***
— Что ты знаешь про него? Правда, что его кличут «Медуза Горгона»? — За всё тело ответить не могу, но вот кое-что другое при виде его каменеет точно, — хихикает звонко и глупо Хосок, тут же растворяясь в уносящей его пьяной громкой толпе. Сопротивляться такому не в его правилах, потому он лишь радостно гогочет, а остальные с удовольствием подхватывают. Да уж, Чимин не думал, что на своей же вечеринке, если её можно вообще так назвать, останется один. Это было безрассудно. Опрометчиво, глупо и совершенно по-детски. По-детски устраивать вечеринку в честь Хэллоуина, который уже, кажется, и не празднуют особо и тем более звать компашку, где безмолвно состоял Юнги, хоть он и предпочитал говорить, что всегда сам по себе. И также по-детски было надеяться, что он придёт. Но, тем не менее, вечеринка — есть, компашка Юнги — есть, самого Юнги… нет. И не будет, Пак уверен. Чимин давно не видел его в универе. У них не совпадали пары, поскольку учились на разных факультетах, тем не менее они могли попадаться на глаза друг другу в корпусе и неловко приветственно кивать. Что тогда, в универе, что сейчас, на вечеринке - факт отсутствия Юнги не вызывает ничего, кроме непонятно откуда взявшейся тоски по старшему. И грусти, разумеется. Пак даже не догадывался, что его это может так расстроить и вмиг сбить с него весь настрой на веселье. Он вспоминает вчерашний день и вздыхает так, будто только что добыл огонь. Тяжко. Переступить через себя ради одного скомканного, местами несвязного приглашения на вечеринку в честь Дня Всех Святых казалось ещё более невозможным. Но, выйдя из квартиры и увидев на лестничной клетке ту самую компашку с Медузой Горгоной, рот открылся быстрее, чем Чимин успел что-либо обдумать. — Завтра у меня, эм, вечеринка, да, — бормотал Чимин, а его крошечные коричневые ушки крутились из стороны в сторону, будто не знали, за что зацепиться и на что обратить своё внимание. В такие моменты он недолюбливал свою гибридную сущность, потому как она выкладывала его подноготную на всеобщее обозрение и не давала возможности скрыть какую-либо эмоцию. — В общем, приходите, если захотите, ага? — произносит Пак, останавливая взгляд на том самом Хосоке, что по виду был самым уставшим из всех, но неизменно улыбчивым. Страх постепенно сходил на нет. — Мы будем, Чимини, — произносит, кажется, Намджун, если Чимин правильно запомнил, ведь видит его не так часто в гостях у Юнги. — Прекрасно, ребята, я буду ждать вас, — с облегчением звучит на лестничной клетке под ободряющие улыбки компании парней. И всё бы ничего, за исключением пристального, пробирающего до костей взгляда зелёных глаз, что едва не сияли в плохо освещённом месте. Чимину казалось, что они проследили за каждым движением беспокойных ушек, и он не знал, бояться ещё больше или понежить свое сердечко фактом того, что им любуются? Но он выбрал простую тактику — смотреть куда угодно, но только не на Юнги. Кто знает, может, это правда, что его зовут Медузой? Вопросов стало ещё больше, как минимум, на один, когда в тишине коридора Пак собирался вернуться в квартиру и услышал брошенное в спину: — Правильно. Жди нас-с, Чимини. Ему показалось или он только что услышал в голосе Юнги шипение? Гибрид неуверенно вздрагивает, раз за разом прокручивая слова того самого нелюдимого и вредного человека, напоминающего персонажа из сериала. Он Мина особо не знает, но отчего-то думает, что тот мог быть именно таким, и позволяет себе небольшую улыбку. Это поднимает настроение. И тут же омрачает, потому что Юнги своего обещания не выполнил. Не пришёл, хотя сам сказал ждать. Обнадёжил и наверняка этому радуется. Чудесно, просто чудесно. Раздражение вспыхивает с новой силой, призывая Чимина чем-то его унять, снизить градус. Он слушается, разумеется, но не до конца. И градус всё-таки повышает. В конце концов, на вечеринке он или нет? Ничто не мешает ему присоединиться к тому самому Хосоку, которого уже чуть ли не на руках носят, а тот и не против. Чон в своём репертуаре. Вот Чимин и летит в толпу, прокладывая себе путь в самый центр, в самую пучину беззаботного веселья. Он цепляет взглядом Хосока и его нелепый полосатый костюм, больше напоминающий зебру, нежели эффект Доплера. И понимает, что того, в прямом смысле, подцепил какой-то недалёкий в костюме медведя. Хотя его ушки и небольшой круглый хвостик выглядели очень уж правдоподобно, Чимин допускает мысль, что этот парень запросто мог быть гибридом косолапого животного. Те целовались жарко и быстро — до сбитого дыхания и блестящих озорством глаз. А потом так же быстро удалились, движимые сильной ладонью медведя и страстью, что вспыхнула за секунду. Ну, точно идут проверять силу трения скольжения. Пак издаёт смешок от собственных мыслей, заинтересованно крутя ушками из стороны в сторону, и тут же сдувается. Смотреть на такое оказывается слишком больно, особенно если представлять на месте страстной парочки себя и кое-кого определённого с чудными зелёными кудряшками, что появлялись не так часто, как хотелось бы. Но каждый раз, глядя на них, Чимину нравилось думать, что такая красота только для него, и только он может правильно восхищаться ей. Тихо, мирно, где-то в уголочке. Счастье любит тишину, верно? Гибрид не хочет вспоминать, как они познакомились, как обедали вместе, как впервые узнали, что живут на одной лестничной клетке. Потому что на вечеринке, где ты по обыкновению должен веселиться, ходить в глупом и абсолютно нестрашном костюме, целоваться по углам, нет места грусти и печали. Здесь таких не любят. И плевать, что ты хозяин вечеринки и квартиры в общем-то тоже. Вот и Чимин плюёт, пробираясь к уютному уголку на кухне в надежде, что там не окажется никого лишнего. Разборки сейчас хочется чинить меньше всего. Парень блаженно выдыхает, даже немного улыбаясь. Никого. Он тихой поступью пробирается к холодильнику, чтобы выудить оттуда что-нибудь куснуть, а вместе с тем - попить. Взгляд падает на бутылочку клюквенного морса, и сердце невольно замирает. Это было год назад, на первом курсе, а кажется, будто вечность прошла. Чимин тогда весь обеденный перерыв простоял в очереди, исходя слюной от вида морса в маленьких бутылочках. Он только и мог, что думать о том, как с удовольствием откроет руками с небольшими коготками крышку, вдохнёт аромат ягод полной грудью так, что ушки начнут волнительно трепетать, предвкушая любимое лакомство, после крыс, конечно. Его мечты с треском разбились, когда на кассе он услышал, что последнюю бутылочку забрал молодой человек перед ним. Прямо перед его носиком! Чимин был до того расстроен не оправдавшимися ожиданиями, что едва не заплакал, стоя рядом с тем парнем, который держал в руках его заветную сладость, в ожидании еды. И каково было его удивление, когда он услышал: — Бери. — Что? — непонимающе произносит, приподняв брови, Чимин. — Бери, говорю, — и парень пихает в руки ту самую бутылочку. Чимину ничего не остаётся, кроме как молчаливо её принять, а после смотреть ему уже в спину, пребывая в шоке. — Подождите! — зовёт гибрид негромко. — А как же Вы? Будете кофе? — Я опаздываю на пару, и ты, кс-стати, тоже, — замечает незнакомец, оборачиваясь. — Первокурсник? — Да, — напуганно. — Третий, химфак, Мин Юнги. — Геологический… Пак Чимин. Спасибо, я буду должен! — улыбаясь произносит и бежит к двери, безбожно опаздывая на пару. Зато с бутылочкой морса. На губах сама собой расцветает улыбка. Чимин всё ещё не знает, чем заслужил такой жест доброй воли от Юнги, который ознаменовал начало их общения. Да, было бы гораздо приятнее, если бы это общение не остановилось на приветствиях при встрече, но… на что Чимин рассчитывал? Что третьекурсник, да ещё какой, с химфака (!), будет общаться с ним — зелёным и глупым первокурсником, который не может запомнить, в какую сторону открывается дверь в их корпус? Чимин поджимает губы, понимая, что проблема с дверью преследует его по сей день, а ведь тот уже на втором году обучения. Хоть до него дожил, на том спасибо. Тишину кухни разрушает пьяный гомон очередной алкогольной массы, что, кажется, движется за счёт общих, едва оставшихся сил. Паку такая обстановка уже, честно признаться, остопиздела. Он ретируется в надежде, что его быстрых, юрких движений не заметят затуманенные разумы. Но этого не случается. — Кошечка любит ошейники? — раздаётся рядом с ухом едва различимо. Тяжёлая рука опускается на неприкрытый бок и мнёт так, будто имеет на это право. Чимин как никогда пожалел, что надел кроп-топ и чокер. — Пусти, алкашня, — шипит он, пытаясь вырваться из противных липких рук и отвратного запаха, которым его окутывают. Кучке угашенных нет никакого дела до того, что происходит под их носами — их не трогают, и ладно. Почему сейчас его гибридная сущность никак ему не помогает? Он, в конце концов, хищник. Но почему сразу кот-то? Да, маленький и ест мышей, но не обязательно же кот! Но юркий и проворный, так что в какой-то момент удаётся вырвать руку и… — Доброго времени с-сука, — раздаётся злобным шипением позади. — Суток? — спрашивает тот самый «кошатник». — Я так и с-сказал, — продолжает шипеть и давить своей аурой, чтобы этот недоумок отпустил маленького гибрида. Но, видимо, на проспиртованный организм такое не действует. Потому Юнги прибегает к одному трюку, что каждый раз работает безотказно. — Смотри сюда, с-сука. Звучит так угрожающе, что у Чимина невольно сжимаются ушки, чувствуя опасность. Но его не может не радовать тот факт, что нечто от него отлепилось и сейчас удерживается сильными руками и… кажется, не только ими. Гибрид в шоке округляет глаза, впиваясь взглядом в картинку перед собой. Юнги, заломив руки некому пьяному организму, держит его за подбородок так, чтобы смотрел в глаза и на змей на голове. Змей. На голове. Вместо волос. Вместо прекрасных зелёных кудряшек, по виду больше напоминающих сахарную вату, чем волосы, сейчас было множество маленьких змеек, что шипели на недоделанного кошатника агрессивно и зло. Тот со страху упал и едва не отключился. А вот Чимин еле держится на ногах, потому что не думал, что… Не думал он ничего, ясно? Да и как о чём-то можно вообще думать после того, как Юнги буквально уберёг его от пьяного безмозглого тела, а потом ещё и продемонстрировал змей на голове. Так, стоп. — Поэтому Медуза Горгона? — Это серьёзно первый вопрос-с, который приш-шёл тебе в голову? — Нет, первый был, какого хера так поздно, но я подумал, что будет невежливо такое спрашивать. — Но ты спросил. — Нет, я ответил на твой вопрос, — выкручивается как может. — А ты на мой нет, Юнги. — Да, наверное, я не знаю, мне как-то похуй, — пожимает он беззаботно плечами. — Ты как, нормально? Не испугался? — спрашивает и протягивает руку, безмолвно подзывая к себе. Чимин, конечно, подходит, но всё ещё находится в некотором шоке, поэтому не сразу понимает сути заданного вопроса. Чего он не должен был испугаться? Угашенного, шипящего голоса Юнги, его захвата или змей на голове? Пак даже не знает, что и выбрать. Хорошо, что Мин помогает, указывая рукой на голову, на которой, хвала богам, уже зелёные кудрявые волосы. — Красивые… — Кто? — Волосы, — хмурится Чимин, будто у него спросили какую-то глупость. А потом осознаёт, что сказал, и отводит взгляд в сторону. — А как тебе змейки, ласка? — спрашивает заискивающе. Умудряется ещё ухмыляться при этом, дурак. Вот Чимину точно не до ухмылок теперь. — Откуда ты?.. — спрашивает поражённо, будто раскрыли его самый страшный секрет. Не сказать, чтобы Чимин скрывал свою сущность или, наоборот, кричал о ней на каждом шагу. Просто его маленькие ушки обычно не вызывали вопросов, ведь каждый мыслил по-своему банально — кошка, собака, лисица. Кто угодно, но не ласка. — Как же я не узнаю того, кто жалует меня и моих змеек больше всего? А, лас-ска? — улыбается Юнги, протягивая бутылку морса, что так и осталась стоять нетронутой на столе. Гибрид благодарно кивает, открывает и пьёт несколько заторможенно, находясь в своих мыслях. А затем вспыхивает. — Я?! Да я ни за что! Никогда! Я змей боюсь! Я ем только крыс, и то не всегда. — Они напугали тебя? — спрашивает Юнги, а в его голосе ощущается внимание вперемешку с волнением. — Немного да, — начинает неуверенно, — это скорее было неожиданно, нежели страшно. Вау, змеи из волос, ого, — с удивлением произносит каждое слово, стараясь передать ту гамму эмоций, что испытал. — Хорош-шо, что не напугали. Потому что, — говорит Юнги и наклоняется к ушку, что успело порозоветь, чтобы опалить его горячим шёпотом, — они у меня любят ласку. Будто желая добить, он скидывает небрежно джинсовку с плеч, оставаясь в обычной чёрной футболке, и осторожным медленным движением опускает её на плечи будущего геолога. Мин устремляет взгляд в шею, встречаясь с аккуратным и таким подходящим Чимину чокером. Он, словно немного волнуясь, расправляет куртку на плечах повторяющимися поглаживаниями и говорит, не отрывая взгляда от шеи: — Крас-сивая… футболка. Куртку не с-снимай. И движется в сторону гостиной как ни в чём не бывало. А та самая ласка хватается за горящие щёки и всё ещё не верит в происходящее. Что это, блять, было?!***
Прийти в себя оказывается не так сложно, как осознать произошедшее. Без лишних слов — Чимин восхищён. Поистине восхищён Мин Юнги, у которого из волос появляется множество маленьких змеек, что грозно шипят на неугодных личностей и, со слов «хозяина», любят ласку. Что ж, по ним и не скажешь. Да и как вообще змеи, хладнокровные животные, могут любить ласку? Они хоть знают, что это? — Слишком громко думаешь, Чимини. — Хосок! — восклицает гибрид ласки, хватаясь за сердце в испуге. — У меня что, всё на лице написано? — Я бы даже сказал, что очень подробно, — смеясь, отвечает Чон и бегает глазами по кухне, натыкаясь взглядом лишь на всяческие декорации в виде искусственной паутины, следов крови и множества маленьких милых тыковок с вырезанными улыбками. — Есть попить что-нибудь? В горле пересохло. — О-о, хён, — тянет лукаво Чимин, вновь открывая холодильник и выуживая оттуда бутылку пива для старшего. — Хорошо провёл время с тем медвежонком? Как ему твой костюм зебры? — Сам ты зебра, Чимин, — ворчит Чон, совершенно не собираясь отвечать на провокационные вопросы от мелкого негодника. Он, конечно, удивлён, что Чимин это увидел, но уже ничего не поделаешь. — Эффект Доплера, сколько можно объяснять? — Пока не расскажешь про своего медвежонка. — Он не… мой медвежонок, — до странного ласково звучит слово из уст Хосока. — Ладно, — вздыхает гибрид, а затем, встрепенувшись, вспоминает. — Моя кровать не пострадала? — Нет, твоя девственная кроватка не пострадала, — хихикает «полосатый костюм», слегка охмелевший после пива. А затем начинает заливаться соловьём, видя злую нахмуренную мордашку. У того ушки трепещут в приступе расползающегося по венам гнева. — Хосок, твою мать! — Ой, как будто неправду сказал, — глаза закатывает, не переставая смеяться. А потом вмиг серьёзнеет и продолжает. — Кровать не пострадала, Чимин, а вот стена… — Я сейчас же найду твоего медведя и надер-ру ему уши, — с рычанием скалится гибрид ласки, тыкая Хосоку в грудь пальцем угрожающим жестом. Нет, ну а что это за новости? Он вечеринку устраивал, а не бесплатный бордель в своей спальне. Ему же и убирать это безобразие, мерзость. Чимин моментально кривится своим мыслям — зачем только об этом подумал? — Лас-ску мне не обижать, — раздаётся из-за спины Чимина всё с тем же шипением. Он слегка оборачивается, будто желая подтвердить свою догадку, встречается взглядом с неизменно зелёными привлекательными глазами и тут же оборачивается к Хосоку, краснея щеками. Тут же распахивает глаза, когда осознание бьёт его по голове. И лучше б его реально треснули, чтоб отключиться в беспамятстве и не испытывать этих будоражащих эмоций, что заставляют маленькое сердечко биться быстрее. Он все еще в куртке Юнги. Мало того, он вцепился в неё мёртвой хваткой, будто сейчас её сорвут с него чуть ли не с кожей, оставив его таким открытым и беззащитным зверьком. И вот вроде бы он здесь шустрый, изворотливый хищник, но ситуацию это никак не упрощает. — Мои змейки давно не куш-шали, Хосок. «Они у меня любят ласку», — вспоминает Чимин и столбенеет моментально, не вслушиваясь больше в дальнейший разговор хёнов. Пальцы сжимаются на куртке ещё крепче, пока гибрид собирает мысли в кучу. Это что же получается, Юнги про него говорил? Такую ласку они любят? Да быть такого не может. Рассмеяться хочется истерично, до слёз в уголках глаз. Которые, кажется, медленно, но верно проступают в реальности. Пак это игнорирует, а, может, и вовсе не замечает. Это какая-то глупость. Юнги наверняка пошутил над напуганным и растерявшимся зверьком, не вкладывая в эти слова абсолютно никакого смысла. И мысль такая кажется Чимину очень даже правильной. Почему? Всё просто, как лить кислоту в воду. Поначалу ведь они общались хорошо, пару раз даже обедали вместе в перерывах между скучными лекциями, а однажды Юнги проводил у его подгруппы лабораторную по хроматографии. Инженера в тот день положили в больницу с пневмонией, но из-за нехватки сотрудников в университете не смогли предоставить другого. Практическую уже собирались отменять, когда декан предложил Юнги в качестве помощника, назвав его способным и умным студентом. Не было никаких проблем с тем, что он учился на другом факультете уже последний год. Программа на химфаке по практическим занятиям органической химией и у геологов по методам выделения веществ на втором курсе была идентичной. Декан добавил, что Юнги это лишь в плюс — практика в работе инженером точно не помешает. Чимин помнит, как старшекурсник безбожно волновался, руки его немного тряслись, а голос едва заметно дрожал. Но он справился на все сто, помогая ещё неопытным студентам. Чимин молчаливо восхищался работой хёна, следовал всем указаниям, за что получил от него же похвалу за хорошо выполненную работу. Сердце гибрида в тот момент невольно пропустило удар, потом ещё один и ещё. А на лице появилась маленькая улыбка, заметить которую можно было лишь по приподнявшимся уголкам губ. Юнги заметил. Настал переломный момент, как это обычно бывает. Чимин не удивлялся, понимал, что в нём не могут быть настолько заинтересованы. Обидно, досадно, но ладно. Хён отдалился: здоровался на лестничной клетке, кивал в корпусе, на обед не выходил. Пак расстроился, но настаивать на своей компании не стал. Симпатия, конечно, никуда не делась, шла за ним хвостиком и частенько напоминала о себе. А сегодня на вечеринке — особенно много. Ещё и эта насмешка… Может, он догадался? Хосок же сказал, что у Чимина всё на лице написано, да ещё и очень подробно. Эмоции кружат голову, сдавливают горло, не давая сказать и слова. Кисти ноют от слишком сильного сжатия. Когти неконтролируемо увеличиваются, едва не разрывая ткань джинсовой куртки, что уже не кажется символом защиты. Очередная шутка, от которой смешно лишь некоторым личностям. Чимин даже не хочет вспоминать их имена. Его гибридная сущность просит уйти от источника раздражения как можно скорее. Всё его естество буквально кричит о том, что ему нужно выбраться из этой душной кухни. Ласка не замечает, как убегает. Не смотрит по сторонам, не видит, как Хосок, почувствовав неладное, спешно удалился. Не видит обеспокоенных зелёных глаз, что смотрят в спину и следят за каждым рваным шагом маленького зверька, попавшего в клетку собственных глупых и ненужных никому, кроме него самого, чувств. Выбраться из своей квартиры оказывается самым настоящим спасением. И от этого же дико. То место, что он так часто называл домом, в котором чувствовал себя поистине комфортно, сейчас кажется чужим и совершенно ему не принадлежащим. На лестничной клетке становится легче. Шум и гам остаётся за закрытой дверью его квартиры вместе с невысказанными признаниями. А чувства, по-прежнему светлые и искренние, но бесполезные, болезненные и ранящие сердечко одного гибрида-хищника горячо дышат в шею. Они говорят, не произнося ни слова, что никогда и никуда не уйдут. Продолжат калечить, как в порядке вещей. Душат собой, как злодеи из сказок, не давая сказать и слова. Больно сдавливают горло до туманной пелены перед глазами, а у Чимина нет сил сопротивляться. Он скатывается по стенке, не способный удержаться хоть за что-нибудь, склоняет голову к коленям и, зарываясь руками в волосы, плачет. В это же время Юнги, внимательно проследив за маленьким зверьком, продолжает стоять на кухне. Он сделал что-то не так? Так вроде пытался защитить, помочь и уберечь от насмешек. Он знает Хосока, знает, что тот может зайти слишком далеко и не заметить очевидного. Знает про Хосока, но не знает про себя. И тем более про ласку, что, убежав, больше не появлялась. Юнги находит его на лестничной клетке. Маленького, беззащитного и совершенно разбитого. — Чимин, — зовёт он тихо, всё ещё боясь подходить. На это, как и ожидалось, никак не реагируют, только плач становится заметно тише, едва слышимым. — Лас-ска, — пробует он вновь. — Что случилось? Юнги присаживается перед ним на корточки, а грудь сдавливает от чувства вины. Смотреть больно. А осознавать, что маленькая ласка плачет здесь и сейчас из-за него, оказывается ещё больнее. Чимин на мгновение затихает, выравнивает дыхание и уверенно поднимает голову, впиваясь тяжёлым взглядом в зелёные глаза. Смотрит долго, изучающе. Его красные опухшие глаза наверняка выглядят не очень привлекательно, лишь отталкивающе. — Забери, — кидает он, словно в пустоту, и стягивает куртку, что грела его этим вечером. — Что? — Забирай свою куртку и уходи, Юнги! — звучит гораздо громче, а глаза вновь наполняются печалью. — Хватит твоих насмешек, я обойдусь без жалости, ясно тебе?! Зверёк в ярости. У него нет сил, чтобы встать и уйти. Всё, что он может — ругаться на Юнги в тусклом свете подъезда, глотать слёзы обиды и бросаться колкими фразами, желая снова оказаться в комфорте. Он не будет ничего объяснять — ни к чему. Пусть уйдут все и побыстрее. — Какие насмеш-шки? Жалость? Я не понимаю, о чём ты говориш-шь, Чимин. — Не понимаешь? — звучит с насмешкой. — Я тебе всё объясню, хоть и ни разу, блять, не должен! Сначала мы общаемся как ни в чём не бывало, обедаем вместе, ты хвалишь меня на лабораторной, говоришь о том, какой я способный студент. А потом всё! Ничего этого нет. И как будто не было никогда, понимаешь? У меня порой возникает ощущение, что я это придумал. Знаешь, как будто создал иллюзию, в которой самому Мин Юнги есть до меня дело. Как будто я ему интересен. Даже самому смешно, — звучит горько и обидно. — Сегодня я ждал тебя, чёрт возьми! Можешь себе представить? И потом появился он, принц на белом коне, что спас меня от угашенного придурка, которого не учили держать свои руки при себе. И он же насмехается надо мной, говоря, что его змейки любят ласку. Ты мне скажи, долго придумывал, как лучше меня унизить? Юнги такого не ожидал. Переварить такой поток мыслей оказывается слишком сложно. Но он пытается! И… постепенно пазл в голове складывается, но не до конца. Пара догадок всё ещё витает в воздухе, а Мин упорно не желает думать об этом на лестничной клетке, где Чимин сидит на холодном полу и в его сторону совершенно не смотрит. Юнги возвращает ему куртку. Вернее, просто набрасывает её на плечи, коротко кивает в понимании и говорит: — Жди здес-сь. — Куда ж я денусь. Хозяин маленьких змеек не любит злиться, но сейчас ситуация просто обязывает. Он пихает дверь, врываясь в безудержную тусовку, и движется к самому эпицентру, распихивая народ на своём пути. Ему ничего не остаётся, как крикнуть злобно: — Доёдываем и уёбываем! Можно даже не доёдывать, а просто съебаться. Вечеринка окончена, все по домам. Толпа гудит в осуждении, но спорить даже не пытается. Уходит медленным потоком, сопровождая обсуждением, куда ещё можно пойти, чтобы отпраздновать, как следует. Кто-то выкрикивает имя «Джексон», остальные подхватывают и движутся в одном направлении. В коридоре Чимин замечает излюбленную парочку зебры и медведя, что держатся за ручку и неспеша идут в потоке толпы, видя лишь друг друга. Больно. — Давай лапку, — Юнги протягивает раскрытую ладонь, когда квартира опустела. Он старается контролировать своих змеек, что так и норовят вылезти и пожалеть зверька. — Что? — Чимин медленно поворачивается в неверии. Ему же послышалось, да? — Лап-ку, — по слогам повторяет Мин и пытается хоть чуть-чуть улыбнуться. Это, кажется, действует, потому что Чимин вкладывает ладонь в другую, поднимается потихоньку и идёт в свою комнату. Хватит на сегодня эмоциональных потрясений.***
Но и в спальне ему не дают остаться одному, наедине со своими мыслями. Может, это и к лучшему? Потому как Чимин в очередной раз не хочет обдумывать слова и действия своего хёна. Но одна мысль всё же проскальзывает — Мин понял, что ему некомфортно в таком скоплении людей, и прогнал всех из квартиры смачным пинком под зад. Грудь неприятно тянет. — Теперь, когда ты окружён комфортом и тишиной, позволь спросить тебя, Чимин… — осторожно начинает говорить Юнги, сидя на полу возле кровати. Та занята тушкой зверька, что лежит на боку, завернувшись в мягкий кокон из одеяла. Оттуда выглядывают лишь растрёпанная макушка, трепещущие ушки и пара заплаканных, но неизменно красивых глаз. В них разливается тёплой карамелью тоска вперемешку с любопытством, что никак не отпустит неуёмную ласку. — Почему ты подумал, что я насмехаюс-сь над тобой? У меня даже в мыслях не было… — Мы же перестали общаться где-то… месяц назад? Я думал, что долго это не продержится, но не представлял, что настолько, — он усмехается, прижимая одеяло ближе. Взгляд увести не получается, Юнги сидит напротив и смотрит неотрывно, прикусив губу. На шее будто камень висит. — Я посчитал нужным не задавать никаких вопросов и нести это бремя в своём сердце и дальше. А потом вдруг ты говоришь ждать тебя на вечеринке и что твои змейки любят ласку… Я… Как я должен понять это? Не как насмешку надо мной и моими глупыми чувствами? Признание в ночной тишине спальни звучит непозволительно громко. Дыхание спирает у обоих, только по разным причинам. У одного от осознания сказанного вслух, будто так и должно быть, а у другого — от того, что он не ожидал никогда услышать. — Лас-ска, — обращается Юнги с нежностью в голосе. — Прости меня. Я не знал, какую боль принёс тебе своим игнорированием. Это ни разу не оправдание, но… Меня так съедали чувства к тебе, — хранитель змеек склоняет голову, устремляя взгляд в пол. Говорить о таком вслух ещё тяжелее, чем признаться самому себе в том, что маленький зверёк занял место в сердце. — После твоих восхищённых взглядов и улыбок в мою сторону на лабораторной я испугался. Испугался, что мне просто показалось, что я себе это придумал… А тут вот как получилось, — отрешённо и едва слышно. — Я сейчас снова буду плакать, Юнги. Я едва сдерживаюсь, правда. Всхлип разносится по пространству уютной спальни так звонко, что у старшего сердце кровью обливается. Он вновь ощущает себя совершенно бесполезным. Разве может он помочь? —Даш-шь мне лапку, зверёк? А то я, кажется, скоро присоединюсь к тебе, да и мы не потянем ремонт для твоих соседей снизу. Чимин кивает несколько раз, глуша неловкие звуки. Хотелось издать тихий смешок, но просьбы хёна сбивают с толку слишком сильно. Он вытягивает руку из тепла одеяла навстречу другому. Его хочется назвать родным несмотря на то, что Мина он знает не особо хорошо. — Такая маленькая, — слышится с ласковой улыбкой, а чувствуется слишком ярко и всепоглощающе. Горячая маленькая ладошка попадает в «лодочку» больших и крепких, кожа которых местами потрескалась. Другая лапка прикрывает рот, что открылся в неверии, а глаза заслезились с большей силой. Слишком. — Я могу показать, что я имел в виду, когда говорил о моих змейках и о том… что они любят. Старший в смущении, что казалось совершенно ему не свойственным, поглаживает мягкую кожу, сминает осторожно подушечки пальцев, боясь навредить. Медлит в ожидании ответа. — Я хочу посмотреть, — шёпотом произносит Чимин, несмело касаясь кончиками пальцев миновых ладоней. И ему совершенно точно не кажется — он видит, как Юнги улыбается до ушей. А затем немного погружается в себя. Вместо его кудряшек появляются змейки, которые совершенно не пугают своим шипением. Наоборот, оно кажется… добрым? Змейки тянутся к зверьку, изображая подобие улыбки. А Юнги, следя неотрывно за реакцией, поднимает лапку и ведёт осторожно к своей голове. — Погладь их, лас-ска. Чимин повинуется, не в силах противиться такой нежности, что исходит от старшего. Кончики пальцев касаются холодной жёсткой чешуи, и немного опасливо гладят на пробу. Дыхание спирает в ожидании реакции. А потом те радостно шипят, подставляясь под тёплые прикосновения пальцев. Чимин улыбается, и хоть один груз падает с его плеч. — Им нравится? — спрашивает он скорее для справки. — Очень, — восхищённо отвечает старший, поглаживая вытянутую лапку. — А тебе? — Ты представить не можешь, как. Падает ещё один и самый тяжёлый камень. Вместо него появляются цветы, что оплетают маленькое сердце своими мягкими лепестками. — Юнги, а я… — он медлит в нерешительности. Вздыхает тяжело, убирая руку, и ловит чужой взгляд. — Я нравлюсь тебе? Как парень. — Нравишьс-ся. Давно и оч-чень сильно. Позволиш-шь задать тот же вопрос? — Да. — Это ответ на?.. — На всё, Юнги, — улыбаясь едва ли не в первый раз за день, произносит ласка. — Поцелуешь меня? — Если только в твой очаровательный носик, — хихикает Мин и придвигается ближе к кровати. Он опирается руками, приподнимаясь над уже немного сонной мордашкой, наклоняется ближе и, будто не веря в происходящее, касается губами кончика носа. Юнги задерживается на короткое мгновение, жутко смущаясь происходящего, а после отстраняется. Они улыбаются совершенно глупо и влюблённо. Мин не выдерживает первым, заправляя прядку каштановых волос за ушко, едва касаясь. Будто всё ещё боится трогать зверька. Чимин видит некоторый страх в зелёных глазах, приподнимается на локтях и оставляет такое же невинное прикосновение на носу старшего, вгоняя того в краску. Пак пока не верит в происходящее, не верит в то, что его чувства не бесполезные и глупые. Его приняли, а он принял в ответ. — Спи, лас-ска, я буду охранять твой драгоценный сон. И тебя. В груди разливается долгожданное тепло, тревоги уходят, а на смену им — мягкое сопение в подушку и счастливая улыбка с рукой в каштановых волосах.