Он был здесь тридцать девять часов шестнадцать минут и двенадцать, тринадцать, четырнадцать секунд.
У Кроули всегда было отличное чувство времени.
Он носит часы просто для вида. Ему даже не нужно поднимать руку, чтобы узнать, сколько времени прошло. И это к счастью, потому что он не мог пошевелиться тридцать девять часов, шестнадцать минут и тридцать секунд. Пол подвала под его щекой теплый, больше от силы, необходимой для его призыва, чем от тепла тела, которое он мог бы впитывать в бетон. Все гладко, как будто его тщательно подмели, прежде чем затащить в круг, который теперь удерживает его.
Это не причина, по которой он не может двигаться, хотя он и пытался, помоги ему Сатана, он пытался. Он часами напрягался и метался внутри своего тела, пытался изменить форму, пытался полностью вырваться из плоти. Но он застрял там, где он есть. В его ладони торчит длинный нож, и он обжигает холодом, а плотная атмосфера настолько пропитана святостью, что пригвоздила его к месту, как бабочку к пробке. Он больше не чувствует эту руку, он не уверен, что получит ее обратно потом... если для него вообще будет "потом". Азирафаэль его не ждет, у него нет причин искать его неделями. Этот священный ожог распространяется, и если он достигнет его центра, он думает, что это будет последнее, о чем он узнает.
Его выводят из задумчивости шаги по лестнице, они медленно спускаются, на этот раз тяжелые, как будто что-то несут. Кроули зашипел бы, если бы мог, он бы выпустил свои клыки, схватил этого высокомерного самонадеянного человека за горло и... бетон нагревается под его судорожным выдохом.
Кроули никогда раньше никого не убивал, ни лично, ни своими руками. Шесть тысяч лет он позволял обстоятельствам, случайностям и собственной глупости положить им конец. Мысль о том, чтобы самому протянуть руку помощи, ухватиться за хрупкое человеческое тело и сломать его без возможности восстановления почему-то кажется неудачей. Но если есть возможность, если он получит шанс, одна человеческая жизнь за его жизнь покажется честной сделкой.
Дверь подвала открывается, впуская сквозняк холодного воздуха, который Кроули чувствует, как покалывает его кожу там, где она открыта, на затылке, где задралась рубашка, и вытянутой руке.
Другая рука вообще ничего не чувствует.
Шаги приближают мужчину. У него незапоминающееся лицо, если вы способны забывать, каштановые волосы, карие глаза, в нем нет ничего дружелюбного или особенно неприятного. У него нейтральное выражение лица человека, просто выполняющего необходимую задачу, как будто Кроули для него вообще не имеет значения. Он ожидал бы страха или любопытства, даже чего-то вроде праведной уверенности в том, что он сражается с силами зла. В конце концов, Кроули демон, но этому человеку, похоже, все равно.
Он чувствует, как теплые руки человека задирают его рукав, отрывают руку от пола и вонзаются в мякоть ладони, оставляя небольшую горку горячей боли, из-за которой кровь стекает в миску, заботливо поставленную под ней. После первого тихого звука проливающейся крови не слышно ничего, кроме дыхания незнакомца и едва слышного хруста его колена, передвигающегося по бетону. Со своей позиции Кроули ничего не видит, не видит, что он намерен делать дальше, но он чувствует постоянную пульсацию открытой раны.
Он слышит, как переворачиваются страницы, и чашу вытаскивают у него из-под руки. Его рука опустилась обратно на пол, и Кроули чувствует, как по ней медленно растекается тепло жидкости, пока она истекает кровью
- В книге не указаны количества, необходимые для ритуала, - голос мужчины ровный и он явно не ожидает ответа, - но я могу проверить все. В конце концов, ты никуда не уйдешь, у меня есть время.
Он поднимается на ноги, собирает все, что принес с собой в комнату, а затем ноги сами несут его обратно к двери.
Кроули слышит, как он открывает ее, а затем звук закрывающейся двери позади него.
***
Пятьдесят шесть часов, семь минут и шесть, семь, восемь секунд.
Для них совсем нет времени. Недостаточно долго, чтобы беспокоиться. Недостаточно долго, чтобы Азирафаэль скучал по нему и начал задаваться вопросом, где он.
Кроули не может видеть, что делает этот человек. Он слышит только звон чего-то металлического и шуршание чего-то мягкого по полу подвала, чтобы понять, что незнакомец находится у него за спиной. Пока чья-то рука внезапно не касается его ботинка, пальцы хватают и поворачивают его, чтобы потянуть за пятку. Ботинок высвобождается одним неохотным движением и его нога в носке опускается обратно на бетон. Однако мужчина на этом не останавливается, хватается за носок и стягивает его тоже, прежде чем переключить свое внимание на другую ногу. С которой происходит то же самое.
Его ступни повернуты. Чешуйки на подъеме и пальцах ног, которые ему всегда трудно убрать, бесстрастно исследованы, хотя комментариев нет, только замедленное дыхание. Кроули хочет отступить, хочет шипеть и плеваться и спросить его, как он, блядь, посмел. Но все, что он может делать, это дышать и ненавидеть его всем, что у него есть.
Кроули снова опускает ногу на холодный пол, не говоря ни слова.
Снова раздается лязг металла и что-то холодное и твердое проскальзывает в штанину его джинсов. Немедленно раздается режущий звук, джинсовая ткань раздвигается под этим медленным движением металла вверх по задней части его икры. Мужчина стягивает с него джинсы и Кроули пытается стиснуть зубы, напрячься, сопротивляться. Но ничего не происходит, его тело остается совершенно неподвижным, намертво прикованным к полу, обездвиженное священным ножом и размалеванными мазками его истинного имени.
Он подчиняется против своей воли, пока мужчина режет.
Разрез доходит до пояса, затем с усилием проходит через него, одна сторона его джинсов спадает вместе с нижним бельем, оставляя бедро и ногу полностью обнаженными. Мужчина начинает с другой стороны со спокойной деловитостью, пока эта сторона тоже не отпадает, тогда он начинает методично вытаскивать материал из-под себя. Колени, бедра, яйца и мягкий член Кроули внезапно и неудобно прижимаются к холодному полу.
Теплая рука касается его спины, где рубашка была задрана, и по коже Кроули бегут мурашки.
- Я ожидал, что ты будешь отмечен более значимыми способами. Я, конечно, надеялся на большее в плане демонических аспектов. Твое тело более человечное, чем я думал. Это своего рода разочарование. На самом деле тебя не стоит фотографировать, - рука перемещается к его талии, затем мужчина наклоняется и перекатывает его, пока голова Кроули не оказывается на его вытянутой руке, а затем соскальзывает с другой стороны. Он остался лежать на спине, обнаженный ниже пояса.
Безымянный человек склонился над ним под резким светом подвала, одетый в старый джемпер и поношенные джинсы, выглядящий таким человечным и таким хрупким... если бы только Кроули мог протянуть руку, если бы только он мог схватить его и сжать. Он знает, что это вежливое выражение лица сломается, он знает, что оно побледнеет и откроется от удивления и страха...
Твердые пальцы надавливают на бедра Кроули, прежде чем двигаться вниз, чтобы бесстрастно раздвинуть его бедра.
- По крайней мере, у тебя есть гениталии. Что делает возможным сбор спермы. Что-нибудь, что можно попробовать позже, если кровь не подействует.
Кроули собирается убить его.
Он собирается убить его.
Люди делают это постоянно за гораздо меньшие деньги.
Ножницы поднимаются спереди по его рубашке с длинными рукавами, нарезают тонкую шерсть чистыми кусочками, и в конце концов ее тоже вытаскивают. Пока между Кроули и полом подвала не остается ничего. Он остался лежать голым на спине в круге призыва, его ноги раздвинуты так, что кажется болезненно угрожающим. Но мужчина просто берет разрезанную одежду Кроули и уходит, уверенно поднимаясь по лестнице в ботинках. В нем нет страха. Он знает, что Кроули не представляет для него такой опасности. Как будто все происходит именно так, как он ожидал или именно так, как ему сказали. Он спокоен, как будто у него есть основания полагать, что он защищен. Это тревожная мысль, потому что, если это было спланировано, если это было целенаправленно, то, возможно, Кроули был не единственным объектом нападения.
Ему ненавистна эта мысль, потому что здесь он ничего не может сделать для Азирафаэля. На этот раз он не будет тем, кто спасет ангела. Ему придется спасаться самому.
Пожалуйста, позволь ему спасти себя.
Однако он может видеть свою руку под этим углом, и если он полностью отведет глаза, то сможет даже увидеть тонкую рукоятку серебряного ножа, инкрустированную символами, доказывающими его эфирную природу. Холодное жало теперь вгрызается ему в руку, в запястье, и он может видеть, как это выглядит со своей новой позиции.
Его пальцы такие же черные, как и ногти, вся тыльная сторона ладони вдавлена, как будто кто-то придавил ее тяжелым грузом. Темное пятно охватило его руку до большого пальца, тонкие нити проникают в вены, медленно, но неотвратимо поднимаясь вверх.
Священное оружие убивает его.
***
Семьдесят два часа, девять минут и сорок две, сорок три, сорок четыре секунды.
Кроули обнажен и замерзает, гложущая ползучая эфирная инфекция проникает ему за локоть. Он чувствует, что дрожит, но не может заставить себя остановиться. Если она достигнет его плеча и вонзится в грудь, то он мертв. Это убьет его навсегда. Навсегда мертв. Мертв как от святой воды. Все его тело обращено в небытие, он никогда больше не увидит Азирафаэля.
Его ангел.
Хотя он так и не смог сказать ему об этом.
***
"Прошло восемьдесят четыре... восемьдесят четыре часа", - думает он.
Кроули ничего не видит, мир плывет взад и вперед. Такое ощущение, что в его руке ножи, а все его тело слишком холодное, чтобы существовать. Такое чувство, что в нем просверлили дыру, его демоническая сущность вытекает наружу, оставляя после себя пустую, испорченную оболочку.
Кто-то говорит над ним, приглушенный полом. Он не может пошевелиться, не может открыть рот, чтобы глотнуть воздуха, он больше не может использовать ни одно из своих демонических чувств. Если у человека здесь есть другие, другие люди, Кроули не думает, что это пойдет ему на пользу. Другие люди означают групповые ритуалы. Другие люди означают собрание, и что может быть лучше для одного из них, чем демон, которого можно разрезать на куски, или надругаться, или облить святой водой просто ради шоу.
Другие люди - это его конец. Он это знает.
Приглушенные голоса звучат, то появляясь, то исчезая, пока Кроули пытается сосредоточиться. Громко, затем тихо, а затем громче. Это очень похоже на сон, но причиняет гораздо больше боли.
И тогда ему кажется, что мир сотрясается, но это не может быть правдой, потому что он ничего не чувствовал в течение нескольких часов.
Не просто дрожит - ломается дерево. Ломается насквозь, как что-то хрупкое. Что-то происходит, но Кроули не может повернуть голову, чтобы посмотреть, все, что он может делать, это лежать здесь и умирать. Пол серый, и все болит. Все так сильно болит.
На лестнице слышны шаги и Кроули не может даже повернуть голову, чтобы посмотреть в лицо своему похитителю, не может свирепо смотреть, шипеть или плеваться ядом... не может умолять пощадить его жизнь, только не это, никогда.
В поле его зрения появляются туфли. Новые туфли. Нет, старые ботинки, коричневые броги с бледными отворотами. Он их знает.
Он их знает.
Азирафаэль.
Кровь Кроули колотится, застоявшийся воздух изо всех сил пытается вырваться из легких. Фигура приседает, появляется в поле зрения: светлый пиджак, голубая рубашка, галстук-бабочка, лицо ангела.
Ангел.
Но Азирафаэль смотрит не на него, он смотрит на священный нож в своей руке, и Кроули наблюдает, как выражение его лица меняется в замедленной съемке. Он исчезает из поля зрения и на несколько опустошенных секунд Кроули думает, что ангел предположил, что он уже мертв, что спасать нечего, ничего, кроме оболочки, в которой он раньше обитал, что он принял его неподвижность за смерть...
Только раздается грохот и Азирафаэль возвращается, падает на колени, так близко, что Кроули чувствует его запах, его тепло. Он двигает коленом, сильно давит им на предплечье Кроули, выпрямляя его (
и это больно, это больно) если бы он мог двигаться, он бы закричал. Но от него не ускользает ничего, кроме хрипа жалкой агонии, а затем рука Азирафаэля поднимается, что-то тяжелое и серебристое втягивается одним движением, прежде чем быстро опуститься вниз.
Лезвие проходит прямо через руку Кроули, на середине бицепса, рассекая мышцы, сухожилия и кость и глубоко вонзаясь в пол под ними. У Кроули перехватывает дыхание и оно разлетается по бетону, когда все его тело подается вперед, обрывая вырвавшийся крик.
Он движется, он движется своей собственной силой, все его тело внезапно становится горячим и живым. Он откатывается от своей почерневшей, иссохшей конечности, кровь разбрызгивается и разливается по бетону. Кроули издает звуки сквозь зубы, его голые ноги дергаются вверх, в то время как другая рука тянется, чтобы вцепиться в бежевые брюки ангела. Азирафаэль быстро развязывает галстук-бабочку, и это невозможное, прекрасное видение ангела оборачивает его вокруг предплечья Кроули, а затем дергает так сильно, что тот вскрикивает сквозь зубы. Достаточно плотно, чтобы кровь перестала бесконечно литься красным потоком.
Ангел весь в ней, его красные пальцы касаются Кроули, его красные колени стоят на светлом бетоне, хотя ему, кажется, все равно.
У Кроули одна рука. У него есть одна рука, но он свободен, даже если его тело, кажется, еще не знает об этом. Он все еще дрожит, и ему так невероятно холодно.
- Азирафаэль, - его голос - надломленный шепот, нечто, оставленное ржаветь и гнить.
Но ангел при этом звуке поспешно снимает с себя пальто и набрасывает его на обнаженные плечи Кроули, пропитывая материал кровью. Кроули потратил годы на поддержание чистоты одежды ангела и это кажется святотатством. Но Азирафаэль притягивает его к себе и обнимает, держа так крепко, прижимая его лицо к своим волосам и повторяя его имя снова и снова, как будто он никогда не остановится.
