Уроки нежности

— Да как же ты задрал в меня тыкаться. Чего тебе надо? — Сугуру возмущённо кривит губы. Сатору загадочно улыбается, смотрит из-под очков. По правде, он и сам не знает. Просто верит, что быть загадочным – круто. Тонкий палец снова стремится под рёбра. Сугуру перехватывает – идёт на опережение. Сатору, с самым пакостным лицом, выбрасывает вторую руку из-за спины: правый бок противника не защищён – цель намечена. За секунду до попадания Сугуру сгибается – уходит от тычка, тут же берёт в захват злополучный указательный палец. С довольной морды не сошло торжество победы, хотя Сугуру явно отразил оба нападения. Стратегически невыгодно, думает Сатору: Сугуру согнулся, смотрит на него исподлобья, а плечо-то открыто. Ха! Он думает, противник будет использовать только руки? Годжо хитро блестит глазами. У Сугуру кислая физиономия: слишком поздно понял. Ровные зубы уже смыкаются на плече, скрытом серым лонгсливом. Опять заслюнявит. Больно: хватка мёртвая, стоит отдать должное. Сугуру не видит лица друга, но знает: тот выглядит, как кот, наевшийся сметаны. Тогда он отпускает его руки, обхватывает за туловище и валит на кухонный пол. Точнее, валятся они оба – Сатору, ныне свободными руками, успевает перевернуть соперника за бёдра, и они меняются местами. Тёмные очки летят куда-то на пол. Сначала падает бедолажный Сугуру, а Сатору удачно приземляется на подушку из его тела и снова! Снова впивается зубами в то же плечо. Остаётся только капитуляция – Гето не настолько одичал, чтобы кусаться. — Нет, реально, Сатору, ты достал, чего дерёшься? Зубы не размыкаются. Со стороны плеча слышится опасливый хмык. Вот дурак: думает, что Гето пытается заставить его открыть рот. Ворона и лисица. Он не опустится до таких грязных методов. Сугуру устало вздыхает, качая головой. Наконец, многострадальное плечо освобождается. — Да хочется чё-то, — нависает. Сверкает, как начищенный пятак. — Рожу мне подпортить? Сатору думает, у Сугуру красивая рожа. Лучится одним кокетством, до морщинок у глаз. — Да нет. Я не трогаю рожу. Сугуру реально задрался каждый день ходить истыканным длинными мальчишескими пальцами. Этот дурак делает это постоянно, по поводу и без: когда они встречаются в душевой, во время еды, во время миссии, специально поджидает его у автомата, чтобы в очередной раз приготовить указательный палец и всадить его в грудь, в бока, в спину или в живот. Ещё и бодается иногда своей тяжёлой башкой от нечего делать. Сугуру раздражённо цокает: живя с дураком, следует говорить с ним на его языке. Когда Сатору приподнимается, в его пупок прилетает пять тычков за раз. — Вот тебе приятно? Сатору морщится и слезает с распластанного на полу напарника. Наверное, он верно говорит, но сильнейшему не под стать признавать свою неправоту. Однако Сугуру уже сделал выводы из его реакции: — Вот видишь. Сам понимаешь теперь. Сатору хмыкает, ложится на пол рядом и закрывает глаза. Ладно, он признаёт: тыкаться реально неприятно. А кусаться? — А ты можешь меня укусить? — Сатору, ты дубу дал? Годжо надувает губы в шутливой обиде. Косо посматривает, с осуждением. Ладно. Сугуру измученно вздыхает и поворачивается, одаривая драчуна быстрым укусом в плечо. Он успевает тут же пожалеть о содеянном: — Это не так плохо вообще-то. Чё жалуешься? — бурчит. — Да потому что можно по-другому. И я не так больно, как ты, укусил, — у Сугуру уже возмущения не хватает. — А как по-другому? — В смысле как. Да обычно. — Я не понимаю. — Да забей уже. На минуту воцаряется блаженное молчание. Сугуру тоже закрывает глаза, брови расслабляются. Сатору даже думает слишком громко. — Кусаться по-другому? — Да не кусаться. — А что тогда? Дурак совсем? Гето терпеливо вздыхает. — Ну, проявлять… чувства?.. — Какие чувства? — Да откуда я знаю. Чувства разные бывают. От них все идёт. — Типа я тебя тыкаю из глубоких чувств каких-то? — Да я сам чёрт знает, зачем ты меня тыкаешь. Весна – окна открыты. Утренний свет дробится через жалюзи. Тени от листьев деревьев скачут на полу, недалеко от их лиц. Двигаться лень. — А как? — Сатору разглядывает белый потолок с маленькими трещинками. — Что как? — Проявлять эти твои чувства? Сугуру недоверчиво косится на него, пока не видит, что Сатору в общем-то не балуется, а вполне спокоен. Даже не насмешлив. Интересно выходит. Неужели реально не втыкает… — Можно словами. — Какими словами? — Ну, словами описывать, что чувствуешь. — Я не знаю. Сатору хмурится на этих словах: его лицо какое-то по-детски бестолковое сейчас. Сугуру тоже отворачивается к потолку и снисходительно вздыхает. Ему немного не по себе, но их игра – это явно ставка на смелость. — Можно еще по-другому человека трогать. Не тыкать. — Как? — Ну, объятия там… — Гето немного теряется от неловкости, не может сходу придумать, что еще можно перечислить. — Это странно – просто так обниматься. — Да чего странного? — Не знаю. Стрёмно как-то. Глаза Сугуру обретают зловещий блеск: — Стрёмно, говоришь? Он заваливается на худое, жилистое тело сверху, как будто собирается драться, а Сатору и рад. Вот только Сугуру обхватывает его шею (потому что в лежачем положении лезть за спину неудобно) руками и крепко стискивает, и улыбается по-лисьи, будто спланировал и претворил в жизнь какую-то затейливую пакость. Через секунд пять обоим уже неловко, тем более что Годжо не обнимает его в ответ, а продолжает невозмутимо держаться за пол. Гето, однако, не трус: упрямо липнет дальше. Сатору вдумчиво изрекает: — Да. Стрёмно как-то. Тем не менее, когда Сугуру порывается слезть, он всё-таки неуверенно стискивает его под мышками. Они, пожалуй, ни разу не находились так близко, но каждый воспринимает эту ситуацию как вызов, требующий мужества. — А что ещё можно? Сугуру по-ребячески хмурит брови: это Сатору ему должен отвечать, что можно, а что нельзя делать. А в нём самом уже слышно какую-то нежность. Через секунду Гето озаряет: — Можно гладиться. — Гладиться? — кажется, Сатору насмешило слово. — Ну, вот так, — Сугуру неуклюже выдёргивает дрожащую руку из-под чужой головы и порывисто гладит белые волосы. Потом пробует погладить плечо, в итоге просто хлопает по нему и отстраняется: это уже какой-то подозрительный градус неловкости. Но Сатору, кажется, нормально: видимо, относится к ситуации философски. Сугуру продолжает сидеть на чужих бёдрах, заинтересованно разглядывая лицо напротив. — И правда, неплохо, — Сатору не отвлекается от потолка, располагая руки на своей груди. В тот момент, кажется, что-то ослабляет напряжение, и Сугуру входит в азарт: — Ещё можно чухаться. — Ты чухан что ли, чтобы чухаться? — маленькая лукавая улыбка. — Да нет, это приятно вообще-то. В подтверждение своих слов, Сугуру неторопливо чешет белую макушку, раздвигая пальцы, царапает виски, запускает руки в волосы, трёт с небольшим нажимом и в довершение триумфально дёргает застывшего мага за уши. Кажется, бесспорная победа: соперник в нокауте. Сугуру самодовольно блестит хитрым прищуром, но не даёт торжествующей улыбке вывалиться наружу. Сатору уже успел напустить невозмутимости: — Ну да, ты прав. Я знаю, что можно ещё вот так, — рука соскальзывает с груди, обхватывает ляжку Сугуру и чуть-чуть сминает. Тот охает и поражённо глядит на блаженно оскалившегося Сатору. Тот еще и ущипнул его левой за вторую ляжку. Правильно говорят, не недооценивай противника. Гето хочет сказать, что это уже похабщина, но боится спугнуть момент, поэтому выдаёт свой теоретический вывод: — Ты всё время больно как-то меня трогаешь. — А тебе щас больно что ли было? — Ты меня ущипнул вообще-то. На самом деле, Сугуру не добивался от Годжо какого-то раскаяния, просто не знал, что сказать, и сморозил второе, что пришло в голову. Но Сатору как-то по-своему воспринял эти слова, и теперь даже немного виновато разглядывал его. Через секунд пятнадцать таинственных размышлений, он резво, как в драке, схватил голову Гето двумя руками и смачно вписался громким чмоком в щёку. Сплошной деструктив. Сугуру недоумённо хлопает глазами, но быстро стряхивает удивление: в этом испытании на мужество и решимость он ни за что не проиграет. Надо показать этому дураку, что он вообще не сечёт: — Даже целуешь больно. — Да ты врёшь все, вон какой красный. — Ничего я не красный. Ты неправильно делаешь, надо так, — Сугуру мутно мечет хитрющими глазами и наклоняется, чтобы быстро скользнуть губами по щеке Сатору, почти беззвучно. Сатору упрямо вскидывает подбородок: — Никакой страсти! Будто маму целуешь. — А что мне, засос тебе залепить? Недостаточно страстно, говорит, — Гето считает, что его только что недооценили. Годжо посылает ему мимолётный взгляд из-под опущенных ресниц, глупо улыбается. Гето уже готовится к худшему. Голова Сугуру оказывается в мёртвой хватке двух тёплых рук, а к щеке присасывается что-то мокрое и горячее. Он всё в жизни будет воспринимать так буквально? Гето ворчит и изо всех сил пытается оторвать слюнявый рот от своего лица, но Сатору – надоедливая пиявка, обладающая завидным упорством. — Да хватит, Сатору! Мне потом что говорить, что я с рыбой-присоской дрался? — Годжо отлипает, почти что сияет гордостью. Щёку ощутимо покалывает. Лицо Сугуру, видимо, выражает сплошное отчаяние, поэтому Сатору, ничуть не медля, невесомо чмокает его в покрасневшее пятно и ложится обратно на пол, глухо стукаясь головой. Разглядывает место засоса так, будто оттуда должно выпрыгнуть животное, ранее не известное науке. — Что ты там высматриваешь? Всё плохо? — теперь непонятно, щёку колет из-за почти что страстного засоса или из-за невинного чмока, который Годжо провернул так буднично, что Сугуру даже удивиться не успел. — Да нет. Интересно просто, когда он посинеет. — Дурак, они фиолетовые. — Да мне пофиг… О, — глаза загораются неподдельной радостью, — там уже чё-то происходит. — Да что там может происходить, болван. Кровь приливает. Сугуру отводит взгляд, недовольно хмыкает. Сатору нерешительно тянется к его голове рукой – тот недоверчиво стреляет в него глазами и уклоняется. — Да я ничё не сделаю плохого. Честно. — Ты меня уже искалечил всего тут. — Ну, сейчас правда не буду. Гето скептично наблюдает за приближением чужой руки к его многострадальной (сегодня особенно) голове. Годжо спотыкается о резинку для волос и борется с ней некоторое время. В итоге, она болезненно соскальзывает, Сатору надевает её на руку. Пальцы тонут в смольных волосах и робко чешут затылок, при этом лицо Годжо преисполнено такой рутинной флегматичностью, что совсем не поймёшь, что у него в голове. — Я же говорил, — смотрит исключительно на волосы. Его пальцы тем временем смелеют и скользят по всей голове, скоро к ним присоединяется вторая рука. От Годжо такого не ждёшь, поэтому воспринимается совсем странно. Как нечто очень интимное. Сугуру уже похож на домовёнка. — Это приятно, — утихшим голосом заключает он через минуту, задумчиво разглядывая чужие глаза. Их обладатель, кажется, воодушевился и самодовольно глянул в ответ. Тишина. Руки замирают на затылке. Сильнейшие безмолвно разглядывают друг друга: спокойствие, которое с одной стороны надёжно, а с другой – щекочет. Тревоги нет – вместо неё нечто невесомое и порхающее, важное, но безопасное. Сатору притягивает Сугуру к себе: они прижимаются лбами. — Ну у тебя и лицо, — Годжо шепчет, смотрит внимательно, почти что с исследовательским интересом. Сугуру теряется и выдыхает беззвучный смешок. — Какое? Сатору хмурится, будто усиленно подбирает слова, вертит чужое лицо, чуть оттягивает щёки и приподнимает брови пальцами. Поразительно сосредоточен – почти кандидат наук. Наконец, экспертно резюмирует: — Красивое. Большие пальцы чуть надавливают на щёки, голова в захвате цепких мальчишеских рук. Голубые глаза суетливо бегают по лицу. Гето упирается руками в дощатый пол. Сугуру ещё не видел друга настолько близко, рассматривает лоб и скулы, нос и подбородок, глаза и губы. Нежность вязкая, как болото. — Ты тоже ничего такой, — со всей серьёзностью. Гето поддаётся внезапному (а может, и не очень) порыву и легонько чмокает друга в сомкнутые губы. Тут же отстраняется и наблюдает. Неловкая тишина. Сугуру очень хочется хоть чем-то её разбавить, любой глупостью: — Так тоже можно, — едва слышно. Сатору сосредоточенно хмурится, серьёзно вглядывается в чужие глаза, неподвижен. Не убирает руки с лица, переводит взгляд с одного зрачка на другой, чуть сжимает чёрные волосы. Воздух отягощён странным страхом и необъятной ответственностью. Что-то большое, ценное и наполненное смыслом давит на грудь. Солнечное сплетение тянет – внутри дрожит тревога. Словно они оба на очень важной миссии. Никто не шевелится. Годжо всё ищет что-то в глазах напротив. А Сугуру, в свою очередь, очень хочет позволить ему найти это «что-то», хотя сам толком ничего не понимает. В качестве доказательства, он снова чмокает Сатору в губы, задерживаясь на секунду дольше. Потом оставляет беззвучный поцелуй на щеке, на лбу, клюёт чужой нос. Замирает и ждёт чего-то. Ждёт, пока натянутая тетива наконец выпустит стрелу, и тревога исчезнет. — Да, наверное, можно, — стрела выпущена. Голос Сатору очень тихий, но утвердительный – решение принято. Они разглядывают друг друга ещё минуту – пережёвывают остатки сомнений. Потом Сатору тянется вперёд и сминает нижнюю губу. Сугуру отвечает, обхватывает шею и неспешно ощупывает кадык большим пальцем. Глаза закрыты. Чужое тело тёплое, по-новому приятное. В руках один трепет, пальцы везде – на пульсирующей сонной артерии Сатору, на тонкой коже Гето за ухом, в волосах на затылке – гладят, щупают, тянут. Губы мокрые. Сугуру немного отстраняется, всё еще цепляется за шею друга и смотрит. Гладит кадык, обводит челюсть, трогает короткие волоски на затылке. — Сатору… можно?.. — Да, — хрипит, пальцы ощупывают аккуратные чёрные плаги. В глазах – вера и порывистость. Сугуру неторопливо оглаживает губы пальцем, чуть размазывая слюну. Потом наклоняется и на пробу проводит языком, коротко задевая зубы. Сатору ощущает это как возможность и втягивает его в поцелуй поглубже. Скользкий, медленный, изучающий. Одна рука оттягивает чёрные волосы на затылке – робкий вдох Сугуру, чуть сильнее сжавшего чужую шею. Другая перемещается ниже, оглаживает спину, щупает бок, цепляется за серую ткань. Не решается идти дальше. Сугуру смелеет – сжимает плечо, забирается пальцами под ворот белой футболки, цапает кожу короткими ногтями. Близость ощущается, как новость. Нет, как то, что изобрели они сами. Вторая рука приподнимает низ футболки, пальцы нежно пробегают по рёбрам. — Давай хватит, — Сатору отстраняется, растрёпанный и совершенно розовый. Дышит ртом, — устал. Сугуру залипает на его ресницы, зачёсывает белые волосы назад. Взмахивает своей головой, чтобы чёлка не лезла в глаза. Рот расплывается в абсолютно глупой ухмылке: — Да не оправдывайся, ты просто не умеешь, лох. Сатору возмущённо щипает его за бок. Потом всё-таки тихо посмеивается, прижимается к Сугуру всем телом и обнимает обеими руками. Щекотно бурчит в шею: — Мы ещё посмотрим, у кого лучше получается… Сугуру облегчённо улыбается и крепко стискивает его в ответ. Щёку покалывает. Все подумают, что они опять подрались.