Часы счастья

      Пыльные старинные часы отбили полдень. Скука душила корявыми пальцами, заставляя прикрыть глаза и прибывать в полусне. В такое время совершенно не хочется ничем заниматься. Жизнь кажется пустой и застывшей, как затхлый воздух в кладовой, в которую никто столетиями не заходил.       - Скука смертная… - произносит в пустоту девушка. Она лежит на кровати, раскинув руки и ноги в разные стороны, скрипя повидавшим виды матрасом под собой. Сегодняшний день в полном ее распоряжении. Оз с Гилбертом ушли по делам. Наконец-то можно посветить целый день себе, но вместо этого просто бездумно лежит на пастели, не желая даже пальцем пошевелить. Грусть одолевает или лень, даже ей самой не ясно, только сожаление ядовитым плодом зреет в груди. О чем же? Наверное, об упущенной возможности, о словах, что так и не были сказаны, о чувстве, что ей хотелось бы запрятать глубоко в себе. Она хмурится, снова закрывает глаза, в попытках сбросить пелену непрошеных мыслей. Из еле вздымающейся груди вырывается тихий, но тяжелый вздох.       Откуда-то из-за спины послышался тихий щелчок и скрип двери. Кто-то пришел. Вальяжные, мягкие шаги по старому убитому паркету, о, она узнает эти шаги из тысячи. Слишком знакомые, слишком желанные…       - Ты собираешь пролежать так весь день? - над ухом послышался слегка надменный, тягучий как карамель голос.       - А ты каждый раз собираешься вламываться в чужую квартиру без приглашения? - кривит душой. Специально не закрывала на замок дверь.       - А я и не вламывался, милая Алиса. Дверь была открыта, - кажется, он наклонился к ее лицу, легкое дыхание щекочет мягкие щеки, глаза не открываются, но брови, поддергивающиеся на кончиках, выдают нервозность.       - Но я тебя не приглашала, Брейк, - голос предательски дрогнул.       - Да ну? - его ехидная манера речи раздражала. Он наклонился еще сильнее, теперь его волосы щекотали ее нос.       - Если ты ищешь Гилберта, то его до вечера не будет дома. Так что можешь валить восвояси!       - Ты даже не позволишь мне подождать его здесь? - голос жалобный, как у котенка, а перед закрытыми глазами предстала заносчивая улыбка. О нет, она больше не позволит играть с собой. Не в этот раз!       - Нет! Проваливай.       - Ага…       Щек коснулись холодные тонкие руки, глаза раскрылись, а губы встретились с чужими, такими неприлично сладкими. Она так хотела побороться за свою разбитую гордость, но все как всегда пошло прахом. Дрожащие руки на его плечах и молчаливая мольба о продолжении. Больше ничего ей никогда и не нужно было. Он что-то шепчет на ухо, клянется, что все изменится, что больше не уйдет… Она лишь вздыхает надрывно и печально. Не верит ни одному его слову, ведь он повторяет их так часто, неприлично часто. Его руки проникают под футболку, гладя упругую грудь, нежную кожу живота, спускаются ниже, проникая под резинку коротких домашних шорт. Ее руки невольно сжимаются на чужой рубашке, мышцы на ногах сокращаются. Он знает ее всю и от этого на душе паршиво. Ей хотелось стать для него интригующей загадкой, но в итоге смогла стать лишь открытой книгой, покорно перелистывающей свои страницы под властными бледными пальцами. Раскрывая одну слабость за одной.       Мягкие подушечки пальцев скользнули по гладкому лобку, отчего на мужском лице вспыхнула довольная улыбка. Он знал, что она ждала его. Ждала, кажется, всю жизнь. Скользнули ниже, прикоснулись к возбужденному клитору, отчего низ живота скрутило возбуждением, спустились глубже, проникая во влажное влагалище, сразу задев эрогенную зону.       - Бедная Алисочка, ты так изнемогла без меня, - хищная улыбка резанула его лицо. - Прости уж старика, за то, что заставил ждать.       - З-заткнись, - пытаясь не слишком громко стонать, сквозь зубы процедила Алиса.       Осколки гордости, колющие душу, не позволяли признаться во всем, что так бережно хранило внутри себя сердце.       Гибкие пальцы проникли глубже, начали двигаться размеренно, ритмично, задевая одно и то же место, от чего по спине пробегал каждый раз ток, расходясь по всему телу мурашками. Сухие приторные губы целовали шею, руки, исцеловывая каждый палец, ласкали грудь, так нежно, как если бы все это были части самой драгоценной куклы, которую любое дуновение ветерка могло обратить в прах. И в какой-то мере это была правда. Каждое его прикосновение обжигало и так разгоряченную кожу ее тела, казалось, еще пара поцелуев и она сгорит заживо от тепла огромной белоснежной звезды ласкающей ее своими лучами. Недостижимой и такой бесстыдно близкой. Последние быстрые, хлюпающие движения пальцами, последний терпкий затяжной поцелуй, от которого двоим не хватает воздуха. Голова идет кругом. Приходит разрядка, но недостаточная, чтобы удовлетворить ее, недостаточная, чтобы утопить свои невысказанные печали в чужом худощавом теле. Она толкает его в грудь, заставляя спиной упасть на продавленный, скрипучий матрас. Получает в ответ язвительную улыбку. Он знает все наперед, каждое ее гребанное движение. Алиса с легкостью в теле, запрыгивает на него сверху, его руки сразу же оказываются на горячих полных бедрах, футболка летит на пол, как и идеально выглаженная другой женщиной рубашка. В одежде больше нет смысла. Прелюдии кончились.       Дрожащие аккуратные руки упираются в твердую мужскую грудь, бедра подрагивают от предвкушения. Пара резких движений и член проникает внутрь. Бедра сами начинают двигаться, стоны вырываться изо рта, неконтролируемыми порывами, ей бы может и хотелось быть тише, но тело не слушалось. Холодные как лед ладони, лежащие на безостановочно подрагивающих ягодицах, обостряли чувства. Ей казалось, что она, то горит на костре, то тонет в ледяном озере. Все смешалось в голове. Больше нет ни слов, ни печалей, ни боли, лишь одно желание, чтобы этот сладостный момент их единения не заканчивался. Руки бессознательно тянулись к знакомому до боли лицу, обрамленному белыми волосами, касались щек, губ, носа, ушей, горла, словно хотели запечатлеть эти воспоминания под кожей навсегда. А он не сопротивлялся, позволял делать все, что ей хочется, словно и сам надеялся в глубине души, что она запомнит его всем своим телом: глазами, мозгом, кожей, легкими, мышцами - всем. От этого ей сносило крышу, движения сбивались с ритма и то ускорялись, то замедлялись.       Брейк аккуратно оттолкнул ее от себя, намекая на смену позы. Она покорна. Как всегда, поддается ему, ложится на бок, ожидая его действий. Он закидывает ее ногу себе на плечо, притягивает к себе, чтобы и миллиметра пустого пространства не было между ними. Снова проникает в нее, медленно, дразняще. Вынуждает ее сказать то, чего она жаждет, но не допытывается до того, о чем горюет ее сердце. Толчки пошло звучат в тишине комнаты, учащаются, вздохи слетают с разгоряченных губ, встречаясь в страстном поцелуе. Руки скользят по влажным телам, где-то поглаживая, а где-то царапая. Он снова нежно касается пальцами болезненно-возбужденного клитора, легонько массирует его, она снова громко стонет, больше не пытаясь сдерживаться, срывая свой голос в подушку. В сладостном исступлении они прижимаются друг к другу, ощущая накатившие приятную усталость и одновременно легкость. Но их единение, их минутам счастья приходит конец со стуком часов. Он выдыхает и улыбается ей так, словно они никогда больше не увидятся. Она злобно смотрит на часы, проклиная их за отсчет времени.       - Ты же еще придешь ко мне? - неуверенно произносит, смотря за тем, как его рельефное тело поднимается с постели, надевая на себя раскинутые по полу вещи.       - Может быть, - после долгого мучительного молчания, пожимает плечами. Она не отвечает, лишь ссутулившись, продолжает сидеть на кровати, чувствуя себя приниженной. Неужели, только ей это все нужно?       Мягкие, вальяжные шаги, скрип входной двери и она снова одна…       Пыльные старинные часы отбили девять вечера. За окном была непроглядная темнота. Скука душила корявыми пальцами, заставляя прикрыть глаза и прибывать в полусне. В такое время совершенно не хочется ничем заниматься. Жизнь кажется пустой и застывшей, как затхлый воздух в кладовой, в которую никто столетиями не заходил.       Девушка лежит на кровати, раскинув руки и ноги в разные стороны, скрипя повидавшим виды матрасом под собой. Неприятный осадок тяготит душу, а ноющие мышцы возвращают в те малые приятные моменты. Скрип входной двери, веселые голоса, топот в прихожей.       - Алиса, мы вернулись! - кричит довольный Гилберт, заходя в комнату, - Неужели ты весь день пролежала в постели?       - А что мне было еще делать, раз вы все меня бросили, - безразлично ответила девушка, разглядывая циферблат дурацких часов, отмерявших ей часы счастья.