И занося клинок над побежденным, задумайся, согласен ли ты править пеплом, стать королем руин?
Человеческий мозг — поистине удивительный орган, способный на гораздо большее, чем можно представить. Изменение воспоминаний, переписывание прошлого, создание воображаемых людей, в буквальном и переносном смысле, и все — для того, чтобы спасти самого себя. Томас не помнит, чувствовал ли себя кому-то действительно нужным, ощущал ли когда-нибудь теплоту губ на лбу и слышал ли те заветные слова, успокаивающие оголенные нервы. Это было настолько давно, что рукописи памяти стали нечитаемыми от скопившейся плотными слоями пыли, а бумага рассыпалась в прах от попытки коснуться. Точнее, не помнит ничего подобного в реальности, и порой удивляется, как сознание воспроизводит давно стертые из воспоминаний картинки прошлого, стоит только закрыть глаза и перешагнуть порог царства Морфея. Оно показывает нечеткие силуэты с размазанными лицами, но такие родные, до колющего теплого чувства на душе, словно он не в своей кровати, а в постепенно кипящем котле, и на живую чувствует, как варятся органы. Во снах человек не испытывает физической боли, но никто не говорил про душевную, и если ученым необходимо представить пример человека, подтверждающего эту теорию, Томас подошел бы им безоговорочно. Догадки о том, что все его сны — лишь результат деятельности воспаленного мозга, заболевшего давным-давно от нехватки чего-то жизненно необходимого, Смоук всеми силами старается закинуть как можно дальше. У него нет подтверждения, имеют ли сны существующий исходник, видит ли он когда-то на самом деле пережитые моменты или злосчастную шутку неугомонного сознания. Ко второму варианту хочется никогда не возвращаться. В противовес беспамятства, будь оно тысячу раз проклято, он особенно ярко помнит, с каким ужасом на него смотрела сестра, каким умоляющим голосом просила сделать хоть что-нибудь, а он, в ступоре, охваченный первородным страхом, не мог сдвинуться с места. Просто смотрел, как бездыханные тела глухо приземляются на землю и застывают навсегда, как и брызги горячей крови на его лице.От которой до сих пор никак не отмыться.
Уверенность, что он был на тот момент в сознании и воспринимал происходящее на трезвую голову, с каждым новым днем ослабевала. Не таким Томас хотел запомниться семье перед смертью. Жалким, беспомощным, никчемным. Не годящимся ни на что. Смоук помнит каждую стычку с Би Ханом и старается не запоминать брошенные им задевающие слова, пытается даже не слушать, заранее зная, что каждое из них врежется острым осколком и будет нарывать где-то внутри вместе с остальными. И дьяволу на милость, очередной особенно холодной ночью подсознание воспроизводит его голосом все монологи, как заезженную сломанную кассету. Как бы он ни старался ее остановить, вытащить, сломать окончательно вдребезги — никак не находил, откуда исходит звук. Он звучал отовсюду, вокруг, сдавливал голову широким обручем и напрочь отсутствовал одновременно. Ненужное и отягощающее скапливалось в нем ежеминутно в огромных количествах, не оставляя места для чего-то хорошего.И если это — блестящие попытки мозга спасти себя и тело от страданий, он отвратительно справляется.
Пустым остается только желудок, который, к сожалению или к счастью, не заполнить дымящимися мыслями. И когда сомнения берут верх, когда голова трещит по швам и норовит разлететься ошметками в разные стороны, Томас предпочитает обжигать его виски. По истечении нескольких дней он не вспомнит, как снова просиживал стул в потемках бара, сжимая стакан настолько сильно, что в какой-нибудь следующий раз превратит его в россыпь осколков. В лучшем случае, его сердечные извинения зачтутся и мадам Бо без особого возмущения заменит стакан другим и целым, читая лекции по безопасности и необходимости всегда держать себя в руках, на что бы он неловко улыбнулся и пожелал поскорее исчезнуть за дверью. В худшем — придется искать другое место для отвлечения. Жидкость в стакане посветлела и прибавила в объеме, плавающие на поверхности кусочки льда почти растворились то ли от его пристального, словно гипнотического взгляда, то ли от безумно быстро пролетевшего мимо времени, то ли от невозможной духоты в помещении, которая могла лишь казаться из-за опьянения. Он считал эти три причины и многие другие, несвязанные между собой и алкоголем, возникшими из ниоткуда, как налетевшие на яркий свет мотыльки, верными в одинаковой мере. Наконец вырвавшись из вязкой реальности и осознав свое тело в оживленном баре, который казался таким даже после того, как помещение практически опустело, а время перевалило за одиннадцать ночи, Томас в последний момент услышал приближающиеся к столику шаги. — Опять виски со льдом, опять ты сидишь до последнего в ожидании, пока лед растает и сделает виски менее терпким? — Скорпион сложил руки на груди, опуская взгляд на бледную макушку, надеясь, что получит объяснение, зачем Смоук торчит здесь, или сразу добьется его возвращения. Все-то он уже знает. В обычное время это вызвало бы улыбку, но сейчас Томасу не определить, переполняет его возмущение от слежки или благодарность за своевременное предотвращение пагубного отдыха. Отвечать не хочется. Он молчит, продолжая всматриваться в содержимое стакана. Само его присутствие говорит за себя. — Если подумать… Би Хан не предавал нас. — медленно проговорил он, когда повисшее в воздухе требование ответа начало на него давить. — О чем это ты? От услышанного Куай Лян свел напряженные брови к переносице и опустил голову, чтобы четче слышать это бормотание себе под нос, и ему уже не нравилось, во что уверенными темпами перерастает обычный разговор. Он вправе отказаться в нем участвовать, не оставаться здесь дальше, перевести тему на что-то более нейтральное, если бы не видел, в каком состоянии его брат. — Он просто преследовал свои цели. — Ты оправдываешь его, Томас. Голова невозможно гудит. Ощущение сравнимо с тем, как сверлят стены, только в его случае вместо стен — череп, а вместо одной дрели — несколько. Несмотря на это, Смоук поднимает голову, встречая чужой взгляд. — Он лишь хотел сделать наш клан свободным, независимым. Мы никогда не принимали его позиции, но что, если стоило все-таки послушать?.. — Томас. — его голос зазвучал строже в попытке остановить ложные суждения. — Ему сейчас нет пути обратно, и почему? Потому что он хотел сделать как лучше, но по-своему и своими методами. — Нам нет пути обратно. Скорпион оставался непреклонным, в отличие от брата, с которым когда-то разделял общую позицию и который под давлением свалившихся обстоятельств отклонился совсем в другую сторону. И он понимает — сколько бы времени они ни провели вместе, встречая все трудности бок о бок, и каким бы одинаковым ни было воспитание их давно ушедшего из жизни отца, Томас всегда остается на шаг позади. Проблема не только в том, что с самого раннего детства сокрушительная боль от потери семьи оставила глубокий шрам на его сердце, но и в том, что после обретения новой семьи и двух братьев один из них готов был смиренно ждать и поддерживать, а второй не собирался даже оборачиваться. Куай Лян привык к неспособности Би Хана приходить к компромиссу, к неконтролируемым вспышкам гнева и нервозности, и благодаря бегущей в венах крови клана Лин Куэй, конфликты между ними происходили не так часто. Смоуку же доставалось куда больше. В затяжном молчании он отвернулся, упершись лбом в ладони. — Мне кажется, это мы его покинули. — мысли не отпускали его, вцепившись мертвой хваткой. — Оставили справляться самому. — Я сомневаюсь. Наши позиции кардинально отличались. Мы не были ему так сильно нужны, раз он повелся на россказни Шанг Цунга. Тебе не кажется? Что-то ему подсказывает, что стакан на столе — не первый, и разговор затянется дольше, чем на пару минут, которые Скорпион планировал выделить, чтобы уговорить бедного-несчастного пьяницу отправиться домой. Поймав себя на мысли, что стоит над душой, он посмотрел на стул напротив, который мог бы сбросить с его возвышающейся фигуры ощущение тягости. Вести вразумительный диалог с человеком, чей рассудок затуманен алкоголем, заранее проигрышная затея, но он решил попробовать. — Би Хан… сложный человек, и я удивлен, что ты все еще хорошо к нему относишься, зная его невыносимый характер. Я как никто другой могу понять, почему так получается. Но наша цель, как Лин Куэй, должна быть превыше личных отношений. — он вздохнул, не заметив никакой реакции, и мягко коснулся ладонью плеча сидящего. — Мне самому тяжело говорить и осознавать это. Последние слова он произносит особенно тихо, с таким сожалением, с которым в пору тоже взяться за выпивку. — Ширай Рю. — резко произнес Смоук, прежде чем поднять голову, оторваться от затекших рук и откинуться на спинку, на что Скорпион еще больше нахмурил брови в немом вопросе. Томас не отрывал взгляда от лежащих на столе ладоней, между которыми довольно долго в одиночестве стоит нетронутый стакан, и все равно почувствовал непонимание, исходящее от брата. К сожалению, даже он сам и наполовину не понимает, что говорит. — Лин Куэй теперь полностью под руководством Би Хана, и только ему решать, какая судьба его ждет. Мы… создадим новое место, которое возглавим вместе. — Звучит неплохо. Уголки губ Скорпиона приподнялись в горькой улыбке, растворившейся, как только он представил, со скольким придется столкнуться и преодолеть, чтобы заслужить место в паутине кланов. Он чувствовал, видел, как это гложет и брата вдобавок ко всему. Он осторожно шагнул вперед и развел руки в стороны. На такое радушное предложение Смоук отреагировал не сразу. Глядя в тени под другими столами и стульями, сам того не замечая, он наклонился в сторону, прильнув виском к подставленному торсу. — Так не должно было быть. Теплые руки обвились вокруг его плеч, ладони сцепились в замок. — Я знаю… Знаю. — шепотом пробормотал Скорпион. — Станет легче, если я скажу, что мы не предавали его? Ответ последовал не сразу. Томас закрыл глаза, в кромешной темноте не ощущая своего тела. Оно словно витало в невесомости, как сосуд, органы внутри которого перекручивает и мешает друг с другом. Его тошнит, давит какой-то силой на затылок, и стоит снова открыться векам — все проходит, кроме обострившейся мигрени. Затем появились безмолвные намеки на просьбу продолжать — он обхватил обнимающую его руку за запястье. — Величие, мания свободы, безрассудное правление… Этого Би Хан добивался, но этого ли хотел наш отец? Мы лишь отринули его принципы, переросшие в безумие. Он перешел черту, и ты видел это. — Наш? — издевательски усмехнулся Смоук, запомнив, кажется, только слова об отце, сдерживаясь, чтобы не закашляться от мерзкого першения в горле. — Будет неправильно, если скажу, что он только мой. И вообще... Объятия ослабли, стоило Куай Ляну опуститься на одно колено. Нехотя Томас оторвался от мягкой, теплой поверхности одежды. Теперь не придется поднимать голову, чтобы увидеть украшенное шрамом лицо. Он не может себе ответить, почему не считает след последней битвы со старшим братом чем-то уродливым, а наоборот — чем-то достойным и показательным. Если Скорпион когда-нибудь решит испепелить его тело до последней косточки, он заранее испытает обжигающее чувство, угасающее по мере того, как плоть превращается в прах. Потому что неспособное сгореть сердце так и коптится над языками пламени, в отличие от всамделишного воспламенения — внутренними, несуществующими, но ощущающимися как вполне реальные. Шрам, пожалуй, единственное, что отрезвляет пошатнувшийся рассудок и одновременно вселяет новые сожаления. Он мог бы вмешаться тогда, пусть и не предотвратить битву, но принять какую-то часть ударов на себя. Ему нечего больше терять, и риск был бы оправданным, как и нежелание оставаться в стороне.«Не подходи. Это мой бой».
Когда он вспоминает до последней мелочи тот переломный момент, неудачный день с самого начала, не перестает крутиться в голове одна и та же фраза, на которую он так и не смог ответить. «Наш бой». От уводящих в пучину мыслей отвлекают чужие ладони, что ложатся на предплечья и фиксируют в одном положении, оставляя безысходно смотреть в карие глаза и слушать. — Оставим все в прошлом. Этого больше нет. И я не побоюсь сказать, что Би Хана тоже нет. Не в живых, но точно в наших новых начинаниях. Слышишь? Смоук кротко кивает сразу же, как только слышит вопрос, на мгновение опустив взгляд. — Мы сможем начать заново, подняться на ноги самостоятельно, без чьих-либо наставлений. У нас все получится. У тебя все получится. Трудно не заметить, как поменялось буквально на глазах выражение лица Куай Ляна, превратившись из серьезности в сопереживание, согревающее куда больше объятий, таких редких, но всегда запоминающихся, за которыми он хочет и будет тянуться в любое удобное время. Не желая терять его сейчас, Томас тянется к нему уже сам, расклеившись под гнетом эмоций. Рано или поздно им должен был открыться выход наружу. С очередной теплой улыбкой, задержавшейся дольше, чем на пару секунд, Скорпион охотно обнимает брата в ответ, зарываясь пальцами в его серебристые волосы на затылке. — Я буду рядом. Что бы ни случилось. А теперь, пожалуйста, пойдем домой.