🎃 🎃 🎃
Звонок оторвал Суйгецу от очень важного дела. — Hallo! — не глядя, тапнул он по экрану, похлопав по оттопыренной пятой точке молоденькую, аппетитную во всех смыслах практикантку. Мол, достаточно. — Моши-моши? — донеслось из трубки. — Ты сегодня будешь на семейном ужине? — Орочимару-сама, — прошипел Суйгецу, застёгивая ширинку, а другой рукой подхватывая со стола телефон и прижимая покрепче к уху. — Какой ещё семейный ужин? У меня работа. — Симпатичная? — осведомились по другую сторону трубки и захихикали в своей излюбленной манере. — Из последней партии, там бракованных экземпляров не поставляли. Симпатичная из последней партии развернулась на столе посреди незаполненных ею медицинских карточек (а ведь просил же!) и уселась напротив Суйгецу, поправляя халатик с бейджем на высокой груди: «Практикант Айда». Осталось лишь тяжко вздохнуть. Хорошо, что его посмертное тело обладало железным контролем: от эрегированного состояния до расслабленного, если надо, хватит и секунды, а уж как полезно умение рокурокуби удлинять любую часть тела… — Окучиватель дальнего плавания со стажем, хватит вылавливать в наш-ших водах юных нингё и портить мне нацию своим гайдзинскими генами. Дуй домой, у нас праздник. С тыквой. — Хиган месяц назад отметили, — засомневался Суйгецу, отводя от своего паха чужую игривую ступню. Айда поморщилась, надула пухлые губки: — Сенсей, хотите, я порву на себе чулки? Ведущий нейрохирург Токийского Муниципального Госпиталя Суйгецу Хозуки двести лет прожил в Стране Восходящего Солнца, но некоторых чисто японских фетишей так и не смог понять. — Так Хэллоуин же, — пояснил собеседник по телефону, — мне наш дражайший Мицуки сказал. Он уже украшает дом, а ты захвати литра два-три красного. Не ты ли хвастал, что сегодня день донорства в университете, и иностранные студенты намечаются, и нам наконец-то обломится отрицательный резус-фактор? Деликатес, сколько лет я его не пробовал? Дай-ка вспомнить, совсем голова дырявая стала. Кажется, в эпоху Сёва... Да, да, да, отдыхал по путёвке от дома престарелых в санатории на Окинаве, утром — море, в обед — процедуры, вечером — американская кровяка, жирная, правда, холестерин к клыкам липнет, хе-хе-хе. Это же на рассказах обо мне историю сочинили, как её? «Blood», который не твой блуд. Только не пойму, почему главный герой — женщина, я разве похож на женщину? О чём это я? А, да, Мицуки сказал, что для нежити Хэллоуин — профессиональный праздник, и не отметить его мы не имеем права! — Новые веяния, — Суйгецу перехватил шаловливую ручку и поцеловал запястье с бойким пульсом. — Не ворчи, не ворчи, что ты ворчишь, как старый дед? Тебе подобное должно быть близко, в ваш-ших Голландиях такое праздновали. Смотри, как тесен стал мир, и до нас докатилось… — Я нидерландец, а ещё точнее, фламандец, и нечего меня путать с ирландцами и их тупыми суевериями! — обиделся Суйгецу. Ну правда, он был судовым врачом, прибыл в самом расцвете сил в эти нидерландские порты на краю света, чтобы встретить тут свою погибель. И получить вечное посмертие от местного рокурокуби, чтобы спасать чужие жизни от свирепствующей холеры. Лечить доктор де Хаас, он же Хозуки-сенсей умел, и умел превосходно, а вот существовать монстром — нет, потому не вернулся домой или в море, боясь потерять контроль, а остался списанным на берег, постигать новые премудрости под руководством Орочимару-самы. А там и пригрелся, а там и привык. В конце концов, в Эдо чайки плакали точь-в-точь как в Амстердаме. Но неужели за прошедшее время его прародитель не уяснил хоть что-то в европейской культуре? Разумеется, уяснил. Но косил под дурачка, когда ему было выгодно. — Отговорки не принимаются, — проигнорировал Орочимару-сама. — Я пригласил всех наших, и Лога, глядишь, вытащим из комнаты. А то сколько можно сидеть в своих компьютерах, смотреть плохие мультики на «х»? Хорошую вещь на «х» не назовут! — Растущий организм, все дела, — возразил Суйгецу и прикусил язык. — То есть был растущий. — Мы только тебя ждём. Помни, три вещи никогда не возвращаются: время, слово, возможность. И прервал звонок. Как наперёд знал, что Суйгецу поноет, но придёт. — Рыба моя, заполни медицинские карты, — строго бросил он Айде. — А может, — с придыханием зашептала она, — сенсей заполнит чем-нибудь меня? — Verdomme! — только и ответил Суйгецу.🎃 🎃 🎃
— И давно он так? — Карин кивнула на парня на тумбе, в бейсболке поверх капюшона толстовки, махающего руками и регулирующего движение по перекрёстку. — Уже час, судя по времени обращения, — отозвался напарник Ямато-сан. Странно, что за час, пока этот обдолбанный в край парень корчил из себя патрульно-постового полицейского, не случилось аварий, более того — вечная пробка из Синдзюку в Бункё рассосалась. Конечно, кроме их отдела, заняться такой мелочёвкой оказалось и некому. Всем лишь бы задницы в кабинетах протирать, а не выходить на улицы, не мёрзнуть под дождём и не заниматься непосредственным, возложенным на них государством делом — охранять общественный порядок. Карин кивнула напарнику, поправила мокрую кепку с отворотами на мокрых же волосах, крашенных не по Уставу в дерзкий красный, и, скользя по опавшей листве, отправилась снимать лже-постового. Иногда ей казалось, что жизнь течёт по замкнутому кругу: служба, единственный выходной, нет, отсыпной дома, хотя спать особо и не требовалось, и опять служба, и так из года в год, без возможности что-то изменить. Но, как говорится, если ты каждый день делаешь одно и то же, разве из этого возникнет нечто новое? Нет, как ни крути, а жила в полную силу Карин лишь тогда, когда ещё не умерла, когда пробивала себе путь в полиции, продираясь через непонимание семьи, через предрассудки, что это не место для девушки, что её предназначение — дома сидеть и растить детей. Первая должность, которую она хоть как-то выбила в полицейском участке — это стенографистка, а первое задание — обыск женщин-кореянок из вскрытой террористической ячейки. Наверное, ей нравилось мнить себя крутой девчонкой. А потом случилось Великое землетрясение Канто 1923 года. И Карин насмотрелась на бессилие полиции в разрушенной Иокогаме. Зачастую охраняли порядок, помогали с расчисткой завалов и организовывали подвоз еды и воды те, от кого и не ждали — якудза. И Карин дала себе слово, что тоже будет спасать и оберегать покой простых людей, чтобы им не страшно было выходить на улицу, и чтобы каждый ребёнок, женщина или старик мог гарантированно вернуться домой после того, как банально пошёл к колодцу за водой. Бандитизм на руинах процветал, а Карин с ним боролась, пока сослуживцы трусили. И даже схваченная шальная пуля, прошившая её горячее сердце и отчаянную душу, не смогла изменить ничего в установках и вере. Время шло, но родная полиция не менялась, кроме разве что формы. …От мальчишки пахло знакомо, как от лекарства, которое бодяжил Суйгецу. Закинулся парень дозой Кристалла, по всему видно, что до розовых ёкаев. Может, он сейчас тоже вершил своё понятие справедливости, хотя бы на дорогах, раз государственные структуры не справлялись? Когда пацана упаковывали в патрульную машину, он мазнул расфокусированными глазёнками по Карин и хмыкнул: — Красивая… Для древней бабки-рокурокуби это был не комплимент. Хотя она прекрасно знала, как эффектно форма подчёркивает точёную фигуру, но нет заслуги Карин в том, что она осталась вечно молодой и неизменной. — Сестрёнка, а можно типа твой номер телефона? — 110, — отрезала Карин. — Ну хоть имя скажи, а? — Узумаки-сан. — Все вы так говорите, — насупился мальчишка. — Это у вас в стандартном протоколе действий записано? Карин перехватила недоумённый взгляд Ямато-сана и достала телефон: — Нагато-семпай? — На связи. Её троюродный внучатый племянник. Даже правнучатый. Но ему об этом знать не обязательно, достаточно того, что они вместе оканчивали Полицейскую Академию. Карин — в третий раз под новой легендой и с новыми документами, спасибо Хранителям. — Нагато-семпай, вы сегодня задерживали некоего… Юино Ивабе? — Был такой, но отпустили за отсутствием состава преступления. Он ничего не делал, только стоял у столба и составлял протоколы. Строчил, конечно, как заправский сочинитель. «Сегодня в рамках борьбы с алкоголизацией и наркозависимостью населения сотрудниками правоохранительных органов была уничтожена плантация дикорастущей конопли». «Сограждане, будьте бдительны, халатные нахалы блюдут наш покой». «Пешеходы на перекрёстке приняли решение о продолжении движения во избежание столкновения с автомашиной». «Несмотря на экономический кризис, преступность снизилась». Похоже, у преступности тоже кризис. — Пробейте по базам, у него язык на канцеляриты подвешен, может, из наших. Возмущается, что кругом одни Узумаки. — Он бы ещё заместителя мэра Узумаки-сана вспомнил. Вот уж верно… Впрочем, не надо его на ночь глядя вспоминать… Люди раньше тряслись от одного упоминания кровососущих демонов рокурокуби. Демоны рокурокуби опасались в этом мире лишь Хранителей из числа тех самых трясущихся людей. — Простите, параллельный вызов, — Карин быстро перевела звонок. Ямато-сан косился неодобрительно: почему не едем и всё такое. Да уж, это только Карин дождь не причинял дискомфорта. При желании она могла двигаться так быстро, что на неё не упало бы ни капли. — Моши-моши? — Орочимару-сама, — понизила голос Карин, — что случилось? — Почему, чтобы собраться всем вместе, что-то всенепременно должно случиться? — вздохнул старый демон. — Покушать за одним котацу, побеседовать, убывающим полнолунием полюбоваться, вон какое чу́дное, а ты, поди, и не смотрела наверх, да? Неправильно мы живём, девочка моя, неправильно. Носимся туда-сюда, всё быстрее и быстрее, как тигры или гепарды. Спешим, спешим и всё равно опаздываем. А следует жить как ленивец. Медленно передвинул лапу, потом подумал, опять передвинул. Затем мозгами пораскинул, отдохнул — и листик пожевал. И всё-то он успевает за это время рассмотреть: и красоту леса, и облака на небе, и любые мелкие штриш-шки-изменения. Лишь бы его за это время змеи не пожрали. Философия ленивца, за ней, помяни моё слово, будущее… — Вы, Орочимару-сама, на пенсии, — Карин кивнула переминающемуся с ноги на ногу напарнику. — Дедушка позвонил, не могу не ответить. Да-да, это я не вам. Вам, пенсионерам, можно и вставать в четыре утра, и спать после обеда, и любоваться сегодня одним пейзажем, завтра — другим. А кормят вас такие, как мы, задолбавшиеся гепарды. Потому что нам листика для оплаты счетов никто в зубах не принесёт. — Мы, старшее поколение, вас воспитали, теперь уважьте, позаботьтесь о нас. Доброго дела не откладывай. Только тебя ждём на семейный ужин в честь Хэллоуина. — В честь чего? — не разобрала незнакомое слово Карин, сетуя, как она далека от современной поп-культуры. От слова «поп-». — В честь того, что на ужин прибудет и твоё личное творение, или тварение, никак не разберу. Кровь от твоей крови. Только вот что-то он не спешит заботиться о прародительнице. Хочеш-шь, мы с Суйгецу-куном с этим нерадивым гепардом поговорим? — Не надо ни с кем разговаривать! — всполошилась Карин, так как эти двое давно спелись, ещё за век до её рождения, и могли отчебучить всякого. — Без меня не начинайте! Я приеду и всё проконтролирую!🎃 🎃 🎃
Семейство почётного долгожителя Орочимару, выглядевшего много моложе своих лет, фамилию которого соседи не могли вспомнить, как ни пытались, и потому обращались просто «дедушка», проживало в квартале Янака. Старый пенсионер, сынок-доктор, внучка-капитанша полиции и её братик студент-хикикомори, а с недавних пор ещё и младшенький воспитанный милый мальчик. У всех фамилии были разные — сын наверняка поименован по роду покойной жены из иностранцев, а внуков, похоже, подбросили давно разъехавшиеся дочери. Когда-то квартал был застроен традиционными домами и огорожен, и обитали тут большими кланами, но ныне земля ушла под малогабаритное жильё, таунхаусы, совсем не престижные, потому что ещё с первых лет эпохи Хэйсэй рядом расцвела и заблагоухала ассенизаторская станция с развесёлыми машинками, выкрашенными в красный с характерными белыми буквами Caca-Cola. И Орочимару, встречая соседей, желая им здоровья и справляясь о делах, всегда сетовал, что вот так западная культура и утопит великую островную державу Ямато в дерьме с головой. Дом Орочимару обветшал, но ещё хранил следы ускользающего былого. Вместо звонка у рассохшихся ворот висел старинный гонг, крыша, крытая тяжёлой черепицей вопреки запрещающим декретам возводить подобные в сейсмоопасной зоне, регулярно латалась, а из-за ограды доносилась ретро-музыка патефона, в последнее время робко разбавляемая жёсткими ритмами, в которых знатоки улавливали симфо-метал и глэм-рок. Орочимару это жильё досталось ещё по указу первого мэра, сиречь Хранителя. Даже гербовой свиток с печатью имелся. И раньше можно было прогуливаться по кварталу и раскланиваться с соседями, а по вечерам с энгавы любоваться на спускающиеся к пруду луга, на ивы, что шелестели в лунном свете, а за ними — огни чайного домика. Но тридцать лет назад пруд окончательно обмелел, так, что ни одной жабы не осталось. Луг застроили многоквартирным человейником. А пустые расписные стены чайного домика остались, как туристический объект, но теперь за паркингом его не под силу было рассмотреть даже цепким, горящим золотом глазам. И что особенно портило эстетическое мировосприятие, так это установленный у человейника билборд, а на приличном языке афиша, в виде огромного экрана, где днём и ночью крутились куры гриль. Зазывали в заведение на цокольном этаже многоэтажки, низкопробное, откуда и запахи доносились соответствующие, удивительно сплетаемые с ароматами Caca-Cola. А теперь и неба с энгавы было не видно, и звёзды терялись в бликах огней большого города, а в комнаты сквозь распахнутые в любую погоду сёдзи заглядывала не серебряная госпожа-луна, а куриная порнография. Суйгецу и Карин столкнулись при входе, едва не сломав зонты. — Мне сказали, что ждут только меня, — почему-то развеселился Суйгецу. — А мне сказали, что меня, — не разделила его оптимизма Карин. — Опять Орочимару затеял что-то недоброе. — Семь футов ему под килем. В прихожей, заставленной в ряд старинными комодами, было темно. — Бу-у! — донёсся голос Мицуки. И в тот же миг в потёмках к пришедшим поплыла светящаяся изнутри пластиковая тыква с прорезанной на ней скалящейся мордой. На весь дом загремело, не деликатными переливами сямисэна и не уютным журчанием патефона, а фальшивым воем дешёвых колонок:She’s a vampire
Desire darker than black.
She’s vampire
Reach higher, no turning back!
— Ну что вы творите, как маленький, — Карин раскрыла зонт на просушку. — Орочимару-сама, вы определённо впадаете в детство, это я вам как врач говорю, — поставил диагноз Суйгецу. Свет зажёгся. Орочимару стоял в своём обычном кимоно, которое помнило ещё эпоху Мэйдзи, когда умели ткать шёлк и шить вещи на века. Вот только находился на другом конце коридора, а на вытянутой через всё помещение длинной шее на завязках болталась бутафорская тыква. — Сладость или гадость? — выглянул из дверей Мицуки во всём чёрном. — Хотя, так как мы не едим, полагаю, остаётся только гадость. Без вариантов. Суйгецу молча стянул со старого демона тыкву. Тот вернул шею в нормальное состояние, разминая её с хрустом и жалуясь на артрит, потом мелко захихикал: — Ну какие гадости, дитятко, какие гадости, мы ж семья, хе-хе! Пойдёмте, мы тут гостиную украсили, устроим разгул нечистой силы! Ш-ш-шабаш так сказать. — Вы б предупредили, что планируете шабаш, — буркнул Суйгецу, — я бы голых ведьм организовал со стрип-танцами распоясавшихся мумий. И для Кэрри — одну особь мужского пола. Хотя я всегда задавался вопросом, не больно ли мальчикам на мётлах летать? Да и девочкам не сахар, это явно садисты придумали. Опасно для будущих поколений ведьм, потому что на демографию отрицательно влияет. — А я бы этот притон повязала, — перебила буйные фантазии Суйгецу Карин. — У нас как раз плохой процент раскрываемости. — И не стыдно при детях? — и Мицуки сверкнул не бутафорскими, а самыми реальными клыками. — Зря мы отковыривали его останки от трансформаторной будки, — Суйгецу покрутил тыкву в руках и водрузил на комод. — Я не просил, — посерьёзнел Мицуки. — Я видел свою смерть и был готов к ней и далее, на новый круг перерождений или в бездны Призрачного мира, куда пошлют такого, как я, цзянши. Но вам всегда надо кого-то надуть, даже смерть. Или, как цитирует мой друг, «то, что мертво, умереть не может». — Отлично, — заметила на это Карин, — я прямо рассчитывала провести вечер за лекциями философа фигового. — Не переживай, в середине часа свиньи я намерен удалиться. Празднуйте в своё удовольствие. Карин прищурилась. А ведь когда-то она его пожалела, приняла за простого ребёнка, возилась, как с двенадцатилетним мальчиком, пережившим шок. И почему в семье их с Мицуки считали самыми близкими на одном лишь основании, что они родом из одной эпохи? Но если бы Мицуки не спасли, не усыновили и не пригрели, его забрали бы обратно сволочи из клана Кара, в свою бандитскую Осаку. Жаль, их главаря Джигена убить не получилось, жив-живехонек и даже открывает выставку «Фотографии непрофессионального любителя». И теперь токийские рокурокуби из-за осакских отморозков как на иголках. — Пойдёмте уже, кровушка стынет, — засуетился, раскомандовался Орочимару. — Суйгецу-кун, ты принёс? — Три литра красного, как заказывали. Впрыснул даже немного полусладкого, диабетик сдавал глюкозотолерантный тест, — Суйгецу перекинул увесистый портфель в руке. — Только выключите сначала это издевательство для ушей! — Сию минуту, — Мицуки поднёс ко рту телефон и продиктовал: — Лог, вырубай. Оценили, спасибо. Музыка прекратилась. И в знакомой тишине, нарушаемой лишь шёпотом моросящего дождя, все прошли в гостиную, где ждало накрытое одеялом котацу, на стенах обнаружились гирлянды в виде черепов, а под потолком — чёрная сеть, совсем не похожая на паутину. Но, несмотря на веяния моды, было что-то умиротворяющее в этой комнате, в разбросанных старых вещицах, в резных шкафчиках и циновках, вполне помнящих жителей начала прошлого века. И в зеркале, куда наверняка детской рукой были наклеены легкомысленные розочки. И даже в слабом запахе саше, исходившем от кимоно на раскрашенных ширмах, и в отливающем в желтизну свете дешёвой лампы — во всём царил дух времени, что не застыло холодным снимком, а сонно свернулось мурчащим тёплым клубком. Жареные окорочка, смотрящие сквозь сёдзи, как ни пытались, не портили вайба, как выразился когда-то Лог. — А больше никого не будет? — осведомилась Карин, устраиваясь на любимом дзабутоне напротив токонома. Сегодня вместо хайку там вывесили рисунок чёрным маркером — кривые крылья летучей мыши. Что до алтаря в память ушедших, в доме его не было никогда, иначе бы там висели их фотографии. — Ну как же, — Орочимару изящно разливал из герметичных пакетов кровь в графины, словно на чайной церемонии, — дитятко Логос у себя… окопался взаперти, что твои уголовники под стражею. Лог и раньше, когда Орочимару неизвестно зачем притащил его в семью, был задротом и не отлипал от компьютера, забыв об учёбе, но после того, как в прошлом году пал по вине Кабуто, бывшего последователя Орочимару, а после был воскрешён странным ритуалом, совсем ушёл в себя и носа не показывал из комнаты. — Хорошо посидим, по-родному, — чинно опустился на колени Орочимару. Безупречные манеры, идеальная осанка, белоснежная кожа, хитромудрая улыбка — гейко из когда-то вполне функционирующего, а ныне оставшегося декорацией для селфи чайного домика обзавидовались бы. — А то у всех смены, дела, вам не до старика, а я один с внуками вожусь, учу уму-разуму. — И они плохо на вас влияют, — заметил Суйгецу, вытаскивая из-под тумбочки со стареньким телевизором из первых Панасоников пушистые тапочки, подаренные очередной любовницей. Любовница из памяти стёрлась, тапочки — нет. — И когда в Японии изобретут центральное отопление… За окном штормит, а тут стыль. — Почему же не вернётесь в цивилизованную Европу? — бросил пронзительный взгляд Мицуки, раскладывая на котацу посреди графинов с донорской кровью пентаграмму из карт Таро. Ненароком задев маленькую закупоренную бутылочку зелёной керамики. И вид у него при этом был невинный-преневинный, выдавали лишь горящие потусторонним золотом глаза. И да, чересчур болезненная худоба и седые волосы тоже не вязались с образом подростка. Суйгецу был русым, потому что родился не здесь. Мицуки поседел в лагере для пленных китайцев. Лог, к слову, тоже поседел, но после того, как пережил собственную смерть из-за недобитка Кабуто. — Зачем уезжать в Европу, когда Европа давно пришла к нам сама? — пожала плечами Карин и наклонилась к Мицуки: — Напиши Логу, что я рада его видеть, ну или хотя бы чувствовать на расстоянии, — и сказала громко всем: — Сегодня повязали парня, шырнувшегося Кристаллом, такой дозой, под которой не то что изнанку мира увидишь, себя бабушкой императора возомнишь. Однажды, мне кажется, у нас легализуют наркоту, как в кое-чьей Голландии. — Да анкер мне в печень, зюйд-вест во флигель! — шлёпнулся рядом на пол и гневно уставился на неё Суйгецу. — Скажите мне кто-нибудь, почему никто не помнит великую фламандскую живопись? Или тихие города и процветающую экологию? Велосипедистов и чемпионов-конькобежцев? Тюльпаны и сыр? Почему у всех, абсолютно у всех мой родной Амстердам ассоциируется исключительно с дурью, объяснит мне кто-нибудь, нет? И запомните наконец, Ни-дер-лан-ды! Нидерланды, а не Голландия! И это не две разные страны, а одна! — Тише, тише, угомонись, не будем выяснять отношения, — Карин ослабила узел галстука. — Приятно же побыть дома, прикорнуть на любимом мягконьком футоне, а не на продавленном диване кабинета, — покосилась на Суйгецу. — В твоём случае в гамаке, среди астролябий и компасов, и скелета в натуральную величину, он же вешалка для одежды. Как там восторгался новорождённый Лог? «Сам обглодал»? В общем, в своей сухопутной каюте, без глупеньких азиаток под боком, которые уже совсем не экзотичны, верно я говорю? Давайте побудем собой. Орочимару-сама, в чём заключается празднование Херонина? — Хэллоуин, — на автомате поправил Суйгецу, без особой надежды побороть однажды неистребимый японский акцент. Когда-то из-за этого коверкания своего имени он махнул рукой и почти забыл, что звался при крещении Стефанус де Хаас. — Мне откуда ж знать, вы меня об обычаях Сэцубуна спросите, я всё поведаю, как бобы правильно обжаривать и как их разбрасывать, чтобы изгнать демонов из дома. То есть нас же самих. А что за новый зверь этот Хэллоуин… — Я сам плохо понимаю, — признался Мицуки. — Друг объяснил лишь про антураж. «Праздник зиждется на атмосфере», так он кого-то процитировал. Атмосфера вышла, — он огляделся, — довольно уютная, недавно был праздник середины осени, тот считается семейным, так что, рискну предположить, здесь нечто схожее. И чем ещё заниматься, когда закончились сельскохозяйсвенные работы, как не сидеть компанией у очага? И тут раздался удар гонга. Впрочем, гость не стал ждать, что ему откроют, только предупредил о своём приходе. Потому что сразу хлопнула входная дверь, принося с собой промозглый ветер. — Это ещё кто? — не понял Мицуки. Скрипнули отодвигаемые фусума, и в гостиную, даже не поклонившись согласно этикету, пружинистым шагом воина, наперевес с пакетом с эмблемой сети супермаркетов «Ичираку», вошёл… — Явилась королева драмы… — процедил под нос Суйгецу. — Теперь житья никому не будет. — И гайдзинам приятного вечера, — неискренне отозвался напыщенный индюк, отпрыск давно почившего самурайского рода, некогда приближенного к императорскому дому — Саске Учиха. — Мы договаривались на ужин в кругу действующих членов семьи, не бывших! — выпалила Карин, вмиг покрасневшая то ли от смущения, то ли от негодования, старательно смотря куда угодно, но не молодого, точнее, совсем не молодого, а очень даже мёртвого господина Учиха-доно. — Меня попросили принести фамильный фарфоровый сервиз, — Саске смахнул невидимую пылинку с безукоризненного делового костюма, и Суйгецу почувствовал себя ущербным в вязаном свитере. — Я взаимно не горю желанием находиться здесь. — Ну-ну, будет, Саске-кун, — взял слово Орочимару. — В самом деле, у нас праздник… точнее, у смертных праздник, а мы чем хуже? А столового серебра нет, не из кружек же пить, какие вам коллеги по работе дарят, с безвкусными надписями? А тут фарфор эпохи Мэйдзи, самый настоящий. — Интересно, за какие деньги можно продать на аукционе «Кристис»? — призадумался Мицуки. — Есть что-то выше денег, — холодно ответил Саске, доставая из пакета и расставляя на столе пиалы, завёрнутые в крафт-бумагу. — Китаёзу к моему фарфору не подпускать. — Пожалуй, предпочту кружку Суйгецу-сана с надписью «Не факт, что тут чаёк», — взгляд Мицуки стал тяжёлым, совсем не детским, и отражались там всполохи пожарищ. — Жители Нидерландов не врывались в Нанкин и не вырезали всех подряд, и не угоняли детей в концлагеря по дороге смерти через Шанхай и морем, чтобы потом выкачивать из них кровь для солдат на фронте. Лагерь, где содержался Мицуки, уничтожила то ли британская, то ли американская бомба. В те времена не существовало понятий, военный объект или нет, всё, что находилось на территории противника, автоматически считалось законной целью. Погибли почти все пленные. Мицуки в момент удара находился в процедурной, и чья-то кровь случайно вытекла на его лицо из разбитой пробирки. Кто же знал, что то окажется кровь существа, которое в Японии называли рокурокуби, а на родине Мицуки — цзянши. Саске осклабился: — Так возмущаешься, будто это я лично бесчинствовал в Нанкине и вывез тебя на чужбину. — А разве вы не самурайского сословия? — парировал Мицуки. — Разве не обязаны были состоять в имперской армии? Чем занимались? Суйгецу, к примеру, врачевал гражданских. Суйгецу потёр лицо. Он даже защитил тогда две докторские: о лечении ожогов напалмом и лучевой болезни, но предпочёл бы, чтобы этих работ в его жизни не было. Остальные не комментировали — не любили касаться слишком болезненной темы. Саске криво улыбнулся: — Ах да, откуда тебе, приблудному, знать историю семьи? Во избежание недоразумений, так и быть, сообщу, что моя официальная смерть датирована тридцать пятым годом, и далее десять лет мы с Узумаки путешествовали по стране. — Как она, бедная, тебя вытерпела? — уколол Суйгецу. — А я её? От скуки она скандалы закатывала или на стену лезла. В следующий миг сама шутила, сама смеялась, — Карин тем временем о-очень выразительно молчала. — Но так или иначе мы в этих мировых мясорубках не участвовали, пока Узумаки не сорвалась и не вернулась на службу, утихомиривать дичайшую преступность после капитуляции. И в тридцатых-сороковых я, как почивший, уже не считался военнообязанным, иначе точно не смог бы служить под началом конченого садиста принца Ясухико, как по родству надлежало всем Учиха. Но мой клан не стал под его стяг, совершили сэппуку. А после… знаете, как закончил жизнь принц Ясухико? Стал католиком и играл в гольф в уединённом поместье? Это для общественности, а в реальности это было бревно с глазами без признаков личности, потому что личность я ему выжег. — Народный мститель, — с сарказмом хохотнул Суйгецу, — попёр лекции по истории чесать, профессор... Нам величать тебя Уленшпигель? — К слову, — уточнил Саске, — с католицизмом я перегнул, насмотревшись на Суйгецу. Хотя Суйгецу следует держать подальше от религии, войди он в кирху, и ту испепелит молния за блудодейства. — Ну давай кирхи, лютеранство и католичество замешаем в одну кучу, разницы же для тебя никакой, а? Мицуки изучал обстановку и подводные течения, склонив голову набок. Карин упрямо поджимала губы, стараясь игнорировать присутствие Саске. — Хватит поминать былое, — всплеснул рукавами Орочимару. — Саске-кун, не пыли. Тот презрительно глянул на старого демона: — Опять я один виноват? Хочешь знать моё мнение, я категорически не приветствую китайского подкидыша в семье. Его дом разве не в богадельне Джигена? — Саске-кун, — кашлянул Орочимару, — скажешь тоже, про семью… Сам с нами знаться не хочешь, хе-хе… Я понимаю, это ваше с Карин-тян дело, кто кому изменил, кто зарплату до дому не донёс, кто свет за собой в нужнике не выключил. Сколько ты из неё кровушки попил? Но разбежались — и разбежались. Мы теперь вроде как не обязаны тебя покрывать? Но покрываем, заметь, зачищаем все твои грешки и понадкусанных девиц. Просил же по-нечеловечески — держи себя в руках! Терпение — первая добродетель! — Я рокурокуби, это моя природа и это необходимо мне для силы, — не дрогнул Саске. — И это тебе единственному из нас всегда нравилось, — пробормотал под нос Суйгецу. — Я даже безнадёжных пациентов, которым умирать ну совсем рано, не обращаю, потому что знаю, что наше существование — не жизнь. А тебе хоть бы хны! — Я беру то, что могу взять. Что нам люди? Что нам отживший институт Хранителей? Мы должны их слушаться, подчиняться во имя несуществующего равновесия? Вы и так, как послушные овцы, кормитесь только тем, что осталось после пациентов. Но когда под этими людишками земля горела, не ты ли им помог, а, Орочимару? Не ты ли, Суйгецу, на основе своей крови синтезируешь лекарство для их умирающей старухи Цунадэ? Люди — стадо, люди — пыль. А мы элита. К слову, мне посулили редчайший напиток с отрицательным резусом, где? — Саске-кун, вот одни проблемы от тебя, а мы тебя такого ещё зачем-то кормим, — заметил на это Орочимару. — Ей-ей, котяра наглая. Я начинаю задумываться, не твоё ли это внуш-шение? Ты нам в глаза смотрел? — У меня нет привычки отводить глаз, — загадочно ответил Саске. Карин показным жестом сложила руки на груди и громко вздохнула: — До утра препираться будем. Разливаю? — и кивнула на графин. — А и верно, разливай! Кампай!🎃 🎃 🎃
Замечательный непонятный профессиональный праздник Хэллоуин длился уже час. В гробовом молчании под зловещее завывание ветра за тонкими стенами-перегородками. Старенький Панасоник восьмидесятого года, как выяснилось после включения спустя два года простоя, лишился звука и теперь транслировал немые новости. Может, и к лучшему, всё как-то позитивнее. Орочимару, Карин, Суйгецу и Мицуки разложили маджонг. Без особого энтузиазма и лишь потому, что Мицуки заикнулся про настолки. Из комнаты Лога по-прежнему не доносилось ни шороха. Саске устроился поодаль в кресле, смаковал напиток и смотрел, как тот чернильно-рубиновой густой взвесью переливается в искусственном освещении. — Весьма жутковесёлый праздник, — желчно заключил Саске наконец. — И долго нам так сидеть? — Самураев-доно не спросили, — огрызнулся Суйгецу. — А что, никто не признаёт очевидного? — не повёл и соболиной бровью самурай. — Если бы я был смертным, назвал бы данное действо бесполезным убийством времени. И как хорошо, что у меня впереди вечность. — И на что ж ты её хочешь потратить? — Суйгецу взял костяшку со стола, поморщился — пусть думают, что у него не собирается выигрышная комбинация. — Проверять купленные курсовые студентоты? — Лицезреть искусство. Хотя кому я это говорю? В твоем вкусе лицезреть места иные. Я бы сказал — отхожие. — Какой искрометный юморок! — Суйгецу выдавил издевательский смешок. — Саске, не переживай, что природа щедро наградила меня, а не тебя. Не дорос до отхожих мест, да? Только искусство и осталось лицезреть? — Не хуже, чем у тебя, родственничек, а то и лучше, — прошипел Саске. — Я не собираю на него заразы со всяких шлюх. — Откуда такие познания, я даже не буду спрашивать, — и Мицуки потянулся за маленькой зелёной бутылочкой. — Не трож-ш-шь, — осадил Орочимару. — Это моё красное полусладкое. — Но ведь… — начал было Суйгецу, но игра сбила его с мысли: — О, открываю сет! Чоу! — Зараза! — прокомментировала Карин. — Это ты о Саске? — подмигнул Суйгецу. — Суйгецу, хватит защищать мою честь! И считать себя экспертом в сердечных делах! Я не дилетант, справлюсь! — Конечно, конечно, до обеда ты думаешь, как сказать Саске, что вам надо расстаться и на этот раз навсегда, после обеда — как попросить прощения. Всё-таки слабая ты личность, Кэрри. И противоречивая. — Заведу патефон, — и Карин с раздражением сбросила костяшку. — А у нас тут случайно не клуб престарелых сатанистов? — не удостоил её и взглядом Саске. — Пентаграмму выложили, в токонома намалевали какую-то непотребщину. Зачем ты собрал нас под одной крышей, Орочимару? Вызывать дух Бэтмена? — Кого? — не понял Мицуки. — На свитке разве не символ Бэтмена изображён? Супергерой современной культуры, — ответом было молчание. — Неужели никто не знает? Мицуки серьёзно посмотрел на смартфон и с уважением произнёс: — О’кей, гугл-сан. Кто такой Бэтмен? Орочимару не вмешивался, он размышлял над игрой, надвинув на нос совершенно ненужные очки, и сиплым голосом подпевал старенькой пластинке:У моря, у синего моря,
Со мною ты рядом, со мною.
И солнце светит лиш-шь для нас с тобой,
Целый день поёт прибой…
Карин, сдунув пыль со второй пластинки, удостоила Саске взглядом: — А тебя, я смотрю, просветила твоя новая пассия? — Узумаки, у нас с тобой всё равно ничего не получилось бы. — У нас с тобой — не спорю, — она вернулась за котацу, толкнула плечом заслушавшегося Мицуки, и тот насторожился: прочитала ли Карин его мысли, выяснила ли, какие у него на руках фишки? — Твой ход. Но, Учиха, со своей нынешней закуской ты так низко пал… Аристократ, цвет нации, последний самурай… — И слава Богу, а то если бы они все были такими… — не удержался Суйгецу. — …и связался с простолюдинкой, с этой девчонкой. Нет, вы её видели? Розовые волосы, официантка в мэйд-кафе, в передничке и с кошачьими ушками. Тьфу! — она всё больше распалялась. — Сакура — какое избитое имя, в самый раз для интеллектуального большинства! Милый хомячок. Ты её не в хост-клубе подцепил, не? Или преподавал ей приватные лекции истории? Элите захотелось кушать рыбу с головой? Только не говори мне, что влюбился, ты не умеешь любить! На лице Саске ни мускул не дрогнул: — Ты забыла добавить, что она ведёт музыкальные стримы. А ещё учится на медицинском, и у неё талант облегчать муки страждущих. В данном случае — меня. Кто-то ещё жаждет узнать подробности моей личной жизни? — Сначала мы очаровываемся теми, кто опытнее, потом нам подавай молодую кровь, — глубокомысленно изрёк Орочимару. — Избавьте от этой пошлости! — разозлилась Карин, бросив на стол костяшки и сломав весь расклад. — Мне жалко эту девочку. И мерзко смотреть на ваши слащавости. А может быть, тебе нравится, когда она зовёт тебя папиком? Или в ваших ролевых играх ты надеваешь костюм графа Дракулы, подвид смазливо-готический? — Узумаки, найди себе мальчика-игрушку и расслабься уже. Я могу помочь внушением из уважения к бывшей супруге. Любой, на кого укажешь… — В зеркало лучше посмотри и скажи самому себе, что ты пёс-потаскун! — И ты, мыслечтица, всё это прекрасно обо мне знала. С первых дней. — Ты меня хоть капельку любил? — её глаза заблестели, будто с зеркала смахнули вековую пыль. — Или тебе нужна была только моя сила? — А ты можешь меня хоть капельку не ненавидеть? — Тебе обязательно было сейчас заводить разговор про чувства и портить весь день? — Опять я виноват? И это я-то завёл разговор? А не ты ли? — Брейк, брейк! — вмешался потирающий руки Орочимару. — Карин-тян, милая, хорошо идёшь, темп не сбавляй! В следующем раунде вали противника с кресла и пинай по почкам! И хуком слева его, а лучше с ноги, с ноги! И направленной бранью добивай! Хе-хе-хе! — Ну вас, Орочимару-сама! — Карин раздражённо откинула чёлку с лица. — С вашими шутейками и поссориться нормально нельзя! — Уж извини, не в настроении я смотреть очередную серию вашей мыльной оперы. Саске на это фыркнул, отсалютовал пиалой: — В таком случае предлагаю испробовать полусладкого для восстановления нервов. — На брудершафт, как это называет Суйгецу? — усомнилась Карин. — Женщина, выпей сама с собой из двух рук. — Не пытайся меня выбесить! — И в мыслях не было, — отрезал Саске, но за бутылько́м потянулся. — Но-но! — вскинулся Орочимару. — Это для дедушки! — Тогда предлагаю убрать из токонома вон то убожество, составить композицию из кленовых листьев и поместить строки Басё. У него столько достойных хайку об осени… В ответ Орочимару охотно продекламировал:В дни депрессии Басё
Делал тигра из кисё,
Рисовал он чёрной тушью
Полосё за полосё.
Мицуки прыснул. — Издеваешься? — не оценил сноб Саске. — Не сметь принижать великого Басё в моём присутствии! — А чего его приниж-шать, он при жизни высоченный был, что жердь. Помню, когда ходили подглядывать за девицами в купальне, ему даже лавку не требовалось приставлять к ограде, и так всё мог разглядеть, хе-хе. — И что я здесь делаю? — презрительно бросил Саске. — Орочимару-сама! Хватит! — взмолилась Карин. — Вы откуда этого понабрались? — У Орочимару-самы ничего просто так не бывает, разве вы уже не привыкли? — обвёл присутствующих взглядом Мицуки. — Я уверен, что и пропавшие из кабинета химии реактивы осели где-то в этом доме. И зачем вы их украли у государственной средней школы, досточтимый опекун? — Чтобы я — и украл у государства? — в самых искренних чувствах оскорбился Орочимару. — Как можно! Я одолжил, пусть лучше государство тратится на меня, чем на бездельников! Тем более мне для пользы! Тем более знаю я, как школяры используют эту подсобку, точно чтобы не учиться! Или учиться, но не тому! Вот в наш-ше время… — Не надо, — простонал Суйгецу, — а то сейчас Саске примется цитировать бусидо, Мицуки — Сунь-цзы, и это никогда не закончится. Сунь-цзы, Лао-цзы, Чжуан-цзы… Почему у вас всё на «-цзы»? — Потому что и я Минцзы, — выдал Мицуки. — Но этого тут никто не может выговорить. — Коллега. — Вот и лети в свои Амстердамы, — сыто потянулся Саске. — Понаехали… — А ты так и не смог простить мне тот поцелуй с Кэрри… — А ты так и не смог простить мне Узумаки.Когти выпустив, кисё
Вырвался из-под Басё,
Лапой дёрнув, чёрной тушью
Блять, залил татами всё!
— Орочимару, ты специально? — скрипнул зубами не оценивший Саске. — Саске-кун, что ты вечно ищешь в моих действиях подвох? Не ищи, ну не ищи. А то ведь найдёш-шь. О-хо-хо, какие вы у меня всё-таки дети малые. Какая душа в три года, такая она и в сто. — Кстати, о малых детях, — Мицуки поднялся на ноги, притворно улыбнулся. Для себя он уже сделал вывод, что напрасно окружающие так убиваются, всё равно не убьются. — Мне пора. Обещал провести Хэллоуин с сыном Хранителя и его одноклассниками, дресс-код — чёрный. Так сказать, в японских традициях будем сидеть за столом со свечами, рассказывать по очереди страшные истории и задувать одну свечу за другой. Не забыть бы для проформы имитировать испуг. Я бы и вам предложил такое времяпрепровождение, но мы сами — герои страшных историй. Орочимару разрешающе кивнул. — А сын Хранителя, — ехидно полюбопытствовал Саске, — он тебе до сих пор просто друг или уже кормовая база? — Да что ж ты за чело… мертвец такой! — возмутился Орочимару. — Всегда, как ни появишься, обязательно нам дерьмо какое-то подсунешь! — Это было бы неплохим способом указать Хранителю его место, — пожал плечами Саске. — Слишком он рьяно исполняет обязанности. Взять его бабку, которая никак не умрёт, с ней было проще. — А у тебя с Узумаки Наруто какие-то свои счёты? — вынес вердикт Орочимару, будто специально цепляя за живое. — Что ты так настропалился супротив него? Хотя, положа руку на сердце, у тебя разве ж есть нормальные отношения хоть с кем-нибудь, а, Саске-кун? — Это моё дело, — помрачнел Саске. — Знаешь, — Суйгецу плеснул себе ещё крови и одновременно — масла в огонь, — ты проверься, может, тебя клинит на Узумаки? — А не пошёл бы ты?! Карин, собирающая в коробку маджонг, дёрнула плечом: — Как сказал один задержанный, у нас в Токио, куда ни плюнь, попадёшь в Узумаки. — Занятное наблюдение, — поддержал Орочимару. — Плебеи размножаются и захватывают всё больше пространства, а элита отстаёт и вымирает. Жаль, жаль. Но, с другой стороны, я наблюдал сию картину не раз. И те, кто завтра покорит вершину Фудзи, послезавтра окажутся в тени у подножия. Такова ж-шизнь. — Я бы с удовольствием покинул ваше подножие, — Саске бросил красноречивый взгляд на рекламу кур за чуть приоткрытыми сёдзи. — Прощайте, родные, свидимся ли вновь… — Вот и катись, — развалился на полу Суйгецу. — Без тебя дышать легче. Подсказать, где дверь? Саске и Суйгецу оскалили клыки, но зашипела на них Карин: — А не свалить ли вам обоим? Достали уже самцовыми замашками! Без меня мерьтесь, сколько влезет, своими тестостеронами, Басё и писё! Всё!! — Лапуля… — Суйгецу, за «лапулю» ты ещё ответишь! — Сосчитай до пяти, успокойся. — Тут хоть до ста считай, не поможет! И тогда, разряжая обстановку, от порога донёсся крик Мицуки: — Я ушёл! — Беззаботная молодёжь, — ностальгически вздохнул Орочимару. — Впрочем, про кого это я… — И даже не вздумай мне шины проколоть, голодранец! Убью и не посмотрю, что ты уже покойник! — гаркнул вслед Саске. Так как ответа не последовало, он нахмурился, поставил на котацу пиалу. — Знаю я их ушлую братию. Пожалуй, тоже отбуду, присмотрю. Сказал бы из вежливости, что меня ждут неотложные дела, но привык быть честным: тухнуть в вашем обществе меня не прельщает. Не благодарю за празднество. И… сервиз занесите завтра с вашим китайчонком. А я понаблюдаю, умыкнёт что-то или нет. — Саске-кун на нас обиделся, — взгрустнул Орочимару. — Мне даже на душе нехорошо, нет, не могу я его расстроенным видеть, считайте за стариковскую блажь! Всё же слабость у меня к Саске-куну… — Нет, ты точно издеваешься! — Извини. В самом деле, извини. Пойми и прости. Такие уж мы недалёкие. — Что вы унижаетесь, перед кем? — возмутился Суйгецу. Орочимару протянул с задумчивым видом: — Море потому велико, что и мелкими речками не брезгует. А кто любит людей, тот долго живёт. Прими хоть это в качестве извинений, — он вдруг протянул Саске бутылёк зелёной керамики. — А то некрасиво как-то выш-шло, неправильно. Фарфор выпросили, а угостить не угостили. Что мы, монстры что ли... Саске недоверчиво дёрнул уголком губ. — Выпьешь за здоровье семьи… Отрываю, как самое дорогое, ну так что ж, сам виноват… — Ладно, — Саске принял гостинец. — Кампай, — пригубил крови, признал. — Недурно. Весьма. — Для себя берёг, — отозвался Орочимару, расплываясь в форменном жутком оскале рокурокуби.🎃 🎃 🎃
После ухода самурая в гостиной и правда стало поспокойнее.Плывите, дельфины, в другие моря,
Плывите, дельфины, в другие моря,
Плывите, дельфины, в другие моря,
Расскажите, как счастлив стал я!
Ча-ча-ча! — с хрипотцой подпевал Орочимару, притащив с кухни маленькую, в два кулака, тыковку, оставшуюся с Хигана, и вырезая на ней зубастую морду. — Хорошая музыка была. А современная — что за ерунда? Вот раньше на пластинках и кассетах одни хиты, что ни возьми! «Врагов своих не раз он побеждал, и этот мир от смерти спасал», или вот ещё: «Разжигай огнём страсть любви в ночи, искры рассыпай, не боись, кричи!» И моё любимое, из этого, как его, j-рока: «Умирал вампир старый и седой, выпил он твоей кровушки с гнильцой», хе-хе-хе! — Смилуйтесь! — не вынесла пытки Карин. — Что прежде, что сейчас — люди всегда какой-то бред пели. И чаще всего о любви, будто других тем найти нельзя! Бесит! — Старею я, наверное. — И что это был за фарс? — потребовал объяснений Суйгецу, усаживаясь поудобнее и подбирая под себя ноги в пушистых тапках. Орочимару снова расплылся в таинственной улыбке: — Помнишь, я рассказывал, что для воскрешения Лога пожертвовал древним свитком, написанным кровью дракона? Того самого восьмиголового змея? Ямата-но орочи? Который меня чуть не сожрал, потому что я был приманкой, пока Сусаноо сидел в засаде, но кровь из отрубленных шей брызнула на меня и подарила вечное посмертие. — Да-да, и вы лично знались и странствовали с Сусаноо. Как сказал бы Лог, запилили тучу каток. — А ты не зубоскаль, Стефанус-кун, не зубоскаль. С кем я там приключался — дело десятое. Что важно — крови змея больше нет. И воскресить никого не получится. — Так может, не стоило тратить на Лога? — тихо спросил Суйгецу. — Как его хоть зовут-то? А то только по никнейму и кличем. — Суйгецу, я тебе точно врежу, — пригрозила Карин. — Парнишка, конечно, бестолковый, но наш. И если бы не он… — Знаю, знаю… — В общем, — захихикал Орочимару, — я решил, что неплохо бы кровушку эту древнюю вернуть. — А так можно было? — подорвались «детки». — Почему не попробовать? — Орочимару вогнал острый ноготь, выдавливая тыкве отверстие носа. — Сдаётся мне, этот самый Кристалл синтезируют на основе змеиной крови. Иначе почему у лекарства с Кристаллом такие запредельные свойства? Регенерация, возвращение чуть ли не с того света… А я тут на днях крысок половил, развелось их у Caca Colы… Так они на лекарстве такие чудеса репродукции показывали… От мёртвого семени понесли! — Орочимару-сама! — хлопнул себя по лбу Суйгецу. — Вам заняться на пенсии нечем? Кроме как грызунов сношать? Учёные вон доят мышей ради лактобактерий на препараты, потому что у мышей ого-го какой иммунитет, а потом удивляются, чего это из людей крысы вырастают! Лучше бы вы, как приличный пенсионер, катались в общественном транспорте по утрам, или ругались в уличном комитете, или в поликлинику ходили… Это ж любимое ваше занятие — торчать каждый день в клинике! — А откуда я, по-твоему, выведываю новости нашего слетевшего с ума города? — Орочимару перекинул через плечо собранные в хвост волосы, чтоб не мешались. — И задался я, значится, вопросом, что такое этот Кристалл. Не удивлюсь, если продукт из крови существа одной с Ямата-но орочи природы. Не удивлюсь, если в этом замешана Кара. Но тогда они нам не по клыкам, не получится к ним прийти и попросить поделиться. Впрочем, можно приготовить из Кристалла дистиллят, как базу, как плазму… ибо сдаётся мне, на основании первичных опытов, плазма крови там и использована… Так вот если в эту плазму подсадить компоненты крови… — он всё больше погружался в раздумья, и предложения становились отрывочными, речь не успевала за мыслью. — Лейкоциты, тромбоциты, эритроциты... Тут нужна тройственность, три разных компонента одного поколения. Я один в своём роде, а вот вас, детки, двое. Лог не в счёт, он воскреш-шённый и загрязнённый кровью Ямата-но орочи. — Нам грозит ещё какой-то урытый под камнем ваш потомок? — предположила Карин. — Я надеюсь только, что Кабуто не жив, — подхватил Суйгецу. — Минцзы не подходит, он не нашей линии. А Саске — линии Кэрри. Орочимару посерьёзнел: — Честно вам говорю, как на духу, других детей, окромя вас, у меня нету. Но третий нам позарез нужен для синтеза древней крови. Я долго думал… целых два с половиной часа. Суйгецу и Карин напряглись. Только нового члена семьи им не хватало! — Могу обратить Цунадэ, она сама просила. Но не хочу ей такого посмертия, пусть уйдёт в Чистый Мир. В конце концов, она своя, целый век бок о бок. Потом подумал о Джирайе, даже его правнука отыскал, именно благодаря разговорам в очереди к терапевту. Но тоже нет. Этот Каш-шин Коджи — не Джирайя. Эх, как мы куролесили в конце Киндая… Подпольная борьба против правительства, коммунистическая ячейка, как там было удобно питаться, никто подпольщиков не искал, они сами прятались, хе-хе-хе. А сколько мы сведений доставили Рихарду Зорге-сану! Вы хоть знаете, кто это? — Избавьте от очередных баек о славном прошлом! Но Орочимару было не унять: — А какие мы устраивали саботажи, с каким изяществом, с какой красивой игрой… А как пьяный вдрызг Джирайя на площади вопил: «За Маркса! За Ленина! За Розу Люксембург-чан!» Еле скрутили с Цунадэ, пока его полицаи не схватили, и потом по всем переулкам на велорикше драпали… — Орочимару-сама, ближе к делу! У нас тут вопрос состава семьи решается, если что! — Если что, если что! Не попасть под лисий дождь дважды, вот что! Второго Джирайи, борца за права угнетённых гейко, не будет, э-эх, — и Орочимару привязал клыкастой тыкве кокетливый бантик вишнёвого цвета. — Обращать первого встречного не желаю, хватит с меня и Лога. Вот не повезло парню: в кои-то веки решился выйти из дома, попал под автобус, помер и стал рокурокуби! Разумеется, сразу и уверился, что от внешнего мира одни беды. А мне теперь разгребай. Но не зря говорят, ежели умело обращаться, и дурак, и тупые ножницы могут пригодиться. И тут на меня снизош-шло озарение. — О Господи! — взмолился Суйгецу. — Пресвятая Дева Роттердамская, мореходов заступница! Карин скептически молчала. Звякнула входная дверь. В гостиную, поклонившись, вошёл Джуго. Скинул капюшон, встряхнул мокрыми волосами, совсем как большой пёс. Когда-то он состоял в Каре, но порвал с ними и прибился к семье. — Орочимару-сама, — с сильным кансайским акцентом пробасил Джуго, скидывая куртку, — ваше поручение выполнено. Инъекция Сакуре Харуно сделана. — Что за инъекция? — охнула Карин. — Как что за инъекция? — удивился обрадованный Орочимару. — Я же объяснял! Лекарство наше на основе Кристалла и рокурокубинской крови. Фертильность у этой Сакуры теперь запредельная. Суйгецу рывком потянул к себе графин, принюхался, капнул каплю на палец и сунул в рот. Карин рядом быстро, под стать капитану полиции, складывала два и два. — Как я и говорил, глюкозотолерантный тест диабетика тут, смешен с донорской кровью иностранных студентов, — сказал Суйгецу. Орочимару кивал, Карин бледнела, Джуго стоял истуканом. — В том бутыльке́ была вовсе не «полусладкая» кровь! — Правильно, хе-хе-хе. Помнишь, мы с тобой месяц назад спорили, привезут вам или нет пациента, у которого случится сердечный приступ, когда он будет, хе-хе… — На бабе, — подсказал Суйгецу. А ведь тот случай и приключился. И анализ крови незадачливо-похотливого дедка Суйгецу приволок Орочимару-саме в доказательство выигранного спора. — Там его кровь, да? — Да, с высоким уровнем гормонов, характерным для полового возбуждения. Оно на Саске-куна как афродизиак подействует. Так что, зная, что он у нас щепетильный, чего попало с пола не ест, последний самурай рода Учиха сейчас мчится к своей полюбовнице этот самый род восстанавливать. Детуш-шки мои, ну будет, не смотрите так! Мог ли я вас на такое толкнуть, связать вас с кем-то общим дитя, это бесчеловечно. А Саске-кун… пусть его. Но с другой стороны, Учиха нам всё ж таки не чужой. Что поделать, в семье не без... Саске-куна. И родившееся у них с этой девицей дитятко нам тоже чужим не будет, верно? Это, можно сказать, мой правнучек. Так что я его лично обращу, и будет в коллекции то самое недостающее третье звено. Карин закусила губу, а потом выплеснула содержимое своей пиалы в лицо Орочимару, повернулась и вышла вон, хлопнув дверью. Суйгецу уронил голову в сложенные руки и что-то тихо мычал на нидерландском. — Обычная селекция, — пожал плечами Джуго. — Обычное дело. — А я о чём? — развёл руками Орочимару. Запищал смартфон Суйгецу. Тот машинально положил его на стол, с минуту изучал сообщение на экране, пестрившее плавающими тыквами и привидениям, потом хмыкнул и прочёл вслух: — Хеппи Хэллоуин! Суйгецу, желаю тебе, как Эмии Широ, выбрать из своего гарема самую неопасную для жизни вайфу! Карин, будь такой же кавайной и сугойной, как Цунэмори Аканэ! И присмотрись, не сохни по коллегам или бывшим, может, рядом есть целый Джуго или целый Ямато-сан? Мицуки, давай уговорим предков завести котэ, только такого же ништякового, как Нянко-сенсей. Джуго, вас я плохо знаю, но ваше благородство и экофилизм шкалят, так что назову вас, пожалуй, aka принц Мононоке. Саске Учиха-доно, будьте попроще, и народ к вам потянется, берите пример с Кагеямы Тобио. @cherryspring, систер, косплей Ху Тао — зачёт, ябвдул, но я верен 2d-жёнам. И наконец, дед Орочимару… наш лучший безумный учёный. Пусть в вас будет поменьше Гендо Икари и побольше Ханджи Зоэ! Всех обнимаю, ваш паладин 82 левела log ви Британния. И фиолетовое сердечко внизу.