего не будешь, не выдумывай, — неожиданно вдохновлённо поддерживает идею сына Майя. — Поспишь у Антона в комнате. Брови Арсения мгновенно подпрыгивают — настолько зеленый свет ему даёт Майя в отношениях с Антоном? Но на всякий случай он всё же решает уточнить её план издалека: — А Артём где сейчас спит? — На моей кровати, — кивает она в сторону коридора. Но, видимо, догадавшись о фантазиях альфы, мгновенно поворачивается к не менее офигевающему сыну: — Но мы его перенесём и положим к тебе, да, Антон? А Антон поспит с мамой. — Да я и не думал… — сбивчиво лопочет омега, пока альфа силится не заорать в себя. Неужели Антон подумал о том же, о чём и он? Неужели он был согласен на то, чтобы лечь с Арсом в одну кровать? Да ну нет, это ведь не сказка какая-то. Или всё же… — Ага, — неверяще отмахивается Майя. — Вот альфе своему будешь лапшу на уши вешать, а мне не получится. — Мама-а-а, — тянет Антон, окончательно заливаясь краской, и подскакивает, решая вдруг спрятаться за очень тщательным заливанием воды в чайник. Арсений в итоге вновь забывает и о стынущей еде, и о том, что вообще-то завтра рано вставать на работу, концентрируясь лишь на одном сладком запахе, так ярко исходящем от самого прекрасного в мире омеги, и думает, что если ради него нужно было пройти через весь его персональный Ад, то он готов пожать в благодарности руку самому Сатане. — Давай кушай, Арсений, — подсказывает Майя, насильно возвращая внимание мужчины на блюда на столе. — Уже поздно и надо ко сну готовиться. — Да, конечно, — спохватывается Арсений, ощущая себя мальчишкой подстать своему сыну — увидел что-то красивое и тут же отключился. Он торопливо принимается заливать в себя вкусный суп, пока Антон, наконец управившись с чаем, возвращается с ним за стол. И, пока юноша играет с мамой в гневные гляделки, он упорно делает вид, что совсем не слышит тихого вздоха женщины, опущенного для сына: «Дурачьё. И стоило столько бегать друг от друга?» Но ответ Антона никому из них и не нужен, потому что стоило. Ради этого вечера определённо стоило.***
— Ты не замёрзнешь? — Дверь на балконе открывается тихо, запуская в ночное уединение обеспокоенного омегу. — Выперся в одной футболке, Арс, ну, зима за окном, в самом деле. Парень кутается в накинутый на плечи жёлтый вязаный кардиган и, переступив порог, вздрагивает. Арсений тихо хмыкает, никак не демонстрируя, что чужая футболка и, очевидно, маленькие шорты его совсем не греют, и продолжая затягиваться долгожданной сигаретой. Он возвращает взгляд на припорошённый снегом двор и заворожённо наблюдает, как сверкает в снежных гранях единственный работающий во дворе фонарь. Людей ни души, и это очаровывает мужчину сильнее: здесь и сейчас они действительно наедине. — Может, я специально, чтобы ты поволновался и пришёл ко мне, — не отвлекаясь от созерцания ночного пейзажа, усмехается Арсений, выдыхая густой дым, перемежающийся с горячим паром изо рта. Антон на это заявление принимается гневно пыхтеть, и Арсу даже не нужно смотреть на омегу, чтобы понять, как тот физически надувается возмущением: — Ага, и подхватил за компанию пневмонию. Вот и как мне с тобой встречаться, скажи? Арсений бросает через плечо насмешливый взгляд: — Вообще или в больнице? — И, пока Антон уже планирует убийство с особой жестокостью, мужчина отмахивается, вновь припадая губами к сигарете. — Ладно тебе, не вредничай, Пряник. Я же альфа, у меня другая терморегуляция. — Хочешь сказать, тебе сейчас жарко? — Сейчас нормально, но часто жарко даже при минусе за окном. — И зачем-то больше ради желания подразнить и проверить реакцию омеги добавляет: — Во время гона я вообще хуже печки. Но Антон как будто не догоняет провокацию, спокойно пожимая плечами: — Ну, а я в течку трясусь от озноба. — Противоположности притягиваются. — Арсений не планирует добиваться от Антона какого-то пошлого разговора — больше хотелось увидеть на гладких щеках столь красящий их румянец, но в итоге, отмахнувшись от собственного непонятного порыва, мужчина разводит руки в стороны, приглашая: — Давай, иди ко мне, а то же сам заболеешь, и кто за Тёмой тогда смотреть будет? Антону дважды предлагать не приходится, и он послушно ныряет в чужие объятия, зарываясь холодным носом в висок альфы: — И вправду тёплый. Арсений прижимает его к себе крепко, с наслаждением вдыхая запах с обнажённой шеи, и, не сдержавшись, оставляет на ней аккуратный поцелуй. Антон в руках забавно елозит, но не отстраняется, продолжая согреваться от мужской груди. Рука Арсения с остатками сигареты вытягивается, оставляя окурок в любезно предоставленной ему банке из-под шпрот, и опускается на юношескую талию. — С какого момента ты слышал наш разговор с твоей мамой? Антон от вопроса даже не дёргается — явно ожидал его, потому лукаво улыбается: — Я не слышал. — Прям вообще? — в тон вопрошает мужчина, и Антон слегка отстраняется, но только чтобы было удобнее взглянуть альфе в глаза: — Ну так, обрывками. Было бы неплохо, чтобы ты повторил. И Арсений понимает, что именно хочет от него услышать юноша, поэтому без тени шутки альфа берёт в чашу ладоней чужое лицо и чётко проговаривает: — Я обдумал всё, о чём ты меня просил, и хочу, чтобы ты был моим омегой. Да, я не знаю, как и сможем ли мы вообще с тобой ужиться, но я готов сделать для этого всё возможное. Я очень хочу семью, в которой ты каждый день будешь ждать меня дома. У нас с тобой дома. Антон расплывается заметным счастьем и, не произнося ничего в ответ, ползёт длинными пальчиками по груди Арса, только чтобы, схватив его за ворот футболки, дёрнуть на себя и впиться в его губы долгожданным поцелуем. Арсений мгновенно перехватывает инициативу и, опустив ладони на чужую талию, прижимает к себе крепче, запуская в чужой влажный рот свой язык. Антон тихо стонет, заводя альфу, и, судя по загустевшему запаху пряности, возбуждаясь не меньше. Он обхватывает шею Арсения, чуть склоняет голову на бок, позволяя ласкать свои губы чужим резвым. Антон жмётся теснее и отвечает столь пылко, что альфа за ним еле поспевает: ласкает нёбо, захватывает клыками нижнюю губу, впитывает жар сладкого омежьего дыхания, что, смешиваясь с его прокуренным, преобразуется в новый тихий стон юноши. Омега отзывчивый и жадный до ласки настолько, что у Арсения кружится голова от мысли — если он сейчас такой, то что будет, дойди они до постели? А в течку? Альфа рычит, спускаясь поцелуями к шее, инстинктивно лижет её, будто подготавливая под свою метку, но всё же сдерживает себя, вновь возвращаясь к распахнутым розовым губам. Ладони по-свойски заползают под колючий кардиган, и пальцы внаглую подхватывают края чужой футболки, но не планируя её снимать, а лишь желая коснуться мурашек на чужой пояснице. — Кхм-кхм, — звучит рядом женский кашель, вероятно, далеко не в первый раз, но разбирает его альфа, только когда Антон упирает руки в его плечи, нехотя отстраняясь. — Прошу прощения, но приличного омегу, — чётко выделяет Майя, тем не менее плутовато улыбаясь, — уже заждалась его мама. — Простите, Майя, я сейчас верну вам Антона, — отвечает за двоих, пока юноша стыдливо прячется в шее Попова. — Не переживайте, ничего противозаконного мы не собирались делать. — Ага, — скептически причмокивает женщина, — то-то у нас вся квартира альфой провоняла. — Это от Артёма, — усмехается Арсений, продолжая прижимать к себе омегу. Счастье, что член не успел окончательно заинтересоваться происходящим, а то скрыть его в и без того тесных шортах было бы нереально, и пришлось бы докуривать свою пачку сигарет до середины ночи, чтобы совсем уж не прослыть в глазах омег полным извращенцем. Антон же только и усмехается и, повернувшись к маме, всё же вступается за Арсения: — Две минуты, и я приду. — Я засекаю, — стучит пальцем по голому запястью женщина и покидает балкон. — Прости, я увлёкся, — без тени вины произносит альфа, поправляя пальцами сбившуюся на лбу кудряшку Антона. — Ты слишком хорошо целуешься. Антон умильно фыркает и до сих пор мутным взглядом скользит по влажным губам мужчины: — Жаль, что нельзя сбежать от мамы и всю ночь целоваться с красивым мальчиком. — Пожалей мальчика, он для подобного уже не в том возрасте. Хоть и не отказался бы от такого. Антон улыбается сыто, растягивая щеки, и, уже более спокойно коснувшись губ напротив, произносит: — Жду тебя во сне. Когда Антон уходит назад в квартиру, Арсению кажется, что он уже в нём. Просто невозможно, чтобы в его жизни началась осязаемая и до ослепления белая полоса.***
Как бы ни хотелось настоять на переезде омеги уже на следующий день, Арсений понимает, что так форсировать события уже чересчур. Они хоть и не говорят об этом прямо, но решают для начала пройти нормальный путь до совместной жизни через стандартные притирки на свиданиях, включающих, правда, только поцелуи. Торопить омегу Арсений не хотел, но не до конца понимая, когда вообще можно будет начать намекать на секс — обычно ему давали уже после первого свидания. Но понимание, что Антон во всём отличается от его прошлого опыта, совместно с чётко обозначенным «у нас серьёзные отношения» всё же успокаивали бунтующую в грудине сущность, не понимающую, почему уже сейчас нельзя покрыть свою, между прочим, пару? Сам Антон не соблазняет и в целом никак не меняется в общении, разве что нежность в его касаниях теперь распространяется не только на ребёнка. Только вот, возвращаясь домой после встреч, Арсений укладывает ребёнка и принимает душ с закрытой на замок дверью — раньше всегда держал приоткрытой, чтобы слышать сына. И когда Арсу кажется, что он научился держать себя в руках, управляя участившимися приступами возбуждения, его природа внезапно решает напомнить, кто же всё-таки в доме хозяин. — Серёг, — хрипит в трубку альфа, — забери Артёма. — Чё? Куда? — сонным голосом уточняет друг, очевидно, проводящий свой выходной куда лучше Попова. — Сегодня же суббота? — Из дома забери, — злится мужчина буквально на пустом месте — тело горит, а ребёнок искусно выносит мозг, не давая уединиться даже на минуту. — Серый, у меня гон, и я сейчас ёбнусь. И не пиздит ни разу: посреди ночи проснувшись от крепкого стояка и решив, что это просто реакция на сон, Арсений пытается сначала просто игнорировать, но в итоге после одного прикосновения к себе альфу подкидывает от схватившего в паху жара, взрывной волной раскатывающего всё его тело в одно сплошное похотливое животное. — А, — коротко бросает Матвиенко, до конца не понимая проблему. — Ну, братан, я у мамки сегодня, у неё днюха, и я не могу вернуться в город. Арсений вместо ответа страдальчески воет в трубку, и Матвиенко наконец проявляет сочувствие: — Чё, так сильно прижало? — Никогда так не было, — хрипит, поправляя плед на бёдрах, что в приступе веселья дёргает за край балующийся на полу сын. Нельзя ребёнку видеть его таким. — Мне, блять, таблетки не помогают даже. — Ну, значит, звони виновнику торжества, пока у тебя яйца не лопнули. Ответом Серёге служит сброшенный вызов — пошел бы он нахуй с такими советами. Всё же зря Арсений продолжает держать друга в курсе вообще всего происходящего в жизни, включая информацию о нихуя не закончившейся декаде правой руки. Не пизди он обо всём Матвиенко, не получал бы на каждое слово «вам надо потрахаться». Надо. Советы свои советовать нормально надо. Да только делать, по сути, реально больше нечего. Арсений мнëтся, лихорадочным взглядом листает контакты в телефоне, в какой-то момент пытаясь сообразить, как можно попросить у Антона помощи, но так и не решается набрать ему. За кого его вообще может принять омега? А вдруг Антон вообще ещё девственник, а тут такое. И ой как зря Арсений допускает у себя подобную мысль… Он вскакивает на ноги под удивлённый взгляд Артёма и, бросив: — Я в туалет, — получает радостное «я тозе, папа, я тозе!». Арсений истошно рычит, срываясь с места, и полностью игнорирует недовольные вскрики ребёнка — у него есть его горшок, так схрена ли ему нужно куда-то с отцом? Альфа захлопывает дверь в ванную и стекает на пол, прижавшись спиной к двери, но прежде чем высвободить из штанов горящую огнём плоть он хватает свой телефон и звонит последней своей надежде на спасение — Майе. Однако после череды длиннющих гудков трубку поднимает совсем не она: — Арсений? А ты чего не мне звонишь? — Антон, — грубо хрипит альфа, сжимая свободной рукой переносицу, — дай маме трубку. — Мама занята — картошку чистит. У неё руки грязные. Что передать? Чтобы перезвонила? — Нет, — командует. — Сейчас. Антон на мгновение теряется, предлагая: — На громкую поставлю, хорошо? Ты заболел там, что ли? Докурился на морозе раздетый, да? — Майю. Антон. — Оке-е-ей, — тянет недовольно, — но не думай, что так легко от меня отвяжешься. И пока Арсений шире раскидывает ноги, чтобы хоть немного унять давление от белья и штанов, Антон ставит громкую связь, поднося телефон своей маме: — Слушаю тебя, Арсюша. — Майя, пожалуйста, заберите Артёма к себе, — басит Арсений, готовый на всё ради своего спасения. — Оплачу такси, что угодно сделаю. Пожалуйста. Но вместо ожидаемого «да» опять врывается голос, который сейчас слышать просто запрещено: — Арс? Что случилось, Арс? — А почему Антона не попросишь? — тем временем уже громче, явно подходя ближе к микрофону, интересуется женщина. — Да, Арс, давай я приду. — Нет! — срывается альфа, скалясь. — Нет, нельзя. Не пускайте ко мне Антона. — Ты чего, Арс… Но спасибо вселенной за прекрасно уловившую ситуацию с первых слов женщину, с тревогой уточняющую: — Я поняла. Ты таблетки принял? — Не помогают, — откидывая голову назад и вжимая в стену затылок до звёзд перед глазами, отчаянно продолжает мужчина. — И обезболы тоже. — О. Так вы ещё не спали, получается? — Мама! — вскрикивает омега, наверняка краснея кончиками ушей. — Ты что такое спрашиваешь вообще? — Молись на то, что альфа у тебя такой правильный. Но Арсу почести его воспитания не требуются — лично он готов организовать красный угол с иконами в виде фотографий женщины, как только придёт в себя. — Майя, вы придёте за Артёмом? — Да, милый, сейчас оденусь и прибегу, — торопливо соглашается Майя, пока у Попова падает с плеч хотя бы одна проблема. — Такси не нужно, не забивай себе голову. И попробуй понюхать что-то противное или резкое. Это забьёт рецепторы. Главное, не трогай ничего, что пахнет Антоном. Так только усугубишь гон. Несфокусированный взгляд ползёт по комнате, вдруг натыкаясь на ящик под раковиной: — Какая-то химия для сантехники есть. Пойдёт? — Лучше что-то вроде горчицы, — подсказывает женщина, кидая уже в сторону. — Антон, найди в шкафу ту траву, надо отнести Арсению. И под надрывное «Арс?» альфа сбрасывает вызов. Даже если он сейчас как-то обидел Антона, он уверен, что после всего сможет объясниться и попросить прощения, но думать об этом сейчас просто не позволяет состояние.***
Спустя полчаса наконец звучит спасительный звонок в дверь. Арсений открывает спешно, но задержав дыхание — мать Антона, очевидно, пахнет им, и, несмотря на её собственный запах, альфа всё равно учует то, что упорно ищет весь день. Артём, заметив полюбившуюся «бабулю», бросается к ней в объятия, мгновенно соглашаясь на «пойти в гости». Он что-то лопочет, пока женщина его одевает, а сам Арсений, скрываясь в комнате для передышки, возвращается ровно к моменту, когда Артём поднимает голову, чтобы ему застегнули курточку, и передает Майе рюкзачок с вещами сына — чёрт его знает, сколько времени продлится такой гон. Альфа поправляет накинутый на голые плечи плед, старательно прикрывая топорщащийся пах. Но Майя на Арса даже не смотрит — видимо, сама не хочет лишний раз смущать, потому, окончательно закончив со сборами ребёнка, на мгновение поднимает глаза: — Мы пошли. Отдыхай сколько нужно, Арсюш. Арсения хватает только на кивок, и он, прижавшись плечом к стене, мысленно подгоняет женщину, потому как усиленно предвкушает разрядку, но… Когда Майя за ручку выводит мальчишку из квартиры, дверь за ней закрывается не сразу. — Антон? — отшатывается назад, хватаясь рукой за косяк двери в кабинет. — Я же просил не приходить! Ты не понимаешь, что делаешь? Арсений скалится, пытаясь отпугнуть от себя на животном уровне, пока глупый бесстрашный омега какого-то хрена поворачивает замок за своей спиной. — Понимаю. Его запах, такой пряный и манящий, подкашивает ноги в желании наброситься на омегу. Но рука, сжатая до побелевших костяшек, чудом удерживает на месте. — У меня сильный гон. Антон, я, блять, еле стою, ты не видишь? — Вижу, — совершенно ровно отвечает омега, принимаясь разуваться. — И я знаю почему. Хрипы летят сквозь сжатые зубы, пока глаза застилает ярость. Если этот дурак решил помочь только из-за чувства вины, то нахуй вообще такая помощь? — Мне нахуй твоя жертва не нужна, мне не нужно, чтобы ты потом жалел об этом! Куртка цепляется за крючок на вешалке, и свободная кремовая футболка сбивается, оголяя острые ключицы. Однако поправлять её Антон не торопится, делая уверенный шаг в сторону альфы: — Но ты же меня не обидишь, правда? — Антон, — делает последнюю попытку вразумить. — Ещё один шаг, и я тебя покрою. Только и это, кажется, совсем не работает. Антон склоняет голову к плечу и удивлённо вскидывает брови: — А с чего ты думаешь, что я этого не хочу? У Арса или галлюцинации, или кома — он вообще не сращивает ситуацию со словами юноши: — Ты же не хотел секса со мной. — Я не хотел? — аж вскрикивает от возмущения омега, указывая поднятой рукой себе на грудь. — Я думал, ты не готов пускать в постель новую омегу. — Чё? И вдруг его уверенность на мгновение сбивается, вынуждая Антона неуютно переступить с ноги на ногу: — Арс, если я тебя не привлекаю, то… — но договорить ему уже не позволяют. — Антон, я хочу тебя так, что у меня яйца звенят ещё с поцелуя, блять, в щёчку. Как ты вообще мог о таком подумать? Ты просто стоишь сейчас передо мной, а я… — И, не договаривая, Арсений резко распахивает полы своего импровизированного плаща, демонстрируя массивно выпирающую эрекцию. Юноша вмиг вздрагивает, с интересом соскальзывая взглядом на пах мужчины, и, на долгую секунду засмотревшись, наконец отмирает, промаргиваясь. Он с прежней уверенностью шагает к альфе, чтобы следующим игривым движением уложить ладони ему на голую грудь и отвести сильнее края болтающегося пледа. Он дышит глубже, насыщая свои легкие запахом Арсения, и, склонившись к его уху, томно шепчет: — Тогда ты должен знать, что в свою последнюю течку я так сильно хотел ощутить в себе твой узел, что почти позвонил тебе, чтобы просить о нём… Хотя стой. Я ведь и вправду позвонил. Больше Арсений не сдерживается. Он отпускает чёртову ткань из рук и, развернув Антона, вжимает его в стену, наваливаясь всем своим весом и тут же вгрызаясь в его губы. Антон горячо выдыхает в чужой рот, послушно открывая свой и впуская жадный язык. Омега скользит прохладными с улицы ладонями по горячей голой спине, поднимая лёгкие мурашки на загривке альфы, и после вслед за ними запускает юркие пальцы в чёрные волосы. Поцелуй, влажный и настойчивый, распаляет омегу до появившегося в запахе сахарного привкуса, на что Арсений реагирует довольным рыком и толчком вжатого в чужое бедро паха. Сильные венистые ладони крепко сжимают тонкую талию, после, не встречая никакого сопротивления, сползая на упругую задницу и с наслаждением сминая её. Антон в ответную жмётся теснее и даже слегка прогибается в пояснице, потираясь грудью о крепкий торс. Отзывчивый и жадный Антон почти скулит, ощущая горячие пальцы мужчины под футболкой, что резво мнут кожу на пояснице и следующим движением лишают юношу такой бесполезной сейчас ткани. — Арс, — низким голосом шепчет Антон, подставляя под требовательные губы шею, — Арс, пойдём в спальню. Арсению двигаться вообще никуда не хочется, но комфорт омеги даже в таком состоянии оказывается превыше желания развернуть и начать вылизывать прямо у стены в коридоре. Однако и отрываться от чужого восхитительного тела не хочется совсем. Потому, подхватив того под бедра, альфа вынуждает Антона обхватить ногами свой пояс. Член, вжимающийся в чужую промежность, дëргается, и омега, словно ощущая это, тихо стонет, крепче сжимая руками широкие плечи мужчины. Отклонившись и удобнее перехватив Антона, Арсений отшагивает от стены, но не отнимает губ от чужих потрясающих ключиц, практически вслепую доходя до спальни и аккуратно укладывая омегу на незаправленную постель. Арсений отстраняется нехотя, вздрагивает практически в унисон распластанному юноше от потери грудью источника тепла. Антон ослепляющий — его белоснежная кожа живота и груди с маняще розовыми сосочками картинно гармонирует с серой простынью, тонкие руки заброшены за голову, позволяя телу ещё больше демонстрировать изящные изгибы. Омега облизывается. Такой открытый и соблазняющий, он так ярко контрастирует с самим собой, обычно сдержанным и скромным, что Арсений не то что не верит картине перед глазами, он до чёртиков завидует самому себе, ведь найти омегу, так идеально подходящего ему во всём, казалось просто фантастикой. Попов тяжело дышит, уже окончательно сливаясь с запахом возбужденного юноши, и дëрганно стаскивает с себя штаны, оставаясь в одном белье. Он не уверен, что последнюю часть гардероба тоже пора снимать уже сейчас, словно уточняя одним взглядом у Антона, можно ли, и только когда тот, кивая, начинает шутливо елозить бедрами, пальцами ног пытаясь снять с себя носки, Арсений сдёргивает с себя трусы. Антон же только ахает, впиваясь взглядом в толстый крупный член, но не говорит и слова, когда Арсений хватает его за пояс, почти разрывая ширинку резкими движениями рук. Бельё Антона оказывается влажным, из-за чего альфа не отказывает себе в низменном желании смять белую тряпку в кулаке и, прижав её к носу, вдохнуть яркий пряничный запах. И Антона это, кажется, не смущает вообще. — Вылижешь меня? Арсению же дважды предлагать подобное не требуется. Он мгновенно отбрасывает смятые трусы омеги куда-то в сторону и с низким рыком наваливается сверху. Перед глазами всё плывет от возбуждения, и, кажется, не только у альфы — зелёные глаза с дымно-травянистой поволокой скользят по чужому лицу и закрываются, стоит губам Арса вновь накрыть любимые пухлые. Арсений вжимается каменным стояком в небольшой член омеги, принимаясь растирать по чужому впалому животу свой предэякулят, вновь улавливая ладонями чужую дрожь на груди. Узловатые пальцы скользят по плечам, шее и наконец накрывают торчащие чувствительные соски, что острыми горошинами впиваются в грубые ладони. Омега выгибается, скулит и лишь сильнее подставляется под касания. Он откидывает голову, вжимаясь макушкой в смятое одеяло, после чего требовательно давит ладонью на голову мужчины, чуть ли за волосы не стаскивая ниже, явно желая ощутить влажный язык на сжатых между чужих пальцев сосках. Арсений не противится. Он смещается ниже, широко, как преданный пёс, лижет солоноватые от пота ареолы и наконец полноценно захватывает левый покрасневший шарик. Благодарный звонкий стон разрезает шум бурлящей в ушах крови, подстёгивая всосать и прихватить губами горошину, параллельно пальцами левой продолжая стимулировать правый сосок. Антон скребёт худыми пальцами затылок альфы, путая чужие волосы, и ощутимо вздрагивает каждый раз, когда бородатый подбородок царапает нежную кожу груди. Ноги юноши разъезжаются в стороны, а бёдра недвусмысленно подскакивают, стоит губам Арса переключиться ниже, на дрожащий от периодически замирающего дыхания живот омеги, и начать слизывать с него собственное размазанное предсемя. — А-а-а-арс, — омега протяжно выдыхает, повторно подкидываясь, когда цепкие руки властно сжимают уже влажные бёдра и после, не задерживаясь, закидывают их на крепкие плечи. Член Антона погружается в рот целиком без особых проблем, и всё с той же примесью омежьего аромата вкус выделяемой из щёлки смазки ощущается как солёная карамель. Арсений в восторге. Он с наслаждением проходит языком по всей длине, всасывает головку и с громким чпоком отпускает плоть юноши, не планируя тем не менее слишком долго задерживаться на этой ласке, ведь до сих пор стучащее в голове «вылижи» волнует всё его естество до онемения конечностей. Ему хочется сказать так много, засыпать Антона комплиментами с ног до головы, но каждый раз при взгляде на мечущегося под ним омегу в волнах сбитых простыней и одеяла Арсу кажется, что любое банальное «ты красивый» — элементарное оскорбление истинному завораживающему изяществу парня. Аполлон, Антиной, Давид — жалкие ничтожества, неспособные встать с Антоном даже на шаг рядом. Будь Арсений хоть немного приближен к религии, во имя его омеги уже завтра возвели бы самый величественный в мире храм. Когда ягодицы оказываются обхвачены крепкими ладонями и альфа требовательно оттягивает их в стороны, во рту от открывшейся картины скапливается слюна: пульсирующая дырка выделяет смазку так, словно у Антона самый разгар течки. Крупные прозрачные капли тяжело стекают по промежности, скатываясь на уже изрядно потемневшую простынь, и Арсений проводит носом по внутренней стороне бедра, вдыхая омежий запах из самого его эпицентра. Следующая густая капля оказывается легко подхвачена высунутым языком, отчего пальцы на ногах юноши поджимаются, а сами ноги, сгибаясь, сдавливают плечи альфы. И Арсений, хитро зыркнув на вытянутый кверху острый подбородок, резко ввинчивает язык в податливый анус. — О Господи, да! — выкрикивает Антон в полный голос. Его раскинутые в стороны руки сжимают несчастное постельное, практически наматывая его на кулаки, а бёдра вновь прокрываются крупными мурашками. Арсений лижет самозабвенно, проходит кончиком языка по кругу, а после ныряет внутрь, волнами собирая пряничный сок со стенок. Он раскрывает рот шире, после смыкая челюсть, и ласкает таким образом губами всю внешнюю часть ануса, не заботясь о том, что вся та же грубая борода оставляет красные борозды на идеально гладкой промежности. И Антону, кажется, подобное только в кайф. Он сам сползает по кровати, пытаясь быть ещё ближе, чтобы самостоятельно потереться о чужое лицо и насадиться на него, разрываясь на громкие пьянящие всхлипы. Смазка выделяется обильнее, сводя с ума все рецепторы альфы, что, изнемогая от желания, отстраняется и, дождавшись очередных её капель, собирает на пальцы омежьи соки. Он растирает горячее вещество по ладони и тянет руку к трущемуся о простынь члену, накрывая смазанным кулаком головку. Альфа стонет. Стонет прямо в дырку, вновь вторгаясь языком внутрь, и созданной вибрацией подбрасывает Антона. Юноша расцепляет дрожащие пальцы, снимает с его плеч ноги и тянет руки к голове мужчины, практически умоляя: — Войди в меня, Арс, пожалуйста, я больше не могу, Арс. Арсений, если честно, тоже уже не может. Возбуждение болезненное, и то, каким образом он умудрился столько времени уделить предварительным ласкам — для него нечто из передачи «удивительное и невероятное». Он, не споря, опирается на руки, сыто облизывая всё ещё сладкие губы, после чего подтягивается выше, вновь накрывая собой Антона. — Я тебя не растянул, — хрипит на самое ухо Попов, скользя левой ладонью под спину юноши, а правой — меж разведенных ног. — Давай тогда резче. Арсений фыркает, но послушно вводит два пальца, прокручивая их. Дырка упругая, но легко расслабляется под натиском пальцев, разводимых внутри ножницами. Третий добавляется быстро, и Арсений для верности бы ввёл и четвёртый, но царапающий ему спину омега уже распалён настолько, что толкнись он ещё пару раз пальцами, и тот кончит, так и не ощутив обещанного узла. — А-а-а-арс-с-с-с, — шипит Антон, будто в подтверждение опасений альфы, притираясь ближе к чужому члену, — ну же. Но Арсений внезапно спохватывается, чуть ли не подпрыгивая на месте: — Защиту… Надо надеть презерватив. — Я на таблетках, Арс, ну же. Чистый, здоровый, пью их, чтобы цикл без альфы был стабильный и неболезненный. И Арсений, низко рыкнув, подставляет член к мокрому аналу, медленно надавливая. Стенки обволакивают, принимая в себя весь размер и массируя своей узостью плоть до самого корня. Антон разводит колени шире и жмётся теснее, голодно вжимаясь в самые яйца альфы, отчего тот сам уже не сдерживает стоны. Омега идеален, ненасытен, виляет задницей, с наслаждением закатывая глаза. И когда первый резкий толчок впечатывает его в кровать, скулит, инстинктивно подставляя шею. Арсения же трясëт. Он пытается быть аккуратнее и по собственным меркам почти час — на деле от силы минуту — медленно качает бедрами, выдавливая из омеги ещё больше смазки, уже стекающей на его горящие от возбуждения яйца. Когда фрикции становятся жёстче, а движения размашистее, острые ноготки Антона впиваются в плечи, и ранки, щиплющие от попадающего в них соленого пота, будоражат ещё сильнее. Пылкий поцелуй выходит больше смазанным, и Арсений всё же опускает голову к чужому плечу и, сосредотачиваясь на сексе, не позволяет себе даже думать о метке, хотя хочется её поставить так, как не хотелось даже с мужем. Смазка, смешанная с предспермой, чавкает громче разлетающихся влажных шлепков бёдер о ягодицы, подгоняя оргазм обоих. — Антон, узел… Всё ещё хочешь его? — еле ворочая языком, пытается уточнить Арсений, но ответом ему служат резко накинутые на таз ноги, вжимающие в себя от яркого и громкого оргазма. Антон кричит что-то похожее на «да-а-а» и кончает, крепко удерживая внутри чужой увеличивающийся член. Арсений рычит и, крепко обхватив Антона руками, фиксирует на месте, мелкими и частыми толчками добиваясь узла. Он кончает обильно, жмурится до слепящих вспышек и, ощутив вновь подставленную шею, больше не сдерживается. Кусает чужую трапецию удлинившимися клыками до крови, так, как хотел уже очень давно, так, как мечтал однажды пометить свою настоящую пару, связав друг друга вместе навсегда. Антон вцепляется ногтями сильнее, воет сквозь крепко стиснутые зубы и, ощутив двинувшийся внутри узел, повторно изливается на живот. — Пиздец, — хрипло выдыхает Антон, стоит челюсти Арса разжаться. — Арс… Ты… — Прости. Пряник, я… — но не успевает договорить, как вновь содрогается от очередного выстрела спермы в лоно омеги. Арсений утыкается лбом в острую ключицу и, как нашкодивший пацан, боится посмотреть в чужие глаза: они ведь не говорили о таком, ему позволили только повязать, а Попов, ощутив вседозволенность, кажется, переусердствовал. И, лихорадочно пытаясь собрать по пьяной голове хоть какие-то адекватные оправдания, даже не ожидает, что его голову нежно обхватят изящные вспотевшие ладошки, призывая поднять взгляд: — Я так хотел твою метку, но не был уверен, что тебе это нужно. — Ты, правда, не против? — А должен? Ты ведь сказал, что любишь меня и хочешь со мной семью. Арсений от шока даже вытягивается в лице: — Никто до тебя не позволял мне ставить свою метку. — Серьёзно? — Саша считал это пережитком средневекового общества. Антон на это заявление растягивается в искренне счастливой улыбке: — И хорошо. Я до тебя тоже никому не позволял даже узла, — и приблизив к себе чужое лицо, пылко выдыхает, — а с тобой захотел всего. Арсений осторожно двигает бедрами, но крепкая сцепка вновь стимулирует очередной приток семени, выжимающий из члена всё до последней капли, отчего горячий протяжный выдох оседает на пухлых, растерзанных поцелуями губах. — Ты мой, Пряник. Только мой. — А ты мой, Перчик. Когда узел спадает, у Антона ощутимо сводит бедра, а задница начинает истекать излишками семени, пока живот прилипает к животу альфы из-за подсыхающей собственной спермы, двигаться и разрывать объятия не готов ни один из них. Гон приведет Арса в очередную боевую готовность через пару минут, и было бы логичнее успеть хотя бы попить воды, да только ни одному из мужчин не нужно ничего: ни эта пресловутая вода, ни чистая простынь, и не нужен даже мир за окном. У Попова в руках уже всё, что нужно для его настоящего спокойного счастья, показавшего наглядно, что устои общества идут к чёрту — свою истинность они же определили сами.***
— Сеёжа! Артём с разбега кидается в объятия крёстного, не дав тому снять зимнюю куртку, припорошённую на плечах искрящимся снегом. Серёжа почему-то даже не думает, что ребёнок в шортах может от него замёрзнуть, потому подхватывает мальчика на руки, прижимая к себе и радостно хохоча. Но вовремя вышедший в коридор Антон, намешивающий очередной салат, быстро разрушает идиллию: — Серёжа, ты же весь в снегу! Ну-ка, опусти Тёмку! — Ну, папа! — возмущённо тянет ребёнок, за что получает более гневный зырк: — Серёжа разденется и помоет руки, а потом будешь его обнимать. Всё. Не обсуждается. — Давай, мелкий, — не желая получить праздничную оплеуху, Серёжа спускает мальчика на пол и принимается развязывать свой шарф, — щас я разденусь, и мы посмотрим, что я тебе принёс от Деда Мороза, да? Он кивает на свой пузатый кожаный рюкзак за спиной, после чего, получив серию одобрительных «да-да-да!», раздевается и за руку с ребёнком скрывается в ванной. Антон же недовольно качает головой и возвращается на кухню. Арсений, всё это время занятый нарезкой колбасы для стола, получает от своей практически тёщи наставления о ширине нарезки каждого выданного мясного изделия, но, очевидно, слушает вполуха. — Мам, ну что ты, в самом деле? Всё равно съедим, — закатывает глаза омега, вступаясь. — И вообще, Арс, лучше стол разбери с Серёжей, я остальное сделаю сам. — Да ладно, я же сам предложил помочь, — фыркает мужчина, опуская нож. Он смотрит на мясные кольца разной ширины на разделочной доске и давит в себе внутреннюю панику, потому что сегодня самый важный в его жизни день. Да, метка Антона, его переезд и каждый день бок о бок, несомненно, тоже входили в разряд лучших и важных, но сегодня… Сегодня всё совсем иначе. Он долго думал, как поступить красивее, разговаривал с альфами на работе и выебал мозг несчастному Матвиенко вдоль и поперёк, но в итоге решил, что пусть банально, зато от души и в кругу самых родных людей. Серёга, кстати, вписался в этот круг по собственной инициативе, признавшись вслух, что ему нужно лично убедиться, что Арсений не проебётся и точно доведёт дело до конца, а то с тем же Антоном у них были прецеденты. Арсений на это лишь закатил глаза, но спорить не стал — этот момент разделить с человеком, что больше всех радел и вообще стал основным рычагом отношений, просто необходимо. За стол садятся впятером: Артём в новой пижаме а-ля костюме