***
Керосиновая лампа мерцает в полутьме каюты жёлтым светом, раскидывая по комнате текучие мягкие тени, с верхней палубы слышится приглушённое гуляние пьяных пиратов, во всю глотку тошнотворно фальшиво орущих «Сакэ Бинкса», а Рэд Форс тихо качает на мелких портовых волнах. У Шанкса от молодого вина и крепкого рома вперемешку с табачным дымом голова хмельная, ватная и тяжёлая, взгляд плывущий, расфокусированный и не до конца понимающий происходящее. Он лежит на полу собственной каюты, распластавшись по мягкому коричневому ковру и прислонившись спиной к резному быльцу кровати, откинув голову на мягкий матрас. Под сердцем жжется — Шанкс любовно оглаживает судьбоносную графитную надпись, самыми кончиками пальцев следует за острыми-резкими линиями чёрных размашистых букв, чьи края отдают воспалившимся болезненным красным из-за натёртости, и настойчиво вдавливает их глубже в бронзовую загорелую кожу. Чтобы точно отпечатать на внутренностях, чтобы прочно заклеймить себя чьим-то окончательно и бесповоротно, чтобы напомнить — у него есть собственное величайшее сокровище, которое ни упускать, ни отдавать кому-нибудь другому он не собирается. Не Ван Пис — лучше, много-много лучше. И только для него одного. И он его найдёт. Обязательно. Вырвет из чужих рук, отвоюет у Небесных драконов, сходит в рундук к Морскому Дьяволу и обратно, если потребуется. M a r i g o l d D e L a v e z a Имя у его судьбы красивое. Звучное. Певчее. Ласковое. Шанксу нравится до безумия. Буквально. Он шепчет его словно молитву — нежно и благоговейно, одними лишь обветренными солёными губами. Закрывает глаза, вдыхает глубоко, задерживает воздух в лёгких до боли, головокружения, окончательной потери реальности, и сильнее надавливает на выгравированные под сердцем буквы, обращаясь к связи родственных душ. Ждёт. Кажется, безгранично мало и невыносимо долго одновременно. На том конце никто не отвечает. Шанкс тяжело выдыхает, плавится от бессмысленного ожидания и безнадёги: его драгоценное золото связывалось с ним лишь единожды за всё время. Болью. Длительной вспышкой острой боли, что будто бы разрывала ему руку изнутри, ломала кости, рвала мышцы и жгла нервы на живую. Всего лишь месяц, а ощущалось будто десятки тысяч лет. О причинах подобного Рыжеволосый старается не думать — жгучее желание открутить голову тому, кто причинил его драгоценному сокровищу такие страдания, поднимается в горле слишком уж сильной волной каждый чёртов раз. Он убьёт эту тварь. Выпотрошит, разорвёт на куски, вырежет из грудины сердце и преподнесёт, ещё бьющиеся, своей судьбе на фарфоровом блюдце с голубой каймой, в цвет морских волн и глаз его сокровища. Шанкс со свистом повторяет цикл вдох-выдох несколько раз, унимая внезапно разгорячившуюся и разбушевавшуюся кровь — ах, дьявол, сколько вариантов того, что неизвестный смертник мог сделать с его милой драгоценностью! — и ещё раз следует за каждым на память заученным изгибом чёрных букв тупыми ногтями, царапая собственную грудь едва не до крови. А затем, будто в извинение, аккуратно нежно скользит по метке кончиками пальцев. Утомлённо-блаженно закрывает глаза, и под веками, будто слыша его мысли да силясь успокоить вскипевший гнев, у него золотым маревом струиться-красуется яркий живой образ, чужим сладким именем созданный. Тот звучит между эфемерным плеском прибоя струнами солнечных арф и жарким летним ветром из Саут Блю, всё глубже затягивая сознание Шанкса в неясное марево. Он оседает на языке вкусом хлебного кваса, солёностью жареного мяса и остаточной сладостью розовых помидоров берётся во рту тонкой плёнкой и перекатываются между острых зубов кислинкой гранатового сока, заставляя Рыжеволосого тяжело сглотнуть вязкую слюну. Как же сильно ему хочется впиться зубами в это красивое сочное благородное белое мясо. Если бы только он мог её найти... Но женщины с именем, что было выжжено у него под сердцем, в этом мире, кажется, не существовало вовсе. По крайней мере, так говорили все информаторы Гранд Лайна, когда их приперали к стенке острым лезвием Грифона. А Шанкс не сдавался — продолжал настаивать, искать, ждать хоть малейшего отголоска, в очередной раз повторяя намертво заученный, под кожу, буквально, въевшийся маршрут острых чёрных выверенных линий. Изгиб за изгибом, буква за буквой. Стойко. Бескомпромиссно. Ведь он был пиратом, а пираты, как известно, никогда не отказываются от своих сокровищ. И одна рука Рыжеволосого скользит с кровати ниже, по напряжённому животу, мокрой от пота рубашке, к ширинке штанов. Расстёгивает судорожно, опускает пояс и обхватывает полувставший член кольцом мозолистых негнущихся пальцев. В голове у Шанкса сгущается вязкий дым — всё же, мешать ром с вином было крайне сомнительной затеей — что с каждым лёгким покачиванием корабля всё больше принимает форму сладкой фигуры песочных часов. Изящное создание. Аметистовая кожа и золотые тяжёлые кудри, скользящие по узкой спине жарким водопадом. Она склоняется над ним, легонько ведёт по плечам нежными ладошками, гладит предплечья пальцами, обхватывая мягкими подушечками чужие мощные кисти. Смеётся тихо, когда Шанкс сползает ниже, сильнее откидывая голову назад. Слушает ритм эфемерного сердцебиения. Он мажет по блестящей от пота коже тяжёлым горячим дыханием и голодно облизывает сухие обветренные губы, постепенно ускоряя свои размашистые движения по всей длине. В каюте становится жарко. Душно даже. Потолочные балки плывут перед глазами, зрение смазывается, картинка теряет чёткость, будто бы подернутая утренним туманом. Шанкс прикрывает глаза, хмурит раздражённо брови из-за прилипших ко лбу рыжих прядей и ощущает, будто бы наяву, текстуру чувствительной мягкой груди под своей небритой щекой. Возле сердца разгорается настоящий Ад, что постепенно захватывает, сжигает, уничтожает всё его тело — от самого темя и до кончиков поджатых пальцев на ногах. Акагами шкребёт ногтями заветное имя на груди, в агонии вспарывая кожу и сквозь коматоз ощущая липкую кровь, что берётся под ногтями неприятной коркой. Его золото смеётся над ним всё громче, её голос двоится в ушах колокольным звоном, а пухлые губы скользят по лицу Шанкса вереницей жгучих поцелуев. Она дарит ему покой. Она, кажется, высасывает из него душу, словно самое зловещее существо из пиратских сказок. И Шанксу много, всего много — голоса, кожи, волос, тепла, запаха, вкуса. Пол каюты уходит из-под тела, равновесие теряется, мир качает из стороны в сторону, мышцы живота и бёдер сводит до судорог, а Акагами открывает рот в беззвучном крике, упираясь поплывшив взглядом в потолок. — ...найду, — шепчет он, когда спустя мгновение тишины всё вокруг наконец перестаёт кружится, картинка через глазами приобретает ясность и золотая дымка в голове окончательно развеивается. — Я обязательно тебя найду, Мэри.***
— ...парень с вальтом, Амиго, предупреждаю сразу и заранее, — бодро вещает дэн-дэн-муши в яркой розовой мини-шубе с самым паскудным выражением морды из всех возможных. Арома только стонет глубоко в себя, растирает лицо холодными ладонями и старается не провалиться в сон в следующие несколько секунд. — Поэтому не кипятись, если он что-то выкинет. Просто отдай документы, забери товар и, мило улыбаясь, как ты не умеешь, remar rápido оттуда. Muy-muy rapido! — Поняла, кэп, — бормочет она, сражаясь с головной болью и приступом тошноты. Чёртово давление, чёртова погода, чёртова качка. Не выдерживает — падает лбом на скрещенные руки, отчаянно борясь с закрывающимися веками. Хочется спать. Хочется сдохнуть. Последние несколько дней вытащили из неё всю душу, тщательно пережевали и сплюнули обратно в потасканный кожаный мешок под названием тело. Сначала был двухдневный шторм, закинувший их в Безлюдный треугольник за страной Вано. Потом — течь в трюме «Розарии», грозившая им и вонючей плесенью, и всякого рода болячками, и даже ебучей пробоиной с дальнейшим утоплением. Затем — туева хуча отчётностей, которые заняли половину капитанской рубки из-за того, что у пиратов её дивизии руки росли из жопы, а инстинкт самосохранения отсутствовал напрочь, ровно как и мозги. И в довершение всего — перенос встречи с Рыжеволосым йонко почти на полторы недели раньше из-за каких-то его непредвиденных обстоятельств. И приближение очередной бури, да. Ну красота же? Лучше, блять, не бывает. — Плохо, Амиго? — участливо интересуется Дофламинго с другого конца связи. — Чертовски, кэп. — Тогда выпей текилы. — Ахуительных совет, — ворчит Арома и еле поднимает голову с рук, расчёсывая спутанные волосы пальцами. — Обязательно именно так и сделаю. — Зато он всегда работает, фу-фу-фу! Донкихот, довольный получившейся шуткой, заливается своим фирменным смехом. Настолько громким, что стеклянные дверцы шкафа с книгами и другой канцелярской мелочью начинают звенеть в рамах. Арома давит улыбку в сухой ладони, качает головой на некое самодурство начальника и морщится, кинув взгляд на круглые настенные часы с поломанной секундной стрелкой — выкинуть их рука не подымается, подарок капитана, как-никак. Боль, отступившая на мгновение, снова простреливает виски. — Мне скоро выходить, кэп, — оповещает она, растирая ноющую переносицу и наблюдая за стремительно нахмурившейся улиткой. — Я наберу, как только птицы будут у нас и мы отчалим от этих... морских лисов. — Конечно, Амиго, — кивает Дофламинго. На несколько долгих мгновений между ними виснет оглушающая, несвойственная их обычному лаконичному общению тишина. А потом происходит это. — Эй, Кава, — таким же исключительным, странно мягким для себя голосом обращается к ней Донкихот. Обращается по имени. Обращается по-доброму нежно, но не так, будто за этой фразой последует жестокая расправа в лучших традициях Тарантино. У Аромы уходит непозволительно много секунд на осознание того, что обратились к ней. И особенно много времени уходит на осознание того, как именно кэп к ней обратился — в конце концов, её выдуманная фамилия давным давно заменила ей её же выдуманное имя. Ничего хорошего это, впрочем, не означает. Её ребята уже успели где-то в очередной раз проебаться? В дивизионе нашли крысу, которую офицеры не заметили в прошлую чистку? Её в чем-то подозревают? Они плохо замели следы и на них вышел дозор, теперь плотно присев на хвост? Кто-то из Семьи болен? Требол выходит замуж? Брат кэпа воскрес и ждёт ребенка? Что происходит, чёрт возьми? — Да? — в итоге несмело отзывается она, и, тут же вспомнив об их относительно недавнем разговоре в зоопарке, исправляется с надеждой на лучшее. Умаслить начальнику ведь всегда хорошее решение. — Да, Доффи? — Если у тебя возникнут проблемы с Рыжеволосым, то просто прострели ему колено, — всё тем же добродушным голосом вещает с того конца Дофламинго, пока дэн-дэн-муши приобретает всё более умиротворённое и просветлённое выражение морды лица, полностью копируя другого абонента. Арома в неироничном шоке хватается за собственные волосы, ловя каждое слово с открытым ртом. — В принципе, можешь перестрелять всю его команду, если они попутают берега и не увидят границ дозволенного. Не важно, будут причины иметь рабочий характер или личный. Сделай всё для своей защиты, Кава, ни о чём не переживай и просто... просто вернись на Дресс Розу в целости и сохранности. По возможности: с кораблём, товаром и экипажем. Обо всём остальном я позабочусь сам. Хорошо, mi naranja? — Хорошо, Доффи, — словно в трансе выдавливает из себя Арома, пространно кивая головой. — Тогда до связи, Амиго. Трубку вешают, абонент уходит по своим делам, звучат холостые гудки — Арома же остаётся неподвижно сидеть на своём месте, устремив взгляд в бесконечно вечную неизвестность. Стена перед глазами и плотные швы иллюминатора сейчас кажутся безумно интересными. В голове нет ни единой связной мысли, только бесконечный поток монотонного блять-блять-блять с разной интонацией, который усиливает и так ноющую боль в висках с затылком. Вот что это было? Нет, не так. Арома прекрасно понимает какого черта форватерного только что произошло — не тупая, даже если прикидывается, будто её эмоционально-эмпатический диапазон находится где-то на уровне табуретки. Просто это всё... неправильно. Донкихот Дофламинго не тот человек, что заводит среди своих подчинённых любимчиков. Он не проявляет снисхождения, бесследно не прощает ошибок и уж точно прямым текстом не даёт карт-бланш на испортить отношения с одним из ебучих Императоров Морей. С припиской, блять, «по желанию». Подобного не было в каноне, подобного никогда не писали даже в самых хуевых фанфиках. Это не рационально. Это ставит их всех под такую, мать его, угрозу... Но вот... Да. В подобном заявлении нет ни логики, ни выгоды. Дед бы ей гордился, честное слово — вечно ведь, пока был жив, называл свою младшую внучку той ещё вертихвосткой. Хотя сначала бы он попытался утопить Арому в бельевом корыте, причитая о чистоте их благородной итальянской крови, которую волею судьбы когда-то занесло в предвоенный Ростов-на-Дону. Интересно, насколько сильно Italiano отличается от Hispano? Интересно, как быстро за ней начнут вести охоту все убийцы мира, если она пустит происходящее на самотёк, продолжая притворяться в этих отношениях ветошью? — Прятать голову в песок не выход, Маш, — тихо шепчет сама себе Арома, пальцами перебирая жёсткие пряди. От этих действий головная боль ненадолго отступает. — Ты же знаешь, такой подход не работает. Рано или поздно с проблемой придётся столкнуться лицом к лицу. Занятно, ей ведь всегда казалось, что она — тот самый тип «некрутых» попаданцев, у которых из привилегий в новой реальности лишь дырка от бублика и, бывает, хуй за щекой. Невкусный, если что. А вот получается, нет. Индюк же тоже думал, да в суп попал, а она, когда-то давно мокрая и ахуевшая — на Нумансию Фламинго, флагман Пиратов Донкихота. Всё было решено с самого начала. Просто она слепая дура. — Вот это хуйня, конечно, — выносит неутешительный вывод Арома, закатывая рукав рубашки и со скепсисом рассматривая ровный шрам, идущий точно по центру метки родственных душ. И только сейчас — спустя где-то восемь лет мореплавства, несколько инфарктов нашедшего её в предсмертном состоянии матроса, две головомойки от кэпа, одну попытку работы с психиатром, полное принятие-осознание нахождения в другом мире и внезапное озарение по поводу своего настоящего положения в Семье — замечает, что он аккуратный и тонкий до ужаса. Будто шил не человек. Будто все её внутренности тогда вместе стягивали не людские руки, а какие-то высшие силы. Дьявольские. — Капитан, мы швартуется! Внезапный крик какого-то юнги из-за двери заставляет Арому крупно вздрогнуть, чуть не падая со стула. Блять. Потом. Вся нервотрёпка, рефлексия и разбирательства с самокопанием потом, а сейчас — Красноволосый, договор, фламинго, уплыть от чужого корабля в закат как можно скорее, старательно минуя бурю, и как можно раньше ступить на Дресс Розу нетвёрдыми ногами. — Две минуты! — в итоге оповещает она, вскакивая из-за стола и в момент накидывая на себя грубую кожанку. Любимая пятиклинка быстро находится в углу, брошенная на прикроватную тумбочку к стопке книг максимально разнообразного содержания. Нож-бабочка кочует в голень высоких сапог с покрывала кровати, а револьверы — в портупею, чтобы слиться с полами куртки. Арома вытаскивает необходимые документы из верхнего ящика рабочего стола, на лестнице ещё раз проверяя все ли листы на месте, и поднимается на палубу Розарии как раз в тот момент, когда последний крюк цепляется за борт чужого корабля. — Что по округе? — вскользь бросает Арома себе за плечо, вглядываясь в высокие фигуры уже ожидающей их делегации кучки пиратов и бегло пряча документы во внутренний карман кожанки. — Чисто, капитан, — отзывается из-за спины старпом, бывалый морской волк с кривой челюстью и морщинистым лицом. — До бури ещё часа два. — Хорошо, — кивает она, вскользь осматривая темнеющие на горизонте тучи штормового вала. Виски пульсируют лишь сильнее, когда на окраине восприятия мелькает яркий росчерк молний. При наилучшем раскладе непогода заденет их шхуну по касательной. При наихудшем — Розарию должно просто покосоебить на волнах пару дней. Не критично. «Ладно», — говорит себе Арома, наблюдая как её ребята перекидывают мостик к кораблю Рыжеволосого, — «не будем задерживаться. Быстрее начнём, быстрее съебем отсюда. Это приключение минут на тридцать. Зашли и вышли. Всё нормально». Она ступает на переправу первой, раскрывает плечи, задирает голову и шествует по скрипучему дереву уверенно, чеканя шаг, каждым движением показывая свою значимость, уверенность и превосходство. За ней идёт старпом, ещё чуть дальше пара офицеров и в самом конце вереницы — обычные матросы. Получается такая себе иерархическая лестница. Занятно. Палуба чужого корабля хорошо просмоленная, чистая и жутко пахнет алкоголем. Арома пробирается к высокой фигуре Йонко Шанкса по своеобразному коридору из действительно маргинального вида пиратов с чувством полного отвращения к устоявшемуся перегару и душной вони отсыревших сигар. Фу, как некультурно, встречать даму таким удивительным амбре — настолько, что хочется проблеваться в ближайший тазик. И ведь даже не предложить ей водки! Когда Арома наконец добирается к Рыжеволосому живой и, таки хвала Морскому Дьяволу, не задохнувшейся, ей уже нестерпимо хочется просто взять, развернуться и уплыть домой, перед этим смачно харкнув в лицо одному из четырёх Императоров Морей. Столь прославленный Рэд Форс больше напоминает подзаборный притон, только того, что относительно чистый, и шприцы по углам не валяются — хотя... Нет, она не хочет предоставлять что там творится в каютах и трюмах под верхней палубой. Да и другого выхода, кроме как растянуть губы в максимально дружелюбной улыбке, что всё равно будет больше похожа на недоделанный оскал, и первой протянуть руку в знак приветствия — нет. — Капитан Арома, рэкетир мистера Джокера в Новом Мире, — цедит Атома сквозь зубы, надеясь, что пират перед ней не слышит скрипа белой эмали со своей высоты Эйфелевой башни. — Искренне рада знакомству, Йонко Рыжеволосый Шанкс. Естественно, искренности в её словах нет ни грамма. — Взаимно, — грохочет в ответ небритый мужик и своей огромной загорелой ладонью крепко сжимает протянутую руку, немного склоняясь вниз. Только сейчас, немного скинув с себя дурман полуалкогольных паров, Арома удосуживается хоть немного рассмотреть его, подслеповато щурясь в вечерних сумерках. Не то чтобы ей действительно было интересно разглядывать какого-то сомнительного персонажа, вроде самого молодого Йонко в истории, но... на будущее это может пригодиться. Её взгляд бегло скользит по волевому лицу с ярко выраженной челюстью, которая обещает через пару лет стать квадратной и очень массивной. Подмечает три длинные полоски шрамов через левые глаз с бровью, старую потрёпанную соломенную шляпу, жилистую шею, широкие плечи, крепкие накачанные руки, покрытые россыпью царапин, свободную рубашку с глубоким вырезом, странного вида штаны. И клочок чёрных букв, которые выглядывают из своеобразного декольте ровно под тем местом, где располагается верхушка сердца. Рыжеволосый ловит тень удивления на её лице, проскочившую там лишь на мгновение и... — У Вас нет родственной души? ...истолковывает всё не совсем правильно. М-да. Нет, действительно, бывают в этом безбашенном мире счастливчики, что напрочь лишены такой фатальности, как соулмейт, и приобрести её не смогут никогда, но спрашивать о подобном прямо считается до крайности неприличным. Впрочем, пиратам всегда было плевать на моральные или ещё какие там устои общества. — Есть, — с легким протестующим выдохом отзывается Арома, считая, что начинать завершающий этап сделки купли-продажи с вранья всё же как-то не очень хорошо. Впрочем, утаивать и недоговаривать кое-какие моменты это ей не мешает. — Он мёртв. Технически. — Вы видели тело? — вскидывает бровь Йонко. — Нет. — Тогда не будьте так уверены, — снисходительно вещает Рыжеволосый, кивая кому-то из своей команды. Высокий толстый человек, больше напоминающий колобка, ловко скрывается на, вероятно, камбузе, а через несколько мгновений подносит им бутылку рома да пару стаканов на полированном подносе. — Ведь, знаете, моего соулмейта, если верить брокерам Гранд Лайна, так и вовсе не существует, — Йонко ловко вскрывает дорогую бутылку, разливает её содержимое по гранёным посудинам и торжественно протягивает один стакан Ароме. — Однако я прекрасно знаю, что этот человек реален — он спокойно ходит под небом, коптит облака, ввязывается в приключения и всё прочее. — И Вы собираетесь во что бы то ни стало его найти, да? — приличия ради интересуется она, прекрасно зная ответ. Ведь, действительно, пираты такие пираты. Всегда. Везде. И протянутый стакан с алкоголем Арома принимает без дрожи. — Что же... Возможно, совет кэпа был не таким уж и плохим — в висках всё ещё неприятно ноет. — Думаю, наше сотрудничество будет продуктивным, — она принюхивается, улавливая в напитке слабый отклик корицы, морщится и залпом опрокидывает в себя всё содержимое бокала, большими глотками заливая в себя первоклассный ром. Вокруг громко улюлюкают пираты — свистят, хлопают в ладоши, расслаблено закуривают дорогие сигареты — а Шанкс медленно цедит свой напиток сквозь зубы, обрамлённые довольной улыбкой. В конце концов, Йонко пусть и молод, но не глуп — травить посланцев своего, вполне возможного и крайне полезного, союзника он не станет никогда. Все здесь прекрасно это знают. — А теперь покажите мне товар, господин Шанкс, — смеётся Арома, с грохотом опуская стакан на поднос, и они с Рыжеволосым вновь пожимают руки.