Владычица Солнца

      Перихан подносит руку — тощую, с грубой, мозолистой кожей и неаккуратными полумесяцами грязных ногтей — к лицу; рассматривает диковинную ладонь с изломанными линиями превратной судьбы.       Второй же рукой держит осколок зеркала, в котором отражение неизвестной, юродивой женщины, похожей на невольницу с рынка, глядит на нее со знакомым огнем — в прямом взгляде горит непокорное пламя собственной души.       Безумие.       Происки бога — жестокая шутка над бывшей любимицей, посмевшей сравняться по яркости с солнцем.       Не украшают больше сефидскую ханым киноварь и сирень, не блестят ее волосы, не источает дивный аромат. И не госпожа она отныне.       Крик рвет глотку, душит изнутри осознание, с которым Перихан никак не смирится — это она в отражении. Не ее тело, но ее душа, которая мерцает во взгляде небесным огнем, искрится горячим пламенем, сгубившим дочь шаха.       И не ее ребенок, что жмется к боку в поисках тепла, которое Перихан не может дать: малодушное сердце разгоняет по венам студёный лед, который не способен согреть даже замерзшую владелицу.       — Мамочка.       От голоса ребенка Перихан вздрагивает, спешит отодвинуться, да только некуда — шалаш мал, убог, в нем нет ни перины, ни подушек, лишь голая земля служит ребенку и Перихан кроватью, а навес жалким подобием дома.       — Ты в порядке? — Ребенок — мальчишка — глядит на нее огромными озерами глаз. Смотрит с проницательной внимательностью, с не характерной для детей осознанностью, от которой дурнота накатывает.       — Да. — Ложь срывается с губ сухим, не мелодичным скрежетом, так отличным от звонкой певучести ее настоящего голоса.       Мальчишка крепче сжимает руки вокруг ее талии, приговаривая с тяжелым придыханием:       — Я так боялся. Ты так долго болела, а денег на лекарства у нас нет, и я не знал, что делать.       Слова проходят сквозь Перихан — она не слушает его, рассеянно смотрит на осколок зеркала. Края у него острые — подобное Перихан замечает в каком-то сумраке, закате собственного разума. Но для подобного нужна решимость, а ее у Перихан нет.       Мальчишка причитает, кажется, рыдает, и Перихан бессознательно касается его волос — красивого, чистого цвета пшеницы — поглаживает, успокаивая.       Давным-давно, в другие времена, когда в ее честь сочиняли касыды, Перихан успокаивала так брата — открывала ему свои объятия, держала сердце для него нараспашку, желала лучшего со всей искренностью, на которую только была способна.       А потом он убил ее. Из-за трона; из-за власти.       Ее милый брат. Ненависти к нему нет даже после смерти — только любовь бьется, разгоняя боль и сожаления от конца их истории.       — Как твое имя? — срывается с губ вопрос.       Мальчишка отзывается сразу — без удивления, с детской непосредственной:       — Алибаба!       Испытание для ее души, повторная жизнь в покаянии за амбиции — Бог, которому она посвятила жизнь, не принял ее к себе, наказав за ошибки, которые Перихан надеется исправить, и в этой жизни получить право преодолеть небесные врата. Как сказочный Алконост, она смиряется со своей участью.       Жалкое тряпье, заменяющее им одежду, да дырявый брезент — это все их имущество; все их существование, из которого Перихан медленно лепит настоящую жизнь: для себя вторую, разительно отличающуюся от первой, как разнятся жаркие дни и ледяные ночи в пустыне, для Алибабы — первую и лучшую из возможных.       Ткать, готовить, мастерить — ни один из навыков не знаком Перихан. Она не разжигала костров, не штопала рубашек и не варила супов, но она принимала послов, сочиняла поэмы, вела учет: бесполезные навыки в реальной, не дворцовой жизни, однако и им находится применение.       Узоры ее жизни сплетаются в новую картину — бараки Балбадда становятся домом солнцеравной владычицы империи, которой в этом странном мире с волшебниками и магией, не существует.       Зато есть беломраморные дворцы с позолоченными крышами, равнодушная аристократия, почивающая на лаврах и милости сытой жизни, и король — с красивым, светлым оттенком волос, как у ее сына.       — Анис. — Чужое имя слетает с губ венценосного короля тихо, как полуночная молитва Богу, который давным-давно оставил Перихан.       Король в трущобах, как светоносный идол язычников, спустившийся из знакомого прошлой Перихан мира сокровищ и нектаров, чтобы осветить мир и сжечь его дотла, испепелить настроенную жизнь ужасным предложением:       — Анис, прошу, пойдем со мной. — Он протягивает унизанную перстнями руку, словно порочный див предлагает яд достаточно соблазнительный, чтобы попробовать.       Это испытание; проверка ее стойкости и нравственности. За прошедшее время Перихан привыкла к отсутствию перин, золота и научилась в малом видеть великое, и не искушает ее предложение короля.       Во дворце опаснее, чем в бараках; холоднее, чем в шалаше; горче, чем в нищете. Но если это ее испытание, то ее дорогой мальчик, сын по сердцу, не обязан нести на себе тяготы ее ошибок.       Ради Алибабы, ради сказочного будущего сына, Перихан соглашается. Она искупит свои грехи в следующей жизни; в другом перерождении и ином мире, куда пошлет ее Бог, а пока пойдет за сыном, даже в огонь джаханнам.       Дворец встречает мраком, неприветливой холодностью, исходящей и от стен, и от людей.       Спокойствие оказывается позабыто. Уродливая смерть прячется за лицом королевы — официальной жены короля Рашида, опасность таится в руках ее малолетних, испорченных сыновьях, угрозы источает сам дворец, недовольный нахождением Перихан и ее сына в своих стенах.       Перихан боится. Но не за себя — за сына. Успешный в ратном деле и в науках, сверкающий и идеальный во всем, кроме происхождения, налагающее на него мерзкий титул — бастард — он бельмо, а достижения его — будь то малые или великие — непереносимы аристократией, чтившей происхождение превыше всего.       Страх выматывает, уничтожает и, чтобы перестать бояться, она пробуждает в себе прежнюю солнцеравную владычицу, достает образ наиб, какой была когда-то, и становится той, которую следуют бояться.       Перихан воцаряется, как регент при короле Алибабе Салуджа, сменившем на троне Балбадда почившего отца.       И хранит покой сына и его государства.