***
Он удивленно моргает, когда оказывается на углу улицы. Кажется, он не ранен, хотя мог бы поклясться, что с ним случилось что-то ужасное. Мир почему-то кажется темнее и заметно холоднее, нигде не видно людей, которые всего минуту назад проходили позади него, болтая по телефонам и споря со своими спутниками. Как будто вся жизнь и суета внезапно исчезли из мира. Нет ничего, кроме пробирающего ночного холода, сырого воздуха и громоздкой фигуры на дороге... Азирафаэль сходит с тротуара. Нет ни одного момента, когда он сказал бы себе, что фигура на дороге - это груда ткани или мешок, выпавший из грузовика. С самого начала совершенно очевидно, что фигура - это он. Кто еще это мог быть? На нем его одежда и его лицо, хотя положение, в котором оно остановилось, тревожное: скрюченное тело, конечности сгибаются так, как не должны. Его тщательно сохраняемый костюм теперь заляпан красным и местами порван из-за того, что он кувыркался и скользил по дороге. Он смотрит на свое собственное тело и знает, что у него нет абсолютно никаких шансов вернуться к нему, оно сломано и не подлежит ремонту, слишком много странных ракурсов, слишком много крови на дороге, а его вытаращенные глаза невыносимо пусты. Он понимает, что люди не совсем исчезли, они все еще здесь, он просто видит их как смутные голубые очертания, туманные пятна в воздухе, все еще занятые тем, что продолжают жить, дышать и реагировать на то, что, должно быть, было для них очень внезапным и трагическим событием.Слабые, неясные очертания чего-то, похожего на большую машину или, возможно, фургон, теперь ужасно неуместны возле его магазина, наполовину стоя на тротуаре Азирафаэль должен быть в ужасе, но вместо этого ему просто очень грустно. Его жизнь, которой он уделял так мало внимания, закончилась невероятно быстро и совершенно неожиданно. И он внезапно болезненно осознает, как много из этого он потратил впустую. Как много из этого вообще не казалось ему его собственным. Он был доволен тем, что многие решения за него принимала семья, и он посылал им деньги из книжного магазина, пока это почти ничего ему не дало. У него не было времени, чтобы... нет, это ложь, у него просто не хватило смелости завести друзей. Азирафаэль прожил медленную, унылую, неинтересную жизнь и теперь было слишком поздно сожалеть или давать какие-либо обещания исправиться, найти время для себя. Он вообще никогда ничего не делал. Ничего, что имело бы значение. И теперь он никогда этого не сделает. На самом деле, это, возможно, самое интересное, что с ним когда-либо случалось. Что кажется настолько ироничным, что он не может не испытывать болезненного веселья. Он неожиданно обнаруживает, что смеется. Может ли кто-то быть мертвым и находиться в шоке? Эти два явления, казалось бы, компенсируют друг друга. Что вообще делает человек, когда он мертв? Кажется, вокруг нет никого, кто мог бы спросить. Ничто так не нравится Азирафаэлю, как незнание того, что он должен делать. Из-за этого он боится вообще что-либо делать. Это кажется ужасно несправедливым - быть мертвым и все еще бояться. Если бы только кто-нибудь пришел. В тот момент, когда он думает об этом, он понимает, что мир не такой тихий, каким был раньше. В эфире слышится низкий, ровный гул автомобиля, его вибрация почти похожа на мурлыканье. Он отходит с дороги на тротуар возле своего магазина, инстинктивное движение, чтобы убраться с дороги. Он полагает, что дорожное движение его больше не беспокоит, но от старых привычек трудно избавиться. Он не видит, как машина подъезжает, в один момент тротуар пуст, а в следующий там стоит старомодный "Бентли" на холостом ходу, гладкий и сияющий в мерцающем свете уличных фонарей. От него идет легкий пар, капли дождя усеивают его капот, как будто его достали откуда-то извне. Азирафаэль с абсолютной уверенностью знает, что ему нужно проникнуть внутрь. Задняя дверь хлопает, затем медленно открывается, обнажая темно-красную кожу, которая блестит, несмотря на мрачность салона. Он ожидает, что его увезут в какое-нибудь ужасное место и больше он его никогда не увидит. Но он не уверен, что у него есть выбор в этом вопросе. - Чоп-чоп, ты впускаешь холод, - говорит голос спереди. Азирафаэль вздрагивает, поднимая глаза на водительское сиденье. Конечно, там есть водитель, глупо с его стороны было его не ожидать. За рулем худой мужчина, его узкие плечи наклонены ровно настолько, чтобы он мог поймать взгляд Азирафаэля поверх своих очень темных солнцезащитных очков. Его радужки желтого оттенка, которого Азирафаэль никогда не видел ни у кого из людей, с узкими зрачками, наводящими на мысль о чем-то рептильном. Тем не менее, непреодолимое желание залезть в машину непреодолимо. - О, конечно, мне ужасно жаль, - он проскальзывает внутрь и обнаруживает, что сиденье уже теплое, как будто кто-то только что освободил заднее. Ему не нужно закрывать за собой дверь, она закрывается сама по себе. Тихий щелчок звучит странно завершающе. Он полагает, что это все, что его ждет дальше. Неестественная теплота всего интерьера странно нервирует, человек со змеиными глазами слегка подается вперед, чтобы снова привести машину в движение. Азирафаэль находит время, чтобы взглянуть на него, пока тот отвлекся, и обнаруживает себя потрясенным, когда его взгляд опускается на руль, который сжимает незнакомец. Руки мужчины совсем не похожи на обычные человеческие руки. Вместо этого колесо удерживается набором тонких косточек пальцев, изогнутых таким образом, что это должно быть невозможно. Обе руки водителя полностью костлявые, вплоть до запястий, где они исчезают в рукавах его темного пиджака, оставляя загадкой, как они соединяются с его гораздо более крепкими руками. Но то, как они небрежно хватаются за руль и разворачивают машину, выезжая из Сохо, наводит на мысль, что это его нисколько не беспокоит. Они двигаются так, как и должны двигаться руки - просто нет ни сухожилий, ни хрящей, ни крови, ни кожи. Если у Азирафаэля и оставались какие-то последние сомнения в том, что все это было ненастоящим, то эта деталь их опровергает. У него никогда не было богатого воображения, а его водитель такой странный и не от мира сего, что он знает, что никогда не смог бы его выдумать. Он не уверен, куда они направляются. Возможно, ему позволено спросить? Азирафаэль много раз представлялся за эти годы, но так и не научился превращать это в разговор или дружбу, которые многим людям кажутся легкими. Он полагает, что сокрушительная социальная тревога больше не вызывает такого беспокойства, теперь, когда больше нет людей, о которых можно беспокоиться. Возможно, это его последний шанс вообще поговорить. С тем же успехом он мог бы. - Вы приехали издалека? - вежливо спрашивает он, хотя обнаруживает, что в его голосе больше легкой дрожи, чем ему хотелось бы. Голова наклоняется, чтобы посмотреть на него, змеиные глаза шире, чем раньше. - Недалеко, - говорит мужчина. Кажется, его это ужасно забавляет. Азирафаэль задается вопросом, должен ли он извиниться за разговор, возможно, это запрещено, - ты ведь знаешь, что с тобой случилось, не так ли? - Да, я имею в виду, я совершенно уверен, что я мертв, - Азирафаэль считает, что, увидев свое собственное внезапно покинутое тело, этот конкретный факт трудно оспорить, - весьма разочаровывает, но я полагаю, что рано или поздно это случается со всеми. О, меня зовут Азирафаэль, хотя, как мне кажется, вы, вероятно, это уже знаете. Его встреча с Азирафаэлем, безусловно, не была случайной. - Я это знаю, - говорит мужчина с улыбкой, - Кроули. Азирафаэлю требуется смущенная секунда, чтобы понять, что ему дают имя. - О, приятно познакомиться. Хриплый смех водителя кажется одновременно удивленным и забавляющим, но в нем нет насмешки. - Вы... - Азирафаэль колеблется, боясь обидеть. Но любопытный взгляд Кроули выбивает из него это из колеи, - вы Кучер Смерти? Бровь удивленно приподнимается еще выше, очки слегка сползают, открывая всю ширь его глаз. Которые действительно довольно милые, несмотря на то, что они совсем не человеческие. - Давненько мне не задавали этого вопроса, - тихо смеется Кроули. - С тысяча семьсот восемьдесят четвертого - нет, - отвечает он, - отличных оценок вам, мистер Фелл. Это действительно Карета Смерти, и я буду вашим жнецом на этот вечер. Он улыбается и Азирафаэль не может удержаться от ответной улыбки, к которой мужчина, похоже, не готов. Он прочищает горло и снова сосредотачивает свое внимание на дороге. Азирафаэль восхищается интерьером. Он не очень разбирается в автомобилях, но он знает, что никогда не был в более приятной машине, чем эта. - Это очень красивая машина, - произносит он. Он не просто из вежливости, она действительно прекрасна и так ухожена для чего-то, чему, должно быть, почти сто лет, - я не большой эксперт, но она кажется очень ухоженной. У него возникает момент неловкого замешательства, когда он думает, что, возможно, сверхъестественные транспортные средства не требуют обслуживания. - Спасибо, - говорит Кроули, глядя на Азирафаэля, а не на дорогу. Хотя это явно не имеет значения, его странно тонкие костлявые пальцы крутят руль, не глядя, - я хорошо забочусь о ней. Внимание подталкивает Азирафаэля снова заговорить - Было ли это серьезным решением измениться? Вы, должно быть, долгое время были кучером. Кроули кивает. - На самом деле, хотя я не собираюсь притворяться, что это было ни капельки не захватывающе - менять лошадей на лошадиные силы, - поясняет он, - кареты уже не так распространены, как раньше, когда наступил двадцатый век. - О, я бы очень хотел услышать об этом, - признается Азирафаэль. Не то чтобы он ожидал, что водитель будет потакать ему, у него, вероятно, есть гораздо более важные дела. Хотя Азирафаэлю приходит в голову, что он понятия не имеет, как далеко им предстоит зайти, - я просто имею в виду, что у меня есть некоторая склонность к истории, но у меня никогда не было никого, кто бы... ну, никто особо не интересовался. - Это правда...?***
- ... но, конечно, пересаживаясь с запряженной лошадьми повозки на " Бентли", я попал в некоторую пробку, когда дело касалось дорог. Азирафаэль кивает, в этом есть смысл. - Я не могу представить, что многое в мире было создано для нее в двадцатые годы. Как, должно быть, трудно было так радикально изменить конструкцию. Кроули смеется. - Совершенно верно, большинство дорог были мусором для автомобилей, и многие из них, особенно в Европе, все еще были мощеными, ты можешь себе это, блядь, представить? Я имею в виду, что могу записать отрезок астральной дороги, но это заноза в заднице - сохранять целостность в трех измерениях, особенно когда ты делаешь более 100. Это абсолютно увлекательно. - Да, особенно если учесть возраст зданий вокруг. Вы сказали, что старые сооружения были более прочными? О, здесь, должно быть, так много всего, по чему нужно ориентироваться. Имеет ли астральная дорога тенденцию... э-э... дематериализовываться под вами? - Да, - Кроули стучит по рулю и твердо кивает, - это именно то, что он делает. Концентрируясь на миллионе гребаных событий, удерживая мир на месте, доставляя мертвых к месту назначения. - О, - на самом деле Азирафаэлю не пришло в голову спросить, куда он направляется, он был совершенно отвлечен, - да, я полагаю, мы направляемся именно туда. Он обнаруживает, что на самом деле не хочет спрашивать об этом в конце концов. Они прибудут туда в любом случае, как он ожидает, и он не хочет портить поездку, которая оказывается довольно приятной. Кроули смотрит на себя в зеркало поверх очков. - Да, именно туда мы и направляемся, - признает он. - Будут ли книги? - нерешительно спрашивает Азирафаэль, затем понимает, что это, вероятно, очень глупый вопрос, - нет, я полагаю, что не будут. Жаль, что я не догадался оставить их кому-нибудь или где-нибудь подходящему в моем завещании. Вероятно, все они будут проданы с аукциона, кто знает где. Ну что ж, теперь с этим ничего не поделаешь. - У тебя была большая коллекция, не так ли? - Кроули звучит искренне любопытно. Азирафаэль не может сдержать улыбку, слегка наклоняясь вперед через пассажирское сиденье. Достаточно близко, чтобы он мог чувствовать тепло Кроули через его куртку, вдыхать слабый аромат обугливания, который он источает. - Это было то, чем я больше всего гордился, и действительно единственное, что приносило мне хоть какую-то радость. Это гораздо более жестокое занятие, чем вы могли ожидать - коллекционирование редких книг. Вы не поверите, сколько раз люди пытались их украсть. Парня в Хаммерсмите даже отравили ради первого издания... - Нет, завязывай с этим, из-за книги? Как это произошло... подожди, подожди секунду, давай устроим тебя поудобнее, - Кроули поднимает руку скелета и с резким щелчком щелкает костями большого и указательного пальцев. Азирафаэль оказывается на пассажирском сиденье - Пассажирам на самом деле не разрешается садиться спереди, это против правил. Но это моя машина, так что это мои правила. Азирафаэль обнаруживает, что эти слова странно трогают его. Переднее сиденье такое же теплое и находиться так близко к своему сверхъестественному водителю удивительно приятно. - А теперь расскажи мне об отравлении? - говорит Кроули с улыбкой.***
- ...но потом оказалось, что это никак не может быть первое издание, потому что все они погибли во время пожара в библиотеке в 1912 году, можете себе представить, после всего этого расследования. - Мы здесь, - тихо объявляет Кроули. Азирафаэлю требуется мгновение, чтобы понять, что машина остановилась. Ему так нравилось рассказывать Кроули о том, как он приобрел некоторые книги из своей коллекции. Внезапно до него доходит, почему он вообще оказался в машине. - Ах да. Конечно, я чуть не забыл... тогда, полагаю, это прощание. Я не знаю, что будет дальше, но ... - он замолкает, потому что понимает, что "Бентли" остановил их перед его книжным магазином. Слабый свет рассвета пробивается через небо и на улице уже есть несколько человек. Книжный магазин кажется знакомым и манящим, при виде его он испытывает неожиданное облегчение и искреннюю привязанность в груди. Нет никаких следов несчастного случая, в котором он погиб. - Я не понимаю, - еле слышно произносит Азирафаэль. - Жнецы получают значительную свободу действий, чтобы исправлять канцелярские ошибки и тому подобное, - говорит Кроули, не глядя на него. Азирафаэль моргает. - Я не знаю, что сказать, - шанс остаться на Земле, попытаться что-то сделать со своей жизнью, исправить ошибки, которые он совершал так долго. - Не нужно ничего говорить, прошло много времени с тех пор, как у меня была хорошая компания, - твердые белые косточки пальцев жнеца покидают руль, когда он наконец поворачивается в направлении Азирафаэля. У него неожиданно очаровательная улыбка. - Мне тоже очень понравилась наша ночь вместе, - говорит ему Азирафаэль, - я и не подозревал, что мы так долго разговаривали. У Кроули из горла вырывается какой-то звук. - Нет, я тоже. Он издает странный смешок. Дверца "Бентли" открывается, даже не прикасаясь к ней, что является приглашением выйти из машины по собственной воле, снова живым. Азирафаэль не уверен, что Кроули позволял кому-либо раньше. - Смотри, куда идешь, - говорит ему Кроули, наклонив голову, чтобы видеть Азирафаэля поверх своих темных очков. Что-то в выражении его лица кажется почти разочарованным. - Я увижу тебя снова? - довольно импульсивно спрашивает Азирафаэль. Кроули странно смотрит на него, эти странные желтые глаза создают впечатление, что они могли бы удивленно моргнуть, если бы это было тем, что они делали. - Большинство людей воспользовались бы вторым шансом и сбежали, - тихо сообщает он. - Да, я полагаю, - обычно Азирафаэль чувствовал бы себя неловко из-за такой прямолинейности, но прошло так много времени с тех пор, как он встретил кого-то, с кем мог поговорить, - глупый вопрос, забудь, что я что-то говорил. Большое тебе спасибо, Кроули. Кроули смотрит на него еще мгновение. Затем он засовывает одну костлявую руку во внутренний карман пиджака. Когда он вытаскивает ее, между двумя костяшками пальцев оказывается блестящая черная карточка. Которую он передает Азирафаэлю. Она теплая от тела Кроули, глянцевая и гладкая. На ней номер телефона, который кажется слишком длинным, набор шестерок и нулей. На самый короткий миг мягкие, мясистые пальцы Азирафаэля скользят по округлым, гладким пальцам Кроули. В фактуре голых костей на фоне его кожи должно быть что-то жуткое. Их суровая, скелетообразная природа. Но вместо этого Азирафаэль находит их нежными и странно прекрасными. Достаточно, чтобы на его лице появился очень неловкий румянец. - Спасибо. Жнец издает горловой звук, странное, тихое "нгк", прежде чем отдернуть руку и снова положить ее на руль. Он с натужным звуком сжимает кожу, косточки пальцев соприкасаются с сухими негромкими щелчками. Азирафаэль осторожно закрывает за собой дверь, затем смотрит, как она отъезжает, как элегантный внешний вид автомобиля исчезает прежде, чем он достигает какого-либо поворота. Утренний воздух холодный и от него по коже бегут мурашки, в воздухе чувствуется привкус города, его слои слабые, но знакомые. Карточка остается теплой в его руке.