Кладовка с Райнером Брауном

Я прихожу к нему и затворяю дверь, даже щелки не остается, даже скважины здесь нет — засов. Чтобы никто не мог подглядеть, припав к чужой тайне и чужим чувствам. Я не хочу делить Райнера Брауна ни с кем, хотя мне он не принадлежит. Но я ведь тот еще фантазер, верно? Дешевый романтик Берт Гувер, каким он, безусловно, считает меня. Он теперь здесь со мной один на один, и я чувствую, как воздух в запертой кладовке становится гуще, плотнее, будто набухает моим чувством к нему, моим желанием. Я знаю его с детства, знаю как облупленного, знаю даже лучше, чем самого себя, и пока глаза слепит темнота, я уже вижу, как он раздувает ноздри, как сжимает и разжимает кулаки. Ему не по нраву отсутствие контроля, он почему-то уверен, что готов и может все контролировать, хотя его Бронированный — исполнитель, а не лидер. И он сам, с виду уверенный в себе и надежный, все еще тот мальчишка, бок о бок с которым я вырос. Который никогда не ожидал, что я выступлю с инициативой, на которую он не решался по отношению ко мне. Я не хотел бы, чтобы он знал, кто зашел в его кладовку. Потому что покинув ее, я буду вынужден снова занять свое место не перед ним, а позади, и наблюдать за ним не открыто, а исподволь. Поэтому сегодня я при нем не скажу ни слова, иначе он узнает мой голос. Я подойду к нему со спины, чтобы он не узнал ни рост, ни походку. Я хотел бы прижаться к его тугой широкой спине, обнять за плечи и исцеловать ему загривок, испятнать шею следами, что затянутся паром еще до конца нашей встречи. Но я не готов к тому, что он узнает мои объятия или губы, он ведь привык принимать мою нежность за дружескую. Поэтому я лишь кладу ему на плечо руку и толкаю к стене, и он идет так послушно, будто узнал. Будто доверяет. Он позволяет завязать себе глаза. Нет, дело не в доверии, это ведь Райнер Браун, он всегда следует правилам. Здесь правило — делать то, что нужно гостю. Я бесшумно шагаю за ним, и прежде, чем он развернётся спиной к стене, я опускаюсь перед ним на колени. Он в брюках, и сколько же раз, черт бы его подрал, я держал его брюки в руках! Приносил ему в душевую вместе с забытым полотенцем или осторожно трогал, выбравшись на берег раньше него. Однажды стаскивал штанины с окровавленных дымящихся обрубков. Я раскрываю пряжку на его ремне, и она щелкает, и щелкает в моей голове воспоминание, как в дурацкой шуточной драке он стеганул меня тем ремнем через плечо, а я его в ответ — какой-то скрученной тряпкой. Я опускаю вниз его белье, и на миг прикрываю глаза. Я знаю даже запах его белья, потому что за жизнь несчетное число раз я… Я контролирую себя и свое возбуждение. Я беру его за бедро. Мы столько с ним пережили, деля тревоги и радости, и так или иначе я много раз касался его кожи. Она нежная под жесткими светлыми волосками, все ноги в этой полупрозрачной поросли. Я касаюсь его бедра щекой. Райнер Браун не вздрагивает, он ждет. Возле моего лица его рука вновь сжимается в кулак, и я улыбаюсь: нет, он не будет держать меня за голову, потому что тогда он меня узнает. Пусть скребет своими сильными жесткими пальцами по стене, пусть изгибается мне навстречу, месит руками воздух. Я добьюсь именно этого, когда буду ему отсасывать. Я беру его член у основания и взвешиваю на руке: даже будучи мягким и вялым, его увесистость многое обещает. Я видел его член десятки раз, но хотел бы видеть его и еще сотню, и еще несколько тысяч, каждую ебаную ночь. Райнер обрезан, и я касаюсь пальцем темной гладкой головки, и вот тогда он вздрагивает. Я наслаждаюсь зрелищем, мне хочется ласкать одновременно и себя, и его, но у меня и так встанет уже от того, что я делаю с ним. Я кладу его член в другую руку и медленно начинаю движение, он твердеет под моими пальцами так, что приходится снова перехватить. Я снова целую Райнера в бедро, затем в сгиб возле лобка, затем зарываюсь лицом в жесткие светлые кучерявые волосы. Райнер пахнет солью и мылом, какие бы там забавные теории ни выстраивал Захариас. Нет, я знаю лучше. Я не стремлюсь торопиться, и я знаю, что он чувствует на члене мое дыхание, я ласкаю его достаточно бодро, сплевываю на ладонь, чтобы лучше скользила. Лишний звук, но что уж теперь. Я провожу языком по линии роста волос, останавливаюсь над бедренной артерией, и мне кажется, чувствую биение его крови. Райнер весь из крови и силы, потаенных под привычной Броней, он жесткий под руками, он жаден до моей ласки, и мне становится все равно, узнает ли он меня. Мне важно, чтобы ему нравилось то, что я делаю. У меня стоит, но его член для меня более значим, он уже достаточно крепок, и я решаюсь дотронуться до него мягким поцелуем. Во рту пересыхает от возбуждения, хотя слюны сейчас как раз недостает, она была бы кстати, и я цежу через зубы сколько могу, и начиная с головки захватываю его в рот. Крупная темная мошонка в моей руке горячая и тугая, я ласкаю ее наощупь, потому что невольно зажмуриваюсь от удовольствия. Я обвожу плоть Райнера языком, провожу кончиком по стволу во всю длину, потом слежу за тем, чтобы дышать, потому что его действительно очень крупный член занимает весь рот, и я беспокоюсь, что не могу заглотить его целиком. Я не хотел бы тренироваться ни на ком другом, поэтому невысоко ценю свои умения, однако бросив взгляд наверх, я отмечаю, что рот Райнера полуоткрыт, он ловит воздух, будто ему тоже сложно справиться с дыханием. Он весь серый в темноте, но я слишком хорошо его знаю: нет, он покраснел, на виске вздулась вена, глаза под повязкой крепко сощурены, он сейчас так напряжен, что меняется в лице. И я с новым энтузиазмом и уже полным ртом слюны вбираю его член, обтягивая губами зубы, чтобы не ранить его. И насаживаюсь так глубоко, как могу. Затем снова выпускают почти полностью и осторожно трогаю языком щель на головке, погружая лишь кончик, держу Райнера за бедро, чтоб он не дергался. Я не поднырну так, чтоб захватить губами его мошонку, однако ласкаю ее свободной рукой, чуть оттягиваю и массирую. Выше, под кожей и сосудами, всего в паре дюймов внутри — простата Райнера, и я знаю, как ему могло быть приятно, если бы я проник внутрь, если бы не довел теперь дело до конца, выпустил его член изо рта и выебал его своим стояком, головкой проскользил по слизистой и уперся в самую чувствительную часть прекрасного тела Райнера. Но это невозможно, он не позволит. Он вздрагивает даже, когда я ныряю рукой меж его бедер назад, к ягодицам, и прижимаю кончик пальца к его анусу. Я жалею, что он не узнает меня, и это чувство ранит, это упущенная возможность, может быть, он бы позволил… Ведь я старался бы так, чтобы он никогда не пожалел о своем разрешении. Но Райнер Браун зажимается, и это ожидаемо, он ведь мужчина. Мужчина не такой, как я, а абсолютно правильный и цельный. Тогда я успокаивающе глажу его обоими ладонями по икрам, и прижимаюсь щекой к его паху, и медленно, шершаво, влажно провожу языком через всю длину его члена, а потом беру в губы только головку. И обоими ладонями накрываю ствол и двигаюсь, двигаюсь, двигаюсь… … пока он не изливается в меня. И я изливаюсь в собственные брюки, те самые, что и он не раз приносил мне в душевую, когда я лгал о своей забывчивости. Я кончаю с каким-то тупым ощущением нежности, хотя мой рот заливает его сперма, и ее довольно много, но я плыву в своем ощущении блаженства и легкости, и глотаю все, что удается, будто это парное молоко. Ему наверняка и остро хорошо, и больно: я только потом, отняв руки, понимаю, что в момент пика схватился за его ягодицы, вдавив пальцы и ногти в кожу. Но он не сопротивляется. Он даже не думает отталкивать меня, а я отдал бы все, чтобы так и оставаться с его семенем и плотью во рту, чтобы держать его так нежно, как никого другого. И тогда, когда он снова разжимает кулаки — последний оплот стойкости — я утираю лицо и вновь прижимаюсь к его бедру. Я люблю этого человека. И даже не сделав десятой доли того, что всегда мечтал сделать с ним, я чувствую себя самым-самым счастливым. И тут же понимаю: нет, не самым. Самый счастливый я вот теперь, когда откуда-то сверху, над опадающим членом и шикарным торсом, над не способной успокоить дыхание грудью, над самым жестким и мужественным подбородком на земле, я слышу глухое и тихое: — Берт… Я прихожу в себя, поднимаюсь, снимаю с него повязку и целую его в губы. Я идиот, если он не узнал меня по первому шагу. Теперь второй шаг — за Райнером Брауном.