***
Когда Томас зашёл в поместье, было непривычно тихо: не было слышно ни звуков шагов слуг, ни ругани кухарки Джу, полной старушки, что радовала клан своими кулинарными шедеврами, казалось, целую вечность. Однако лучше никогда не заходить на её территорию, а именно кухню, иначе это могло подкосить моральное состояние непрошеного гостя. В помещении даже не чувствовался лёгкий, но при этом яркий аромат пряного чая, приготовленного руками одарённейшего лекаря и травника во всём Лин Куэй — Бенгта. Его целебные отвары прекрасно восстанавливали здоровье и поднимали ниндзя на ноги после тяжёлых битв, мази залечивали раны, невероятно ускоряя регенерацию тканей, а уж о легендарном чае с примесью трав и специй со всего мира и о его тонизирующих свойствах слагали легенды. Никто так и не выяснил фамильный рецепт лекаря, но одно было известно точно — напиток содержал тонкую заморскую приправу, так называемую петрушку. Ни один травник не имел в своих запасах этого диковинного растения, и каждый мечтал прикоснуться к эликсиру, что варил Бенгт в главном здании самого влиятельного клана в окрестности. Петрушевый чай, как называл его сам травник, стал любимым напитком гранд-мастера. Би Хань не мог отказать себе в удовольствии после очередной миссии или во время сортировки и подписи документов и соглашений испить такой яркий, терпкий и необычный для их мест нектар, что придавал сил и дарил истинное наслаждение, которое только можно было почувствовать от крепкого напитка. Младший ниндзя итак беспокоился о Куай Ляне, пока был вдали от дома, но сейчас это скребущееся чувство усилилось, словно кошка, что не переставала проводить когтями по железу, а только усиливала нажим. — Господин Томас! Вы вернулись! — навстречу Смоуку выбежала ещё совсем молодая девушка, внучка той самой старушки Джу. Она широко улыбнулась, склоняясь в поклоне перед своим господином. Её блестящие тёмные длинные волосы были всегда аккуратно собраны в милый пучок, большеватый ханьфуморского цвета притягивал глаз своей красотой и изяществом, как и сама китаянка, однако он немного висел на девчачьих плечах. Никто из прислуги сильнейшего клана не мог пожаловаться на неблагополучную судьбу: от кухарки до травника — все получали приличных доход, тем самым обеспечивая достойную жизнь себе и потомкам. Да так обеспечивая, что работники других семей жутко завидовали везунчикам, а их дочери могли надевать праздничные наряды хоть каждый день, наслаждаюсь мягкой дышащей тканью и ручным рисунком на ней. — Юнхуа? Что ты тут делаешь? Сейчас же идут занятия у мадам Киаохуи, — несмотря на статус наследника, Томас не позволял себе проявлять неуважение к людям, что видел с детства, поэтому он ответил на приветствие юной особы тем же жестом. — Мастер, я… бабушка попросила помочь ей с лепкой димсамов. Знаете, она уже такая старенькая, что совсем уж ничего не видит, а ведь готовка димсамов требует особой аккуратности. Поэтому я всё ещё здесь, да, — как бы девочка не пыталась подавить дрожь в голосе и сделать расслабленный вид, её попытки были тщетны перед профессиональным ниндзя, что, сложив руки на груди, придавая итак угрожающему лицу, так как Смоук ещё не успел снять маску, ещё более нечитаемое выражение, и ждал, пока она закончит своё душераздирающее оправдание. — Да что ты, а мне казалось, что мадам Джу только неделю назад причитала над испорченным тобой Баньмянем. До сих пор не понимаю, как ты умудрилась настолько сильно переварить лапшу. Девушка потупила взгляд на пол, слегка шаркая мыском туфли, явно смущаясь от того, что мастер раскусил её шалость, да и ей было стыдно за испорченный суп. Хоть он и был съедобным, но этой характеристики явно недостаточно для кулинарных навыков служанки рода Лин Куэй. — Ладно, я потом поговорю с ней о твоём отсутствии. Ты мне вот что скажи, ты случайно не видела Куай Ляна? Движение мыска остановилось, а сама девушка отвела взгляд в сторону от мастера. Её приподнятое настроение вдруг резко испарилось, а глаза будто бы заслезились. Казалось, ещё чуть-чуть и Юнхуа заплачет. — Я не знаю, господин, мастер Куай Лян не появлялся в поместье с самого утра. Мы все волнуемся за него, он ничего не ел и не пил более дня. Ничего не сказав, господин просто вышел за территорию резиденции и ещё не вернулся. Повисла неловкая тишина, и Смоук уже хотел отправиться на поиски брата, как девушка заговорила вновь. — С того момента, как вы вместе с господином заточили гранд-мастера в темницу, он будто стал сам не свой. Не представляю, как вам обоим сейчас тяжело и больно… Примите мои соболезнования и простите меня за чрезмерную дерзость, — девочка поклонилась буквально в ноги Томаса. Смоук лишь кивнул, даже не обратив внимание на своевольность служанки, и буквально вылетел из главного здания поместья клана Лин Куэй с одной лишь целью — найти и вернуть Скорпиона обратно домой во что бы то ни стало.***
Смоук стремительно перемещался, используя свои силы, чтобы как можно скорее найти брата: густой дым, сколько он себя помнил, был его надёжным спутником, что скрывал от посторонних глаз, слежки и обнаружения, а также позволял передвигаться намного быстрее, чем при стандартном перемещении, и давал возможность преодолеть разные препятствия, что старшие братья были вынуждены пересекать на своих двоих или при помощи рук. Скорпиона нигде не было видно, сколько бы Смоук ни искал: ни на главной тренировочной площадке, ни на территории самой резиденции, ни в окрестностях территорий Лин Куэй. А главное, что никто из местных не мог внятно ответить на интересующий Томаса вопрос — они лишь низко кланялись и благодарили за милостивость их клана, но это лишь больше раздражало анемомага. Однако всё-таки нашёлся человек, который смог помочь ему, пусть и случайно. Это оказался бедный рыбак Генгис, что жил в небольшой сторожке отдельно от остальных жителей деревни. Пожилой мужчина расположился на мостике, выходящем к реке, и аккуратно выстругивал игрушку в виде медведя, слой за слоем срезая дерево, пока не доходил до идеала. Рядом с ним находилась его старая лодка со сломанной банкой, где лежали стёсанные вёсла и растянутая сеть. В ответ на оклик Томаса тот только кивнул головой, не отрываясь от своего занятия, но когда молодой мужчина спросил, не видел ли тот чего-то странного в последнее время, то Генгис отложил острый нож с красивой резной рукояткой и крепко задумался, засматриваясь на быстрое течение реки и кувшинки с цветущими белоснежными лилиями, что еле держались на тонкой ножке, но упорно противостояли стихии. — Сегодня ни свет ни заря я отправился порыбачить. Знаете, балхаш перестал водиться в наших водах, и я решил отплыть чуть подальше, вон к тому берегу, — рыбак указал на земли, что скрывались густым туманом. Странно, раньше казалось, что сухость воздуха не располагала к настолько явному проявлению природы. — Там всё ещё много молодой рыбы, но не в этом суть. В окрестностях, к какой бы части суши я ни подплывал, — везде пахло гарью, а дым был настолько густым и едким, что хоть глаза выколи, и то не помогло бы. Странно это всё, сейчас не время лесных пожаров, а на том берегу не живёт ни одна живая душа, которая могла бы разжечь такой костёр. — Спасибо, вы безмерно помогли мне! Клан Лин Куэй никогда не забудет вашей доброты! Ниндзя отправился в направлении, куда указал старый рыбак, а сам мужчина продолжил вырезать игрушку с улыбкой на устах. Через несколько минут к нему подбежала маленькая девочка, что доверительно прижалась к худому телу старика, обнимая его маленькими пухленькими ручками, словно детёныш панды обвивал свою маму. Статуэтка, которую Генгис так старательно выстругивал, чем-то напоминала саму непоседу: доброго и жизнерадостного ребёнка, который слишком рано остался без родителей, что могли поставить девочку на ноги. Однако, маленького, брошенного всеми малыша нашла безродная панда, что прожила много лет на свете в полном одиночестве, наедине с природой. Но, увидя плачущее, беспомощное перед жестокой судьбой маленькое создание, её окаменевшее сердце вновь забилось в быстром темпе и потянулось к малышу в желании подарить своё почти иссякшее тепло, вместо родных, что не сделали этого, оставив жизнь ребёнка на волю судьбы. Теперь панда с малышом живут душа в душу на окраине леса, недалеко от быстрой реки, что дарует им пропитание и занятие. Пусть они и не часть племени, но они всё равно счастливы, потому что две сломанные души нашли друг друга и смогли залечить раны, что так мешали наслаждаться жизнью. Генгис и маленькая Сяомин смогли обрести покой в друг друге. Они больше не боялись будущего и перестали жить прошлым, ведь теперь всё будет по-другому, как они только захотят.***
Как только Томас ощутил запах гари, ноги и стихия понесли его вперёд ещё сильнее, всё выше поднимаясь на возвышенность. Всё естество тянулось к Куай Ляну, который, казалось, находился совсем близко. Нужно успеть, пока что-то не случилось… Что-то страшное. Или оно уже произошло, и ничего нельзя изменить? Чем дальше бежал Смоук, тем тяжелее было перемещаться сквозь густой дым. Генгис был прав — никакой это не туман. Ни один туман не может быть настолько едким, удушающим и густым, как полотно. Ранее богатый растительностью лес, что он заполонил, теперь являлся ужасной картиной: голые стволы деревьев выглядели бело-серыми, словно паленья, что обугливались в камине несколько часов, пока не превратились в пепел, земля была слегка горячая, будто бы уже успела остыть, но мелкая растительность представляла собой жалкое зрелище — как только ниндзя наступал на травинки, они тут же рассыпались под его ногами в черную золу. Ни одного зверя, ни одной птицы — будто всё живое бежало от очага такой разрушительной силы, что намеревалась уничтожить всё на своём пути, наконец подчиняясь эмоциям, а не разуму хозяина. Только лишь Томас нёсся против всего, несмотря на сильное жжение в глазных яблоках и нехватку воздуха. Он был в ужасе. Куай Лян никогда не выходил из себя, вопреки своей стихии, но сейчас она явно вышла из-под контроля, угрожая дойти до деревни и навредить людям. Томас знал, насколько сильно брат привязан к Би-Ханю и как его ранило предательство близнеца, но он даже не мог предположить, что всё обернётся так… Наконец, дым стал чуть менее плотным, а жар, что окутывал всё тело, стал только нарастать. От сосредоточенности Томас не чувствовал, как кожа всё больше лишалась влаги, а отросшие пряди грозились сгореть от огня, который скрывался за нескончаемым слоем гари. Перед глазами Смоука предстала выжженная поляна, которую обволокла стена огня. Пламя будто бы больше не стремилось расширить площадь горения, как это происходит при неконтролируемой стихийной бедствии. Наоборот, оно уже не двигалось в сторону леса, образовав пока широкое кольцо, что медленно сужалось к центру. Языки огня не подпускали к себе, уничтожая всё, что хоть немного приближалось. Повсюду были обгоревшие остатки от инвентаря, что когда-то представляли собой мишени и манекены для тренировок разной тяжести, большие брёвна были безжалостно изрезаны на мелкие диски или разбиты в клочья, небольшие здания, предназначавшиеся для отдыха после спаррингов и многочисленных испытаний силы, а также лазареты в прошлом, теперь представляли собой лишь груду стремительно тлеющих обломков. Сквозь плотную стену пламени Томас различил фигуру человека, стоящего на коленях и склонившегося к земле в приступе отчаяния и невыносимой боли. Его одежда была разодрана, а тело было всё в крови и поту, словно оно билось в лихорадке, в страшном сне, что никак не может отпустить бедную душу. Томас, узнав его, в ужасе распахнул глаза и бросился в огонь, не обращая внимание на боль от лизнувшего лицо и ладони огня. — Куай Лян!