Семь

Светло-серая дымка заволакивает взор, заставляя протереть глаза. После хаотичных движений она не уходит, но открывается с другой стороны. Тянет, манит и умоляет войти в нее. Вики делает неуверенный шаг в серую пелену. На нетвердых ногах стоять сложно, голова кружится, а тело трясет так, словно по ней проехался каток. Через некоторое время она начинает ощущать свое тело как и прежде, беря себя под контроль, чувствует твердую поверхность под ногами, и еще раз протирает глаза. На удивление, пелена сходит и Вики оказывается в том месте, где в прошлый раз они прощались с отцом. В голове что-то противным писком напоминает о том, что он уже мертвый, и больше им не встретиться, не провести время на этом благоухающем просторе. Сердце неприятно сжимается в тоске, боли и опустошении. Перед глазами простирается невероятной красоты ромашковое поле, приятно пахнущее солнцем и сладковатыми ароматами, что испускают растения. Вики проходится пальцами по головкам цветов, вдыхая запах полной грудью. Вперед себя смотрит, в самую даль, и восхищается великолепным закатом. Безоблачное небо окрашено в оранжево-розовый, напоминая собой морганит, что раньше так нравился Уокер. Она проходит по уже протоптанной дорожке вперед, все еще ведя тонкими пальцами по нежным лепесткам. Внутри разливается тепло, но его все еще недостаточно для того, чтоб заполнить всю душевную пустоту. Но когда появится он — то возможно, внутри и колыхнется то, что девушка уже не ощущала совсем давно. Но холодными ночами она так отчаянно мечтает об этом… О том, что длинные, аристократичные пальцы крепко обнимут ее, приласкают, будут говорить своими действиями о том, что она желанна. Будут выдавать то, насколько владелец длинных, цвета черной летней ночи волос нуждается в ней, в ее тепле и прикосновениях, ярких чувствах и тихих, скромных эмоциях. Она выдыхает тяжко, отбрасывая заунывные мысли подальше, и присаживается на поваленное дерево, местами почерневшее и покрытое мхом, но вздрагивает, когда натыкается взглядом на него. Стоит посреди ромашек в своем черном длинном пальто, одна рука лежит в кармане, а другая держит тонкую сигарету, безжалостно зажимая ее в двух пальцах. Вики засматривается, и не замечает чужого взгляда на себе, пока не поднимается снизу вверх по его фигуре, от стройных ног до неестественно бледного лица. Безразличные серые глаза смотрят холодно, но губа закушена, все-таки помнит то, что произошло пару часов назад перед просторным готичным особняком. В его памяти надолго останется тот отчаявшийся взгляд и прекрасные ярко-голубые глаза, из которых водопадом срывается черная густая кровь. Винит себя, что не предусмотрел такое, не рассказал и не показал, как контролировать и подчинять себе силу. Боится признаться самому себе в том, что прокололся. Но черт, как же сильно он гордится ей, что она старалась держать контроль над собой до последнего, и была готова отдать себя в жертву даже зная, что у Ордена Сопротивления нет никаких шансов на победу. По его мнению, это действительно было тем, что заслуживает признания и гордости. Медленно подходит к ней ближе, щелчком отправляя дотлевшую до фильтра сигарету в высокую траву. Когда приближается к бревну, удивляется нервному подскоку девушки, но протягивает бледную изящную руку, слабо улыбаясь. — Возьмись. Не окрепла еще. Его голос — тихое шуршание листвы, потревоженной ветром. Вики нравится его слушать. Еще с самого детства она ненавидела болтать ни о чем, да и по делу тоже не особо любила, чаще всего оставаясь безмолвным слушателем в стороне. Наверное, именно за это ее и ценили. Слóва не скажет — будет слушать, а ночью — реветь, долго и надрывно, от накопившихся, невысказанных никому эмоций. Смотрит слезящимися из-за воспоминаний глазами на крепкую мужскую ладонь, и не понимает, за что он ей послан. Всадник апокалипсиса, думается, должен быть жестоким и беспристрастным, но, черт возьми, какой же он человечный. Да он человечнее многих смертных будет, о чем уж говорить. Такое ощущение, будто в нем присутствует самая малость от того, что есть в его сестре и братьях. Он не кровожадный, не хладнокровный убийца, запрограммированный как робот на уничтожение мира. Определенно нет. Есть ощущение того, будто он вовсе и не тот, кем является. — Чего грустишь? — спрашивает он ее неловко тихим шепотом, даже не понимая, зачем спросил. Но в голове появляется самая отвратительная мысль из всех, что приходила ему: она о том, что не хочется ему видеть ее такой разбитой и опустошенной потому, что он не желает ей той же судьбы, что была у него. Не хочет, чтоб она была одинокой и чувствовала себя никому не нужной. Не хочет, чтоб она жила моментами, он наоборот, отчаянно желает, чтоб Вики наслаждалась каждой прожитой секундой; чтоб радовалась цветам и улыбалась проходящим мимо нее мохнатым собакам, чтоб девушка восхищалась вечерами и обожала переливающиеся разными цветами гирлянды, развешанные на елке; горячий зеленый чай с лимоном и теплый пушистый плед, который накинет ей холодным вечером на плечи Голод, а сам присядет рядом с камином, читая ей любимую книгу. — Ну, знаешь, это чувство свойственно как для бессмертных, так и для людей, Голод. Мы умеем грустить, в отличие от вас. — Девушка сердится, непривыкшая к тому, что кто-то может разглядеть в ней то одиночество, что она копит годами. Голод же смотрит на нее странно, не понимая: она сейчас так шутит, или ей правда настолько грустно? И что он может сделать в этой ситуации? Как поддержать? Её сейчас лучше обнять, или не трогать совсем? А может, сорвать тех ярких цветов, что растут немного дальше? Не знает что делать, и стоит истуканом, решая сказать хоть что-то, дабы не выглядеть совсем дураком. Смущается в её присутствии, теряется совсем в своих мыслях и непонимании чувств. — Знаю не понаслышке, Вики, и не хочу, чтоб тебе было грустно. Она губы поджимает, понимая, что сморозила глупость. Какая же она идиотка, говорить о таком, когда он сидел в своем замке взаперти от родных братьев и сестры, оставаясь в четырех стенах ради того, чтоб никто не умер от бессилия или физического чувства голода. Она переводит свой стушевавшийся взгляд на парня, сталкиваясь с чужим насмешливым. Знает, что он не глумится над ней, просто забавляется, и от осознания этого у самой на губах улыбка легкая появляется. Она смеяться начинает от глупости ситуации, да так заливисто, что не может остановиться несколько минут, а из глаз слезы брызжут, немедленно перетекая в неконтролируемую истерику. Как же ее вымотал сегодняшний день, она даже не может передать это своими эмоциями, потому что их не хватает. Она плачет, выбрасывает свои эмоции наружу, но внутри все равно та же пустота, что и была до этого. Как стать счастливой? Как же, черт возьми, ей начать чувствовать? Она отстраняется от парня, отряхивая его воротник драпового пальто, и растирает по красным щекам соленые дорожки, отводя взгляд. Со стыда провалиться сквозь землю хочется, извиняется перед ним тихим шепотом и мгновенно отворачивается, смотря в сторону густого леса. Она надеется, что там есть какое-нибудь кровожадное существо, и оно выбежит сейчас на это бедное ромашковое поле да поглотит ее до последнего лоскутка одежды, лишь бы только Голод не смотрел на нее вот так, как смотрит сейчас: с сочувствием, тихой, но знакомой болью и переживанием. «Это все наигранное, он притворяется, чтобы я перешла на их сторону. Не дождутся» — Глупые мысли. Выбрось. Вики удивленно взгляд на парня переводит, совсем забывая о диком животном, что должно было выбежать с минуты на минуту. Смущается от осознания того, что Голод мог пробраться в ее сознание и рыться в мыслях, чего ей бы абсолютно не хотелось. Решает не терзать себя догадками, и спрашивает напрямую. — Ты… пробрался мне в голову? Он мотает головой отрицательно, слабо усмехаясь. Вытаскивает из бумажной помятой пачки одну сигарету, и медленно поджигает ее зажигалкой, вставляя между губ, сразу же делая глубокую затяжку. Дым от сигареты витиеватыми узорами поднимается к медленно темнеющему небу, опоясывая две темные макушки. Он взгляд на нее переводит, и вновь затягивается. — Думаешь слишком громко просто. Сипло произносит, в очередной раз протягивая руку. Ее обхватывает маленькая девичья ладонь, и на душе тепло становится. Правильно. Про себя замечает, что дыхание спирает. Не радуется такой реакции, думает, что ведет себя как мальчишка. Он ведет ее куда-то в сторону уходящего за линию горизонта заката, ни о чем не говоря. Просто молчит, размышляя о том, как вытащить девушку из подавленного состояния. В то время, когда ему было нужно — никто так и не помог, приходилось справляться с этим навязчивым чувством в одиночку, одновременно пытаясь не сломаться от натиска бренной судьбы. Вики же он не позволит такого, впервые в жизни будет верить до последнего в то, что Мать пошлет ему в голову блестящую идею, и она поможет ему оказать Уокер поддержку, в которой она так нуждается. Пока они идут держась за руки, Голоду кажется, что горы готовы в трубочку свернуться ради них. По крайней мере, ему отчаянно хочется верить в это. В то, что его чувства окажутся взаимными, и огонек интереса в груди сможет разжечься еще ярче. Он знает, что совсем скоро они переступят ту грань, где сотрутся такие понятия, как «он» и «она» — настанет та пора, когда останутся только «они». В голову неожиданно приходит идея, — спасибо, Матерь, — и он неожиданно останавливается посреди поля, разворачивая Вики лицом к себе. Расцепляет аккуратно их руки, и нежно приобнимает за предплечья, стоя напротив и заглядывая в небесного цвета глаза. — Я вспомнил, что когда-то давно, когда спускался на землю, у людей было поверье, что для того, чтоб человек стал счастливым, ему нужно семь секунд объятий. — Увы, это просто поверье, Голод. — Сейчас мы этой и проверим. Вики усмехается, и головой машет. Парень слегка наклоняется, не зная, как правильно обнимать девушку. Он видел, как Война обнимался с Ди, но выглядело это, честно говоря, очень странно. Его руки лежали на ее бедрах, как-то хаотично двигаясь, а она, запрокидывая голову назад, умоляла его обнимать ее сильнее. Голод тогда рассмеялся стоя у окна, Война если бы обнял свою девчонку еще сильнее — расщепил бы ее. Он не уверен, что с Вики нужно делать так. Уокер, заметив чужие сомнения, берет все в свои руки, и заключает Голода в теплые объятия, полностью обхватывая аккуратные плечи. Приятный аромат ненавязчиво ударяет в девичий нос, поражая своей прохладой. Голод пахнет елками, словно вышел из хвойного леса, и просторным соленым морем, в которое хочется окунуться с головой. Через пару секунд он слегка отстраняется от нее, все еще обнимая за тонкую шею, и глядя в глаза, тихо просит, боясь нарушить выстроившуюся идиллию. — Считай вслух. Девушка заливается легким румянцем от такой дурацкой просьбы. Она что, должна действительно считать сколько по времени они будут обниматься? Что за глупость! Кто так делает? Они стоят еще недолго в тишине, переглядываясь, но Голод вновь настойчиво просит считать ее вслух до семи. Вики, безумно стесняясь и заливаясь неярким румянцем, под натиском, сдается. — Один. С началом отсчета, парень вновь приникает к ней, заключаяя в объятия, и задействует руки: медленными движениями гладит девушке спину, зарывается рукой в шелковистые распущенные волосы, слегка надавливая на голову, имитируя массаж. Неумело все выходит, но он старается поднять ей настроение. — Два. Вики чувствует как ее начинает отпускать от накопившихся эмоций, и кладет голову на мужское плечо, сжимая бледную шею крепче. Хочется быть еще ближе, слиться полностью с чужим холодным телом. — Три. Объятия становятся крепче, и обоим становится немного неловко оттого, в какой ситуации они сейчас находятся. Они, черт возьми, враги, так почему же тогда сейчас стоят посреди сладко пахнущих ромашек и так интимно обнимаются, словно пара? Вики зажмуривается до черных пятен, и стискивает пальцами черную ткань пальто на плече. — Четыре. Голос девушки слегка срывается, выпуская наружу скопившиеся и нервирующие её чувства. Это тепло и уют непривычны, они не должны быть внутри ее души. Вики не должна их испытывать. Она, блин, вообще не умеет чувствовать! Набирает воздуха в легкие, про себя вспоминая человеческую поговорку о том, что перед смертью не надышишься, и на выдохе, произносит: — Пять. Голод отклоняется слегка, и взяв за подбородок, приподнимает голову девушки выше, взгляд свой переводя на розовые пухлые губы. Хочется прикоснуться. Сначала нежно, пробуя на вкус, а затем крепче, страстнее — языком пробраться внутрь чувственных губ, слившись в танце с чужим влажным. — Шесть… Вики выдыхает прерывисто, приближаясь ещё ближе, но Голод, отмахнувшись от своих непристойных мыслей, отстраняется от Уокер полностью. Руку в карман запускает медленно, и отворачивается от девушки, ежесекундно сжимая ладонь в кулак и поджимая губы. Мысленно ругается на себя, коря за поспешность. О чем он вообще думает? Какие поцелуи? Они друг другу никто. Но, черт возьми, как же хочется… Голод просто хочет почувствовать себя обычным бессмертным, а не приносящим в мир только разрушение и тоску Всадником; ему отчаянно хочется познать тепло и нежность девичьих прикосновений, ласку; но он понимает: только потом поцелуи, а сейчас — робость и неуверенность, глупые полунамеки и тихие чувства. «В другой раз, более подходящий» — в голове решает Голод, и поворачивается к Вики. Девушка же, отчаянно краснея но быстро беря себя в руки, решает взять ситуацию под контроль, сведя все в шутку. — Ты просчитался. Где седьмая секунда? — Буду должен. Она смотрит на него с весело пляшущими смешинками в глазах, и ласково ударяет кулачком в плечо, пока он, имитируя боль, хватается за него. Девушка сгибается в три погибели, смеясь, а Голод выпрямляется, и хватает ее за талию, закидывая себе на плечо. Вики начинает смеяться еще сильнее, легонько колотя кулачками по спине, а он, довольный, идет с ней на плече в давно ушедший закат. Когда она более-менее успокаивается, то парень неожиданно быстро останавливается у того бревна, на котором изначально сидела девушка, и ставит ее на ноги. Прощаться не хочется, но знакомая горечь уже присутствует на кончике языка, вертясь ядовитой змеей. Не может все хорошее длиться долго, рано или поздно наступает конец, и это сильно расстраивает Уокер. Она пухлые губы поджимает, начиная моргать быстро, лишь бы Голод слез блестящих не увидел, и незаметно рукой их с ресниц стирает. Но, кажется, её план с треском проваливается, и он кладет свою холодную ладонь на её горящую щеку, нежно гладя. — Седьмая секунда еще обязательно будет, а сейчас тебе пора, Вики. — Куда? Никто меня не ждет. — бурчит, отводя взгляд в сторону леса. Голод щелкает пальцами, и последнее, что запоминает Вики — его бледное лицо, на котором отпечатывается грусть, смешанная с чем-то еще. Но Вики по себе знает что это что-то — теплое чувство влюбленности, ведь и на ее лице размещается сейчас такое же выражение.

***

Просыпается девушка слегка изнуренной, но счастливой. Чувствует сохранившееся внутри души тепло, и понимает: оно — светлячок, упрятанный в сéрдца банку: не разбить бы. Улыбается, осознавая, что наконец-то обрела то, о чем она читала в книгах и мечтала всю свою сознательную земную жизнь. Уокер познала ту опасную химию, когда не только тела звучат в унисон, но и души. Наверное, это называют гармонией.