* * *
...Тав проникла в его кабинет с присущей ей грацией и удивительным талантом не издавать ни единого звука при движении. Ей всегда нравилось ловить дрожь его тела, когда она проводила кончиком клинка по задней стороне шеи или когда обнимала его со спины, неизменно шепча о сотнях способов его смерти, если он не озаботится личной безопасностью. На этот раз она вальяжно села на край стола, закинув ногу на ногу и лениво вертя кинжал в пальцах, чье лезвие еще пару минут назад было поглощено чужой кровью и ошметками мяса, а теперь было девственно чистым и блестело в огнях свечей. — Твой пленник не продержался даже получаса, досадно, — хмыкнув, она бросила прямо исписанный именами и координатами лист, испачканный кровью. Из-за чего Горташ нахмурился и недовольно убрал его с письма, которое писал, и, вероятно, напрасно: просочившиеся алые разводы и пятна не особо подходили содержанию его обращения. Заметив чужое настроение, Тав сбросила обувь, проходясь носком по чужому колену, пока лезвием она мягко вынудила Избранного Бэйна приподнять голову и обратить на нее внимание. — Тебя что-то не устраивает, Энвер? — слегка склонив голову набок, Тав растянула губы в полуулыбке, завороженно наблюдая, как острое лезвие медленно скользит от чужого подбородка по шее до адамового яблока, слегка надавливая на то, но все еще контролируя свою силу, чтобы не пустить кровь, после чего продолжило движение вниз, вплоть до впадины ключицы, которую не скрывали богатые одежды. — Как и всегда, никакого терпения, хотя я непременно обратил бы на тебя все свое внимание, как только закончил, — ответ мужчины повеселил Тав, отчего та тихо рассмеялась, пока не скользнула ногой выше по бедру лорда и мягко не надавила на пах, лениво поглаживая тот. Убрав лезвие от чужой кожи, она довольно вальяжно облокотилась на руки за своей спиной. — Кажется, ты забываешь, что у нас с тобой равное положение, и я не одна из твоих подчиненных. Вместо того, чтобы потратить время на поиск достойного подношения моему Отцу, я занимаюсь допросом твоих пленников. Думаю, я заслуживаю большей награды, чем хмурый взгляд, — скользнув языком по собственным губам под темнеющим взглядом своего партнера, она немного усилила давление на его пах, удовлетворенно улавливая тихое рычание. Когда Горташ поднялся со своего места и накрыл ее тело своим, заставляя повалиться на стол, смахивая с него на пол стопки бумаг, Тав рассмеялась, пока ее губы не накрыли чужие. Они оба жадно боролись за первенство в поцелуе, мешая кровь из прокушенных губ, пока ладони Горташа грубо прижимали ее бедра к своим, в то время, как ее пальцы впивались в его плечи, проникали под воротник, оставляя неглубокие царапины на задней стороне шеи, и поднимались выше, путаясь в темных волосах. Она прогибалась ему навстречу с грацией кошки, бесстыдно соблазняя его на перерыв от дел. — Клянусь, когда-нибудь я посажу тебя на цепь у моих ног, чтобы ты могла пользоваться своим ртом по прямому назначению, — хрипло бросил Горташ, отрываясь от ее губ, когда стало недостаточно кислорода. — Мы так похожи: оба готовы оторвать другого от его дел, разве это не делает нас идеальной парой, Энвер? — уточнила Тав, усиливая хватку в его волосах и заставляя немного откинуть голову назад, чтобы пройтись языком вдоль его шеи, а после прикусить влажную кожу, борясь с желанием впиться немного заостренными клыками в плоть, пусть она и не была вампиром...* * *
Тав не знала, сколько времени прошло с посещения эрцгерцогом ее темницы, но вряд ли больше половины суток. Кроме него к ней никто не заходил, хотя даже самых обреченных пленников было принято кормить вплоть до суда и казни, даже если еда была отвратительной. Впрочем, не сказать, что она бы смогла нормально питаться, пока закована в цепи. Она заставляла себя проваливаться в небольшую дрему, чтобы как-то экономить силы, но неудобное положение не позволяло надолго отключаться, вырывая из поверхностного сна. Поэтому, когда скрипнула дверь, она резко подняла голову, прищуриваясь и скалясь на ухмыляющегося мужчину. — Приятно видеть, что тебя до сих пор не способна сломить стесненная обстановка, — заметил эрцгерцог, подходя ближе с кружкой в руках. Что бы там не плескалось, Тав была готова рискнуть попробовать это: она была уверена, что ее не собираются травить, а причин не доверять интуиции у нее пока не было. Содержимое кружки оказалось вином, из-за намеренной неаккуратности Горташа потекшим по ее подбородку и ниже, пачкая тунику, которая была под легкими доспехами. Естественно, они были сняты, пока ее удерживали Стальные Стражи, перед тем, как приволочь в камеру. Вкус был отдаленно знакомым, но она определенно не пробовала это вино в компании своих спутников. А внимательный взгляд эрцгерцога, которым он сопровождал ее утоление жажды, выдавали его намерения. — Благодарить не буду, — напившись, мрачно заключила Тав, поморщившись от затекших рук из-за неудобного положения. На замечание ее пленитель никак не отреагировал, свободной ладонью проходя по ее талии и животу, кажется, распаляясь от своих же действий. — Раз твой Отец до сих пор не отвернулся от тебя, значит ты совсем не изменилась. — Понятия не имею, о чем идет речь. Я не собираюсь идти на поводу чьих-либо прихотей и совершать бессмысленные убийства. Видимо, у меня появился шанс исправить ошибки прошлого, какими бы они ни были, — вскинув подбородок, возразила Тав. Ни ее мимика, ни жесты не выдавали в ней сдавшуюся пленницу. Несмотря на ее положение, она оставалась гордой и не собиралась отступать от новоявленных принципов. — Моя дорогая, все, что ты делала, никогда не было бездумным насилием, это было настоящим искусством и всегда преследовало вполне конкретные цели. Это твой самый глубинный инстинкт, который не притупила бы никакая потеря памяти. Уверен, он до сих пор стимулирует тебя действовать. И будь уверена, у меня достаточно времени, чтобы дождаться твоей жажды и выпустить к твоим драгоценным спутникам, которые планируют твой побег, — сцены пробуждения после убийства несчастного барда, который невовремя решил к ним присоединиться, всплыли перед глазами. Ее спутники наверняка не были такими беспомощными, как была тифлинг, но Тав не знала, насколько она сильна в своем неконтролируемом состоянии, и смогут ли с ней совладать до того, как она кого-то серьезно ранит или вовсе убьет. И это вызвало неприятный холодок по спине и мелкую дрожь в пальцах. — Ты не посмеешь. Рискуешь стать моей первой жертвой, — наплевав на бессмысленность собственных действий, она забилась в кандалах, пока по предплечьям не заструились тонкие дорожки крови из скованных запястий. Единственный, кого она была готова растерзать во вменяемом состоянии, был сам лорд Горташ. Она живо представила, как рассекла бы ему горло, вспорола грудь и вырвала бы его сердце под аккомпанемент ломающихся ребер. Она бы пригвоздила его ладони его же костями, а потом выпила из его черепа вино, которое тот так любезно предоставил ей сейчас. Его крики ласкали бы ее слух, пока ладони погружались в жар агонизирующего тела. От ярких фантазий ее повело, в ладонях ощущалось фантомное тепло, словно они были в крови, только покинувшей вены живого человека. В ноздрях все отчетливее ощущался металлических запах, и хотя это было из-за ее собственных ран, перед глазами стоял совсем иной образ. Чудовищные картины, обрывки воспоминаний предыдущих жертв и ощущение абсолютного удовлетворения заставили ее сдавленно застонать и сильно приложиться затылком о стену, чтобы вернуть хотя бы отдаленно ясный рассудок. — Мне даже не придется долго ожидать, — в его глазах отражались предвкушение и жажда, а в ее — угасающее сознание.* * *
...Несмотря на то, что она не впервые была обездвижена на его постели, Тав медленно теряла терпение. Она сидела на коленях посреди незаправленной кровати, руки были сведены вместе и связаны за спиной, в то время, как разведенные ноги за щиколотки и икры удерживали веревки по разные от нее стороны, вероятно, привязанные другим концом к ножкам кровати. В любом случае, движения были ограничены, и мягкая постель вовсе не избавляла от ноющих мышц из-за одного положения. И пока она выполняла функцию статуи в его покоях, Горташ вполне спокойно вернулся после утренней ванны, определенно не спеша, за что поймал на себе недовольный взгляд светлых глаз. — У меня достаточно дел, чтобы тратить свое время на созерцание стен, — хмыкнув, бросила Тав, рассматривая в зеркало лицо ее любовника, пока ее взгляд не скользнул ниже, на расцарапанную спину, что заставило ее поерзать на постели. — Мы оба знаем, что веревки не представляют для тебя никакого препятствия, и при желании ты давно бы покинула мою скромную обитель, — как бы между прочим заметил Горташ, ловя в отражении чужие манипуляции и усмехаясь неудовлетворенному блеску в глазах его партнерши. На замечание лорда Тав лишь закатила глаза. — Возможно, я надеялась на более теплый прием, раз уж ты выразил желание воспользоваться дополнительной атрибутикой. — Ты бываешь такой нетерпеливой, но твое желание служить мне обязательно должно быть вознаграждено, — с повелительными нотками в голосе ответил Горташ, после чего направился к ожидающей его спутнице, расшнуровывая штаны. И зачем только надевал их? — Служу я только моему Отцу, Энвер, — возразила Тав, отражая чужую ухмылку. Когда пальцы мужчины скользнули между прядей немного спутанных после сна волос и потянули их назад, заставляя сосредоточить ее взгляд на его лице, Тав застонала, больше ерзая, хотя скомканное покрывало не сильно помогало избавиться от напряжения. — Я бы с особым удовольствием и вниманием выслушал твои аргументы, но, боюсь, твой рот будет слишком занят для этого, — встав на колени перед Тав, Горташ за волосы заставил ее склониться, устанавливая ее лицо около своего паха и властно взирая сверху вниз. В темных глазах плескалось удовлетворение и искры разгорающегося возбуждения, когда он другой ладонью, придерживая член, провел головкой по чужой щеке, после чего ткнулся в мягкие губы, которые тотчас распахнулись. Тав размашисто прошлась языком по уздечке, слизывая выступивший предэякулят перед тем, как обхватить головку губами и потянуться ниже, желая ощутить больше плоти, но хватка в волосах усилилась, останавливая ее. — Какая жадная слуга. Но это мне решать, как мой дорогой поданный будет ублажать меня, — хрипло прокомментировал ее инициативу Горташ, после чего задал размеренный темп, с удовлетворением отмечая, что его спутница расслабилась в его руках, позволяя руководить процессом. Когда лорду надоело наблюдать за виляющими бедрами, он призвал призрачную руку — фокус, не требующий больших затрат и чрезмерной концентрации. Когда призрачная ладонь с определенной умеренной силой опустилась на ягодицу Тав, оставляя после себя след, та непроизвольно дернулась и гортанно застонала, посылая приятные вибрации по возбужденному члену. После этого на нее обрушился шквал шлепков, отчего кожа в местах ударов горела, усиливая желание прикоснуться к себе. Конечно, она могла бы в мгновение ока избавиться от удерживающих руки веревок, но это было бы слишком скучно. А пока ей оставалось довольствоваться поркой и редким трением вставших сосков о грубую ткань мужских штанов. Вибрации из-за гортанных стонов его любовницы быстрее подвели его к краю, с усилием заставляя Тав оторваться от его члена, чтобы в следующее мгновение после пары фрикций в кулак излиться на приоткрытые губы и грудь. Несмотря на то, что призрачная рука была простым фокусом, оргазм все же сбил концентрацию, из-за чего заклинание развеялось. Тав развязно слизала попавшее на губы вязкое семя, ощущая, как натертые запястья закровили, добавляя в покои помимо очевидного запаха секса металлические нотки, из-за чего ее зрачки расширились больше, а дыхание участилось. Понаблюдав из-под полуприкрытых глаз за нуждающимся отродьем Баала, Горташ встал с постели, но Тав даже не успела возмутиться, поскольку тот только взял бутылку с вином со стола, и вернулся. Сделав щедрый глоток из бутылки, он прижался к распухшим губам, добавляя к поцелую пряный вкус алкоголя, пока одна из его ладоней спустилась к напряженному животу и скользнула ниже, проходя пальцами по влажному и набухшему клитору. То, как эта опасная и смертоносная женщина прижималась бедрами к его руке, как жадно отвечала на поцелуй или с особым блеском принимала любую его инициативу, просто не могло не вызвать привыкание и извращенную привязанность...* * *
Вернув себе контроль, Тав скривилась от бьющего в глаза солнца, что заставило ее спохватиться: в темнице определенно не было никакого доступа наружу. Осмотревшись, стало понятно, что она в просторных покоях, но подорваться с постели, куда ее уложили, не вышло бы из-за прикованных к спинке кровати рук. Кандалы были крепкие, но явно не те же, что были в темнице, поскольку под металлом виднелись бинты в местах, где она успела стереть себе кожу. Видимо, в своем кровавом бреду против нее выступали только бездушные Стальные Стражи; костяшки пальцев саднило, но, судя по всему, все ее раны были обработаны, пока она была в беспамятстве. Вероятно, после ее кратковременного бешенства, но до возвращения сознания ее успели усыпить: сомнительно, что она пошла бы добровольно в чьи-либо покои. Помимо прочего во рту мешался кляп, который заставлял кровь бурлить от раздражения. Навскидку дернув руками, Тав отметила, что витая спинка постели не такая крепкая опора, как каменная стена, так что у нее вполне были шансы при правильном усилии вырвать ее и найти в спальне что-нибудь, чем можно было бы вскрыть кандалы. Но воплотить планы в жизнь не вышло, поскольку в покоях показался эрцгерцог. — Как всегда, мой дорогой партнер умеет удивлять. Приятно видеть, что ты так же опасна, как и раньше: пара моих Стальных Стражей превратились в груду металлолома после столкновения с тобой. А это значит, что ты куда ближе ко мне, чем к своим спутникам, — поскольку возможности что-либо ответить у Тав не было, она бессильно зарычала и сложила пальцы в неприличный жест, тем самым выражая все свое отношение к Горташу. Хоть кандалы и сжимали ее запястья, но они ничуть не мешали пальцам двигаться, как ей заблагорассудится. Ее манипуляции вызвали краткий смешок с его стороны, после чего он приблизился к ней и сел сверху, грубо сжав ее ноги коленями, чтобы та не особо дергалась. Ладони проникли под тунику, хаотично оглаживая напряженный живот. В глубине темных глаз горела необъяснимая для Тав одержимость, и это делало ее врага опаснее. — Я был уверен, что ты мертва. Смирился с безумством и упрямством Орин, которая лишена всякого разума и движима только кровавыми убийствами, — ноты сдерживаемой ярости прослеживаются в ненужном Тав подобии исповеди, пока грубые ладони поднялись выше, обведя яростно вздымающуюся грудь. — И после этого ты врываешься на мою коронацию, отказываясь от нашего долгого совместного прошлого в угоду мести новоявленной подруги. Полагаю, у меня есть все основания злиться на тебя, моя дорогая, — разгоряченно шепчет Горташ, разрывая тунику и жадно осматривая открывшийся ему вид на обнаженную кожу с редкими давно зажитыми рубцами и шрамами. Его ладонь сомкнулась на ее горле, чувствуя вибрации от яростного рычания, которое превращалось в приглушенное мычание из-за кляпа, пока он пальцами другой руки плавно проходил по доказательствам ее мрачного прошлого. — Мы так долго знакомы, что я знаю причину каждого рубца на твоей коже, некоторые из них даже оставлены моей рукой. И я не собираюсь отдавать то, что всецело принадлежит мне, кому-либо еще, — эрцгерцог склоняется над ней, оставляя вереницу укусов на ее шее, пока Тав гневно дергается под ним, намереваясь уйти от прикосновений. Когда укусы переходят на грудь и чужой язык скользит по тонкой ткани топа, там, где выделяются вставшие соски, Тав метает молнии в темную макушку, пока перед глазами не мелькают размытые картины прошлого, заставляя болезненно застонать от разрастающейся головной боли. Из-за этого она откидывается на подушки, закрывая глаза и часто дыша носом, что совсем не помогало избавиться от обломков когда-то прожитых мгновений, которые мелькали за закрытыми веками ярким калейдоскопом смешанных красок, отдельных образов и ворохом ярких ощущений. Это позволило эрцгерцогу без особых усилий избавиться от ее штанов и белья, закидывая одну ногу себе на плечо, пока его пальцы оставили в покое ее горло и грудь, чтобы жадно пройтись по внутренней стороне ее бедер, переходя на ягодицы, за которые он подтянул ее ближе к себе, прижимаясь возбужденной плотью к ее. Не тратя время на прелюдии, он непривычно нетерпеливыми движениями дернул завязки на штанах, приспуская те, чтобы мгновением спустя толкнуться в отчасти увлажнившееся влагалище. Этого было определенно недостаточно после долгого перерыва, чтобы проникновение было безболезненным, но, вероятно, мужчина этого и добивался. Ощущения были знакомыми: видимо, раньше они нередко причиняли друг другу разного рода боль, и, судя по смазанным образам, им обоим это нравилось. Он прав, некоторые рубцы действительно были оставлены им благодаря изнурительным провокациям с ее стороны. Она вспомнила окровавленные пальцы на его шее, пока она прижималась к нему, сидя сверху и контролируя движения, как она проходилась большими пальцами по адамову яблоку, пока в пальцах Горташа был ее клинок, гуляющий по ее коже, изредка разбавляя удовольствие вспышками боли. Вспомнила головокружение от высоты Лунных Башен, когда она балансировала на перилах только благодаря крепким рукам на ее бедрах и собственным вцепившимся в камень пальцам. Адреналин бил в виски, прохладный ветер холодил обнаженную кожу, вызывая мурашки и легкую дрожь, пока взбешенный Горташ шептал ей угрозы, которые она пропускала мимо ушей, сосредотачиваясь на грубых фрикциях и всепоглощающем ощущении настоящей опасности. Из и без того искалеченного разума были стерты воспоминания о том, каким образом она так сильно его разозлила, но она помнила образ его пылающих глаз, обещающих самую жестокую расправу, отчего она была не уверена, что после секса ее не отпустят испытать на себе свободное падение. Кажется, они оба были сумасшедшими. Мешающиеся перед глазами образы препятствовали полному погружению в происходящее прямо сейчас, что было заметно со стороны, поэтому эрцгерцог избавился от ее кляпа, склонился, проходясь носом по ее шее и жадно вдыхая, после чего поднялся выше, касаясь губами уголка ее губ, опаляя частым дыханием. От потока картин под закрытыми веками и отзывчивого на чужие прикосновения тела, Тав чувствовала себя пьяной, ее вело от происходящего, и она определенно вошла в раж. Когда Горташ совершил последние фрикции, наваливаясь на нее в приступе желанной разрядки, спустя пару минут тишины, разбавляемой лишь судорожным и частым дыханием обоих, Тав подала голос: — Если я проведу еще немного в кандалах, твои поданные найдут тебя с ними же в самых потаенных и глубоких местах твоего тела, — вкрадчиво прошептала Тав, глядя в потолок. Ей нужно было время, чтобы совместить взращенные за пару недель новые принципы и обрывки прошлого, которые она получила за сутки плена. В любом случае, она уже не была прежней, и ей предстояло определиться с планами на будущее, что было непросто сделать под тяжестью горячего тела.