Вы разве не супруги?

В распорядке дня Аль-Хайтама всё было по-прежнему. Он выстроил его почти интуитивно, просыпаясь по одному и тому же будильнику, выходя из дома примерно в одно и то же время, за исключением некоторых казусов: что ж, ему тоже приходилось признать, что от непредсказуемых событий никто не застрахован. Хотелось бы их поменьше. Он уже проворачивал ключ в замочной скважине, чувствуя потянувший подъездный холодок, как сзади его окликнул знакомый дрожащий голос. Что-то напоминавшее неустойчивый шкафчик в гостиной. – Аль-Хайтам, доброе утро. – Доброе утро, – он повернулся и немного поклонился. Соседка по площадке, престарелая дама в своей неизменной бежевой куртке. – Могу чем-то помочь? Она подошла ближе, протягивая ему лампочку. Конечно, он её сразу заметил, но если бы просто взял из рук – напугал бы. Этот урок он уже усвоил ещё тогда, как только сюда въехал. Сдëрнув с плеча рабочую сумку, он молча принялся за дело; лампочка действительно перегорела ещё вчера, а Аль-Хайтам был достаточно высоким, чтобы дотянуться без лишних забот. То, что для пожилой женщины было очень затруднительно. – Вот спасибо тебе, – улыбнулась она. Несмотря на возраст, голос у неё всегда был громкий. – А я думала, дома ты или не дома. Мне в тот раз твой муж помог. Руки Хайтама замерли на мгновение. Лампочка плотно села на место. – Светленький такой, симпатяжка. Предложил даже чаю зайти попить, да торопилась я. – Мы с Кавехом просто соседи, – сказал Хайтам. Бабуля щëлкнула выключателем, но он всё ещё смотрел в стену, даже не заметив, что она изменила свой цвет. – А? – она обернулась к Аль-Хайтаму, но тот не встретил еë взгляда. Продолжил смотреть куда-то сквозь двери в собственную квартиру, будто ожидал разглядеть там копну светлых волос. – Ой, прости, прости. Обозналась. Спасибо тебе, Аль-Хайтам. – Доброго вам дня. Фонари на улице подсвечивали влажный асфальт, а холодный мокрый воздух резал чувствительные ноздри. Хайтам поднял воротник пальто повыше, прижимая шарф к шее, и ещё быстрее зашагал в сторону остановки. Дома теплее. И светло. На лестничной площадке теперь тоже... Он думал об этом весь рабочий день. *** Вопреки всеобщему заблуждению, Аль-Хайтам не любил тишину – он не любил отвлекающие звуки. В больших наушниках всё время играла музыка – в дороге, на улице, порой и на работе. Дома он включал песни во всей квартире сразу, а иногда, как сейчас – просто телевизор. Кавех застал его в их общей комнате на тот момент, пока Хайтам читал книгу на диване, а диктор с экрана рассказывал об экономическом кризисе на Востоке. Кавех и сам любил включать музыку. Иногда они устраивали небольшие потасовки за право выбора репертуара. Работы над чертежом оставалось всего ничего, и Кавеху захотелось подкрепиться. Гостиная у Хайтама была совмещена с кухней, поэтому он молча прошоркал к холодильнику, изучая его содержимое. Кажется, у них оставался хлеб, можно было бы сделать сэндвичи... А можно было бы и не париться и найти какое-нибудь печенье... – Не делай вид, что я закрываю кухню на замок, – раздалось недовольное с дивана. – Или ты опять играешь в вора? Кавех цыкнул. Глаза закатились сами собой. – Ничего я не играю. Сунув в рот шоколадное печенье, он вытащил сразу всю пачку. Намёк был понят: одно время Кавех и впрямь чувствовал себя маленьким воришкой, поэтому таскал еду в выделенную ему комнату, но после того, как Хайтам отчитал его по поводу простыней в крошках, которые "высыпались оттуда, когда он потащил их в стирку", Кавех старался есть на кухне. Небольшая плата за проживание в центре Сумеру, если не учесть вредность владельца квартиры. Он взял пульт с полки и принялся листать каналы. Печенье и чай не вязались с новостной мутью экономику Ли Юэ. На одном из каналов шла вечерняя скандальная программа, повествующая о шокирующих историях жителей деревень; Кавех обожал еë смотреть, чтобы удручающе ахать, качать головой и с хохотом сравнивать ведущего с Хайтамом. Тот был угрюмым душным стариком. Ну, совпадало всë, кроме последнего пункта. С дивана раздражëнно вздохнули. – Я же не заставляю тебя смотреть, – отмахнулся Кавех, набирая воду в чайник. И, подумав немного, всё же повернулся к нему. – Чай будешь? Что-то в груди коротко щëлкнуло. Хайтам посмотрел на него почти удивлëнно, и Кавеху вдруг подумалось, как ему хорошо в чёрной одежде. Всегда идёт. Идеально оттеняет кожу и серебристые волосы. И то, как он сидит, закинув ногу на ногу параллельно полу, выглядит всегда... очень привлекательно. – Буду, – сказал он, захлопывая книгу. Может, в другой раз Кави снова съязвит, что он может и сам себе налить, раз захотел. Но в этот раз он закинул пакетик в его белую кружку, поставив еë рядом со своей, и вздохнулось ему почему-то очень спокойно. *** Если что-то и могло сегодня спасти настроение Кавеха, так это вкуснейшие булочки и маффины. Пекарня замаячила впереди ещё тогда, когда он дошёл до перекрëстка, сунув руки в перчатках поглубже в карманы пальто; при виде еë знакомых кирпичных стен Кавех начал свою обычную борьбу. Купить или не купить? Порадовать себя или стиснуть зубы и пережить тяжёлый рабочий день так, хваля себя потом за стойкость? Или всё же позволить себе маленькую радость, ведь в жизни их нужно находить самому? Сердце Кави рвалось к шоколадной крошке и сахарной глазури, но он каждый раз возвращался мыслями к счëту на карточке. До пекарни оставалось несколько десятков метров, а он судорожно кусал губы, зная, что на холодном октябрьском ветру это очень плохая идея. Если не забудет, обязательно нужно будет помазать бальзамом после ужина. Голову ломило от усталости, а кончик носа превратился в ледышку. Стоило Кавеху вспомнить в деталях ореховый круассан, как он едва не заплакал. Двери пекарни были всё ближе, и на холоде ароматы разносились со скоростью света; он даже замедлил шаг, колеблясь. Стоит ли? Он заслужил? Хватит ли денег? Потом опять прикрываться продуктами под пристальным взглядом своего ужасного арендодателя, ожидая, когда он переведёт ещё денег на карточку? Сплошная мука. Он этого не вынесет. Но ещё более невыносимым, до опухших век и ноющего лба, был сегодняшний день, который мог быть спасëн только сладкой выпечкой, и Кавех, вздохнув облачком пара в морозном воздухе, свернул в сторону пекарни. Интересно, что там у них сегодня? На карточке, кажется, оставалось ещё около пяти сотен моры. Должно хватить на что-нибудь небольшое, правда? Горячий аромат кофе моментально отогрел нос, и Кавех с удовольствием вздохнул. Было бы здорово поесть прямо здесь, усесться за зелёный столик в углу, но домой хотелось попасть ещё больше, и он не стал стаскивать с головы шапку. Продавщица суетилась у стойки, раскладывая булочки по мешочкам, и открывала холодильник, чтобы поставить перед клиентом то или иное пирожное. Пекарня располагалась на оживлëнном перекрëстке в центре города, и еë не обходили стороной ни мрачные взрослые, ни уставшие студенты. Что бы ему такое сегодня взять... Кавех прошёлся взглядом по витрине. Нет, вишни он сегодня не хочет. И вообще чего-то ягодного. Погода с нависшими серыми облаками и воздухом, щиплющим щëки и нос, очень подходила на яблочные слойки и штрудели. Или взять круассан с шоколадом? Время постоять в очереди и подумать было; за столиком рядом громко хихикала группка студентов. Кавех спрятал слабую улыбку в тонком шарфе. – Добрый вечер! – воскликнула продавщица. Кавех постоянно заходил сюда, поэтому очень хорошо еë знал: из-под кепочки выбивались длинные рыжие пряди, и на светлом лице ярко выделялись еë веснушки. Она выглядела ещё более уставшей, чем обычно, но улыбалась по-прежнему дружелюбно. – Что для вас? Кавех успел отогреться и сейчас вообще не хотел никуда уходить. У него появилось страшное желание скрутиться комочком рядом со стойкой и дышать кофе и сладким тестом. – Здравствуйте. Мне, пожалуйста... – он задумался ещë раз, разглядывая витрину. Глазурь подмигнула ему под светом потолочных ламп. – Всë-таки вон тот круассан с шоколадом, пожалуйста. Он прямо на меня смотрит. Девушка весело хихикнула, щипцами вытаскивая выпечку с подноса. Кавех поджал губы, нащупывая в кошельке карточку: может, взять что-нибудь Аль-Хайтаму? Он сегодня написал, что опять задерживается, и, как бы этот придурок его не раздражал и не пытался скрыть свои пристрастия, к сладкому он равнодушен не был. Может, ему тоже поможет вкусная булочка. В конце концов, судя по всему, у них обоих сегодня отвратительный день. – У нас сегодня свежие малиновые маффины, – добавила девушка. – В прошлый раз, кажется, вашему мужу они очень понравились. Возьмëте к круассану? Студенты разговаривали не настолько громко, а приглушëнная музыка откуда-то из динамика не перекрывала других звуков. Кавех не мог ослышаться, но всë равно по-глупому заморгал. – А-а... – Ох, или это не ваш муж, – девушка неловко улыбнулась. – Извините, пожалуйста. Это было не очень красиво с моей стороны. Тот мужчина, что был с вами, у него ещё волосы серебристые... – Это мой сосед по квартире, – Кавех как-то очень по-дурацки хихикнул. Отогревшийся нос невовремя зачесался, а замëрзшее лицо защипало от румянца, и он почувствовал себя каким-то очень неуклюжим и глупым. – Но... Да, спасибо, ещё маффин, пожалуйста. Ему они правда понравились. А вы очень наблюдательны! Комплимент позволил ему немного сгладить неловкость. Девушка пожелала ему приятного аппетита и доброго вечера, и Кавех тепло попрощался с ней, выходя на улицу. Шуршащий бумажный пакет уже заставил его чувствовать себя лучше, несмотря на то, что холодный моросящий дождик снова заморозил щëки и нос, щедро поливая шапку и пальто; это было очень странно. И глупо, наверное. Но больше странно. Они иногда захаживали вместе – возвращаясь из магазина или встречаясь на улице после работы; в самый первый раз Кавех вспотел пять раз, страшно нервничая и косясь на Хайтама в ожидании подколки. В обжорстве ли или в выпрашивании денег. Но Аль-Хайтам на удивление легко согласился, повыбирал выпечку на минуту дольше самого Кави, и с тех пор тема пекарни перестала быть табуированной. Кавех достал из кармана замëрзший металл, подходя к дому. – У тебя всё в порядке? – спросил низкий красивый голос, и Кавех удивлённо моргнул. Открытое в тиктоке видео пошло по третьему кругу, и Аль-Хайтам, жующий маффин рядом с книгой, задумчиво прищурился на него. – Да, – вздохнул Кавех. Лицо снова покраснело; очень некстати. Как она вообще могла окрестить его его "мужем"? Он перелистнул видео, делая ещë один глоток чая, и кухня снова погрузилась в гармонию их обычных вечерних звуков – хруст печенья, шелест страниц и мяуканье из телефона Кави. Всё стало по-прежнему. *** – Небольшое празднование Хэллоуина, – улыбнулась Нилу. Она работала в рекламном крыле, у неё были чудесные рыжие волосы и неуëмный аппетит. Как-то раз Кавех увидел еë судок с едой в столовой офиса – огромная порция мясного плова с крупными янтарями морковки. Он пошутил ещё, что Дэхья перешла на питание для набора массы, а оказалось, что худенькая миниатюрная Нилу умяла всё в один присест, и бровью не поведя. И на глазах у ошарашенного архитектора съела за чаем три печенья, прежде чем вернуться к работе. Теперь она протягивала ему милую самодельную листовку. На чёрном фоне плясали тыковки и привидения. – Собираем всех желающих, кто работает в "Изумруде". Тридцать первого октября, конечно. – Ого! – улыбнулся Кавех, рассматривая листовку. Конечно, рекламщики постарались и здесь, хотя это не относилось к работе; всё выглядело довольно красочно и аккуратно, и его придирчивый взгляд был спокоен. – "Сладость или гадость", да? Интересно, для кого это будет поводом сделать гадость раздражающему коллеге? Нилу захлопала ресницами. Она словно не поняла, как нужно отреагировать, и нервно хихикнула: – Надеюсь, никому. А то мне, как организаторке, будет очень неловко... – Да я шучу, – успокоил еë Кави, покачав головой. – А что будет в программе? – Там на обратной стороне! – с удовольствием воскликнула Нилу. И, пока он пробегался глазами по списку, обозначенному маленькими паучками, она продолжила: – Устроим конкурсы, что-то вроде страшного квеста на поиск предметов, потом немного поиграем. Знаешь, просто расслабиться в компании. А потом попьëм чай со сладостями! Звучало очень наивно, по-детски, но очень весело – какой и была Нилу. Кавех тепло улыбнулся. Может, ради такого можно было и задержаться после работы. – Кто-нибудь уже придёт? – Будут Дэхья с Кандакией, госпожа Нахида... – Нилу сморщила лоб. – Я... Если честно, всё время забываю их имена... Из бухгалтерии двое... Ещё Эфенди, Джамал, Тамара, Яванани... – Уже прилично. – Ждëм ответа от Тигнари, – кивнула Нилу. – Обязательно приходи! И бери с собой Аль-Хайтама! Кавех уже хотел было убрать листовку в карман, но замер. В груди появилось знакомое тянуще-зефирное чувство. Похожее он ощущал, когда девушка в пекарне предложила ему взять малиновые маффины. – А причём тут он? – вырвалось у него. Нилу недоумевающе вскинула брови, так, будто он спросил у неё, почему днём бывает светло. – Ну, плюс-один. Например, если Тигнари придёт, мы его сразу вместе с Сайно учтëм. Тигнари и Сайно были их лучшими друзьями ещё с первого курса университета. Теперь Сайно работал в полиции, а Тигнари стал его женихом; он работал здесь же, в "Изумруде", в цветочном магазине на первом этаже, и у них была белая кошечка по имени Муни. Неудивительно, что их всегда считали за одного, но... – Но мы не женаты! – не удержался Кавеха. – Мы просто соседи! Нилу ахнула, приложив руки ко рту; еë брови так расстроено заломились, что можно было не сомневаться, что она искренне сожалеет. Выражения еë артистичного лица было вполне достаточно. – П-правда? – Нилу закрыла лицо руками. – Ой, Властительница Трав, прости, пожалуйста!... Я не знала! – Ничего, ничего, – Кавех вздохнул. Лицо будто в огне горело, а маршмеллоу внутри раздулся ещë больше, становясь особенно мягким. Он попытался представить, как придёт сюда вместе с Хайтамом, и сладкая тянучка почти прилипла к зубам. – Всё в порядке. – Т-тогда как соседи, может, придëте? – неловко сказала Нилу. Лицо бедняжки светилось алым, и Кавех почти сочувственно улыбнулся. Сейчас он будет отпаивать еë чаем и откармливать... всем, что найдёт в холодильнике. А потом и себя заодно. *** Вечерний морозец сразу принялся кусать руки, когда Аль-Хайтам стянул перчатки. Решив, что позвонить будет гораздо быстрее, он приложил телефон к уху, слушая тихие гудки. Мимо прошла пара, громко смеясь, а машины шуршали колëсами по асфальту, как резкие порывы усилившегося ветра; Хайтам сощурил глаза. Так фонари и автомобильные фары стали ярко-жëлтыми многослойными пятнами. – Да? – Ты говорил, что-то в магазине нужно. Напомни, – сказал Хайтам. Слабый ветерок трепал особенно отросшие пряди волос, и он мысленно напомнил себе сходить в парикмахерскую. Почему-то вспомнился утюжок Кавеха, который он иногда оставлял на тумбочке, пока тот не остынет. Воздух вокруг был чëрно-жëлтым, а городской шум расплывался, как осенний туман, и в груди стало очень спокойно, как не было ни разу за весь день. Отчего-то Хайтам почувствовал себя очень счастливым, даже уголки губ дëрнулись в мягкой улыбке. – Ты уже у магазина? Подожди, я сейчас спущусь. – Я могу зайти, – он покачал головой. После обеда Кавех прислал ему сообщение "ужас, какой сегодня день длинный", сопровождая его одним из этих глупых стикеров. Хайтам добавил их себе. Он очень хотел увидеть лицо Кави, когда он наконец пришлёт какой-нибудь в ответ. Это и было причиной, по которой он хотел сходить в магазин в одиночку; Кавех наверняка сейчас валяется на диване в своей комнате, оставив тёплый свитер на стуле, и залипает в телефон, позволяя голове отдыхать. Даже уставшим он выглядит очень красиво; полуопущенные ресницы, глаза погасшие, как полумрак в спальне. – Нет, вдруг забудешь что-нибудь, – сказали в трубку. – Сейчас спущусь. Ты, кстати, шоппер всё равно забыл. И правда. Кави повесил трубку, а Хайтам тут же убрал замëрзшую руку в карман пальто. Светофор загорелся ярко-зелëным, и люди начали переходить дорогу; в свете фар в осеннем мраке капли дождя подсвечивались, как мерцающая пыльца. Он повёл плечами, пряча подбородок в высокий воротник, и повернулся к двери подъезда. Совсем скоро он увидит его уставшее красивое лицо. "Я не умею выражать что-то словами. Не могу их подобрать так, как это делаешь ты. С тобой мой собственный дом не кажется мне пустым. Каждый раз, садясь ужинать с тобой, я смотрю, как ты держишь вилку, скрещиваешь ноги, залезая с ними на стул, и понимаю, что боюсь. Боюсь, что ты уедешь. Что найдëшь другое жильë. Не захочешь больше жить со мной. На самом деле, я больше не могу представить свою жизнь без тебя. Ты – тот свет, которого мне не хватало. Теперь мне есть зачем торопиться домой." "Я хочу доказать тебе, что я лучше, чем ты обо мне думаешь. Я не хочу на тебя полагаться – и вместе с этим я очень сильно расслабляюсь здесь, в твоей квартире. Мне уже не хочется давить на себя, как обычно. Я чувствую себя спокойным и счастливым. Мне хочется знать, что ты всегда рядом, молчишь, шуршишь своими книжками или смотришь свои дурные исторические документалки. Мне до дрожи приятно, когда я знаю, что ты поможешь мне. Я боюсь – и хочу этого. Больше всего на свете хочу быть с тобой. Я бы хотел сделать эту квартиру уютной для нас обоих, для нас с тобой, чтобы ты улыбался, возвращаясь домой, чтобы я мог обнимать и целовать тебя, чувствуя, что ты по-настоящему отдыхаешь. Ты потрясающий и невозможный, и я знаю, что не хочу никого другого. Не сейчас. Не теперь, когда я понял, каково это – жить с тобой. Ещё немного времени, и я надеюсь подходить к тебе идеально. Может, к тому времени я научу тебя вовремя собирать себе обед на работу, а может, продолжу это делать. Мне приятно знать, что ты почувствуешь мою заботу, может, даже улыбнëшься, подумав обо мне. И уже не будешь ругать за крошки на диване на кухне. Я люблю тебя. И хочу за тебя замуж." *** Гости прибывали – неожиданно много, больше, чем думала Нилу; она радостно улыбалась каждому, воодушевлëнно подпрыгивая на месте, энергично, но не так, чтобы упали еë красивые блестящие украшения: на праздник она оделась Клеопатрой, и большие чёрные стрелки ей очень шли. Она решила не надевать парик, и рыжие локоны рассыпались по обнажëнной спине, заставляя всех восхищëнно вздыхать. Дуньярзада, вызвавшаяся ей помочь, приветливо улыбалась рядом и записывала гостей, чтобы не оставить никого в стороне на вручении сладостей. Тигнари оставался в углу. Свой костюм огромного кузнечика он заказал в интернет-магазине, и теперь загадочно шуршал усиками и блестящими клешнями из полумрака. Мимо прошла пара девушек в костюмах секси-кошечек; они с недоумением покосились на его жвала, которые Тигнари оставил висеть у подбородка, как концы шарфа. Он только закатил глаза, снова доставая телефон. "Ты где?" – написал он аватарке, на которой потрясающей красоты парень закрывал половину лица колодой карт с золотой обложкой. Один Тигнари знал точно, сколько денег он вбухал в неë с рождественской премии. Правда, этот человек не заставил себя долго ждать. – Красавчик, твои родители случайно не кладка? – поинтересовался спокойный, вкрадчивый голос. Обычно один только этот заигрывающий, жаркий тон заставлял колени Тигнари сладко ныть, но сейчас он уже почувствовал дурной анекдот, поэтому обернутся, поджимая губы и пытаясь не давать недовольству выскочить на лицо. Сайно опëрся рукой на стену рядом с его лицом, качнув паучьими жвалами на своей голове. – Я бы отложил в тебя немного яиц. – Слишком кинково, – пробормотал Тигнари, не сдержав тяжёлого вздоха. Подавшись вперёд, он крепко чмокнул жениха в губы. – Как добрался? – Нормально. Немного устал, но уже лучше, – Сайно приобнял его, ласково потеревшись носом о щëку Тигнари, и они чуть не зацепились костюмами. – Ну что, крошка-жучок? Ждём Кави? – Он что-то не звонит, – сказал Тигнари. – Может, передумал приходить. – Может, ждёт Хайтама? – Ага, сто лет, – они вместе посмотрели в сторону гостей. Нилу уже вставала рядом с доской для презентаций, встряхивая колдовскую шляпу со сладостями. – Если они всë-таки начнут встречаться хотя до Рождества, то... Сайно заинтересованно вскинул брови. Стоило предложить что-то напрочь ненормальное, чтобы отстоять этот азарт. – ...то мы с тобой оставим эти костюмы и займëмся в них сексом, – выдал Тигнари, чувствуя, как загорелись уши. – Хочешь быть моей самочкой? – тут же подался вперёд Сайно, и его быстро и больно ущипнули за полуоткрытый живот. – Не сейчас! – Извините за ожидание! – воскликнул Кавех, выпрыгивая где-то совсем рядом. – После работы не успели. – Ой, господин Кавех, господин Аль-Хайтам, как замечательно, – улыбнулась Дуньярзада. – Здорово, что успели на первый конкурс! – Думал уж, ты не придëшь, – рассмеялся Тигнари, когда они вчетвером объединились в одну команду. – Хорошо, что выбрались. Кавех был одет в типичный костюм вампира; острые зубы, плащ с красной подкладкой, а остальное – из его личных вещей; чёрные узкие штаны, белая рубашка и связанные в хвостик волосы. Несколько прядей кокетливо выбивались из причëски. На Аль-Хайтаме были чëрный плащ, тяжелые сапоги и шляпа с пером, и Сайно окинул его критическим взглядом. – А ты у нас... "Уставший работник бухгалтерии"? – Охотник на нечисть, – ответил Хайтам. Тигнари отвернулся, пытаясь спрятать улыбку. Вечер пролетел незаметно. Их команда быстро стала практически непобедимой, и очень скоро конкурсы закончились кучей заработанных конфет. Тигнари и Сайно пошли к столику с лимонадом, и Кавех остановился поправить заколки на волосах. Последний курс был слишком активным, и хвостик, скорее всего, был в беспорядке. – Кавех, – раздалось позади. В животе моментально защекотало, и он обернулся. Аль-Хайтам всегда выглядел просто потрясающе, но в своём "экономном" одеянии охотника на вампиров просто выбивал воздух из лëгких. Он знал наверняка: вечером, когда они вернутся домой, он закроется в комнате и будет рассматривать своё лицо. Сегодня оно казалось ему красивым и хрупким, как хрусталь; он будет рассматривать скулы и кончики прядей на тонкой шее, и представлять. Представлять, как в другом мире Аль-Хайтам был бы чуть более ласковым, чуть более страстным, прижимал бы его к стене, держа за шею, касался своими губами его, наслаждаясь наконец заслуженной властью... Теперь он точно знал, что чувствует, но ситуация между ними так и не изменилась. После праздника они вместе пойдут домой, снимут костюмы и завалятся спать по своим комнатам, будто ничего и не было, а на следующий день будут завтракать вместе – потому что у обоих выходной, единственный за неделю. Кавеху – кофе, Хайтаму – чай, на двоих – яйца с беконом. Так у них повелось и так будет всё время, и от этого Кавех чувствовал себя невероятно счастливым. Таким же, как когда девушка в пекарне назвала их супругами. – Я хотел поговорить с тобой, – сказал Хайтам. Он подошёл ещё ближе, и сердце Кави камнем рухнуло вниз, к поджавшемуся от волнения животу. – Д-да? – Это по поводу оплаты квартиры. Разочарование оказалось настолько тяжёлым, что он стиснул зубы до боли в голове. Следующий вдох словно пробивался через кустарные колючие заросли. – Я оплачу на следующей неделе, – сказал Кавех, отвернувшись. По его лицу слишком легко было всё прочесть – так всегда ему говорили. Слишком открытые глаза, слишком очевидно изгибающиеся губы. Сейчас на ресницы едва не слëзы навернулись, и Хайтам, конечно, это заметил бы. Не говоря о дрогнувшем голосе. – Можешь быть спокоен. Его взяли за запястье. Кавех сразу и не понял, что произошло, подумал, что его кто-то толкнул, или что он сам попятился и случайно врезался в Хайтама, но это были именно его пальцы, тонкие и длинные, как у пианиста. Ощущение его кожи на своей было почти ошеломляющим. – Я не об этом, – сказал Хайтам. Кавех обернулся, и его удивление оказалось таким сильным, что он смело посмотрел в его тяжёлый взгляд и нахмуренный лоб. – Я... Я не могу подобрать слова. Просто... – Что? Ему вдруг захотелось встряхнуть его за плечи. Вынудить быть честным, до конца, не отводить взгляд, не надевать наушники, не утыкаться в книгу, в конце концов. Что-то горячее и большое стучало у него в груди. Оно застревало в горле каждый раз, когда он шёл домой, не в силах не представлять парные кольца у них на руках. Поменялось бы немногое – хоть и самое важное. – Не плати аренду. Живи со мной. Кавех насчитал четыре удара крови за ушами. Хватка пальцев на его кисти чуть ослабла, и Хайтам шагнул чуть ближе, глядя прямо в глаза. Пожалуй, он сейчас выглядел ужасно. Слишком растерянным и обрадованным, судя по улыбке, появляющейся на обычно равнодушном лице. – Ты потеряешь в доходе. – Незначительно. – Ты даже сейчас умудряешься быть сволочью, Хайтам, как можно в такой... Нилу вежливо отвела глаза от столика, прикусив губу, чтобы спрятать улыбку. В самую страшную ночь в году происходило нечто настолько прекрасное, что она в который раз ощутила необъятную любовь ко всему, что еë окружает. И была этому счастлива.