Николай или Микола?

Трепетал. Это был озноб. Коля долго не мог принять себя таким, но знал причину сего. Он смог бы назвать себя первоклассным врачом, если бы узнал, как лечится его состояние. А может, это было всего лишь инстинктом или, чего хуже, рефлексом, который он, Николай Яновский, сам вытренировал у себя! Из всех его подозрений единственное оставалось, как ясный день: он замешан в этом и влияет на него непосредственно. Он был луной днём, а солнцем ночью. Солнцем, дающим жизнь и жизнь отнимающим. Так он был холоден, но чересчур ласковый. Конечно, любимые моменты Николая были именно те, когда он снова становился Миколой. Это было затмение, за которым он мог наблюдать без закопченного стекла. И он снова дрожал. Их руки были под партой не помнит какого кабинета, может, физики, а может, литературы. Дело в том, что Николай всегда старался внимательно слушать и понимать учительницу, но в этот раз, почему-то, было невыносимо. Он был занят другим, как ему казалось, более важным делом. Он занимался научным исследованиям, созданием карты руки его соседа. Каждую венку и косточку он с аккуратностью изучал, будто бы это спасло его в критических случаях его жизни, на самом деле, Николаю думалось, что он никогда так щепетильно не изучал что-то, как эту кисть руки. Тонкая, холодная, легкая, она устало и послушно давала себя трогать лежа в чужой ладони. Николай особенно ценил такие моменты, ведь ему удавалось узреть те глубины океана, в которых ещё не был человек. Это был покой и сонливость его подруги, внезапная податливость на прикосновения. Это были моменты, наполненные чудом. — Коль, руке уже жарко, — сухо прошептал Фёдор. Яновский с хорошо скрытым разочарованием отпускает ладонь. Он почти ненавидел своё имя, то есть, это несчастное "Коля". В какую же сторону оно направлено? Строгое "Николай" или нежное "Микола"? Раздражал он Федю или делал ему приятно, Коля понять не мог. Он резко вздрогнул, словно при укусе собаки, что-то тихонько легло ему на ногу. Смотреть на то не было необходимости. — Федя... Феде палец в рот не клади сделать гадость. По правде говоря, Коля часто забывал об этой стороне луны. Достоевский его раздражал, но ему так сильно нравилось, что договаривать не пришлось. Он сжал ручку и прикусил язык. Рука двинулась вдоль ноги. Поставив подбородок на ладонь, Коля невзначай поправил ворот своей рубашки. Оказывается, в кабинете было так душно! Рука неизбежно скользила обратно по бедру. Тогда Коля напрягался, что по его телу бежали мурашки, руки начинали дрожать, а сердце колотиться, будто обслуживало коня. Щекотливое волнение не могло не заставить его немного потанцевать на стуле, из-за чего рука соседа усиленно сжимала ляжку, заставляя парня сесть на место. На такой жест Николай пробовал откинуться на спинку стула, но потом понял, что ему нужно замереть чуть над партой. Ему казалось, что так становится менее ощутимы его вожделения. Но они были, он знал. И Фёдор знал. Прямо между ними почти возникал электрический разряд, но, конечно, доставалось всё Николаю. Он же мужчина... Он может и должен вытерпеть. Но порой, по секрету, ему так хотелось заставить Фёдора ощутить то же. Но смелости не хватало и на три секунды взглянуть ему в глаза. — Феденька... — он умолял. Урок был шумным, но обсуждение темы больше не интересовало Николая. А Фёдор выглядел как ни в чем не бывало увлеченным. В такие моменты Коля не на шутку злился. Тогда ему хотелось двумя руками сорвать эту маску, заставить испытывать, заставить закрываться в позоре, чтобы глазами смотрел беззащитно, без этой хитрости. Хотел увидеть его настоящего, желательно, у себя на ладони. Но он быстро вернулся на землю, когда пальцы слабо сжали его нерв у паха. Нога от этого подскочила, коленки непроизвольно сжались. — Федя... — он потер лицо рукой, будто ему надоели глупые игры, а в глубине души ему хотелось быть растоптанным ею же. Чтобы он, этот юноша, взяла его, как любой другой фрукт, раздел его и растоптал в кашу, из которой будет очень чопорно извлекать ДНК с помощью мыла, водки или ещё чего, что придет ему на ум. Но только потому, что он знает, что делает. Коля хотел быть раздавлен им. Он предпринимает попытку защитить свои честь и достоинство ходом конём (положил ногу на ногу). Думал, испугает, ведь сжал крепко! А он, поршивец, стал пальцами там, по ноге и под ногой, перебирать, надавливать, щекотать. Яновский несколько раз попытался сдавить эти пальцы, покончить с этим делом, но всё не мог. — Николай. Заставлял его обезоружиться моментально. Он переставал давить, тогда рука могла продвинуться в какую угодно сторону, но тогда Коля снова пытался ей помешать, и снова Фёдор ему запрещал. Пока рука эта не оказалась так близко, что Коле пришлось поставить учебник повыше, спрятаться за ним ним и за спиной одноклассника, а свободной рукой так сильно сжать ручку, что та чуть не сломалась. А потом всё пропало. И Коля тоже. Он так сильно вымотался. Он пообещал себе вчера, утром, и даже на предыдущем уроке, что в жизни больше не сядет с ним. Но Фёдор оставался.