* * *
Сон, снившийся сегодня Принцессе, был крайне странным... Она всю ночь вертелась на подушке, не в силах что-либо сделать с собой. Ощущение, будто она всё это уже видела, настойчиво не покидало её, не оставляло в покое и не давало заснуть крепким, умиротворённым сном. Ощущение дежавю преследовало её сквозь пелену некрепкого, беспокойного блуждания по миру сновидений. Медведь, бродивший до этого по лесной опушке, в её сне, вдруг, на залитой ярким синим цветом поляне, на её глазах — благодаря магии какого-то неизвестного мужчины — стал высоким, статным юношей с рыжими волосами и неуклюжей походкой. Этот медведь сначала громко рычал — никогда она прежде не слышала, гуляя здесь довольно часто, чтобы медведи издавали такие громкие и обречённые звуки, — не даваясь волшебнику (за которого приняла девушка этого мужчину с бородой и с вьющимися волосами, похожими по оттенку на те, которыми впоследствии обладал превращённый в юношу зверь). Потом же, осмотрев себя с ног до головы, обращаясь к зеркалу, которое оказалось перед ним тот же час в полный рост, удовлетворённо хмыкнул, обладая, при этом, каким-то необыкновенно грустным взглядом больших карих глаз. Глаза у юноши были очаровывающие, глубокие, нежные. Сам он был сложен великолепно: рыжая, густая шевелюра, копна, которая ложилась непослушно то так, то эдак; стройное тело, крепкая грудь, облегаемая белой рубашкой; широкие плечи; спина, за которой было нестрашно спрятаться. Ставшая уверенной походка из неловкой и неумелой. Строгий, непокорный нрав с первых секунд превращения из медведя в юношу придавал его облику — несмышлёного, но понимающего, должно быть, даже больше, чем дано — особое мужское очарование. Этот нрав стал неизменной чертой характера молодого, с небрежной улыбкой, красавца, которого «вылепили», как статую — но он, в отличие от статуи, имел, на свою беду, радость существовать как живое Божье создание. В связи с чем на глубине этих глаз всегда, независимо от времени года, как позже выяснилось, светилась поглощающая пустота, отражающаяся в тот день во вставшем перед ним в полный рост, волшебном зеркале, появившемся в лесу. Именно эта пустота выражалась в его ночных скитаниях, когда он, позднее, как волк, пытался выть на свою нелёгкую судьбу, выпавшую испытанием — заново родиться не в своей шкуре, а в чужом теле, лишённым, к тому же, права любить себе подобных, отныне, человеческих существ, — пытался быть тем, в кого его превратили, не объяснив, каково это: быть таким, каков он теперь есть. Гордый и независимый, замкнутый и никем невзысканный, нуждающийся в ком-то — таким его запомнила Принцесса, прежде чем он навсегда скрылся от неё в лесной чаще. Позднее незнакомец, которого она увидела в своём сне — привидевшемся впервые за долгое время, — вскочил, недолго думая, на коня, поначалу неловко — с непривычки не умея этого делать, и поскакал в неизвестном ей направлении, став вскоре причиной всех её девичьих, невинных слёз. Очнувшись от сновидения, пробудившего её разум, а не, напротив, — успокоившего его в надежде получить отдых впервые за несколько томных месяцев, Принцесса в забытьи села на собственную постель, обдумывая всё, увиденное только что. Получается, что она уже видела этого юношу раньше, чем столкнулась с ним в дверях дома волшебника... Получается, что они уже были знакомы, но на тот момент хозяин дома, виновник всех их бед и всей большой радости — любви, своей сильной рукой и силой мысли отвёл их мысли и воспоминания друг о друге. По крайней мере, в тот день, в день её прогулки по лесу, вдали от отца, когда она так умело сбежала и чувствовала себя недолго, но счастливой, Медведь её точно не запомнил и не увидел, занятый исключительно своим превращением и всеми его последствиями, а вот она... Она помнила всё до мельчайших подробностей. Именно сейчас, когда ей так невыносимо плохо, и когда она вот-вот собиралась покончить с жизнью с помощью затянувшейся на почве меланхолии тяжёлой болезни, ей посылают эти воспоминания. Такие очерствевшие, такие расплывчатые... Но необходимые. Принцесса знала: Медведь скоро явится сюда. Если она получает эти знаки судьбы или помощь от волшебника, пусть он сам того не знает (ослабляя хватку своих заклинаний, благодаря которым влюблённые могли сойтись, а теперь блуждают порознь, видя послания из прошлого), то юноша — и подавно. Он скоро будет здесь. Она это знает точно.* * *
Она была где-то рядом. А он не замечал её присутствия. Не верил в то, что это — она. Когда он дрался с самим собой, когда он преодолевал свои же никчёмные попытки забыть её, чтобы снова стать хоть на каплю счастливее от воспоминаний о её голосе. А она была там тогда, на этой поляне. В тот самый злосчастный день, когда волшебник превратил его в человека. Сама ирония, насмешка судьбы была где-то рядом с ними: волшебник, превращая своего верноподданного из медведя в настоящего, подлинного человека, которого вскоре должна будет поцеловать принцесса, не замечал, что одна из принцесс уже прохаживается неподалёку и видит его первые, несмышлёные очертания. Неловкие. Неуклюжие. Странные. Жалкие. Но она видит его таким и всё равно любит. Не почему-то, а вопреки, что самое ценное. По взгляду читает он это ещё в тот, первый день, когда он человеческой ногой ступил на землю и почувствовал, что ему её смертельно не хватает. До дрожи. До колотящегося сердца. До восставшей плоти и звона в ушах оттого, как громко он иной раз сам себе произносил её имя. Незнакомка. Так звал её он все эти годы, что блуждал по свету без её улыбки, не имея шанса заглянуть в глуби́ны этой кристально чистой души. Отныне вечно запертая в замке после той выходки — прогулки по лесу, — она лишена его взгляда, а он — лишён её. И это страшно, безумно страшно. Непривычно. Грустно. Первый человек, которого он увидел в этом мире, за исключением его создателя — и тот покинул его скромный мир и оставил в бренном существовании одного, навсегда. Так думал он, пока не встретил некоего знакомого — вернее, знакомую — в доме хозяина, его создателя. Он мог поклясться, что где-то уже видел эту «милую девушку», как и назвал её, чему она очень мило смутилась. Он её такой никогда не видел, и ему это очень льстило. Что он смог застать её врасплох и приятно смутить одновременно. Всё это время он не мог вспомнить, где он видел это робкое создание, этот восторг, пробудивший его от бездумного блуждания по земле, впустую. Он мог, но не имел на это ни малейшего права: волшебник взял всё в свои руки, управляя их жизнями, внаглую распоряжаясь счастьем и решениями двоих. Именно так Медведь и не знал до сей поры, что они были знакомы с Принцессой с первого дня и верили друг другу больше, чем кто-либо, по этой причине. Сейчас же его глаза открылись, когда волшебник перестал «помогать» им быть вместе и загородил Медведя от возлюбленной неотвратимой стеной. Однако, он проберётся через эту стену. У него родилось это воспоминание, и оно изменило всё. Он примчится на крыльях ночи. Он выслушает ещё раз, что он ей не нужен, что она его боится. Он не сможет ничего с собой сделать, но ещё больше он потеряет, если упустит всё. Ему жизненно необходимо её видеть, во что бы то ни стало.* * *
Принцесса потеряла всякую возможность ждать. Она стенала в этих условиях, лезла на стену от собственной беспомощности. И вот, когда ещё несколько месяцев остались позади, — на календаре выпало счастливое число. Ей вдруг стало так необычайно радостно, так легко, что она подумала: вот она, смерть пришла за ней. На самом деле, так выглядело не облегчение мучений, а начало новой главы: главы под названием «Принцесса и Медведь». В скором времени вы её увидите.