— Давай же, тварь, скажи, чего ты хочешь, — со всей яростью, что накопилась в душе, проговаривает Минхо и бьёт, не жалея сил, Джисона по щеке. Острая боль расползается по коже, парень хмурится, но его взгляд всё ещё не меняется. Холодный, непреступный и леденящий кровь в жилах, что подрагивают у старшего на шее.
Джисон не меняется. Никогда. Он всегда такой. Всегда принимает грубую силу в сексе; всегда стонет, переходя на крик, из-за резких толчков в своё тело; всегда молчит, даже, когда Минхо переходит все границы морали и оскорбляет так, будто Джисон его злейший враг, а не любимый парень.
И их секс тоже всегда был таким. Джисона всё устраивает. Ему нравится отдавать себя на растерзание в процессе; нравится, когда Минхо так яростно и злобно затыкает его рот членом, вытрахивая до покраснения щёк и рвотных позывов; нравится, когда душат сильно-сильно.
Джисон растворяется во всём этом. Реальность и насущные проблемы уходят на второй план, пока он трахается с Минхо. Ему ничего не важно в эти моменты. Он весь в распоряжении и власти Минхо.
Так же, как и Минхо — в его.
Джисон бьёт обычно со злорадной ухмылкой на лице, но его взгляд всё ещё остаётся стальным. Будто он вообще ничего не чувствует.
Его холод и безразличность пугают. Пугают до того, что каждый раз Минхо позорно прогибается под ним и стонет на всю квартиру от того, как член парня заполняет его разгорячённое нутро.
Минхо обычно переполняет злость, ярость и гнев. Он пропитан этими эмоциями, оттого и его фразы становятся дерзкими, грубыми и донельзя грязными. Создаётся такое ощущение, что он разговаривает не со своим парнем, а с самой покорной и продажной шлюхой.
И Джисону это ужас, как нравится. Их секс — нечто, что нельзя даже издалека назвать хотя бы чуть-чуть нежностью.
Потому что её там нет.
И никогда не было.
Они трахаются без вкуса. Зачастую быстро, глубоко, больно и так, словно в момент оргазма можно умереть от переизбытка чувств.
И, наверное, это то, чем горды их отношения.
Вне кровати их времяпровождение размеренное, спокойное. Минхо любит Джисона, а Джисон — Минхо. И большего не нужно.
Они давно принадлежат друг другу и счастливы быть вместе.
Секс такой, потому что нравится. Они отдают себя друг другу полностью. Будто для них плотские утехи — это один из видов искусства, который понятен только им двоим в их собственной постели. А если это их — они будут трахаться так, как захотят сами.
И это никогда не менялось.
Три года отношений, а секс по-прежнему грубый.
Вот и сейчас Минхо вновь замахивается и хлещет ладонью уже по другой щеке, с упоением смотря на то, как она краснеет.
Джисон сидит перед ним на коленях, готовый в любой момент открыть рот и принять длинный толстый член в свою глотку.
Он может в таком сексе от и до отдать себя, позабыв обо всём другом. Орать, кричать, хватать Минхо за волосы, оттягивая так, что после в кулаке останется прядка. Он может ударить в ответ, отшлёпать, в конце концов, до посинения, а потом, сменив позицию, натягивать нерастянутого Минхо уже на свой член и упиваться его громкими стонами.
Он всегда готов на всё.
Потому что секс — это то, что он делит с Минхо. А Минхо — в точности такой же, как и он.
Правда, с чертятами на дне глаз и пышащими щеками от злости. Потому что у него никогда не получается вывести Джисона на эмоции, кроме холодного безразличного взгляда.
— Скажи мне, блять, чего ты хочешь, — рычит Минхо, склонившись над Джисоном, чтобы сравнять их взгляды.
Он бесится. До дрожащей челюсти, которую уже сводит от натиска зубов, бесится.
И Джисон этим наслаждается.
Он так рад, что доводит своим безмолвием парня до такого состояния, что в момент хочется расхохотаться и указать на то, какой Минхо слабый.
Но он всё ещё смотрит своими стеклянными глазами и молчит.
— Либо ты разговариваешь со мной, либо, клянусь, я уйду в эту же секунду, — угрожает Минхо.
Джисон тянет уголок губ вверх. Эмоция насмехательства и победы — вот, что написано на его лице.
Он гордится собой.
— Может ещё заплачешь? — спрашивает Джисон. Его нижняя губа выходит вперёд, а брови становятся домиком. А-ля: я сама невинность.
— Какая же ты грязная сука, Хан Джисон, — шипит Минхо и ещё раз бьёт по мягкой щеке. — Видел Бог, я хотел, чтобы у тебя сегодня был ахуительный оргазм, но ты, видимо, не особо горишь желанием коммуницировать со мной.
Его пальцы, до этого держащие плотно волосы на затылке парня, расслабляются, он выравнивает спину, с гримасой отвращения разворачивается на пятках и держит путь к выходу из спальни.
Джисон выжидает долгие, сравнимые с вечностью, пять секунд, и как только рука его парня ложится на дверную ручку он позволяет себе догнать Минхо.
— Одумался? — с очевидным удовольствием рычит Минхо.
Джисон ничего не отвечает, облокачивается спиной на дверь и притягивает парня ближе, чтобы слиться с ним в горячем поцелуе. Так, как было всегда, они целуются с щепоткой горести, с ложечкой гнева и с непреодолимой жестокостью, которая заглушает всё. Минхо кусается, вылизывает всю полость рта Джисона, позволяет ему делать то же самое и вовсе не жалеет, когда кусает особо сильно и в момент чувствует привкус крови на языке. Джисон в ответ скулит.
— Что изменится? — спрашивает Джисон.
— О чём ты?
Минхо слизывает полоску крови, текущую из проколотой его зубами губы парня, и хмурится.
— Что ты хочешь услышать от меня? — вновь задаёт вопрос Джисон.
— Скажи мне всё, что хочешь, чтобы я с тобой сделал сегодня.
— Ты знаешь, что я готов ко всему.
Джисон окольцовывает его шею руками и нагло улыбается. Словно он и правда шлюха, которая только и требует
такого внимания к себе.
— Скажи мне, блять, — рычит Минхо и толкается бёдрами вперёд, теряясь в ощущениях того, как их члены трутся друг о друга сквозь ткани одежды.
— Я хочу... — начинает Джисон.
Дразнится. Нагло дразнится.
Убирает все нормы морали на десятый план и смотрит на Минхо играюще, словно не скажи он ещё хотя бы одно слово и будет готов принять новую пощёчину от парня.
— Я хочу... даже не знаю, — всё ещё продолжает издеваться Джисон. Рядом с его головой приземляется кулак Минхо на поверхность двери, и громкий хлопок от этого действия разносится по комнате. —
Хочу, чтобы ты трахал меня до звёзд в глазах. Хочу, чтобы ты рычал мне на ухо. Хочу, чтобы ты почувствовал узость моей задницы, пока будешь остервенело вдалбливать моё тело в кровать. Хочу, чтобы ты придушил меня в оргазме до помутнения рассудка. Хочу...
Минхо с блеском в глазах выслушивает всё, но ему хватает и этих нескольких пунктов, чтобы победно улыбнуться с хищным оскалом и впиться в губы парня настойчивым поцелуем.
И они оба всегда были такими грязными, дерзкими и жестокими.
Один провоцирует — другой злится. Один молчит — другой разговаривает. Один бьёт — другой принимает.
И это никогда не рушилось в их постели.
Но спустя несколько дней после очередного секса они поссорились.
Поссорились слишком шумно. Джисон впервые кричал о том, как несправедлив Минхо по отношению к нему. А Минхо впервые замахнулся на дверной косяк, а после, опять же, впервые разбил тарелку из-за злости.
Причины даже не нужно знать, потому что последствия намного страшнее — они перестали разговаривать. Перестали также спать вместе, есть, принимать душ, смотреть тупые передачи по телевизору.
И что самое главное — перестали трахаться.
Для обоих секс значил настолько много, что при его отсутствии терялся смысл жизни. Нельзя сказать, что у обоих настолько большие проблемы с головой, что они помешались на сексе. Нет. Вовсе нет.
Просто секс — единственное, что могло приводить их в тонус. Он исцелял, помогал вывести все негативные эмоции наружу. Словно некая отдушина; отстранение от реальности; погружение в другой мир. Вот чем всегда являлся для них секс.
И его отсутствие заставило задуматься, что с ними что-то не так. Нельзя вести отношения лишь на сексе.
Но его и не было особо много. Раз в неделю, может два. Ещё раз — просто выплеск эмоций, не более.
И никто из них не задумывался о том, что это занятие может быть и другим. Таким, которое приносит новые ощущения, которое заставляет медленно целоваться после оргазма, которое бы привело за собой то самое позабытое чувство детской влюблённости и наивного трепета где-то под рёбрами.
В их же сексе было лишь животное чувство остервенения. И, наверное, это было их главной проблемой.
Спустя неделю молчания Джисон уже не мог нормально функционировать. Он не спал трое суток, успел лишь подремать примерно сорок минут на рабочем столе в
их квартире. С едой дела ещё хуже. Обычный перекус раз в день, и этого, казалось, достаточно, но к концу недели до него начало доходить осознание, что даже этот перекус перестал иметь свою ценность в его жизни.
Потому что он был без Минхо.
С Минхо всегда было весело готовить, трапезничать, перекусывать поздней ночью после просмотра фильма и секса. С Минхо всегда было спокойно засыпать крепко-крепко. Так, что ни один кошмар не мучил Джисона за все эти три года. С Минхо было приятно просыпаться с чувством внутреннего умиротворения, когда Джисон смотрел на его сонное лицо и ниточку слюны, что стекала на его грудь изо рта парня.
С Минхо было всё
живым.
И в принципе имело значение. Даже переложить щётку в ванной так, как нравилось ему, чтобы порадовать утром тем, что душевая находится в порядке, а всякого рода косметические средства стоят на своих местах и повсюду царит порядок.
Джисон окончательно схвихнулся, когда понял, что эта единственная дурацкая ссора привела его к такому состоянию.
Минхо чертовски не хватало.
Он уже стал забывать про любимый секс, который вроде тоже был важен, но намного важнее через месяц было хотя бы простое присутствие Минхо рядом.
И всё это в совокупности начало медленно убивать Джисона.
***
Джисон не может заснуть уже который час. Через сорок минут прозвенит будильник на работу, которая тоже потеряла свой смысл, и он уже готовится к тому, что целый день будет просто на автомате выполнять её, пока мысли заполнены лишь одним человеком.
Минхо весь месяц спит в гостиной на самом неудобном диване в мире, и Джисон на все сто процентов уверен, что у того уже болит спина при каждом движении.
Он не знает, что несёт в пять утра к нему, но отсутствие любимого человека и сна делают с ним невозможное.
Гордость была всё это время слишком долго на верхней ступени, и сейчас та самая пора, когда боль и раскаяние поднимаются выше неё.
Джисон ступает мягко, чтобы не разбудить. Ему хватит лишь касания к любимой бархатной коже, чтобы тут же уйти и проспать до завтрашнего вечера.
Но Минхо просыпается слишком неожиданно; вздрагивает и трёт сонные глаза, пытаясь получше разглядеть силуэт, укутанный в одеяло, во мраке ночи.
Он уже хочет что-то спросить, как Джисон слишком тихо и жалобно шепчет:
— Пожалуйста... — на его щеках появляются солёные дорожки, а губы подрагивают из-за стресса и волнения. Отсутствие трёх любимых вещей — Минхо, сна и еды — отягощают ситуацию. — Просто дай мне поспать нормально.
Умоляю.
Минхо сначала даже не понимает, что несёт Джисон, но спустя пару мгновений, когда до мозга доходит, что что-то случилось, он вскакивает с дивана и провожает Джисона в таком плачевном состоянии до спальни.
Будильник Минхо выключает сразу же, как только их тела сплетаются на кровати. Он чувствует, насколько сильно дрожит Джисон, и его сердце разрывается на части.
Не передать словами, как он страдал этот безобразный месяц. Джисон мерещился везде. Он пытался заглушить обиду из-за ссоры, злость и боль в чём угодно, но не в себе. Не получалось у него переступить через гордость.
И в этом они тоже одинаковые.
Стоило намного раньше прийти друг к другу и просто попросить прощения, обняться нежно и крепко, а потом медленно поцеловаться и обсудить проблему и план её решения.
В этом же ничего сложного. Но это оказалось таким невозможным.
Минхо крепче сжимает Джисона в своих объятиях, чувствует, как быстро бьётся сердце его парня, и смахивает накатившие слёзы с щёк. Джисон стискивает его торс в своих руках невыносимо сильно, и Минхо ни в какую не хочет отстраняться, потому что сейчас не существует ничего вокруг, кроме человека, лежащего рядом, шёпота нежных слов и подрагивающего тела, которое погружается в сон так же быстро, как и всеобъемлющая любовь Минхо к Джисону заполняет его сердце до краёв.
***
Поутру Минхо морщит нос от настойчивых поцелуев на своём лице. Конечно, нельзя назвать утром три часа дня, но он надеется, что Джисон смог выспаться за это время.
Им необходимо поговорить.
Обо всём.
В первую очередь об этой проклятой ссоре и об их отношениях.
Вместо этого Минхо легко смеётся от щекотки, а Джисон продолжает к нему ластиться, словно брошенный котёнок. Целует где-то за ушком, в кончик носа, в сонные глазки, в уголок губ и что-то шепчет неразборчивое. Руки по обе стороны от тела Минхо, колено между ног Минхо, губы на лице Минхо, грудь на груди Минхо.
МинхоМинхоМинхо.
Его так много и так мало одновременно, что Джисон начинает сходить с ума и пока ну совсем никак не может позволить себе оторваться от его тела.
— Тише, тише, мой хороший, — шепчет Минхо.
Не хочется говорить сейчас в голос. Хочется сохранить эту спокойную и умиротворенную атмосферу.
— Я рядом, я с тобой, любовь моя, — продолжают литься изо рта Минхо утешения.
И это всё кажется таким странным.
Месяц назад он кидался оскорблениями, бил посуду, кричал на Джисона, выплёскивал всю злость на любимого человека, а ещё чуть раньше и вовсе называл его последней шлюхой и трахал по-звериному.
Сейчас на мгновение приходит мысль в голову, что Минхо вовсе его не ценил. Обращался, как с вещью. Но он продолжал его любить всегда. Да, секс странный, но им нравилось, и это было ключевым значением. Ничто не могло так просто изменить любовь Минхо на ненависть.
Джисон не успокаивается. Льнёт ещё ближе, хотя уже дышать становится невыносимо, целует везде, куда может добраться, и ёрзает бёдрами на ноге Минхо. Его взгляд блуждает по любимым губам, исказившимся в лёгкой улыбке.
Минхо подстраивается под поцелуи Джисона, жмёт его к себе сильнее, надавливая пальцами на позвоночник, и дышит загнанно, потому что
он рядом.
— Джисон, Джисон, — шепчет Минхо.
—
Я так люблю тебя, Минхо. Я очень люблю тебя. Прости меня, прости. Я ужасен, я знаю. Только не бросай меня. Я очень сильно тебя люблю. Умоляю, не уходи.
Слова жестоко впиваются в распалённое сердце Минхо, и он хмурится. С Джисоном происходит что-то необъяснимое.
Так же, как и с Минхо.
Он отвечает на все поцелуи, не вспоминая даже о том, что нужно почистить зубы. Сейчас ничего для него не важно, кроме истеричного Джисона, который уже пробирается пальчиками к подолу майки и тянет её вверх. Минхо позволяет снять её, и теперь Джисон припадает губами к медовой коже на его груди.
Джисон везде: в душе, в сердце, под боком и даже в печёнках, но его всё равно очень-очень мало. Минхо даётся податливым телом в его руки и трётся пахом о бедро парня.
Всё происходит так быстро, что они оба не понимают, когда становятся полностью обнажёнными, целуясь при этом ещё более глубоко и страстно, блуждая руками повсюду.
Джисон упивается ощущением каждой ямочки на теле Минхо на кончиках пальцев. Сердца у обоих норовят вырваться из груди. Дыхание сбито окончательно, и только это сопение нарушает тишину комнаты. Иногда шуршание одеяла и поскуливание кого-то из них тоже врывается в неё.
Трепетные касания к чужой коже окрыляют. Минхо задыхается от нахлынувших чувств, Джисон же льёт слёзы от их переизбытка.
— Джисон, я так сильно тебя люблю, — шепчет Минхо и меняет их положения, нависая над парнем. Он рассыпает на его лице поцелуи-бабочки, крепко прижимаясь губами. — Очень люблю. Ты самый прекрасный во всём мире.
Джисон смаргивает пару капель слёз и касается члена парня. Рука скользит вверх-вниз, несильно сжимая. Пальчики пробегаются по чувствительной головке и дразнят уретру. Минхо в ответ стонет и не отрывается от тонкой шеи, слегка покусывая кожу и чувствуя на языке, как сильно бьётся жилка.
Минхо впервые за их отношения входит трепетно, аккуратно и медленно, а не врывается одним резким толчком, начиная сразу неистово вбиваться в тело парня. Он впервые целует
с любовью и
нежностью, открывая свою душу нараспашку.
Джисон впервые стонет не из-за боли и жестокости, а потому что приятно до покалывания на кончиках пальцев ног. Он впервые отвечает на поцелуй так же с чувством и оголённым сердцем, а не кусается до мяса и не пролазит языком до самых гланд.
Они впервые трахаются из-за сильной любви друг к другу.
И это самый яркий момент в их совместной жизни.
Минхо двигается плавно, медленно. Ласкает красивый член Джисона, трогает изящное тело везде, глазами изучает каждый его изгиб и
целует, целует, целует. До посинения губ целует.
Минхо впервые видит Джисона досконально, ощущая все его чувства, и трахает так, потому что хочется показать то, насколько Джисон прекрасный и любимый человек на свете.
Джисон прижимает его к себе сильнее, что-то бормочет на ухо, иногда постанывая тихонько, чтобы не разрушить атмосферу спальни, и пробегается пальчиками по позвонкам парня.
Когда они заканчивают, Минхо сбегает на балкон, захватив с собой пачку сигарет, хотя курить он давным-давно бросил. Полностью обнажённый он стоит, оперевшись на подоконник, и выдыхает дым от первой затяжки. Слегка отрезвляет, но следом заходит Джисон. Такой же нагой и слишком прекрасный в своём обличии.
Он встаёт спиной к окну и кладёт голову на плечо парня. Минхо коротко чмокает его в затылок.
— Ты выглядишь задумчивым, — щебечет Джисон, вглядываясь в его черты лица. — Мне стоит уйти?
— Тебя и так слишком мало, — отвечают ему. Минхо тянет его ближе, прижимая к подоконнику, и в миг целует с жаром. Сигарета постепенно тлеет меж пальцев, пока он отдаёт себя в поцелуе.
— Прости меня, — вновь шепчет Джисон.
— И ты меня.
Они замолкают на долгие пять минут, пока Минхо размеренно докуривает, уложив подбородок на плечо Джисона.
Тот его гладит медленно по спине, прижимаясь иногда губами к шее, потому что настолько близко душами они ещё никогда не находились.
— Это был мой самый лучший секс, — признаётся Минхо. Его трясёт из-за холода, и он уводит Джисона в спальню — заботится, чтобы тот не простудился.
— И мой, — Джисон прочищает горло и отмечает: —
Наш, — он гладит Минхо по волосам, ещё раз крепко прижимается губами к щеке и накрывает их одеялом, обязательно сплетаясь ногами. — Я тебя очень сильно люблю.
— И я тебя. Просто до безумия сильно люблю.
Джисон стирает дорожку слёз со своей щеки, и воспоминания о их сегодняшнем занятии любовью быстро прокручиваются в памяти. Он никогда не был так счастлив, как сегодня.
Джисон видел звёзды. Такие же яркие, как и в те самые ночи, когда Минхо хлестал его задницу ладонями и безбожно втрахивал обрамленное светом луны тело в простыни. Только тогда он видел звёзды сквозь окно. А сегодня они были намного ярче и приветливее.
И Джисон никогда не забудет их ослепляющее свечение.
