То, чего не видит зритель

– Перерыв! – слышится громкий голос режиссёра, от усталости отдающийся звоном в ушах. Липпман, исполняющий главную роль, облегчённо выдыхает и удаляется со съёмочной площадки в гримёрную. А закрыв дверь, тут же принимается искать пачку сигарет в кармане. Сцена сложная, да и сами по себе съёмки утомляют. – Как всё прошло? – Пиано, его менеджер, сидящий здесь же, отрывается от телефона и поднимает взгляд на актёра. – Одну сцену, где я убегаю, снимали больше часа. – отвечает Уолтер вяло, прикуривая,а после элегантно падая в кресло напротив столика с зеркалом. С закрытыми глазами и совсем слегка растрёпанными волосами он откидывает голову назад и медленно делает затяжку, выпуская немного дыма изо рта вверх. Руки его белые и тонкие, в рубашке с короткими рукавами их видно отлично. А движения, не смотря на утомлённость, легки и изящны. Тёплый свет от ламп зеркала отбрасывает золотистые блики на его кожу и пшеничного цвета локоны. Зрелище завораживающе, услада для глаз Пиано. Было всё-таки в этом актёре что-то аристократическое. Нет, даже внеземное. Нечеловеческая харизма, располагающая к себе всех и каждого. Докурив, Липпман тушит сигарету об пепельницу на этом же столике и, обернувшись, чуть приоткрывает глаза и просит: – Открой окно, пожалуйста. Душно совсем. И, кивнув, Пианист послушно открывает окно, пускай и замешкался на пару мгновений. Что-то совсем на Липпмана засмотрелся. – Давай, набирайся сил, впереди всего две сцены. – ангельски вкрадчивым голосом произносит Пиано и почти что бесшумно подходит к Липпману со спины. Руки Пианиста ложатся на чужие плечи и поглаживает их, массируя. О, Уолтеру слишком нравилось, когда после серьезных сцен его менеджер, и по совместительству молодой человек, так делал. Глаза Липпмана всё ещё закрыты, но на его лице появляется блаженная улыбка и слышится едва-слышное мычание. – Хорошо как... – шепчет он, расстёгивая пару верхних пуговиц на рубашке и расслабляясь окончательно. – Скоро поедем домой. – медленно и тихо произносит Пиано на ухо Уолтеру, а после оставляет мягкий поцелуй на его щеке рядом с родинкой под глазом. – Какой же ты нежный. – Липпман хихикает и, не теряя времени, слегка тянет его за галстук. Хочет поцеловать в губы, но получается, по чистой случайности, в шею. На это Пианист усмехнулся. – У нас впереди целый час. – хитрый взгляд чёрных глаз снова устремлён на видимое тело Уолтера в зеркале, а руки невесомо проникают под его рубашку. – Если ты понимаешь, о чём я. – Полезай под стол, мой ты ненасытный. – Липпман почти усмехается, но по доброму, элегантным жестом хлопая по своим коленям. Настолько часто они занимались любовью в гримёрке, что для них это уже почти что обыденность. – Не прям под стол, отодвинься подальше. – Пианист словно набивает себе цену этой фразой, оставляя поцелуй на его шее и кусая. Уолтер ничуть не противится и отодвигается. Руки актёра уже потянулись к ремню на своих брюках, но его запястья перехватил Пиано, сразу после того, как сел на колени перед ним. – Просто расслабься и предоставь это мне. – с игривой улыбкой Пиано облизывает губы и расстёгивает ремень, а затем и ширинку на брюках, спуская их пониже вместе с бельём. Липпман садится на самый край и осторожно отодвигает одежду по полу, снова откидываясь на спинку кресла. Длинные пальцы Пианиста тут же начинают скользить по его бёдрам. Губами он оставляет поцелуи, постепенно пробирается выше и выше, слегка кусает кожу с внутренней стороны и обводит каждую родинку, которых на теле Уолтера бесчисленное множество. Липпман пытается быть тише. Вздыхает, кусает губы, отворачивает голову, но порой срывается на стоны. Протяжные, но совсем-совсем тихие, чтобы, никто не услышал. Слишком уж неожиданно Пиано проходится языком по вставшему члену. Липпман вздрагивает, прикрывает рот рукой, от чего слышится удивлённое короткое мычание, и резко открывает глаза. И, открыв, тут же видит себя в зеркало. И видит отчётливо, даже слишком, от чего возбуждается лишь больше. А Пианист, тем временем, берёт в рот орган всё больше, от чего даже колени Уолтера начинают подрагивать. – П-постой... – с придыханием произносит он. – У меня смазка с собой. – Хочешь чего-то большего? – Пианист отрывается и коварно смотрит ему в глаза. – Я хочу кое-что попробовать... – возбуждённый Липпман всегда слишком терялся и смущался, от чего лишь только взглянув на возлюбленного тут же отвернул голову. – Помнишь ты предлагал, ну... в бёдра. Такое предложение от Пиано и правда было, на что Липпман, кокетливо усмехнувшись, ответил «посмотрим». И, похоже, он созрел, желая попробовать что-то новое прямо здесь и сейчас. А Пианист этому только и рад, потому приятно удивился, быстро проморгавшись чёрными глазами, будто происходящее было каким-то сном. – Раз уж сам просишь... вперёд. Пиано мягко улыбнулся и, взяв уолтера за руки, помог ему подняться и нагнуться на столике у зеркала здесь же. Чёрт, оно почти что вплотную. Уолтер уже представляет, как будет неловко жмуриться, отворачивать голову, но в мыслях бесстыдно восхищаться своим видом (грех кому угодно не считать Липпмана красивым, даже самому Липпману). И это его заводит только больше. А по коже бегут мурашки в ожидании, когда Пиано, наконец, пристроится сзади. И Пианист мешкать ничуть не стал, достаточно быстро найдя в чужой сумке смазку и презервативы. И сначала Уолтер ощущает холод лубриканта на своей коже вместе с нежным прикосновением рук Пиано, а затем, как член проникает меж его бёдер. Пианист то держит Липпмана за талию, то опускает одну чуть ниже и двигается медленно-медленно, в том же темпе проводя другой рукой по чужому члену. Темп постепенно нарастает и вот уже и Пиано всеми силами старается не даже не лышать слишком громко, позволяя лишь коротко шипеть сквозь зубы. – Смотри на себя. Смотри, каким я способен тебя сделать. Восхищайся собой. – шепчет он на ухо Липпмана, уже слыша стук собственного сердца неприлично громким. Только вот Липпман, помимо звёзд перед глазами, не видит уже ничего и даже не в силах сказать Пиано что-либо. Просто отдаётся ему как обычно, словно в последний раз. Но они оба знают, что на этом их история не закончится.