зима

питерская зима всегда казалась диане смешной. забавной, очень глупой и несуразной. светик, ты не знаешь настоящей зимы! ну разве это лед? ну разве это снег? - ты чуть не потеряла меня навсегда сегодня! - торжественный хрипловатый голосок ворвался в квартиру вместе с маленькой фигуркой, являющей собой антоним любой торжественности. - сурганова?.. а если без лишних литот и гипербол?? - диана уже стояла в дверном проеме, противореча невозмутимости своего не менее хриплого голоса. они много курили (кто активнее, кто пассивнее), зима, да и потом девяностые же на дворе - все не слава богу. - сосульки! просто повсюду!! никто совершенно не озаботился, - света стаскивала ботинки, - одна была вот тут!! - девушка округлила глаза, взмахнула руками и показала на свой затылок. прищур будто бы вечно улыбающегося, бесконечно мягкого лица лишь ненадолго выразил негодование, которое могло там оказаться только по какому-нибудь страшно сакральному поводу, - а если бы не я, если бы бабуля какая-нибудь не такая проворная?! диана театрально поднесла руки ко рту - ботинок сургановой, с трудом стянутый, был приподнят в шутливой угрозе броска. арбенина сбежала на кухню, благо бежать было совсем недалеко. - никогда не чувствуешь себя настолько близко к неизбежной смерти, как перед лицом сосульки… - мрачные мысли светы на любимую тему не получили особого сочувствия, но из кухни раздалось: - утешить тебя здесь все еще нечем! - а я кое-что принесла, - из кармана своей широченной горнолыжной куртки света вытащила: в первую очередь, две бутылки, потом сомнительный желтый кусок чего-то одинаково похожего как на сыр, так и на губку или, например, пластилин для лепки колобка. в конце на полу прихожей оказалась закатанная банка - на этот раз помидоров. такие иногда появлялись на столе и в холодильнике семьи снайперок - разгоряченных, голодных и с большей вероятностью пьяных, чем сытых. - ты была у матери? - да так.. заскочила.. - как она себя чувствует? - не хворает, все у нее хорошо! приветы не передает.. - не сомневаюсь. ну и грех на такие помидоры обижаться, спасибо, лия давыдовна! спасибо, что не в лицо и не на сцене! - света хмыкнула и хотела было завести совсем такую небольшую тираду о том, что вот мамуля... - как ей твоя шапочка? - диана быстро изобразила невозмутимую улыбку. арбенина не давала шансов никому. никогда. - а что с моей шапкой? - не знаю, смешная. ты в ней такая круглая, как малыш первый раз на прогулке, - света смущенно отмахнулась, промямлив что-то про то, что не успела округлиться - пространство холодильника не позволяет, но на секунду прикрыла глаза и улыбнулась в пространство закрытых век, где пряталось ее напуганное, хрупкое счастье. где они с диней маленькие девочки, а большой, суровый мир им только снится, когда мамы укутывают на ночь и поют колыбельную. может быть даже одну на двоих. началась зима. их как щенят регулярно выбрасывают в темный, морозный вечер - у дини совсем-совсем холодный, суровый, шумящий воем ветра, у нее тихий и молчаливый, свободный от бесконечных коммунальных шуршаний. во дворе слышно только шуршание снега, бабушка крепко держала ее за руку и свете казалось, что они вдвоем одни на этой снежной планете. - не играла сегодня? - невозможно, пальцы совсем не двигаются.. - света вздохнула. она прекрасно понимала. в очередном из их временных коллективных жилищ были старые окна, в щели которых давно, еще с осени, завывал ветер. их надо было бы заклеить, но то не было ваты, то малярного скотча, то сургановой, чтобы подавала скотч, вату, искала ножницы и после тщетных поисков перегрызала отрезки зубами на получавшиеся отгрызки. - давай заклеим? - скорее из уважения к старому фонду, хранившему не первое и даже не второе поколение общины, строившей свой квазиродственный быт вокруг кухни, чем из искреннего стремления предложила арбенина. - а давай лучше накатим? так, мне кажется, быстрее процесс согревания пойдет и вдохновение появится.. на репетицию. - от двух бутылок? это скорее забыться и замерзнуть в сугробе насмерть, - иногда арбенина спорила просто, чтобы поспорить. наверное, даже почти всегда. - ну в каком сугробе? все же тает! логические цепочки их диалогов часто ускользали от внимания случайного слушателя или даже близкого друга пары, но были до невозможного понятны и правильны для самих дианы и светы. ну, что сказать, поэтессы. коммунальный бомонд! диана нашлась. - вот же! - в углу валялась груда футболок, рубашек, штанов, нескольких скомканных бумажных листов, а в глубине (в качестве нетающей вечной мерзлоты ледника) вероятная пара пустых бутылок, - чем тебе не сугроб? только не прыгай! - диана уж слишком поспешно остановила девушку. наверняка успела прочувствовать потайной ледник копчиком, пока сходила с ума от четырех стен и надоевшей, до слез нудной литературы. - ну неужели они не знают, что есть интересные книги? с живым человеческим красивым языком? ну неужели надо обязательно читать, как где-то там с кем-то там ничего не происходит? диане редко не нравились книги. редко можно было услышать от нее обвинения в занудстве. в конце концов, она любила ремарка. наверное, дело было в унылой зиме. диня? диня? вскрыв бутылку, диана первая приложилась и поморщилась от совсем недавно прибывшего с мороза, мутного, как коричневая оболочка стекла, пива. горький, хлебный ручеек заструился по пищеводу, давно не видевшему основательной пищи, и голова приготовилась расслабиться, поплыть и потихоньку перестать страдать над корявыми нудными строками. света вылезла на кухню, еще раз приоткрыла дверцу холодильника, диана из соседней комнаты язвительно, а может и со всей душой (с ней никогда нельзя было знать наверняка) предложила ей поставить стул и сидеть, изучать - вдруг, не дай бог, пропустит момент, когда там появится что-то кроме суицидальной мыши. сурганова фыркнула себе под нос и закурила в тут же распахнувшуюся настежь форточку. это был один из тех дней, что случались с ними зимой. снайперские живучесть с горючестью полуспали подледным анабиозом - утомленные голодом, обделенные солнцем и пьяные не чувствами, а вполне себе прозаичным дешевым пивом. они не находили энергии на бытовые, философские или совсем уже страшные профессионально-творческие ссоры, которыми так здорово согревались в наиболее темные и леденящие вечера. а еще они нечасто бывали настолько одни. нигде не жужжало ни комара, ни соседки. не горланили с утра птицы, и бесконечные товарищи-коллеги грелись по своим комнатушкам в десятках таких же коммуналок или таскались по сотням одинаковых халтурок, создавая видимость конкуренции на новообразованном свободном рынке труда. еще одним обязательным в списке согревающего были сигареты - особенно прогорклые зимой. диана пнула пепельницу, выругалась и мстительно пнула ее еще дальше - жест заботы о, честное слово, некурящей и вообще самой здоровой на свете светы. “в пиве весь комплекс важнейших микроэлементов, как и в хлебе, собственно, как медик тебе говорю!!” света осторожно подошла и присела на край кроватеобразной тахты, принадлежавшей вроде бы им двоим, но при малейшей необходимости передвинуть, подмести или вытащить из под нее загадочные очень нужные предметы нерадивые родительницы на перебой отказывались от нее. диана со светой, переигрывая и активно пытаясь переиграть друг друга, уверяли всех и вся, что спят вообще-то очень скромно на полу, возможно, в том же сугробе одежды. светик? светик? светлана осторожно подкралась к напряженной динечке. одна ее рука листала, другая вцепилась в ледяную бутылку. - диня, у тебя же совсем замерзли руки! - красно-белые пальцы девушки задеревенели, цепляясь за усыпляюще-освежающий напиток, неизбежный спутник предписанного всем начинающим музыкантам алкоголизма. особенно, начинающим в питере, в разгар девяностых и совершенно без денег. света осторожно забрала у дианы пиво и поставила его на пол. потом забрала и книгу, диане нравилось таять и поддаваться. книгу света сначала хотела изящно положить рядом, но потом, сообразив, что арбенину разозлит потерянная страница, а на полу вообще-то пыльно, липко, иногда мокро и почему-то зеленое пятно, стала бегать глазами по комнате. диана хотела было забрать книгу назад, но света не любила нарушений собственных романтических планов, поэтому с изяществом не меньше пяти лет циркового училища вытащила из под груды одежды чей-то шнурок, закрыла книгу и водрузила ее на ту же груду вещей, как ленина на дворец советов. потом она взяла динкины руки и поднесла ко рту, чтобы подышать на них, как на маленькие детские. диана зажмурилась, а света приложилась к ним губами, приподняла свитер с майкой и приглашающе потянула на себя. арбенина обняла свету за голую спину, сурганова ойкнула и покрылась мурашками. девушки прижались друг к другу. откуда-то из соседней комнаты тишину нарушали часы, оттикивающие секунды, тянущиеся в густом молчании. это была особая тишина: в ней не было ни неловкости, ни уюта. светины пальцы зарылись в дианины волосы, а диана осторожно прислонилась к светиному свитеру и тяжело вздохнула. - что, динь, тяжело книга идет? - да книга-то никуда не идет, но ведь и я никуда не двигаюсь… инструмент пылится, бумага закончилась, а ни одной строчки у меня нормальной не родилось. - и денег нет и есть нечего.. - время есть а денег нет.. и в гости некуда пойти… - затянула диана, неспособная слишком долго находиться без музыки. - да вот с этим как раз проблем вроде не испытываем! - но диана не внимала заверениям логики. - я хочу пить, я хочу есть.. я хочу просто где-нибудь сесть.. сопротивляясь наплыву фирменного дининого пессимизма, света мужественно затянула в ответ: - счастья нет-нет-нет, и монет нет-нет, и кларнет нет-нет не звучит.. - чем вызвала сомнение, смешанное с одобрением, на лице арбениной, не совсем понимавшей, где чуть-чуть не дотянувшая до генсека света успела услышать такие контркультурные завывания, - зима закончится и будет весна. будет март, апрель, май, все что хочешь. - да разве это зима, светик? - блять! - динины еще не до конца размороженные пальцы двинулись под свитером. - ну что вы так ругаетесь, девушка? - на твоих пальцах точно еще декабрь. поелозив еще немного, арбенина аккуратно перевесила свету, и они обе легли на прогнутый диван в свободном падении. диня и светик тонули в кушеткиной яме и утопали в подступающих ранних сумерках, в тающих несуществующих сугробах, в несыгранных мелодиях, в стихах с вычеркнутыми строчками, во лжи и криках, в тоскливых нотах скрипки и бодрых, грубых аккордах одолженной у кого-то гитары. в какой-то момент дианины пальцы переместились в светин рот, а пальцы сургановой с усердием и бережностью археолога начали копаться в бесконечных греющих слоях. раздеваться никому не хотелось - сегодня незамерзающий снайперизм и треснувшая по краям любовь не смогли бы согреть их обратно. в один момент светик остановилась или динечка остановила - такие вещи нельзя было точно определить многие годы после. мерно тикали часы в чужой комнате, у снайперок их не висело - влюбленные, как известно, часов не наблюдают. - темно, свет бы включить, - вот и все определение времени, в котором они нуждались, - и вообще, что ты там такое желтое принесла? я и спросить забыла.. - это тесто, я подумала, знаешь, есть тесто, вот.. и помидоры мамулины и еще я, кажется, когда-то видела в ящике пакет приправ. не знаю, правда, каких.. - еще в холодильнике мышь- - да, да про мышь слышали уже. дай ты ей уйти с миром! - света резво вскочила с кровати и, не оглядываясь, прошагала в кухню, откуда, вздыхая и прогоняя душащие слезы и удушающие мысли, переговаривалась с арбениной, все-таки захмелевшей вопреки своим сомнениям и неспособной на длительное одиночество. - ты не заболеваешь? ты так хрипишь, - в арбениной то и дело просыпалась будущая мать, нуждающаяся в существе, которое, окруженное заботой, подарит ей безусловную любовь в ответ. - я давно болею.. тобой.. - не выеживайся, сурганова! быстрый поцелуй. крепче. очень тяжело оторваться. вокруг согревающего пара тарелок и жара плиты все снова становится нормально, ощущение хрупкого ледяного-стеклянного мира тает, семейное счастье и эстрадный успех машут из-за угла. после еды у светы предательски заколет в животе, у дианы зачешутся руки и закрадется мысль в голову (но страшно испугавшись потенциального жилища, сиганет обратно). несколько лет еще они снова будут замерзать, потом окончательно окоченев, забитая света перестанет так часто шутить и предлагать играть, курить, кричать или обняться, чтобы стало теплее. когда-нибудь сытые они будут греться в лучах зарубежных солнц, не отдавая больше ни капли тепла друг другу. и где-то два укутанных цуцика, хрустя плотным тяжелым снегом навстречу друг другу, не зная куда деваться от собственного жара, пылая идеями и мечтами, греют друг друга теплыми юными улыбками и историями о будущем. они подарят друг другу тайну, сказку и стихи, а снежинки упадут на красные носы в полной темноте, только изредка освещенной одинокими фарами. припорошенные легкой родительской заботой, еще не сбитые семейными разочарованиями они начинают пробовать на прочность лед. а лед тронется и унесет их судьбы в разные гавани.