В болезни и в здравии

58. Мой самый дорогой человек. Потому, что ты - это ты.

Что Кавех, что Аль-Хайтам - личности настолько выдающиеся и эксцентричные, что когда кто-то из них болеет, дом превращается в филиал ада. Уровень локального армагеддона возрастает настолько, что к ним не рискует соваться даже Тигнари - тот еще троллистый тролль, иначе Сайно не стал бы с ним жить. Как выражался генерал Махаматра, это придает изюминки в отношениях. Той самой изюминки, которая начинается с неуместной шутки, продолжается битьем посуды, а заканчивается Тигнари, сидящим на корточках и вынимающим осколки из пяток человека, который все никак не приучится носить тапки. Когда болеет Хайтам, Тигнари присылает Коллеи с ядреным снадобьем, после которого главный секретарь валяется ни жив - ни мертв два дня. Ворчливость Аль-Хайтама в это время восходит в абсолют. Кавеху приходится хватать себя за руки, чтобы не придушить его подушкой. И при этом еще ходить туда-сюда, но обязательно рядом, чтобы подбежать если что. Менять холодный компресс на лбу или закутывать во второе одеяло. Аль-Хайтам встанет как новенький всего через два дня вместо предполагаемой болезнью недели, но эти сорок восемь часов кажутся вечностью им обоим. На это время Кави отставляет все заказы в сторону и сидит рядом почти весь день, даже если Аль-Хайтам спит, потому что только Архонтам известно, как подействует на него лекарство в этот раз с его то иммунитетом. (Тигнари клялся ушами что никогда не менял рецепт, но...)Когда на третий раз у Хайтама на плечах появились веснушки, которые вообще его генетикой там предназначены не были, - ну разве у обладателя серебристых волос будут веснушки - это стало выглядеть как изощренная шутка. Скорее всего, на реакцию влиял глаз бога. Нахида говорила, что у каждого отмеченного Архонтом свои причуды и особенности организма, но, кажется, сама не была уверена в своих словах. Хайтам устало ворочается сбоку набок, хмурит брови. - Кави, - Сейчас сейчас, подожди секунду, Он смачивает в холодной воде полотенце и с облегчением наблюдает, как расслабляется чужое лицо. На самом деле, Аль-Хайтам во время болезни просто ужасен. Он ворчит даже больше чем обычно; ему постоянно что-то не нравится. А когда совсем погано и он не может встать с постели сам, и Кавеху приходится чуть ли не усаживать его на унитаз - становится еще невыносимее. Конечно, это все пустяки, которые вполне можно стерпеть. Кави Хайтама столько лет терпел, чего только от него не видел. Но дни, когда Аль-Хайтам болеет, все равно одни из самых плохих, а все потому что Кавех волнуется. Волнуется за чертового Аль-Хайтама как курица наседка какая-нибудь! И каждый раз, когда ловит себя на тревожных мыслях, старается чем-то отвлечься. Как минимум, половина принесенных Хайтамом в предверии болезни документов оказывается перебранной и тщательно отсортированной, сбор лечебного чая розложен по порциям, а Хайтам втянут в очень длинный разговор о видах бумаги, методах проектирования и о том, какие карандаши для черчения абсолютно не годятся. Конечно, при таком самочувствии он может только угукать с умным видом и лениво моргать, но Кави этого хватает. Единственое знание, которое Хайтам с каждым разом выносит из этого монолога: уголь плохо отстирывается от карманов Кавеха - любителя таскать его без коробки. - Но это же совершенно невозможно! Пока я его выковыряю, вдохновение уйдет! Кави корчит обиженную мордашку и наигранно хныча подползает ближе, пытаясь выпросить поцелуй. Хайтам тычется губами куда-до в лоб - хотелось бы конечно совсем не туда, но мало ли, заразит еще. Кави остается все так же близко, тихонько ерошит волосы на затылке Хайтама, и думает, что осталось потерпеть совсем чуть-чуть. Уже завтра главный секретарь будет чувствовать себя лучше, послезавтра сядет за разбор пыльных бумажек, а на следующей неделе ускачет на работу, потому-что Кавех ему окончательно надоест. - Не надоешь, - Аль-Хайтам щурит слезящиеся глаза, - никогда не надоешь. Перестань. Кавех тяжело вздыхает. В конце концов, болеет Хайтам редко, но метко. Не то, что он сам. Для Кавеха подхватить насморк - дело пустяковое. Особенно осенью. - Опять твои глупые рубашки. Кави. Ну мы же с тобой об этом говорили. Аль-Хайтам недоволен, но эта эмоция на его лице мешается с сожалением и беспокойством. Поджатые губы, закатывание глаз, нахмуренные брови. Кавех угукает, вытирает рукой текущий нос - платок на другом конце стола, не дотянуться - и берет в руки линейку подлиннее. Нужно поскорее закончить. Тигнари приносил лечебные травы пару часов назад, но они так и остались лежать на кухонной стойке - Кави не может, у Кави чертеж. Все вокруг словно в тумане, все, кроме собственных, подрагивающих от слабости рук и выходящих из-под них ровных линий. Профессионализм во всем своем великолепии. Кавех продолжает, отмахиваясь от всех призывов сделать перерыв. Хайтам, тихо возмущаясь себе под нос идет заваривать чай - единственное спасение от затопления их дома кое-чьими соплями. Спустя несколько часов, когда Аль-Хайтам обеспокоен до предела, Кави вымотан как ездовая лошадь, а чайник успел закипеть несколько раз, чертеж наконец закончен. Хайтам относит завернутого в плед самого упрямого в мире архитектора на диван и придерживает платок, помогая высморкаться. Кави замученно сербает из поллитровой кружки травяной отвар, пока Аль-Хайтам натягивает на холодные лягушечьи пятки цветастые носки. Хайтам оставляет чужие ступни в своих ладонях, аккуратно растирает пальцы. Кави сползает ниже по спинке дивана, почти полностью прячась в пледе и очень напоминает Аль-Хайтаму толстенькую гусеничку. Сейчас он взлохмачен, щеки чуть-чуть опухли и покраснели, поминутно шмыгает носом и чихает. А Хайтам находит это очаровательным. Он неисправим и чертовски сильно влюблен. Аль-Хайтам зажигает свечи, кутает Кавеха в еще одно одеяло и обнимает поверх. Пылинки кружатся над свечкой, создавая причудливые узоры и свет сплетается так завораживающе, что Хайтам не может отвести взгляд. Точно так же солнце играет в волосах Кавеха, озорным лучиком бегая по прядям, и в такие моменты его лицо блестит в ореоле света как у какого-нибудь бога. Наверное он и есть бог, что спустился с Селестии в мир и забыл зачем, как забывает все на свете. Или ушел специально - его любопытство неисчерпаемо ни годами, ни обстоятельствами, уж Хайтам-то знает. Кави улыбается и его улыбка во все лицо слепит ярче солнца, заставляет щурится и прятать краснеющие щеки. На его красоту хочется смотреть вечно - еле заметные веснушки, маленькая родинка на щеке, курносый нос, что он так забавно морщит, маленькие морщинки-лучики у глаз, на длинные темные ресницы которых так щекотно касаться пальцами. Он прекрасен весь - с острыми ключицами и неожиданно сильными руками, что так пылко и приятно его, Хайтама, сжимают, притягивая ближе, забирая на себя вес. Аль-Хайтам тает под этим теплым любящим светом, плавится словно свечной воск и никак не может перестать наслаждаться. Кавех, конечно, замечает всё. Все взгляды, жесты и прикосновения, уступки и попытки разобраться в причинах разногласий. Кави замечает и неверяще краснеет - жарко, невыносимо прекрасно. Он смущается как и все блондины - красочный румянец заливает всю кожу от ключиц до щек, переползает на уши, солнечными зайчиками отражается в озорных глазах. Кави согревается, медленно расслабляясь у Аль-Хайтама в руках. Это намного легче сделать, когда на плечах не лежит груз ответственности, придавливающий надгробной плитой к полу. Он чувствует как успокаиваются мышцы, как уходят тревожные мысли. Так случается всегда, когда Хайтам его обнимает. Голову наполняет блаженное спокойствие и Кавех прикрывает глаза, наконец проваливаясь в долгожданный сон. Утро начинается не с кофе. Утро начинается с заложенного носа, противной слабости и красных от перенапряжения и болезни склер у его зеркального отражения. В купе с естественным цветом его глаз это выглядит по меньшей мере страшно. Утро начинается с лечебного сбора, заваренного совсем недавно, овсянки в кастрюле и отсутствующих ботинок Аль-Хайтама у двери. Еще не успев, но уже приготовившись расстроится, Кави замечает, что тубус с вчерашним заказом тоже блистает своим отсутствием. В груди разливается благодарность, а из горла наружу вырывается пакостное хихиканье - почтовая станция по субботам работает только до двенадцати. До того момента как стрелки станут идеально ровно, находя друг дружку, остается всего пять минут. О, он бы так хотел посмотреть как главный секретарь несется через весь город с языком на плече! Наверняка незабываемое зрелище! Прихлебывая вязкую, но приятно пахнущую жижу из чашки с очередной глупой надписью (их много, очень много в их доме) и шлёпая тапками, Кави плетется к столу - убирать вчерашний бардак. у Аль-Хайтама бывают, конечно, приступы перфекционизма, но в остальное время он как и Кави - абсолютный бытовой поросенок. Карандаши отправляются в шкаф, свернутые в рулон остатки ватмана - в тубус с подобными им обрезками, Кави - на кухню, мыть посуду. Организм, вздохнувши сегодня с облегчением, - буря миновала, недомогание идет на спад - входит в приятно-медитативное состояние. Кави водит мочалкой по тарелкам и тихо улыбается себе под нос. Стоящие на подоконнике фиалки распускают свои бутоны, плющ переползает ближе к окну - там теплее благодаря солнцу. Тихо хлопает входная дверь, раздается звук скидываемых ботинок. Кавеха обнимают со спины. Все обязательно будет хорошо - ведь они каждый раз помогают друг другу выздороветь.