В нашем доме поселся замечательный сосед

«Моё участие во всей этой хуйне Сошло на нет, как только умерла Луна. Пусть говорят, что на войне, как на войне, А у меня своя свободная война.» Свидетельство о смерти — Свободная война

Многоквартирный дом смотрящий на Лань Ванцзи то тут, то там горящими глазами — окнами, которые сильно выделялись на фоне совершенно серого фасада и такого же совершенно серого неба, да и такого же совершенно серого настроения, не внушал всем этим серым видом никакого оптимизма. Привлекали к себе внимание именно лампочки — окна. Они горели светом изнутри, науськивали и манили побыстрее зайти в теплую квартиру, почувствовать мягкий ворс ковра заледеневшими с улицы пальцами, сесть и заварить себе тот привезенный из северной Африки, подаренный как будто в прошлой жизни старшим братом, чай со специями. Лань Ванцзи со вздохом еще раз осмотрел полностью утопленный в белом море двор. По всему обозримому пространству виднелись бугорки, под которыми прятались либо лавочки, либо машины, либо клумбы с умершими и каждую весну воскресающими из-под земли цветами. Уже зажглись фонари и немного мерцающий теплый свет от них успокаивал душу, снег мерцал под ним, кристаллики льда отражали его, и в притихшем сознании рисовали картину рассыпавшего блестки по клею маленького мальчика, что очень долго рисовал себя, маму, папу, брата и дядюшку, и решив, что картине просто необходимо больше сияния, высыпал весь запас из набора блесток. Конечно мальчика потом отругали за бардак, учиненный в порыве творчества, за неразумный расход материалов, да и вообще, слишком уж много всего навалено на картине, да и люди вышли кривоваты, а это что? Неужели ты считаешь, что у людей именно так торчат конечности? Больше маленький Лань Чжань не расточительствовал, да и не рисовал вообще. Лань Ванцзи не любил художников. Все кого он встречал на дорогущих выставках из этого направления искусства либо выглядели как люди абсолютно ничего не понимающие и не смыслящие в искусстве, которые пишут бесконечные, безвкусные, абсолютно мертвые портреты, на лицах людей которых они изображали, были такие же абсолютно мертвые, как у рыб выброшенных на берег глаза, либо уникумы пишущие (скорее размазывающие остатки самоуважения по холсту) «шедевры» абстракционизма, которыми принято восхищаться, говорить «о, в этом такой глубокий смысл», при этом разглядывая красные треугольники, которые видимо летят на желтых коровах при этом сражаясь с синими кровожадными рыбами. И все это в космосе. Да. Возможно блестки исправили бы этот бедлам, иногда говорил надувая щеки маленький мальчик внутри Лань Ванцзи, но взрослый вслух говорил только: «это несомненно выдающееся произведение», смотря на абсолютно не выдающееся и ничем не примечательное произведение, которое так похоже на следующее по коридору, где все те же самые красные треугольники уже сражаются не с синими рыбами, а с оранжевыми птеродактилями. Также как художников Ванцзи не любил многоквартирные дома. Сравнение с «муравейниками» или «ульями» в точности описывало отношение Лань Чжаня к ним. Слишком много людей, слишком много голосов, слишком много разных запахов, слишком много детей, которых в любое время года слишком, слишком много «слишком». Ванцзи посчитал что это замечательный речевой оборот описывающий такие дома, наравне с теми же «муравейниками» и «ульями». К сожалению, именно в этом «слишком» ему и предстояло жить. Сколько? Да черт его знает. Пока не сбежит, не сойдет с ума, не завянет как эти самые цветы на клумбах, только вот воскреснуть к весне у него вряд ли получится. Хлоп! Ванцзи чуть не подпрыгнул от такой неожиданной подставы со стороны железной двери подъезда. Это было крайне невежливо с ее стороны прерывать такой замечательный замкнутый круг из меланхоличных мыслей: окна, чай, клумбы, блестки, красные треугольники, слишком, о, опять клумбы… Ванцзи воззрился на дверь ледяным взглядом, и, если бы она не была уже покрыта этим самым льдом, она бы точно им покрылась, но к своему стыду только жалобно скрипнула, извиняясь что не может еще больше покрыться холодной хрупкой корой. Из подъезда показалась сгорбленная фигура, которая медленно, но верно, как ледокол начала двигаться к Лань Чжаню, пытающемуся притвориться очередным фонарем, у него вон уже и снежная шапка появилась, жаль, что, видимо лампочка давно перегорела, и он не может заставить снег под собой также искриться и смешиться кристалликами льда. — Что ж ты господин все стоишь да стоишь? Час уже прошел, а ты и не шелохнулся, с окна за тобой наблюдала — прорвавшись сквозь снег и приблизившись к Ванцзи пролепетала старушка. Ванцзи всегда плохо определял возраст на лицо, он мог сказать, что этой женщине было и 60 и далеко за 80, к тому же сложность в этой загадке прибавлял серый платок, повязанный так что видно было только глаза и нос. Лань Чжань не сразу нашелся с ответом, поэтому старушка продолжила: — А одет то как! Дорого да не по погоде, ты тут околеть решил? Прямо посреди двора? Наконец язык Ванцзи вернул к себе контроль: — Нет, я просто задумался. Рассматривал дом. — Это зачем это? Неужто наши письма на счет покраски и плитки дошли до кого нужно? — Прошу прощения, но этого я не могу знать. Я новый жилец, в 184-ю. — Аааааа… так значит сосед мой новый, я как раз с тобой господин буду на одном этаже жить, моя квартира ж 186. Надеюсь ты будешь поспокойнее тех, кто там раньше жил. Каждый божий день музыка, крики, а я женщина старая, я вижу молодежь развлекается, ну и ладно бы, но хоть иногда хочется поспать, и чтобы голова не болела. Ванцзи кивнул, понимая беспокойство соседки. Сам он, дожив до 32 лет был только на этих самых выставках, на которые не придти это означало подвести дядю, и на еще одной вечеринке куда его позвал брат. В итоге Ванцзи выпил, и больше брат его никуда не приглашал, сказав: Диди, я тебя очень люблю, но все же считаю, что такие пьянки не в твоем стиле. Лань Чжань вновь обратил взор на старушку: — Меня зовут Лань Ванцзи, рад познакомиться. Соседка кивнула и улыбнулась: — Меня зовут Цзяо Юй. Очень приятно, Лань Ванцзи. Я в этом доме живу уже долгое время, всяких людей повидала, в людях разбираюсь, ты вроде неплохой мальчик на мой взгляд, если ты тут в ледяную статую превратишься будет очень обидно, тебе так не кажется? Ванцзи хотел ответить, что, он и так уже ледяная статуя, но сдержался: — Да, будет неприятно. — Так что же мы стоим? Пошли в дом скорее! — и засеменила обратно в черный рот этого серого чедовища с желтыми глазами. Ванцзи последовал за ней, но переступить порог оказалось намного сложнее чем он думал. Он и так оставил все что имел, за исключением гордости и самоуважения, в том особняке, где-то рядом с дядиным столом, где хранились все бумаги и больше не хранилось ни кусочка надежд и мечтаний, которые дядюшка возлагал на Лань Чжаня. И, казалось бы, сделать всего еще один шаг на встречу своей, не выверенной по минутам и распланированной по уравнениям, судьбе, не должно быть это так сложно. Внезапное желание сбежать, спрятаться за пологом маминой юбки от всех обязанностей резко стало настолько невыносимым, настолько сладостным и настолько же отвратительным, что Ванцзи чуть не свернул себе мысленно шею от обиды на самого себя за такие мысли. Вернуться к тому, что ты не имеешь права голоса, что правила и скрепы душат так, как не душила бы удавка висельника, хотя разницы особой все равно нет, что висельнику-смертнику известна его дальнейшая судьба, что расписанная по заранее придуманному плану судьба Ванцзи. И все же у висельника есть преимущество, которым воспользовался и Ванцзи: веревка на шее в последний момент может оборваться, даровав такое желанное и почти не сбыточное помилование, только вот Ванцзи разорвал эту веревку на шее сам, своими же собственными руками. И прямо сейчас почувствовал этот миг полета с высоты виселицы. Возможно Ванцзи понятия не имеет что делать дальше, как принимать самостоятельные решения, но пока он летит, ему ничего не страшно. Лань Чжань подхватил свой темно синий чемодан, и переступил через порог в подъездный мрак.