///
— Ты меня вообще слушаешь?! Нет, не слушает. И никогда не услышит. Не сдалось ему это образование, тем более специальность экономиста. Ему хотелось рисовать, танцевать, писать песни, а не вся эта нудятина. — Слушаю, мам, — спустя несколько минут молчания все же ответил Ёнджун. При ссорах с матерью Джун выбирал позицию молчания. Он лучше не скажет ни слова, чем потом ему придется объясняться. Да и перечить особо ей не хотелось. Понимал, что она хочет как лучше. А ещё понимал, что сама она ничего в жизни не добилась, поэтому сейчас просто хочет мечты на сыне реализовать. — Боже, ну за что мне достался такой сын? — смотря в потолок слезно произнесла женщина, — мало того, что внешне выглядит как не знаю кто, так ещё и быть ни кем не хочет! Ты понимаешь, что жизнь свою губишь? Понимаешь, Ёнджун? Не понимает. — Кем ты станешь? Ответь мне наконец! Мать мельтешила из стороны в сторону, попутно что-то говоря, но почти все это сразу вылетало из головы младшего. Плевать ему на это всё хотелось. Он хотел жить, а не сидеть за бумагами. — Никем, мам, никем, — выдохнув, повторял её слова парень. Женщина вдруг остановилась и удивлённо уставилась на сына, заплакав с новой силой. Каждый ужин заканчивался одинаково — разборками. Даже домой хотелось не возвращаться из-за этого всего. — Господи, за что мне это, за что?! Что я не так сделала? Мало того, что на мальчика ты совсем не похож, так ещё и ничего не хочешь! Я клянусь, я скоро отстригу все эти твои розовые волосы и повырываю с корнем колючки твои! Всегда она так говорит. Всегда она была против всего, что делал её сын. — Ответь мне, Ёнджун, почему ты стал таким? Это из-за болезни? — срывалась на истерический крик мать. Джун посмеялся. Каким таким? Неудачником? — Он ещё и смеется, вы посмотрите, он ещё и смеется! Ёнджун понимал её. Понимал, что она просто хочет как лучше, но ещё он понимал, что никакой любви к себе от этой женщины он тоже не чувствует. Он для неё просто существует. Неидеальным и отвратительным, не оправдавшим её ожидания. Мало того, что отец бросил их когда Джуну было четырнадцать, так теперь и сын стал позором. После этого крыша у неё совсем поехала. — Уходи, Ёнджун, просто уйди! Не хочу тебя сейчас видеть! И таблетки свои забери, не могу на них смотреть! И он ушел. Бросил вилку, что с треском упала в почти полную тарелку, накинул на себя куртку, взял скейт и ушел. Про таблетки слышать не хотелось, он ненавидит их не меньше, чем сама мама. До завтрашнего утра он точно появляться дома не собирался. Лучше он прокатается до рассвета, чем снова вернётся. Весенний легкий ветер приятно дул в лицо, унося за собой все напряжение, скопившейся в парне за прошедший день. Сейчас ближе к девяти вечера, поэтому люди на улице есть, но их не так много, чтобы помешать Джуну насладиться всей атмосферой одиночества. Он оттолкнулся от земли ногой и запрыгнул на скейт. Фары машин слепят глаза, а где-то с других кварталов доносится приглушенная музыка, незнакомая парню. Многоэтажки горят светом, везде происходит жизнь, никто не останавливается, но для Ёнджуна мир словно остановился и сейчас он совсем один едет по почти безлюдному тротуару. Дорогу к скейтпарку он уже знает наизусть, поэтому сейчас он просто наслаждается временем, которого у него, казалось, слишком мало. Впереди вся ночь, что может пройти как по щелчку, а может въестся в память надолго или слиться с остальными серыми днями. Кто его знает. Звезды на небе горели ярко, Джун кратко поднимал голову вверх, поражаясь количеству маленьких фонариков на небе. Они горели всю ночь, не потухая. Горели точно так же, как и Ёнджун, оставаясь в полном одиночестве. Только вот их было безмерное количество, а он всего один. Возможно, когда-нибудь он тоже встретит звёзд, горящих только ночью, а днем оставляющих эту задачу Солнцу. Он все ещё надеется, что в этом мире он не один. Что обязательно будет такой же человек, как он сам. Сколько бы он не твердил себе, что ему никто не нужен, что он и сам себе Солнце, но осознание того, что он просто оправдывается перед своим одиночеством часто берет верх. Ему не нужен никто до тех пор, пока тема не заходит до чувств. Ему не с кем обсудить их, да и чувствовать их не к кому особо, чтобы говорить об этом. А ещё иногда хотелось просто знать, что рядом есть человек, который может полностью разделить с тобой свою жизнь. И не только в романтическом плане. Приятно осознавать, что ты кому-то нужен, чтобы дополнить себя или провести свое время вместе. Греет душу осознание того, что для человека ты будешь больше, чем просто знакомый, не заедающий в памяти. О тебе будут думать и вспоминать с улыбкой на лице. О тебе помнят и уже приятно. Дорога до скейтпарка заняла не больше десяти минут, но какое было у Джуна разочарование, когда он увидел там человека, катающегося в одиночестве. Может этот парень так же сломан, как и он сам? Тот парень сразу же почувствовал чье-то присутствие и обернулся, заметив на себе взгляд. Они ещё несколько секунд просто молча смотрели друг на друга, пока Джун пытался понять где же он видел этого незнакомца? Волосы того были черные, странно окрашенные, на них еще была черная бандана, глаза карие, а одет он был в футболку, что была на несколько размеров больше и широкие штаны. На дворе май, а вырядился так, словно лето. — Привет, — наконец что-то сказал незнакомец. Ёнджун ещё немного помолчал, приходя в себя, но потом одернулся и было выпалил: — Привет. Они снова молча смотрели друг на друга, пока парень вдруг не улыбнулся, глядя на растерянного Чхве. Джун ещё несколько секунд молчал, пытаясь понять почему его аккуратные черты лица кажутся ему слишком знакомыми, пока он не вспомнил свой сон, о котором напрочь забыл. Этот парень быть в точности похож на того паренька из снов, которого он рисовал сегодня утром. Его словно холодной водой облили, потому что его глаза тут же стали шире из-за удивления. — Слушай, а ты… — хотел спросить имя Джун, но его опередили. — Я Бомгю. Кратко и понятно. Для чего ему вообще имя этого парня, которого в жизни он первый раз видит? Да и не факт, что они увидятся ещё потом. — А ты Чхве Ёнджун, правильно? — будто в надеждой глядя в глаза старшему, произнёс Гю. Это стало ещё большим удивлением для Чхве. Он на минуту даже забыл как дышать, не говоря уже о способностях в речи. — Я ошибся? — Нет-Нет, не ошибся, — тут же замахал руками Джун. Парень напротив улыбнулся. Он выглядел очень красиво, когда улыбался. Джун явно подметил это в мыслях, но судя по реакции младшего не только у себя а голове. — Да, серьезно? — удивился Бомгю. Старший сразу же опешил от своих же слов. Как он мог ляпнуть что-то такое незнакомому парню?! Он так долго ни с кем нормально не разговаривал, что теперь все свои мысли озвучивать будет? Какой позор… — Я… эм… нет! То есть да, но это… — пытался оправдаться Джун, на что в ответ получил лишь громкий смех. Он совсем не стеснялся звонко смеяться. — Я понял, не продолжай, — уже успокоился Гю, — у тебя очень яркие волосы, это красиво. Ёнджуну никто и никогда не говорил комплименты по поводу его волос. Сам себе он, конечно, много чего говорил по поводу цвета, но от других он никогда ничего положительного не слышал. — Спасибо, — неловко ответил Ён. Младший улыбнулся. — Ты сам по себе очень красивый, выглядишь очень нестандартно, — продолжил Бомгю. Красивый… его назвали красивым? Как-то это все странно. Прямо сейчас они просто стоят с незнакомым парнем и говорят друг другу комплименты. Во-первых, они говорят это все с парнем, во-вторых, они знакомы всего несколько минут, а в-третьих, Джун не смущался так ещё никогда. Этот Бомгю, кажется, будет ещё страннее самого Ёна. — Ты почему один? — резко спросил младший, — в этот парк ночью без друзей приходят либо одиночки, либо чудаки и неудачники. Ответ был почти не известен. Ёнджун знал, что он одиночка, но признавать это вслух было как-то слишком жалко. — А ты почему пришел сюда? — спросил Джун вопросом на вопрос, так как свой ответ произносить он не желал, а Гю и сам все понял. — Я, как видишь, чудак-неудачник, — улыбнулся Гю. — Ты не выглядишь странным. Выглядит. И Джун сам называл его чудаком в мыслях уже несколько раз. И это всего лишь за его открытость незнакомому человеку. Возможно, Ён сам просто так не мог, а потому считал это странным. — Хорошо, — согласился младший. Бомгю продолжил кататься, будто рядом вовсе и нет Ёнджуна. — А тебе сколько лет? — ни с того спросил Джун, сам себе удивляясь. — Пятнадцать. Такой маленький. Чхве и сам не на много старше, всего на два года, но эта разница казалась ему большой. — А тебе? — Семнадцать. — Я знаю. Знает? Этот парень с каждым словом кажется все страннее и страннее. А голове постоянно проскальзывало слово «чудак» и Чхве очень боялся снова произнести что-то вслух. Он все ещё не понимал, как вообще умудрился такое сказать… конечно, он считал это правдой, но все же… говорить такое незнакомому человеку очень странно. — Ты любишь звезды? — спросил Бомгю спустя несколько минут, глядя в сторону Джуна, что так и продолжил просто стоять. — Да. Он правда очень любил звезды. Ночь для него всегда казалась чем-то комфортным и обычным, он мог забыться в ночном спокойствие, а вот днем снова начинал существовать. — А ты? — Если честно, то нет. Джун несколько удивился. Он думал, что все странные любят ночь, чтобы поразмышлять о чем-то глубоком, чудковатым и не подвластным обычным умам. — Почему? Бомгю задумался. Наверное, подбирал слова, чтобы правильно выразиться. — Она мне уже надоела. — В каком плане? — Я бы хотел видеть каждый день Солнце, а не эти надоедающие звезды, что сменяют его. — Как по мне света и так достаточно в сутках, — ответил Ёнджун, — учитывая, что дня даже больше, чем ночи. — Жаль, что не в моей жизни. Это звучало по философски, как и думал Джун, что все чудаки говорят вещи, понятные только им. Он не стал расспрашивать, так как посчитал это чем-то личным. — Может покатаемся вместе? — предложил Бомгю. И Джун согласился. Делать все равно нечего. Домой возвращаться не хочется это точно, а этот Бомгю вызывает слишком странные чувства. Начиная от интересна и заканчивая приятным жжением. За всеми разговорами с этим парнем Чхве не заметил, как прошло уже несколько часов. Небо стало светлее и уже через несколько минут начнут показываться первые лучи, оповещая о начале нового для. Благо, что в школу завтра не надо. Бомгю все ещё казался ему чудаком, хоть и за эту ночь они заметно сблизились. Он уже не чувствовал напряжение между ними и мог спокойно отвечать или сам начинал новую тему. А ещё они часто смеялись, потому что Гю часто забавно на все реагировал или действительно смешно шутил. Казалось, что энергия у него никогда не кончится, учитывая то, сколько он говорил и двигался. Сам Джун бы уже давно выдохся, но рядом с Гю он усталости не чувствовал от слова совсем. Даже спать не хотелось, хоть и прошлой ночью Ёнджун поспал всего четыре часа. Как выяснилось из дальнейших разговоров, у Бомгю есть трое друзей с которыми они зависают здесь часто, но увы Ёнджун никогда не заставал их. Случайно ли? Но сегодня они не должны были встречаться, а Гю просто сам вышел погулять. Дружили они потому, что тоже были странными в глазах других. Странная манера речи, внешний вид, стиль одежды — все казалось остальным не таким, каким должно быть. Но им было откровенно плевать, ведь они есть у друг друга, а значит остальных им не нужно. — Вот, а потом мы покрасили Субина в синий, представляешь? — что-то активно рассказывал Гю. Он говорил о какой-то истории о том, что случайно испачкали волосы какого-то Субина зеленкой, а она не отмывалась, поэтому они и покрасили его в синий. Почему не в зеленый? Кто его знает, идея была Бомгю, так что объяснений не требовалось. — А ты сам в синий покраситься не хочешь? — спросил Джун, глядя на младшего. — Не думаю, что мне пойдет, — отнекивался Гю. Но старший думал, что пойдет. — А тебе бы синий подошел, — восторженно произнёс Бомгю, — но с розовым ты выглядишь так нереально, будто не с этой планеты! Нет… с другой вселенной! Бомгю слишком противоречивый. В его голове таилось столько затей и мыслей, что они все смешивались, не давая самому Гю нормально выразить свои мысли, поэтому он что-то говорил, а потом сразу оспаривал свои же слова. — С другой вселенной? — усмехаясь, переспросил Джун. — Ага! Ты действительно выглядишь волшебно, Джун! — не скрывая своего восхищения, говорил младший, но потом отводя взгляд от парня, резко подорвался, — уже светлеет, мне пора! Надеюсь, завтра увидимся! Приходи к такому же времени, пожалуйста! И Бомгю убежал, хватая скейт, на прощанье лишь помахав и улыбнувшись. Испарился. Будто ветер. Джуну бы тоже пора возвращаться. *** Billie Eilish «What was I made for?» Зашторенная тёмная комната, освещенная лишь почти потухшими глазами её обладателя, вновь была наполнена запахом табака и дешевого алкоголя. Этот запах не был присуще мальчику, живущему в ней, но все стены и мебель были напрочь пропитаны перегаром. Перед разбитым мутным зеркалом знакомый, но совершенно чужой силуэт, глядя на который так и возникает желание сжать руки у горла, перекрывая доступ к кислороду, наблюдая за медлительными мучениями неизвестного. Рассматривая острые черты лица, болезненно выпирающие ключицы и тонкую шею, взгляд останавливается на пустых мутных глазах, что пытаются высмотреть в отражении напротив что-то свое, что-то знакомое. Мешки под глазами и впалые щеки бросаются взгляду, но не заостряют на себе внимание. В голове туман из мыслей, что перемешались в единую кучу, даже не давая шанса найти там что-то трезвое и здравомыслящее. Парень тянется к шкафчику, висящему рядом, достает от туда горсть таблеток и глотает залпом, еле успевая запить это всё водой перед тем, как это все успеет выйти наружу. В животе пустота, как и в голове. Перед глазами все расплывается, но сознание все ещё трезвое, из-за чего стоит расстроится. На ватных ногах парень подходит к старым электронным весам, которые были куплены несколько лет назад на накопленные деньги, когда это все только начало развиваться в нем. Под ногами цифра «48,5», а ненависть по отношению к себе подкатывает к горлу, застревая там острым ножом, не давая сделать нормальный вздох и словно царапает стенки изнутри, заставляя все кровоточить. Руки немного подрагивают, но контроль над собой он не теряет. Бомгю не понимает почему он не теряет даже ста грамм после дня голода и дня на воде, но эти мысли ещё больше поглощают его, зазывая окунуться куда глубже, чем он успел залезть за эти года. Неужели я действительно такой отвратительный? Проносится мысль в голове парня, оставаясь и оседая там ещё надолго. Следом за ней следуют и остальные, не менее пугающие, слова. Иногда Бомгю задумывается, что лучше было бы просто исчезнуть. Раствориться в небытие и перестать чувствовать хотя бы что-то. Возможно, он просто совсем забыл как ощущать положительные эмоции, как это улыбаться искренни для другого человека, для самого себя. Как это просыпаться по утрам с хорошим настроением, с желанием ходить в школу и видеться со своими друзьями. Чувствовать себя любимым и нужным кому-либо, чтобы тебя любили за то, что ты существуешь, что ты просто рядом. Но ещё он знал, что он не заслуживает этого. Он недостаточно худой, недостаточно красивый и интересный, чтобы быть любимым. А его любили, правда непонятно почему, для самого Гю. Любили искренни и хотели общаться и видеться каждую ночь. Таких как он называют странными и обходят стороной. Говорят своим детям не показывать на него пальцем, ведь это не культурно и говорят, что с такими лучше не водится. К таким относятся с призрением и отталкивают, не давая даже шанса на построение нормального диалога. На все попытки показать себя с хорошей стороны они слышат лишь «ты из неблагополучной семьи, с такими мне запрещают общаться», «ты странный, раз выглядишь по-другому». Но иногда просто хочется кричать вслед остальным «Вот он я! Посмотрите, я совершенно такой же, как и вы!», но никому нет дела до пустых выкриков, пока ты отличаешься. Но отличаешься ли? Бомгю не считал себя странным и чокнутым, он считал себя неудачником с ужасной внешностью, уродливым телом и отвратительным голосом. Он бы хотел научиться петь, играть на гитаре, профессионально кататься на скейте, но пока ты ненавидишь себя все эти занятия стоит отнести на второй план, поставив на них огромный красный крест и обвесить цепями, для большей непроходимости. Дом для Гю давно перестал быть родным местом, в которое хотелось возвращаться. Он стал таким же чужим, как и свое собственное тело, но ему просто было больше некуда идти, по его мнению. Выходя ночью погулять, а если быть точнее, то его просто выгоняли, он брёл в любом направлении, куда только падет взор, но такие моменты для него казались прекрасными и нормальными. Он наблюдал за жизнью людей, представляя себя на их месте, думая, а как бы он поступил, будь в их теле? У него не было ненависти к остальным людям, лишь зависть и восхищение. Он завидовал, что у них все хорошо, но восхищался их улыбкам, что они натягивают совсем не от случая, а потому что хочется. Бомгю бы тоже хотел научиться улыбаться. Искренне и по своему желанию. И он, наверное, мог. У него были друзья. Эти люди были даже больше, чем друзья. Они понимали друг друга без слов, лишь по взгляду. Таким лишние размышления вслух не требуются, достаточно заглянуть в глаза, в душу. Прочитать все немые крики и пожалеть, как и требуются. Это, наверное, было единственное из-за чего он все ещё жил. Он бы хотел учиться и поступить, обрести семью и жить как все. Но он неудачник, таким не положено жить нормально. Такие живут от случая. С какой стороны им повернется жизнь, с такой они и начнут. Но, наверное, так живут не они все, а лишь сам Бомгю. Всегда шел за остальными, подстраивался под обстоятельства. Его устраивала эта позиция. В клубе их было четверо. Субин, Кай и Тэхен, помимо самого Гю. На старых деревянных стенах домика на дереве, что построили до них ещё семеро парней, были выписаны инициалы каждого. Они вписывали их в окошки, оставленные прошлыми владельцами. Только вот мест было пять, а их было четверо. Последнее почему-то уже было занято буквой «y». Они решили, что следует просто дождаться. Парни часто находили послание семерых таких же мальчиков, что тоже совсем-совсем потерялись в этой жизни и пытаются найти себе место. Они не были неудачниками, они были влюбленными мальчиками. Их клуб назывался «boys with love», пока лузеры поставили себе правило — не влюбляются. Они пришли к выводу, что любовь делает только больно. А боли у них достаточно. Так Бомгю и нашел свой дом в этих парнях, только там он начинает жить. И обычно ночью. Днём у всех дел достаточно, а вечером — самое то. Только вот с восходом солнца Гю словно умирает. Умирает каждый раз, когда видит эти лучи. А ночью вновь живет. Ему хотелось чувствовать себя обычно ещё и утром, но это невозможно. Пока они лузеры-подростки им невозможно жить двадцать четыре часа в сутки. — Эй, Бомгю-а, ты дома? — из стен другой комнаты слышаться пьяные возгласы. Чхве рвано вздохнул и поспешил ответить. — Да, мам, дома. Он услышал шаги в свою сторону и сразу начал прятать упаковки таблеток по шкафам, накрывая их листами бумаги или пряча в самый угол. Руки судорожно тряслись, он боялся быть пойманным. — Ты что тут делаешь? — еле ворочу языком, произнесла женщина, резко распахнув дверь в комнату. Бомгю моментально закрыл дверцу и обернулся на голос. В горле ком, а конечности все ещё подрагивают. Он не знает зачем она пришла — это и страшно. — Ничего, мам, я уже ухожу, — быстро протараторил парень и развернулся в сторону двери, подхватив старый скейт. Он катался пока никто не видел. — Давай-давай, вали поскорей. Гю боялся эту женщину. Он не знал, как она себя поведет, будучи в нетрезвом состоянии. Могла ударить, могла полезть с ножом, а могла просто наговорить лишнего. Он не знал, что чувствовал по отношению к этой женщине. И от неё материнской любви он не чувствовал. Но по-своему любил её. Он не мог не любить её. Быстро выбежав из дома начал рассуждать: кто на этот раз придет к ним в дом. Главное, чтобы не в его комнату. Этого хотелось меньше всего. Он не ночевал дома уже несколько дней, но его это устраивало. Ночи проходили в компании парней, а значит все хорошо. Прошлая была в компании Ёнджуна, сегодня они тоже должны встретиться. Он хочет познакомить его с остальными. Однако к утру Бомгю должен быть дома. Мать протрезвеет, увидит, что его нет и начнёт орать ещё больше, отрицая то, что сама выгнала его. Гю привык, поэтому просто молчит и принимает. Да и сделать особо ничего с этим не может. Он вышел на улицу. Время было примерно десять, на их районе в такое время часто выходят наркоманы и пьяницы, что свистят Гю вслед. В основном его принимают за девушку, а если знают его маму, то считают, что он такой же как она. Они не обращают внимание на то, что ему всего пятнадцать. Кидают в след разные словечки с пошлым контекстом, а иногда и за руку хватают, но это бывает крайне редко. Повезло, что сегодня обошлось всего парой свистков в его след. Реже всего ему говорят насчет внешнего вида, что было для него немым шоком. Большинство считают своим долгом вставить одно-два слова насчет длины его волос, широкой футболки или худощавой фигуры. Но на их районе его принимают лишь за шлюху. Противно. Всю дорогу до скейтпарка он предпочел пройти, держа доску в руках. Боялся, что если не так поедет, не дай бог упадёт на людях, то потом никогда и встать на неё не сможет. Дойдя до знакомого места он увидел высокую фигуру, улыбка сама налезла на его лицо. — Привет, хён, — поздоровался Бомгю, смотря Джуну в глаза. — Привет, ты сегодня поздно, — заметил Ёнджун, останавливаясь. — Да, извини, задержался, — опустив глаза в пол, произнёс Гю. После они простояли несколько секунд молча просто улыбаясь друг другу. Было комфортно находиться просто рядом. Ни один из не понимал почему присутствие этого человека вызывает столько эмоций внутри. Хотелось смеяться и улыбаться от улыбки напротив. — Я хотел отвести тебя в одно место, ты не против? — тихо спросил Бомгю, надеясь на положительный ответ. — Давай, — не раздумывая ответил Джун. Младший снова улыбнулся, а после взяв ладонь Ёнджуна в свою повелел его в сторону леса. Шли они молча, но разговоров не требовалось, было комфортно и так. Просто рядом. Для обоих было странно, что они так быстро привыкли друг к другу, но особых размышлений на эту тему не было. Приняли, как факт. — Ведешь в лес, чтобы убить? — не мог не пошутить старший. — Как ты догадался? — усмехнулся Бомгю. И почему-то у Ёнджуна даже не проскальзывало и мысли о том, что прямо сейчас они идут в глубь леса ночью, с незнакомым ему парнем, которого он видит второй раз в жизни, но эти мысли он засунул далеко в глубь сознания, он доверял ему. Даже не понимая почему. Просто хотелось довериться, Бомгю не выглядел как плохой человек. На первый взгляд. Да и на второй тоже. Прошло всего пару минут, в поле зрения Джуну попался деревянный домик на дереве. Вести его в это место было в стиле Гю. — Мы там почти живем с теми парнями, о которых я тебе рассказывал. Я хочу вас познакомить, — тихо произнёс Чхве. Ёнджун ничего не ответил. Ему было немного страшно знакомиться с новыми людьми, боясь произнести не то впечатление. Да и опыт знакомств у него не большой, всегда все заканчивалось одинаково — в лицо улыбаются, а потом слышит о себе разные выражения. Начиная от того, что он фрик, а заканчивается там, что похож на педика. Ему не привыкать. Парни поднялись по ступенькам и открыли хлюпенькую дверцу деревянного убежища для четырех парней, а в будущем ещё для одного. — Привет, это Ёнджун, я вам рассказывал о нем. Бомгю отпустил руку Джуна и обнялся с каждым поочередно. Парни не выглядели недовольными ему приходу: совсем наоборот. Сразу накинулись на него с объятиями и расспросами. Субин, как и говорилось, был с голубыми волосами. Кай с отросшим блондом, а Тэхен с пепельным цветом волос и серьгой в ухе. — Бомгю столько о тебе говорил, рад увидеть тебя вживую, — произнёс Бин, рассматривая нового знакомого. Для Ёнджуна это казалось в новинку. Его приняли слишком любезно и радостно, чтобы не усомниться в правдивости этих эмоций. Но если судить по рассказам Бомгю, то они и правда были рады его приходу. — Вау, у тебя нереальные волосы! — тут же подметил Кай, — а проколы ты сам делал? Это афигено! Джун не привык к таким комплиментам его внешности. — Да, сам, — тихо ответил Чхве. — Классно, мы Субину тоже сами язык прокалывали, если надумаешь, то знаешь к кому обратиться, — подал голос Тэхен, намекая, что эта встреча явно будет не последняя. Ёнджун был удивлен такой общительностью от этих парней. Бомгю стоял рядом и улыбался, глядя на то, как ребята отнеслись к хёну. Только сейчас, когда трое хоть как-то отлипли от него, он решил осмотреть интерьер этого домика. Рядом со стеной стоял оранжевый диван, а стены были исписаны разными фразами, но имена были не их. Было написано также название какого-то клуба и ниже расписаны правила и девиз. Что-то в духе «первая влюбленность самая чистая и светлая» и «буду рад встретимся с вами в следующей жизни 31.08.1998». Правила были такие: «самое первое: влюбятся раз и навсегда!» «второе: покинуть клуб только смертью». Второе казалось пугающим, но оно сильно будоражило при прочтении. Хотелось узнать о прошлых владельцах побольше. — Здесь кто-то был до вас? — поинтересовался Джун. Субин понял о чем именно спросил Ёнджун. — Ага, они называли себя «Boys with love», судя по остальным записям они построили этот домик сами в 1998 году в начале весны, а потом покончили жизнь в конце лета все вместе, пугающе, да? — усмехнулся Бин, но продолжил, — они все ужасно травмирующими, но их дружба была очень крепкой, а кто-то из них даже встречался, как умудрялись — не понятно. Один из низ, вроде Чимин, умел предсказывать будущее, поэтому они оставили и нам послание, а ещё несколько пластинок с их песнями. Ёнджун был поражён. Даже мягко сказано. — Что ж, Субин рассказал тебе об этом много, а кому попало об этом не говорит, — начал Тэхен, — поэтому ты обязан стать участником нашего клуба. — Клуба? — поинтересовался Джун. — Ага, — ответил Кай, — будешь ещё одним неудачником, вместе с нами. И не то, чтобы Ёнджун был против. Хоть его и поставили перед фактом, но отнекиваться совсем не хотелось. Все это выглядело как детская игра, незамысловатая, но безумно интересная. — Хорошо. *** Первый вечер в компании этих странных парней прошел незаметно и запоминающие. Они играли в карты, слушали музыку, а ещё рассказывали Ёнджуну о себе. Не много и поверхностно, но этого хватило, чтобы построить доверительные отношения. Мостик по-немного укорачивался, а лед, образовавшийся внутри Джуна за все года, начал таять. Было ли это слишком быстро? Да. Было ли это безрассудно? Да. Плевать ли Чхве? Не совсем. Как только он вернулся домой, то сразу завалился на кровать и уснул. Спокойно и с приятной теплотой на душе. Он больше не искал дом во сне. Доверять тем парням он все ещё боялся, но считал это правильным, хоть и безумно страшным и неизведанным. Он тоже говорил о себе, но не много. Важные вещи пока что оставлял при себе, как что-то ценное и совсем-совсем секретное. Он хранил и скрывал в себе это каждую новую встречу. Он боялся показаться не таким. Боялся, что они не считают его и вовсе за друга. Боялся, что привязанность будет лишней. Ёнджуну тяжело притворятся, что его не волнуют эти парни. Ему не все равно на каждую встречу с ними. Он говорил себе, что не будет привязываться больше ни к кому. Он выстроил перед собой стену, написал кучу выдуманных правил, старался соблюдать их. Он правда пытался не подпускать никого к себе мысленно. Джун не думал, что привяжется к ним так быстро. Прошло всего две недели, но он уже не может прожить и одного вечера без присутствия неудачников. Они стали слишком близки. Это ощущалось странно и очень непривычно, знать, что тебе есть куда пойти, чтобы скоротать время и не оставаться одному наедине со своими страхами и терзаниями. Странно ощущать, что есть ещё люди, с которыми ты можешь разделить себя, свои мысли. Он не привык, что другим не плевать. Но он так боится. Боится, что когда-нибудь сглупит и пойдет не туда. Ему страшно дружить.///
— Эй, недоумок, совсем оглох? — нервно выкрикивает Дживон. Ёнджун вытаскивает из одно уха наушник, осматриваясь по сторонам, ища взглядом парня. Голос звучал позади, а потому обернувшись, он увидел компанию трех высоких парней, направляющимся к нему. Уроки закончились минут пять назад и Чхве уже собирался покинуть территорию школы, сразу же забегая в одно место, но кажется, у них были другие планы. — Ой, кажется, твой девичий голосок настолько тих, что я не слышу его с расстояния трех метров, — вытаскивая уже и второй наушник, смело говорил Джун. Он выглядел действительно смело: голос совсем не дрожал, а глаза не бегали — смотрели прямо на Дживона. Внутри бушевал целый ураган, страшно было до дрожи в коленях. Он сжимал провод от наушников сильнее, чтобы ненароком не выдать свои дрожащие, от нервов, руки. Лицо парня напротив тут же скривилось, он сжал кулаки и направился в сторону парня. — Тебя давно не разукрашивали, а, цветной мальчик? — голос принадлежал не Дживону, а его тупому-подлизе-трусу-другу. Имени Ён не помнит, а если бы мог, то и имя самого Пака забыл. Цветной мальчик, как понял Джун, относилось не только к его цвету волос. Стало не на шутку страшно. Хотелось убежать, но было поздно: они слишком близко. Только недавно Ёнджун смело отвечал, будучи на безопасном расстоянии, а теперь до этих троих рукой падать. Даже моргать было пугающе: закроешь глаза хоть на секунду — окажешься лежащим на полу в луже собственной крови. — А вам престать больше не к кому? Посмотрите какой у вас набор: один педик латентный, другие подсосники его, выбирай кого хочешь! — усмехнулся Чхве. — Напросился, — сквозь зубы произнёс Дживон, хватая парня под руку и таща в сторону туалета. Парень пытался выбраться, но не получалось. Они были в разы сильнее и крупнее. И только в словесной перепалке Чхве имел преимущество. Правда, если не говорить об уме и адекватности. Швыряя Джуна в помещение, они тут же запирают дверь на щеколду. Парень понимает: выхода нет. Придется либо принимать, либо пытаться отбиваться. Второй вариант он сразу откинул: не дорос. Как только Ёнджун поднимает взгляд в сторону трех парней, тут же получает по скуле. Начало неимоверно щипать и ломить, он подносит руку к месту удара, словно это поможет. И не успевает поднять взгляд вновь, как получает в ребра с коленки. Бил один, остальные стояли в стороне, словно выжидая чего-то. Джун сгибается от боли, но не падает и ни в коем случае не плачет. Нельзя. — Слабовато бьешь, мамка учила? — смотря снизу вверх с ухмылкой и ядом в голосе спрашивает Ён, тут же отхватывая кулаком по челюсти. Нижняя губа начала кровиться и неимоверно щипать. Слизывая алую жидкость, он вновь посмотрел на разъяренного парня, от злости зрачки стали сужаться, а кулаки все сжимались и сжимались. — Завали, грязный пидрила! — хватая Джуна за волосы, произнёс Дживон, — а может их тебе отрезать? Смотри, хоть на пацана походить будешь. — Да? А я думал женственные парни в твоем вкусе, — вновь смеется Ёнджун, не осознавая куда он себя загнал. — Ножницы дай, — поворачиваясь в сторону двоих парней, что стояли все это время молча, будто их и нет. Один протянул тому большие и, на вид, острые ножницы. Чхве сглотнул. Это было ни капли не смешно. Одно дело, если обозвали или побили, но стричь волосы уже лишнее. Джуну нравилась его прическа, он долго отращивал эту длину и будут очень не кстати, если прямо сейчас ему их отрежут. Он очень дорожил своими волосами, а потому допустить такое для него было равносильно рассказать кому-то самый сокровенный секрет. — Ты совсем придурок? Отпусти! — кричал Ёнджун, пытаясь освободится от крепкой хватки Пака. — Ни-ху-я, Ёни-и, — смеется Дживон, — держите его. Двое остальных схватили Ёнджуна за руки, совсем не давая ему и шанса двигаться. Пак раздвинул ножницы, взял в руки прядь волос. Шёлк. Розовые волосы стали разлетаться по белой плитке. Чхве кричал и требовал прекратить. Пытался выбраться, но все бесполезно. — Ты ублюдок! — кричал Ёнджун, глядя на кучу волос, лежащих на полу, — грёбанный ублюдок! — Не плачь, я ведь для друзей только лучшего хочу, — смеялся Дживон, убирая ножницы. Волосы доходили до начала ушей, если раньше были до плеч. Хотелось плакать от унижения, но он терпел. Нельзя. — Сука, — прошипел Джун, — я убью тебя! — Полегче, красавица, — усмехнулся Дживон и вышел из туалета, оставляя Ёнджуна одного. Он тут же поспешил закрыть рот рукой, ибо сказал это на серьезе. Стало страшно от собственных мыслей, а ещё пугающе от чувств, что приходили к нему при представлении мертвого тела парня. Глаза расширились в немом шоке, страх подкатывал к горлу неприятным комом, даже сглотнуть было сложно. Поднявшись на ноги Джун ужаснулся от человека, напротив него. На губах еле застывшая кровь, а на скулах красуется больший синяк. Волосы в беспорядочном состоянии. Хотелось плакать и кричать одновременно. Ёнджун чувствовал себя унижено и оскорблено. Умывшись холодной водой и скурив сразу две сигареты в школьном туалете, даже не открывая окна, он выбросил волосы с окурками в урну и покинул школу с давящим чувством внутри.///
— Ты подстригся? — увидев в дверном проёме знакомую фигуру, произнёс Субин, удившись такому решению. — Нихуя, — усмехнулся Ёнджун, — один ублюдок посчитал своей задачей отрезать мои волосы. — Ты из-за него пару дней не приходил? — тихо спросил Тэхен. В ответ он получил слабый кивок, что точно давал понять, что эта тема под запретом, обсуждать её точно нельзя и лучше сразу же забыть. Кан отвел взгляд, задумываясь о чем-то, но вслух не произносил. Соблюдал границы, которые здесь устанавливать не считали нужным. Ёнджун бы соврал, если бы сказал, что ему не нужно выговорится. Но всё ещё боится. Чего? Непонятно. Даже самому Чхве. Внутри него целый ураган противоречий и мыслей, что вслух он не решается озвучить, однако очень хочется. Пусть он сам ещё не разобрался в своих мыслях и терзаниях, но ему хочется, чтобы кто-нибудь показал ему куда идти. Взял за руку и неспешно привёл к выходу, покидая это отвратительное место вместе, всё ещё не расцепляя замок. Доверять всё ещё страшно и боязно, но ужасно хочется. — Хён, не хочешь что-нибудь написать на стенах? — предложил Бомгю, смотря в сторону Джуна, выводя тем самым его в реальность, — когда нам слишком хуёво, то мы что-то оставляем на стенах, вкладывая в надпись чувства. Эти стены многое уже впитали, реально помогает. Это звучит как что-то секретное. Лёд вновь трескается, но ещё не рассыпается на осколки. Казалось, что ему сейчас доверили что-то ужасно молчаливое. Эти стены действительно выглядят впечатляюще. Учитывая их историю. Работают слова Гю скорее из-за самовнушения, но Ёнджун относит это на задний план, потому что он доверяет. Он берет в руки чёрный маркер, потому чёрный — цвет нейтральный, хоть и не любимый. Совсем-совсем не любимый. Цвет, как бездна, в которую загнал себя Ёнджун. Но белым не видно. Белый — цвет красивый. Но поэтому он и не виден, не ощутим и не знаком. Цвет, который источают эти мальчики, хоть и давно увязли в чёрном. «Быть неудачником — круто вместе, а не порознь.» А рядом появилось запись Субина: «Неудачник единожды, неудачник до конца жизни.» — Мы ведь навсегда вместе, да? — с надеждой в глазах посмотрел Су, словно сделал что-то запретное и теперь ждёт поддержки. — Дерзаем, Бин, — ответил Гю, выставляя кулак вперед. Остальные последовали примеру. Слишком хорошо и слишком правильно это все казалось. Всё должно быть так, всё идет верно, но почему на душе так не спокойно и холодно, хоть тепло пробивает через край?///
Прошла третья неделя. Время идёт слишком быстро. Все события прошли словно короткий, непонятный фильм и увязли в воспоминаниях, которые теперь совсем-совсем потеряли смысл. Ёнджуну было слишком хорошо, чтобы помнить все моменты. Отношения не сдвинулись ни с какой точки, они не становились ближе. Джун будто проживает один день по сто раз, пытается что-то поменять, стать ближе, видит попытки и с другой стороны, но в голове шквал и ураган. Сложно сконцентрироваться и находится в реальности. Тело вроде бы и здесь, но мысленно он где-то там. Все идеи перепрыгивали с одной на другую, это сложно. Это очень сложно. Он не понимает чего хочет сейчас, хочет ли он пойти к друзьям или хочет наконец спрыгнуть с моста. Второе его не на шутку пугало, ибо сторонником суицида он никогда не был и считал это чем-то плохим и ужасным по отношению к людям, которые тебя любят. А если не любят, то заставь полюбить, чтобы остаться здесь. Даже сейчас, лежа на кровати и размышляю обо всем по-немного он потерялся во времени. Думая, что лежит тут минут тридцать, он не заметил, что прошло уже несколько часов. Он боится погружаться в свои мысли, потому что из них нет ни точки возврата, ни точки начала. Они просто есть, и они просто неимоверно затягивают. А там пугающе, и дрожь пробивает по телу. Ёнджун и сам не понимает откуда такие мысли берутся, и почему он им повинуется. Все будто в тумане и это кажется единственным выходом и спасением из кошмара, который он сам и придумал. Он просит помощи. Ему ужасно нужна помощь. Ёнджун не помнит, когда в последний раз он кому-то выговаривался. Кроме психолога три года назад, когда он и узнал причину.///
— Хён, ты не думаешь, что иногда время идёт слишком быстро? — тихо произнёс Бомгю, дергая Джуна за краюшек майки, чтобы тот обратил на него внимание. Они сели на полу, облокотившись на диван, вместе с цветными упаковками от невкусных конфет, от таких, которые лишь выглядят красиво, а не деле ничего из себя не представляют. Помимо этого было куча фантиков от чупиков разного вкуса. На деревянном столике стоял проигрыватель и играла песня прошлых владельцев. Их голоса звучали мягко и чувственно, наполняя домик для пяти парней уютом и теплом, ибо за его пределами был лишь холод. Город не принимал их, а здесь тебе все рады. Двое остальных парней сидели на диване, а Субин снова рассматривал записи. На его лице была улыбка, кажется, что он был счастлив. — Да, — ответил на поставленный вопрос Ёнджун. — А ведь кажется, что ещё вчера пацаны до нас тут все строили, — подал голос Тэхён, — я даже теряюсь иногда. Значит, Джун не один теряется. Но он не думает, что его понимают. Они говорят о разном времени. Для Бомгю время — взросление. Он не хочет становится старше и терять всю юность и романтизацию многих вещей. Ему хочется навсегда остаться подростком с кучей проблем, чтобы быть рядом с неудачниками, чтобы они всегда могли подставить друг другу плечо, выслушать и подсказать. Для Ёнджуна время — что-то загадочное и гадкое. Оно всегда ставит палки в колеса, идёт то быстро, не давая насладится моментом, то слишком медленно, тягуче и мучительно. Его чувства тесно соприкасаются со временем, а потому он не замечает ни того, ни другого. Для Тэхёна время — это что-то точное и то, на что ему абсолютно поебать. Он плывет по течению, принимает все удары как следует, реалист во всех вещах, но иногда хочется его остановить, чтобы иметь шанс на раздумья и выбор, который он попросту не успевает сделать. Для Кая время — шанс исправить или напортачить. У Хюнина слишком много идей, сил и активности, чтобы вписываться в рамки времени, которые то и делают, что ограничивают его, не давая в полной мере почувствовать себя собой. Для Субина время давно потеряло значение. Ему не хотелось задумываться об этом, потому что казалось, что для него уже все давно решено и расписано, поэтому он просто живет и ждёт. Ждёт момента, о котором никто не должен случайно узнать. Никогда-Никогда. Кажется, что времени так много, но им его никогда не хватает. Ого вроде и здесь, а вроде и так быстро ускользает. — Не хотите на пруд? — предложил Кай, поднимаясь на ноги. — Посиди хотя бы раз на месте, Хьюка, — усмехнулся Бомгю, хоть и был согласен. У Хюнина, казалось, нескончаемый запас энергии, которую он все никак не выплеснет. Он много-много говорит о всяком. По делу и без, главное, что не молчит. Но его никто не затыкает. Они слушают, не перебивают, по возможности отвечают, если он не перепрыгивает с темы на тему, оставляя при этом разговор не законченным. Он плохо концентрируется на чём-то одном, а принимать серьезные решения вовсе не может, хотя и глупым не был. Просто сложно. — Как на месте сидеть, если на улице тепло! — кричал Кай, разводя руками в стороны. — Вода ещё холодная, какой купаться? За окном май, Кай, май! Не июнь! — кричал в ответ Тэхён. Тэхён всегда был более вспыльчивый, чем остальные, но и вещи принимал как есть. Ни романтизирует, ни драматизирует. За его реализм, наверное, он и сочетается с ними всеми. У Бомгю юношеский максимализм, Кай любит романтизировать всё и всех, а Субин привык драматизировать. Только вот через какую призму смотрит на мир Ёнджун ещё не известно, да и не понятно вообщем-то. — Да, Кай, сейчас ещё холодно купаться, — поворачиваясь в сторону Хюнина, произнёс Субин. Кай был готов начать спорить с Тэхёном, но словам Бина противостоять не мог. Просто потому что. Ему грубить не хотелось от словам «совсем». — Можем просто покататься на скейтах, — предложил Джун, зная, что они согласятся. — Погнали, — эта идея для Тэхёна казалась более приятной и разумной. Времени хоть и мало, но очень хочется потратить его на вас. *** Июнь. Он был наполнен радостью и весельем. В самом начале шли дожди, но они совсем-совсем не мешали проводить время неудачникам. Они бегали по лужам, смеялись и подшучивали друг над другом. Вся одежда промокла до нитки, хоть выжимай. Волосы похожи на сосульки, а в ботинках целый океан. Но им нравилось любоваться красивой и яркой радугой после затяжного дождя. Даже после неприятной влаги, когда-нибудь выглянет такая долгожданная радуга, освященная нежными лучами солнца. Школа закончилась, а значит времени стало много-много. Они хотят потратить его друг на друга, находится рядом, хохотать и есть конфеты. Даже самые пасмурные дни, затяжные дожди и сильная гроза покажется приятной с правильными людьми. Вечерами Джун мог играть на гитаре, а остальные молча слушали и наслаждались. Прошло совсем ничего, но они стали так близки, как никто другой в мире. Их чувства витали в воздухе с атомами, они вдыхали его, а после это всё оседало где-то в крови, доходя прямиком до сердца. Ёнджун давно понял, что дружит он со всеми, кроме Бомгю. На него хотелось смотреть и смотреть, любоваться и любоваться. Хотелось целовать и целовать его, чтобы кожа горела не от палящего солнца, а от маленьких поцелуев, которые Джун посвящал младшему. Чувства он не передавал словесно, хватало взгляда. Теплого и Бережного. Он заботился о нём, не говоря об этом. Понимал его чувства, выслушивал одинокими вечерами в лесу, смотря на миллионы звезд, о которых хотелось говорить-говорить-говорить. Но не о чувствах. О них понятно по глазам. Ёнджун знал, что Гю чувствует тоже самое. Он тоже любит-любит, он тоже смотрит с теплотой и заботой, но немного с иной, нежели на остальных. Джун был благодарен, что они дружат. Дружба у них была нечто большее, чем просто взаимопонимание. Они залазили друг другу в души, помогая и понимая безмолвно. Они знали друг о друге всё. Все боли и крики, которые нельзя произнести вслух. Например Тэхён хранил на теле много-много ран, которые кровоточили каждую ночь, но он не мог справится с собой. Иногда злости становится так много, что хочется выплеснуть её на всех. Неудачники понимали и принимали его, а Кан не мог принять себя, поэтому и резал, чтобы заглушить. Резал, чтобы не было больно. Кай казался ребенком, но с огромным сердцем, которое поросло множеством цветов с шипами. Невероятно красивое, но болючее. Со стороны казалось, что он накручивает себя каждый раз по любому поводу. Но в его голове столько всего, что становилось сложно держать. Он часто творил странные вещи, потому что кто-то внутри ему сказал, что необходимо не спать двое суток, иначе с друзьями что-то случится. А друзей он любил. В нём было столько энергии и энтузиазма, что порой возникал вопрос: как? Как у него удаётся? Но Хьюка устал. Устал неимоверно. Ему бы хотелось перестать думать и делать. Хочется лечь и перестать мыслить совсем-совсем. Стать листиком на дереве, что просыпается, бодрствует, а после вновь отпадает. Но это сложно. Сложно погрузится в реальность, а не жить у себя в голове. Субин молчал всегда. И внутри и снаружи. Он всегда помогал, выслушивал и поддерживал. И взглядом, и словом. Но о себе не обмолвится. Никогда и ни за что. Внутри пустота, говорить не о чём. В сердце пусто, а в мыслях шквал. Он не чувствовал себя живым. Он не чувствует, что он дышит. Он делает это интуитивно, потому что организм требует. Но он существует. Его оболочка витает где-то в городе, из которого никогда не выйти, а душа запечатана в деревянном домике. Он разделил её по частичкам и запрятал в друзей, потому что живет он только ими. На стенах их маленького убежища гласили их девизы, которым они следовали. Став неудачником единожды, ты останешься им на всю жизнь. Лишь влюбленный неудачник по-настоящему неудачник. Но у всех была цель: никогда не оставаться в неудачниках. Но как бы не хотелось, это была точна невозврата. Ты стал им один раз, ты им и умрешь. Ты будешь пытаться выбраться, найти себя и построить личность в нормальном мире. Жить среди нормальных людей, пытаться быть другим, чтобы тебя приняли, но лишь эти стены и эти люди будут знать кто ты. Примут тебя с твоими отвратительными и пугающими мыслями, пока други будут шарахаться. Ты будешь искать себя везде, пока вновь не вернёшься к домику, где ты оставил себя целиком и полностью. Им нет места нигде, кроме сердец друг друга. Жить страшно и холодно, но вместе становится теплее и смысл появляется. — Джун, сыграй, пожалуйста, — лежа на коленях старшего, произнёс Бомгю, дополняя тишину. Кай, съедая четвертую конфету с разноцветной упаковкой, поддерживая друга, быстро закивал. — Хьюка, это уже четвертая, тебе будет плохо! — ругался Субин, глядя на Хюнина. Называть Кая «Хьюка» пошло как-то случайно, но так приятно и знакомо, что они решили не менять. Звучит по-родному и правильно. Ёнджун взял в руки старую гитару с кучей трещин, наклеек и рисунков, которые оставили неудачники. Проводя по струнам звук мелодии заполонил комнату. Ребята в унисон напевали песню, которые сочинили вместе, сидя на полу и жуя леденцы, которые Тэхён стащил из магазина. Когда я зову тебя, направляя голос в ночное небо Все еще боюсь, что ответом мне будет тишина. Они любили эту песню, каждый раз, напевая слова, они пропускали её по венам, вместо крови, направляя к сердцу и оставляют там надолго. Дружба и чувства, которыми полны эти строки навсегда останутся в душах у парней. Боюсь, что забуду обо всем, — Эти волшебные моменты Звездный небосвод, по которому мы гуляли вместе Боюсь, что все растворится словно сон. А после они снова смеялись-смеялись и обнимали друг друга, пока не уснули. BTS «Butterfly» Все, кроме Джуна и Гю. Они лежали на траве между деревьями. Кроны слегка закрывали вид на звезды, но их всё ещё можно было пересчитать и сложить в ладошку, чтобы подарить друг другу, вместо слов. — Я так люблю тебя, Джун, так люблю. Мне кажется, что я свечусь, когда ты рядом. Словно звезды, — начал тихо Бомгю, что это услышал только Ёнджун, никто больше, — я ненавидел ночь, потому что её было так много в моей жизни, но сейчас люблю, потому что появился ты. Мы и раньше собирались с ребятами, но только ночью. Ёнджун слушал. Слушал-слушал-слушал. И не смел перебивать. Каждое слово он запоминал и хранил глубоко в себе, не смея забывать никогда-никогда. Делится таким откровенным не хотелось тоже ни с кем. Только между ними. — Поэтому я и не любил, потому что жил лишь ночью. Но сейчас я знаю, что можно жить и утром, ты показал мне, что темнота тоже неплоха, Джун. Старший молчал. Молча и смотрел. В его глазах — ураган из чувств и эмоций, которые хочется посвятить лишь одному человеку на этой планете, а во взгляде напротив — миллионы звёзд и мечтаний, которым не суждено сбыться. Они смотрят с теплотой и заботой, любят-любят-любят. Трепетно и нежно. Любят слишком чисто для своих грязных сознаний. Они знают, что другие. Знают, что любят по-другому. Они не стараются любить, они делают это так, как чувствуют стоит любить. По-своему и необычно. — Я тоже, Гю, я тоже. И молчат. Тишина стала приятной и ни капли не давящей. Нужной. Говорить сейчас считают лишним оба парня, ибо сказали всё, что стоит. Мало, но по чувствам. Ёнджун думает, что счастлив, а Бомгю страшно. Страшно любить. Боится, что это не навсегда. Боится, что Джун не может любить такого как он. Боится, что он врёт. Ему так хочется доверять, но просто не может. Он так не хочет взрослеть. Когда они станут старше, то Ёнджун поймёт, что эта любовь делает больно и никому она не нужна. Гю не тот человек, которого стоит любить долго и трепетно. Ему, конечно, хочется любить но он не заслуживает. Он слишком уродлив и внутри и снаружи, чтобы его любили. Бомгю больно от любви, но не любить не получается. *** Утро встречает Бомгю неярким солнцем, проникшим к нему в комнату сквозь незакрытые жалюзи. Настроение нейтральное. Не хорошее, не плохое. Никакое. Пустота заполняла изнутри. Хотелось чувствовать. В голову снова влез Ёнджун, не прося никакого разрешения. Улыбка появилась на лице. Кажется, что единственное счастье сейчас — розоволосый парень, что терпеть не может чай с ромашками. Очень странно, хотя Бомгю без него жить не может. И без Джуна, и без чая с ромашкой. Гю и сам не заметил, как стал зависим от парня. Его настроение напрямую зависело от Ёнджун. Он рядом — хорошо, его нет — всё ужасно. С ним он забывал обо всём: о родителях, проблемах, не принятых таблетках, еде и о себе. Забывал, насколько он ужасен и отвратителен. Джун его любит, а это стало главным в жизни. Он уделяет ему внимание, заботится и дарит свое сердце целиком. Ему больше ничего не нужно, только этот парень рядом. Время почти шесть утра, гитара стоит в углу, а лето застряло в где-то в июле. Прошло три месяца с того момента, как они встретились. Бомгю сейчас не может представить жизни без Ёнджуна: он стал всем. Абсолютно. Неудачники ушли далеко на второй план. Время быстротечно, остановить его хочется, но тиканье настенных часов не надоедает. Уже не надоедает. Уже неважно. *** — Кем бы вы хотели стать в следующей жизни? — валясь на полу среди цветных упаковок конфет, говорил Кай, перебрасывая розовый чупа-чупс с клубникой, от одной щеки к другой, изредка кусая, — я бы хотел стать музыкантом. Кай хотел быть всем и сразу. И музыкантом, и учителем, и хирургом. Попробовать всё, но нигде не остаться. Быть всём и ничем одновременно. Тяги к вещам у него одноразовые и временные. Надолго не затягивались. Музыка ему нравилась, делать хотелось, но надоедала быстро. Энергии и мыслей было столько, что расслабиться просто было нельзя. Хотелось говорить-делать-мыслить одновременно, но получалось лишь нервно заправлять волосы за ухо, быстро моргать и часто дышать от наплыва энтузиазма. Он был вечно на взводе, но делать с этим ничего не мог. Хотел внимания много-много, ибо мама говорила, что времени у неё на него нет. А ему тепла хотелось. Похвалы и типичной любви. Недодали. — Камнем, — монотонно ответил Тэхён, смотря на деревянный потолок. А Кану хотелось, чтобы от него все отъебались. Раздражало всё. Начиная от жаркой погоды, заканчивая отцом. Хотелось крушить и бить в порыве постоянного гнева, но получилась лишь царапать кожу ногтями и кусать больные губы. Кровоточат, но так легче. Бомгю лежит на коленях Ёнджуна, влюбленно наблюдая. Он так сильно его любит, что жизни не видит. Розовые очки безумно щемят, впиваются стеклом прямо в глазные яблоки, делают больно-больно, но дела ему до этого нет. На душе ужасно хорошо, он дышит не ровно, торопится куда-то, но кожа горит ужасно. Не от солнца; от поцелуев, от прикосновений и он чувств. А чувствует он много. — Я бы хотел просто родиться нормальным человеком, — говорит Джун. А Бомгю стало больно. Он его не любит? Не хочет, чтобы они встретились? Он не упомянул, что хочет встретить его. Неужели он ему безразличен? Тревожно. Сейчас он рядом с неудачниками, но мысленно около нетрезвой матери, что жалеет о рождении её же ребенка. Теперь дышать становится сложно не от чувств, а от ужасного состояния. Всё перед глазами плывет, руки потеют и подрагивают, сознание отходит насовсем. Неприятно. Выводит сказанное Ёнджуном имя парня. — А? — в недоумении уставишись на парней, спросил Бомгю, получив ответ в продолжении темы, — я бы хотел снова быть с Ёнджуном рядом. Тот улыбается, но молчит. Не знает, что чувствует. — Я бы хотел встретить вас, только в другой обстановке, — говорит Субин. А Субин бы хотел быть с ними рядом всегда. Поддерживать и подставлять плечо. Любит их до невозможности. Он не видит смысла не в чём, но они помогают. Неосознанно. Бину хочется плакать навзрыд, как ребенок, уткнувшись в грудь мамы, чтобы та гладила по головке. Но ни мамы, ни слез. Всё заперто под таким тяжеленным замком с цепями и паролем, что цифры не знает и сам Субин. Ответ искать не хочет: боится. До невозможности. Парни что-то обсуждают, смеются, временами замолкают. Но так хорошо. А стены были пропитаны такой болью, мечтами и обещаниями. Надписи не старались, несли в себе историю и ужасно крепкую дружбу ужасно нездоровых мальчиков. Их чувства искренни, но так ужасно грязны, что неосознанно утопаешь в этой тине, а свет всё дальше. Они снова говорят, но Кай говорит что-то не то. Совершенно. — Можешь заткнуться? — чуть ли не рычит Тэхён, в глазах ненависть, — не в тему базаришь. За родителей, которые Кану были не родные. — А что я сказал? — Кай правда не понимал. «У тебя же есть родители, думаешь, поймёшь меня?» Внутри Тэхёна огонь и жёлчь, которую хочется выплеснуть прямо в лицо Хюнину. Дыхание снова сбивается, перед глазами всё плывет. Сдерживаться сложно. Он как оголенный провод: дотронешься хоть кончиком пальца — ударит сильно, больно и надолго. В глазах испуг смешанный с кровью. Вязкой и противной, алой. Он взяв в руки первую попавшейся вещь: игрушечную машинку. Сжал в кулаке до невозможности сильно, дверцы скрипят и трескаются, как и Кан. — Извинись, — послышалось громкий крик. Кай испуганно глянул в сторону друга. Он не понимал что натворил. — За что? Тэхён не терпит. Машинка с большой скоростью летит в сторону лба Хюнина, грозится разбить голову в кровь, но он резко увернулся, там приземлилась в стену, разбиваясь. Сердце Хьюки на секунду остановилось. Парни тут же встрепенулись, подбегая то к Тэхёну, но к напуганному Каю. — Блять, Тэхён, ты ему чуть бошку не расшиб! — кричит Субин, пытаясь переживать. Не выходит. Тэхёна током пробило. Глаза раскрылись ещё шире в немом шоке, а руки то сжимаются в кулаки, то разжимаются. Снова. — Извини, — тихо пробубнил Кан. Его услышали. Привыкли. *** Ёнджун совсем запутался. Его чувства бьются о скалы, разбиваясь и не могут пылать дальше. А течение разносторонние: осколки уносит то в одну сторону, то в другую. Он любит, но не так. Больно как-то получается. Он любит, но утопает. Глубоко-глубоко-глубоко. А выплыть не получается. Руки совсем замёрзли, грести не выходит. Как бы не пытался. А Бомгю хочет внимания. Много. Но Джун не привык: не его это. Они слишком разные. Ужасно разные. Но так эмоционально уязвимы, что привязанность и чувства берут вверх. Но любит он так сильно, что зависим. Бомгю единственный в этом мире. Он хочет, чтобы он никогда не ушел. — Наша любовь больше похожа не на счастье и чувство всепоглощающей свободы, а на зависимость, мы тянем друг друга ко дну, но я так не хочу искать выход, Бомгю, так не хочу. Я разбиваюсь на маленькие осколки, когда думаю о тебе. Но я люблю тебя, Гю, люблю больше жизни, больше себя и больше всего на этом свете. Пожалуйста, будь всегда рядом, — в пустоту говорит Ёнджун. Гю рядом нет, но его присутствие ощущается. Чувствуется кончиками пальцев, а его очертание всегда перед глазами. Это не любовь, это зависимость. — Мы слишком травмированы, чтобы любить, — повторяет из раза в раз. Твердит и заучил, как аксиому. А Бомгю думает, что он один. Он тоже любит, но не чувствует любовь в ответ. Ужасно больно, неприятно, скребущие. Будущего тоже не хочет, потому что Ёнджуна там не видит. Любить ужасно больно, а не любить ещё хуже. Бомгю никогда его не оставит первый, потому что не сможет. Они снова вместе. Снова смотрят на звезды. Всё так одинаково. Но рядом кажется разным. — Я знаю, что это не навсегда, — начал Бомгю, пряча взгляд, — я боюсь, Джуни, так боюсь. Ему страшно. Он боится будущего. Не хочет взрослеть. Никогда-никогда. Хочет всегда быть проблемным ребенком в подростком теле. Остальное слишком размыто. Учеба, взросление… это так страшно и трепещуще. Ощущается неприятно и совершенно непривычно. Бомгю никогда не привыкнет к тому, что придется взрослеть. — Что бы не случилось, Боми, — продолжил Ёнджун, — по глазам, всегда узнавай по глазам. Глаза. Глубокие и тихие. Хотелось погрузится и никогда не искать выхода, бродить-бродить, даже не пытаться выбраться. Навсегда и вместе. Вместе с неудачниками. Вместе с Ёнджуном. Но он умирал. Умирал, пока любил. Умирал, пока дружил. Он тянулся в бездну, искал дно, но оно было так далеко, что даже не виднелось сквозь белую пелену, состоящую из страхов, переживаний и загонов. Бомгю это ненавидит, но идет навстречу. Их дружба слишком крепка, чтобы так просто разорвать её какими-то проблемами. Если бы они встретились в другой реальности, то может у них бы вышло по-настоящему насладится дружбой, а не её прекрасным подобием. Те люди, но не в то время. Они называли себя так. И не прогадали. Быть неудачниками — уметь принимать удары судьбы, идти к ним навстречу, а потом больно-больно собирать себя по кусочкам. Но вместе. Никогда не порознь. Субин говорил, что всегда поддержит и будет рядом. Он был их опорой, они доверяли ему больше, чем себе. А он хранил и помнил, ценил. Собирал себя через других. Слушал их, пытался найти свои переживания, но заблудился. Бродит где-то в подсознании, а выхода всё нет и нет. А там страшно. Всё мрачное и одиноко. *** Они снова молчали. Кай уехал. На дворе август. Хьюка больше не вернётся. Они распадаются. Медленно, но верно и без возврата. Больно осознавать, что ничего больше не повторить. Хюнин попытается найти себя в Америке, стать музыкантом, больше не быть неудачником и отбросить прошлое. Он будет скрываться много-много, чтобы никто не увидел, что у него внутри. Кай говорит много; по делу и без. Задевает больные темы, не понимает, что делает не так, ведёт себя как взрослый ребенок и капризничает. Он старается не показывать настоящую личность, потому что оставил всего себя в этом деревянном домике с кучей надписей и радио с песнями, записанными ранее. Попасться отбросить прошлое равно тому, что вновь постараться не быть неудачником. Субин говорил, что неудачники они до гроба. Очистится ни за что не выйдет. Они верили ему. Очень слепо и до глупости нелепо, но перечить ему совсем не получается. Он им был как старший брат: мудрый и ужасно любимый. — Я уезжаю, — резко начал Тэхён, глядя пустым взглядом в сторону разбитых мальчиков. Те уже не удивлялись. Не плакали и не царапались. Приняли, как есть. С горечью и всеми чувствами. Им не вернутся в прошлое. Отголоски теплой весны и начала лета навсегда останутся близко, но так далеко. Дотянуться уже совсем не выходит, пустое пространство возросло между, утягивая всё глубже-глубже, заставляя утонуть. Не хочешь, но тонешь. — Навсегда? — заранее зная ответ, спросил Ёнджун, проводя пальцами по мягким волосам Бомгю. Тот чуть ли не мурлыкает, чувствуя все прикосновения. Плевать ему хотелось на то, что кто-то ещё уезжает. Не сдались ему остальные, пока Джун рядом. Ему не важен никто, кроме него. Даже Субин, что был рядом всегда. Даже неудачники, понимающие его лучше, чем кто-либо другой. Они приняли его и утешили, но Ёнджуну стоило лишь появиться, чтобы всё ушло на второй план. Даже сам Бомгю. Он по-прежнему ненавидит себя, голодает и пьет таблетки. Но его любит Джун, так чисто и невинно, даже не понимая, что чувства того давно угасли. Ему просто нравится быть любимым. Нравится управлять чувствами Гю, что был так податлив. Он чувствовал себя наконец-то важным, но ужасно пустым. Сейчас не было сил ни на что, старая обстановка и люди так сильно надоели, что хотелось скрыться и плевать на последствия. Ничего не важно. — Да, — кратко отвечает Тэхён. Прощание выходит таким вялым и не родным, связь всё ещё чувствуется: они привязаны сердцами друг к другу и красной нитью к этому домику, который никогда не отпустит их. Они будут жить, стараться отпустить прошлое, но сознание навсегда вернётся сюда. Только они знают друг друга, только они способны принять. «Быть неудачником круто вместе, а не порознь» Жить лучше, когда тебя понимают, а не тыкают пальцем из-за твоих странностей. Неудачники не существуют друг без друга, они связаны судьбой, существование которой отрицают. Она кажется такой призрачной и нереальной, далёкой и глупой, но только ей можно объяснить их отношения. В следующей жизни они обязательно будут вместе, исполнят мечты и станут счастливы. Но в этой борются за каждый прожитый день, как бы гнусно это не звучало. *** Голова Ёнджуна забита лишь тем, что он не на своём месте. Он старается найти его; в сердце Бомгю, неудачников, которых уже нет, но не выходит. Везде отвергают, хоть и по делу принимают с объятиями. С кровати не встает совсем, Гю игнорирует. Конец августа. Лето закончилось, как и время, что они так берегли. Закопали где-то внутри, но всё равно потеряли. Если время безгранично, то почему нам его не хватает? Ёнджун думает много, по делу и без. Поток мыслей остановить невозможно, они кажутся безграничными, конца и края не видно, но при этом их словно и нет вовсе. Они пустые и бездельные, существуют сами по-себе. Не несут смысла и чего-то внятного, но и приятного в них мало. Он потерялся. Совсем-совсем заблудился среди свои раздумий, ему не кажется реальным всё, что с ним происходит. А было бы? Что было? Было ли что-то? Он любил? Любили его? У него были друзья? Было ли это на самом деле? Неужели это все закончилось? Время неощутимо, его вовсе и нет, всё имеет свой конец — это и плохо. Из юность, кажется, тоже закончилась. Говорят, что она все прощает, но они её никогда не простят. Заслужили ли они это? Заслужили ли она погрязнуть в этом призрачном городе, полностью сливаясь с его обитателями? Они старались чувствовать себя, слышать и следовать. Но что есть «Я»? Ёнджун склоняется из крайности в крайность, он не может найти себя и своё место. Ему непонятно каким человеком он должен быть. Он не знает, что есть он. Кто он такой? Ему нравятся яркие вещи, громкая музыка и Бомгю. Он непринятый неудачник, но он смог отыскать похожих на него. Брошенных и потерянных. Бомгю же принимать себя не хочет. Он не может сделать это, пока это он. Сложно полюбить себя, если единственное, что ты испытаешь по отношению к себе — ненависть. А Ёнджун полюбил его, он принял его недостатки, разглядел в нём что-то светлое и хорошее. Гю всё ещё не может понять: за что его любят? Чем он это заслужил? Он цепляется за старшего как за что-то последнее в этом мире, как за то, из-за чего стоит гореть и пылать, жить. — Что делать дальше? — в полголоса произносит Субин, еле слышно. А что делать? Действительно. А они не знают. Не знают, что будет завтра, послезавтра, через десять лет. Это и пугает. Неизвестность. — Я уеду отсюда, — моментально отвечает Ёнджун. Бомгю смотрит на него непонимающе, его взгляд мечется: то на глаза парня, то на его губы. Он не показывает никаких эмоций, а внутри младшего их шквал. Он не хочет его терять, он ему нужен. Младший просто не может быть брошенным, он не представляет жизни без Джуна, она не та. — Нет, — произносит Бомгю. Ёнджун смотрит на него; ему не до смеха. В его глазах нет того, что было раньше. Он больше не смотрит по-особенному, Бомгю больше не особенный. Его взгляд пустой, он не выражает ничего. Ровным счётом ничего. — Я не люблю тебя, Бомгю, — безэмоционально говорит старший, — я даже не любил тебя. Это конец. Внутри всё замерло, а глаза забегали. Дышать становится сложнее, а кончики пальцем подрагивают. Не любит. Не любил. Он шутит? Он ведь шутит? Он говорит это несерьезно? Он сейчас засмеется и скажет, что это всё неправда? Не может такого быть! — Ты… нет, — его взгляд бегает; то на Субина, то на Ёнджуна, — это же… нет… Всё сжалось с небывалой силой, он не хочет принимать это. Бомгю отдал ему всего себя, отдал своё сердце, чтобы тот берег. А он обещал. Он же обещал! Бомгю не эгоист, он просто хочет, чтобы его любили. Это ведь не эгоизм, он просто хочет, чтобы Ёнжужн тоже отдал ему всего себя, чтобы он всегда был только с ним, он ведь ему так нужен! Почему он не чувствует к Бомгю того же? Но не разлюбил же, нет-нет, это неправда! А Ёнджун просто ушёл. Ему тоже больно. Это конец. *** Валентин Стрыкало «Кладбище самолетов» Голова кругом. Перед ним гора бумаг, которые стоит подписать. Это так сложно и невыносимо. Изо дня в день одно и то же. Ничего нового. Он полностью погряз в этом. Вот бы сбежать… Сбежать? А ведь он может. Да и плевать, что будет дальше. Жизнь давно утратила свой привычный лад. А ему есть куда бежать. Он побежит к неудачникам, которых больше нет. Но их силуэты всё ещё существуют с этом домике. Их. И его. Бомгю снова проходит по тем же местам, чтобы прийти к своему месту. А очертания его тела все ещё невесомо расхаживало по таким чужим, но до боли знакомым улочкам. Хотелось выть, скулить, царапать свои запястья до крови, но увидеть не мутный силуэт любимого, а действительное очертание. Обнять, поцеловать, сказать ему слова, несказанные ранее, но это было невозможно. Почему я не могу подойти и обнять тебя, если раньше мы были одним целым? Он растворился в небытие, а сказанное им «я люблю тебя» всё ещё витает в воздухе с крупицами еле уловимой пыли, однако в отличие от неё не исчезает, дает себя потрогать и держать в памяти, хоть с каждым днем становится все тише-тише, пока совсем не забудется. Он говорил это так искренне и с нежностью, что совсем хотелось растворится, а сейчас эти слова, тембр и само звучание голоса теряется в недрах памяти. Сколько бы Бомгю не старался удержать их. Все тщетно. Домик всё такой же, родной, а город — чужой. В проклятом городе остались лишь они. Никому не нужные и одинокие. Кто знает, как живут остальные из них, сколько ещё будут притворяться нормальными, чтобы влиться в коллектив людей, показаться с хорошей стороны и предоставить себя без минусов. Сколько ещё они будут скрывать себя, чтобы понравится остальным и жить как обычные люди. Стоя в родном и узнаваемом месте, что когда-то давно было ещё совсем живым и домом для пяти неудачников, а ранее еще для семи, в сердце немного неприятно закололо, а потом все начало сжиматься и отдавать болью с новой силой. Потрепанный диван напоминал о вечерах, проведенных с самыми драгоценными ему людьми, а валяющиеся на полу кассеты, цветные упаковки от конфет и разбросанные колоды карт хотелось собрать и убрать в укромное местечко, прижать к груди и плакать-плакать настолько долго, насколько это было возможно. Плакать, пока не забудешь и не отпустишь. Плакать, пока не поймёшь, что на дворе далеко не 2001, а такой неродной 2006. Плакать, пока те самые люди не придут и не успокоят. Скажут, что все хорошо и они рядом. Но смотря на записи на потрепанных стенах всякая надежда разбивалась на множество маленьких осколков, на которых так и написано красным шрифтом «не подлежит склейки или возврату», а когда стараешься что-то наладить, то осколки не щадят, режут и режут, пока вся кровь не выльется. Субину больно. Больно и обидно. Он чувствует себя брошенным, ненужным и одиноким. Не смотря на то, что Бомгю все ещё здесь, он делит эту судьбу неудачников в проклятом городе вместе с ним, но что-то уже не то. В голове Бомгю совершенно другой человек, другие муки и страдания, там нет места горю Субина. Теперь он один. Он всегда был один. Как бы он не старался отгонять это от себя, но и к их клубу он не подходил. Для чего он там находился? Думал, что они похожи? Думал, что действительно лучшие друзья и никогда не оставят друг друга? Первый девиз клуба гласил: Став неудачником единожды, ты останешься им на всю жизнь. Он стал неудачником, он им и умрет, как бы ужасно и скребущие это не звучало. Второй девиз говорил: Лишь влюбленный неудачник по-настоящему неудачник. Это было написано, чтобы не влюбится. Чтобы остаться друзьями навсегда и никогда-никогда не бросить друг друга. И это условие провалили все, кроме Субина. Он один не влюблялся. Никогда и ни в кого. — Ты уверен? Раздался голос позади. Бин сразу понял кому он принадлежал и обернулся и с грустной, но искренней улыбкой. — Я больше не выношу, Гю. Он понимал его. Понимал всегда, но протестовать не мог. Если он принял это решение, то никто ни в праве его останавливать. Он имеет право на отдых. Субин слишком много старался, чтобы сейчас не отпустить его. Бомгю присел на диван рядом с другом и принялся рассматривать домик. Он так давно здесь не был, но почему-то сегодня было необходимо прийти. Не прогадал: Субин собирался покинуть, вечно держащий его, город. — Я буду скучать, Бин, — тихо, еле уловимо, произнёс Бомгю. Субин услышал и смысл слов тут же начал отображаться в его голове. — Не нужно, Бомгю, пожалуйста, не нужно. И плакать не стоит, ты же знаешь, — сев рядом говорил Субин, — уезжай от сюда, пока не поздно, уезжай, так далеко, как только сможешь. Встреться с Ёнджуном, я знаю, он тоже ждёт. Бомгю закусил губу и умолк. Слов просто не находилось. Каждый сидел в своей тишине, со своими переживаниями. Они знали, что могли поделится. Но упорно молчали, не проронив ни слова в последние десять минут. Но этого и не требовалось, они понимали друг друга. Понимали, как никто другой. Они ведь неудачники. — Я не знаю, Субин, — начал Бомгю, — не знаю, что мне делать дальше. Что делать, если он не примет. — Он примет. И он поверил. Он всегда верил Субину. Он знал, что тот не врет. Никогда им не соврет. — Пора прощаться, Бомгю. То, что Чхве больше всего боялся услышать. Он сидел рядом и меньше всего хотел уходить от сюда и прощаться с Субином. Он ему слишком дорог, чтобы опустить вот так. Сердце неимоверно болит, он обнимает друга так сильно, показывая всю свою любовь и искренность, но Субин не отдается полностью. Боится передумать. Слёз на глазах пока ни у кого нет. Но больно-больно обоим. Только если у Бомгю это боль от утраты, то у Субина из-за вида своего дорогого Гю. Хотелось, чтобы у него было всё хорошо, он заслужил этого. Но он не хотел, чтобы его забывали. Хотел, чтобы помнили всегда-всегда, а при упоминании его имени в разговоре сразу говорили «Он мой лучший друг!», а после вспоминали только хорошее. Они все ведь все ещё лучшие друзья, так? Они обнимались несколько минут. Бомгю не хотел отпускать Бина, а потому все крепче держался за его одежду, как за что-то самое важное в его жизни, чем он и остальные ребята являлись. Прошло пять лет, но ни Бомгю, ни Субин не смогли свыкнуться с тем, что неудачников больше нет. Что только они остались в стенах этого проклятого города. Наверное, они должны обижаться на них, а особенно Бомгю на Ёнджуна, но он не злится. Сейчас совсем не злится. Он просто молча ненавидит. — Неудачник единожды, неудачник до конца жизни и после? — с улыбкой спрашивает Субин, выставляя кулак вперёд. Он даже счастлив. — Дерзай, Бин, — повторив действие Субина, ответил Бомгю. Они все ещё молча стоят и смотрят друг другу в глаза. Им всегда хватало всего одного взгляда, чтобы понять абсолютно все. Не нужны были слова, нужен был чистый и искренний взгляд. — Вспоминай меня, — говоря вслед уходящему Гю, почти шепотом говорил Бин. Бомгю не обернулся. Боится. Но он услышал и даже дал ответ. — Буду, Субин, буду. И Бомгю остановился. Он почувствовал запах горелого дерева, пепла и другой, неприятный. Он зажмурился. Стало жарко, душно, а ещё пахнет невкусно. Но перед глазами все ещё живой Субин, что говорит им никогда не сдаваться и пытаться найти свое счастье, он заботливо треплет каждого по голове, а потом говорит не скучать о нем и ни в коем случае не плакать. Думать только хорошо и вспоминать моментами, не забывать на совсем. Так не хотелось бросать его, обернутся и увидеть живого, улыбающегося друга, но обернувшись, он увидел лишь силуэт, что машет. Ему больно, очень-очень больно и морально и физически, но он снова все терпит. Оставляет лишь с собой, не делится ни с кем. Не дай бог кто-то из него жалобного слова услышит, он всегда будет молчать. Будет принимать беды других, но свои никому не расскажет. Это только его. Никто не должен узнать. Бомгю смотрит на сгорающий домик, с одним человеком внутри и плачет. Плачет-плачет-плачет. Горько и больно плачет. Внутри будто скребут ножами, а снаружи все горит с новой силой. Насколько больно было Субину, что он ни звуком не обмолвился, пока происходило это всё? Ноги совсем не держат, а внутренний крик Бомгю больше не в силах сдерживать. Он падает на землю и кричит-кричит, пока не станет легче. А легче не станет. Уже никогда. Прощай, но не навсегда, Субин. Неудачник единожды, неудачник до конца жизни и после? *** А Бомгю сбежал. Сбежал, как и обещал. Куда — не знает. Ему некуда бежать. Он знает, где находится Ёнджун, а ещё знает, что он ненавидит его. Мысленно Бомгю всё ещё пятнадцать, у него много проблем, но он чувствует. Джун никогда не выходил из мыслей. За эти пять лет любовь притупилась, ей на смену пришло другое чувство — отвращение. Он не хочет видеть этого человека, он больше не любит его. Он не тот, кто должен быть рядом, а Бомгю не может вновь погрязнуть в это. Но если он больше не чувствует этого к Ёнджуну, тогда почему он тратит последние деньги на билет в Лондон? Почему он бежит по незнакомым улицам, даже не имея и малейшего понятия где он находится? Он не знает как он выглядит сейчас, не знает, а узнает ли он его, но ему неважно. Он хочет увидеть его. Он бежит, сам не зная куда, бежит-бежит-бежит. И врезается. В прохожего. С яркими рыжими волосами и высоким ростом. Незнакомец поворачивается, чтобы выразить свое недовольство, но сразу оба застывают без слов. Глаза. Карие, глубокие и родные. По воле случая первый встречный оказался Ёнджун. Он смотрит на него пусто, но удивлённо. Внутри смешалось всё: начиная с удивления, а заканчивая… любовью? Она ли это? Бомгю рад, что он встретил его. Но даже улыбку выдавить не может, не говоря уже о простом «Привет». Он его ненавидит. Он бросил и предал его. Да он даже не любил его, он просто играл и пользовался его чувствами, а Гю наивно верил, что тот любит. Он разрушил его, а тот все пять лет собирал себя по маленьким кусочкам, чтобы вновь выстроить из этого человека. Построить себя. — Блять, — выдает Ёнджун. Единственное, что он может сказать. Он встретится с ним в лицо. Джун тоже думал о нём всё это время. Он всё ещё любит, но это сложно и невозможно. Они тонут, а не чувствуют. А после снова уходит, ускоряя шаг. Бомгю же так и смотрит на удаляющиеся силуэт, не в силах и слова вымолвить. Он обязательно встретит его ещё. Но сейчас они снова незнакомцы. Им не стоило переходить эту грань. Им не стоило знакомиться. Им не нужно знать друг друга. Потому что это имеет последствия.