Buck dich

– Нагнись. – ... Ладонь прошла по обнаженной спине и жестко надавила на позвоночник: – Нагнись, блять, я кому сказал?! И неясно, что сильнее заводило: сам трах или то, что ты позволяешь себе во время траха делать с партнером. Ведь здесь можно все. Он стоит под струями холодного душа, буравит невидящим взглядом стерильно белую кафельную плитку и думает о том, что знает, что такое «душ» и «кафельная плитка», но никак не может вспомнить свое имя. Ведь есть же у него какое-нибудь имя кроме номера-клички-позывного и дурацких прозвищ, на которые в его адрес так щедр командир? У всех людей есть имя, получается, и у него тоже есть, ну, было – почему-то он был в этом убежден. Он человек, значит, имя у него должно быть. Как-то же его называли ДО? Допустим, в детстве? Ведь у него было что-то ДО, у него было детство, он же не вылупился из яйца здоровенным мужиком? Нет, он когда-то родился и был ребенком. И у него было имя, как и у любого человека. Он же, блять нахуй, человек? После этого экзистенциального вопроса его накрывает иррациональная жуть, и он принимается ощупывать себя: волосы, лицо, шея, грудь... Глухой смешок. Вот дурак. Конечно, он не человек. Правая рука сжимается в кулак и со злостью упирается в стену, а левая... А левая рука у него не совсем рука. Вода все еще течет. Он знает, что он плачет, и знает, что со стороны этого не разобрать. Ему известны слова «экзистенциальный», «иррациональный» и «отчаяние» на трех десятках языков, но имени своего не помнит все равно. Брок Рамлоу отодвинул документы и широко зевнул: – Ыыыээх! Джек Роллинс посмотрел на часы: – До отбоя сорок минут. – У меня ничего в башке не держится, – устало сказал Джексон. – Продолжим завтра, а?.. – Да, нам бы перерывчик, – согласился Роллинс. – Времени до операции вагон, – поддакнул Саммер. – Успеем. Разведданные еще раза три минимум обновят. А досье мы и без того выучили уже. Роллинс и Джексон с улыбками пожали друг другу руки. – Ээээ, вы чего, забыли? – удивился Рамлоу, делая на карте отметку. – Нынче у нашего отряда секс по расписанию. – Оу, черт, – невинно захлопал ресницами Джексон. – Забыл, так точно. Саммер вопросительно задрал брови. Роллинс глубоко вздохнул и облизнулся: – Процедуру необходимо соблюдать. Правила есть правила. Джексон медленно оттягивает вниз воротник футболки. Лицо Саммера становится нечитаемым. – Чья сегодня очередь? – издевательски осведомился Рамлоу. Роллинс прячет глаза. – Блять, сто раз себе говорил, что пора завести график и записывать, – морщится Брок. – Это просто чудо, что вам, пидорасам, удается не заваливать все операции, если вы не в состоянии запомнить события пятидневной давности. Как меня заебало ваше распиздяйство, кто б знал. – А если сегодня без очереди, а, Брок? – предлагает Саммер. – Ну, ты даешь, – фыркнул Рамлоу. – Ты еще скажи, пусть он сам выбирает, с кем трахаться. – Ну, пусть выберет разок... – стушевался Саммер. – Что такого, ничего же не случится... – Развели ебаную демократию, – хлопнул по столу Рамлоу. – Актив выбирать не имеет права. У него вообще нет прав. Роллинс кивнул. – А давайте тянуть жребий, – внезапно вставил Джексон. – Джо, да ты у нас тот еще затейник! – ойкнул Саммер. – Интересная мысль, – заметил Рамлоу. – Может, у нас и добровольцы есть? Это не запрещено. В правилах ничего нет по поводу того, кто идет на Процедуру, там строго зафиксированы только условия: первое – раз в пять суток, второе – мужчина из тех, кто в этот день взаимодействовал с Активом не меньше часа, третье – Зимний Солдат, мать его Снегурочка, должен кончить. Обязательно. Делайте, что хотите. Брок ни разу не принимал в Процедуре непосредственного участия. Он как начальник лишь следил за тем, чтоб работали по правилам, какими бы уебищными на его вкус они ни были. Ознакомившись с новым членом команды, если Зимнего Солдата так можно было назвать, и его, мягко говоря, особенностями сотрудничества с группой, Рамлоу секунд десять взвешивал примитивный вариант с алфавитным порядком, но потом построил отряд по росту. Показалось, что так будет веселее. – И рожу свою от меня отверни. – ... – Не хочу смотреть на твою морду! Иногда хотелось видеть, как тело под тобой живо реагирует на каждое движение, на каждый толчок – жмурится, сглатывает, болезненно открывает рот, ахает, кусает губы и все такое. Иногда хотелось, чтоб человек, которого ты ебешь во все дыры, не отсвечивал своими эмоциями. Короче, по-разному бывает. Но уж по-любому во время траха ты не пытаешься доставить партнеру удовольствие. Да и хуй с ним. Такой задачи не было. Он знает, что он мужчина. Левая рука у него, может быть, и не рука, но вот член – член вполне себе член, настоящий, нормальный, функционирующий так же, как у всех остальных мужчин. В этом плане у его организма не никаких отклонений. А ему было с чем сравнить – он видел много мужчин и трогал много членов. Трогать чужие члены – занятие противное, а вот трогать свой – порой было очень приятно. Вот, к примеру, как сейчас, когда он совершенно точно один и на него никто не глядит. Это происходит редко, он постоянно под наблюдением и чувствует себя без этого даже чуть-чуть неуютно, но в душевой видеосъемка не ведется. К тому же шум воды заглушает все лишние неловкие звуки. Вода исключительно хороша для прикрытия и до, и после, и вместо. Он знает слово «секс», но не уверен, считать ли сексом то, что он трогает свой член вот так тайком или члены других парней, когда на него смотрят. Они спрашивают, что ему больше нравится: оральный секс или анальный секс? Ему больше всего нравится, когда они не задают вопросов. На самом деле у него нет ответа. Еще он знает, что в мире есть женщины, он рассматривал их издалека на заданиях, но как заниматься сексом с женщиной, он понятия не имеет. Да это и не важно, на базе женщин нет и никогда не было. По крайней мере, такого он не помнит. Но он вообще мало что помнит из того, что не касается управления транспортными средствами, использования огнестрельного оружия или приемов рукопашного боя. Александр Пирс читает отчет Рамлоу о подготовке к операции и бурчит под нос какой-то попсовый мотивчик. – Давно хотел вас спросить, – Рамлоу поднял лицо к потолку, притворяясь, что вопрос пустяковый. – Вот из нас вы же дольше всех с Зимним Солдатом работаете, правда? – Правда. Не считая одного из докторов. Ну и? – Слушайте, а это вот прям необходимо? – Что «это»? – Пирс отрывает глаза от бумаг, и они становятся стеклянными. – Процедура. Неужели ему действительно раз в сто двадцать часов нужен трах? – Ну, можно и не трахаться, – лениво пожимает плечами Пирс. – Но лучше потрахаться, когда он не в заморозке, потому что правила техники безопасности... – ...написаны кровью, да, – Брок растерянно сжимает пальцами виски и злится на себя за то, что затеял этот разговор. Наверное, не стоило, меньше знаешь, крепче спишь. – В тебе что, гуманизм проклюнулся? – иронично кривится Пирс. – Нет, я просто... блять... Я не понимаю, – признается Рамлоу. – Тебе не надо понимать. Выполняй инструкции, и все будет окей. Представь, что в Активе нет ничего человеческого, это некий механизм, как, например, автомобиль или гранатомет или дрель на худой конец... «Вот на дрель особенно похоже», – подумал Рамлоу и поерзал на стуле. – И к нему, как и к любому прибору и устройству, есть руководство пользователя, – говорит Пирс. – И там рекомендуют менять масло. Раз в полгода. Чтоб все эффективно функционировало и не ломалось. Так и с ним. «Почему, сука, не раз в полгода?» – мысленно взвыл Брок и отважился произнести: – Это не мой уровень доступа? – Господи, ты за языком-то следи, – с упреком покосился на него Пирс. – Мы сейчас не в Щ.И.Т.е, чтоб такими словами бросаться. – То есть, в принципе, рассказать вы можете, но не хотите? – Ну зачем тебе?.. Рамлоу набрался смелости: – Я хочу изучить руководство пользователя целиком. Я, в конце концов, основной его пользователь, а при этом не могу логически объяснить Процедуру ни себе, ни своим людям. Спасибо, конечно, что хоть Зимнему объяснять не надо, достаточно приказать, но... Пирс снял очки и потер веки: – Придется начать издалека. – А я не тороплюсь, – проговорил Брок как можно спокойнее. Сердце у него в груди заколотилось от волнения. Пирс шумно выдохнул: – Чтобы Зимний Солдат переносил заморозку, обнуление и главное – внедрение искусственной руки по еще послевоенной технологии, требовалось сделать его сверхчеловеком. И добиться этого успешно удалось. В итоге способности у него сверхчеловеческие. Во всех смыслах. Пирс сказал последнюю фразу таким многозначительным тоном, что Рамлоу непроизвольно ощутил тревогу. – Во всех смыслах? – повторил он, нахмурившись. – В самом неожиданном смысле. – И молись, сука, чтоб мне не стало хуже. Что, страшно? После оргазма обычно становилось хорошо. Как правило, на пару минут, затем эйфория откатывала и наваливалась тупая усталость. Но до оргазма чувствовалась только безнадежная тоска. Он вытирается полотенцем, наматывает его вокруг бедер и выходит из душа. Он с радостью провалился бы в сон, но сегодня у него Процедура. Это значит, что его отведут не в его темную каморку, не в ярко освещенный тренировочный зал, и не к докторам с их противными лампами, испускающими мерзкие зеленоватые лучи. Это значит, сейчас он пойдет в комнату с пластиковыми фонариками и большой мягкой кроватью. Ему как-то объяснили, что люди любят спать на таких. На ней адски неудобно, но он на этом не зацикливается и лишь исполняет приказы. Он же Солдат, а не человек, да и спать там ему не придется. Спит он после Процедуры. У себя в камере. Один. Но ему всегда велят, чтоб он тщательно вымылся перед ее началом. – Чем сложнее задание, тем менее отмороженными должны быть мозги, – Пирс расхаживал по кабинету туда-сюда. – Сразу после обнуления можно приказать что-нибудь примитивное: пробить насквозь стену – если показать какую. Задушить слона – если сначала его привести. Мозг, даже сверхчеловеческий, это не компьютер, в который загрузили данные с флэшки. Но если стена – Великая Китайская, а ближайший слон – в зоопарке за тысячу километров от криокамеры, откуда Актива достали, нужно ему много чего рассказать и показать, прежде чем он сможет сделать то, что велено. И чем дольше он разморожен, тем меньше приходится растолковывать банальщину. Поэтому для серьезных операций лучше его разморозить побольше. Он не запомнит сходу схему метро Нью-Йорка. Но дай ему оттаять дня на три... Это Брок и сам знал из своего практического опыта работы с Зимним Солдатом. Иногда он задумывался о том, каким Актив станет, если его не замораживать на период в промежуток между операциями. Но Процедура, конечно, существенно ограничивала число желающих на это полюбоваться. – Мне только-только двадцать стукнуло, – продолжал Пирс. – Рядовой, хоть и с блестящими рекомендациями, был на подхвате в группе поддержки, прибыл на базу на Камчатке. Там я встретился с Зимним Солдатом в первый раз. Его тогда вынули из криокамеры впервые лет за пять. Трое суток подготовка проходила по плану, на четвертые начались проблемы с электричеством. То и дело в энергосистеме вышибало пробки и техники подключали резервные генераторы, что в конце февраля даже на широте Флориды не кайф, что говорить о Советском Союзе. Потом у Актива пошли сбои в программе, доктора уж не знали, как вернуть его в стабильное состояние. Обнуление не помогало. Адекватнее он не становился. – В чем это выражалось? – не понял Брок. Он несколько раз видел, как Зимний Солдат переходит грань: не реагирует на вопросы, раздумывает над приказами, ведет себя агрессивно с сослуживцами. В стабильном состоянии Актив – равнодушная машина, ему похуй, сколько вокруг людей, кто они и есть ли они вообще. В нестабильном состоянии люди рядом его очевидно бесят, и он выебывается на ровном месте. – В том, что на базе стало твориться нечто сверхъестественное. И никто не мог объяснить почему. – Сегодня оральный или анальный секс? – Молчи. Он поднимается с кровати. Как же зовут этого парня? Впрочем, какая разница, какое у человека на Процедуре имя и лицо? Абсолютно неважно. И по сути неважно, каким будет секс. – А потом? – вытаращился Брок. – А потом там вулкан проснулся, – отвечает Пирс. – В смысле? – Да что ты заладил! В прямом. Считался потухшим, не извергался добрую тыщу лет, про него все забыли, геологи эту гору за вулкан уже не считали, у нее даже названия не было. А ту вдруг здрасьте. Хорошо, что хоть потряхивать заранее начало, так что мы вовремя оттуда съебались. – А почему ему именно мужиков надо трахать? – Брока аж трясло от возмущения. – Что, нельзя девочку по вызову заказать? Ну, понятно, что среди наших агентов женщин мало, но можно же притащить ему шлюху какую-нибудь, чтоб никто ее не искал... – Думаешь, самый умный? – ехидно спросил Пирс. – Ну я это... разные же способы могут быть... – Думаешь, врачи не пробовали свести его с бабой? – А че, пробовали? – Пробовали. – И чем кончилось? – Была у нас тогда база на Урале, – Пирс покачался с пятки на носок. – И несколько месяцев после вулкана Актива там хранили. Прекрасная была база: с одной стороны, места глухие, народа немного, не жарко, опять же, а с другой стороны, рядом имелись отличные прикрытия: военный завод и секретный полигон, муха без спецпропуска не пролетит. Брок хмурится: – Что-то я такое слышал, теперь этот городок называют... – Ага, Снежинск. В честь Зимнего Солдата. – То есть это не шутки? Про то, что... – Какие шутки, Рамлоу, там вот нихера не до шуток было, когда у него при виде бабы крышу снесло, «Очень странные дела» нервно курят в уголке. Из-за скачков напряжения в электросети на заводе в тридцати километрах от базы какая-то охладительная херня тотально вышла из строя, и там рвануло – мама не горюй. А завод был не простой, а по изготовлению плутония. – И че? – охнул Брок. – Ниче, блять, – огрызнулся Пирс. – Радиоактивное загрязнение на площади размером с Люксембург. Пизда пришла базе. Плюс сами тоннами таблетки жрали. Викторов вконец печень посадил, до смерти весь зеленый был. Активу нельзя подходить к женщине ближе, чем на сотню метров, если он не на операции. Тем более, если баба в рабочей группе. Был прецедент в восьмидесятых. Но там доктора своевременно заметили девиации, так что в кой-то раз справились без техногенных катастроф и стихийных бедствий. Обнулили его по-быстрому, бабу из команды исключили, а операцию перенесли, благо, было не к спеху. А то баз не напасешься. – А может, наоборот? – предположил Брок. – Что наоборот? – Не он, а его? Если его трахнуть как следует? – Ну, раз ты у нас один такой крутой, иди, трахни его, плевое ведь дело. А я посмотрю, какой ты после этого выйдешь и сможешь ли вообще ходить. Правила техники безопасности написаны кровью. Хочешь добавить пару строк от себя? Брок промолчал. В этот момент спорить с начальством не хотелось от слова «совсем». – Нагнись. – ... Он сводит и разводит средний и указательный пальцы – как будто ножницы. Что ж, этот инструмент тоже ведь из металла. Рамлоу, стараясь не издавать ни одного лишнего звука и даже дышать через раз, подходит к клетке. В камере темно. Кажется, что она пуста. – Спермотоксикоз, – шепчет Брок и недоуменно чешет в затылке. – Магический спермотоксикоз, от которого случаются катаклизмы локального характера. Ну и ну. Он испуганно отшатывается, когда из тьмы навстречу проступает тень. Зимний Солдат, одетый по форме, вытягивается по стойке смирно по ту сторону решетки: – Ваши приказания, сэр? – Вольно. Брок рассматривает его, подавляя в душе два противоречивых желания: заорать и убежать – или протянуть руку сквозь прутья и погладить его по лицу. Сейчас, прямо сразу после Процедуры, Зимний Солдат выглядит максимально похожим на обыкновенного человека. Но теперь Рамлоу знает, почему в «Гидре» его называют Активом.