***
Стас перестает осознавать время. Он стоит у календаря и не понимает, как так случилось, что из его памяти выпали 63 дня. Конченков упорно стоит, тыкая ожесточенно в экран своего телефона, водит пальцем и медленно, очень медленно считает. Один. Два. Три. — Господи, как же глупо ты выглядишь, — едко и насмешливо, но не отвлекает. Стас счет не прерывает, но все же комментарий он слышит. — Если бы ты был более внимательным, то не торчал у стены, таращась в телефон. Ты же в курсе, что на ней нет никого календаря? Двадцать восемь. — Ты до безумия нелеп. Тридцать. — Нажимаешь на каждое число? В этом есть смысл, за подсчетом дней ты снова упустишь значительную часть времени, хотя мог заняться чем-то полезным. Тридцать три. — Более бесполезным занятием можно считать лишь твой творческий процесс. — Хватит, — рычит Стас, он оборачивается вокруг себя, но рядом так никого и не видит. Опускает взгляд обратно в телефон и наконец-то закрывает календарь. Хуй с ним.***
— Игорь, — шепчет Стас, поднимает руку и гладит небритую щеку тыльной стороной длинных пальцев, в голове тут же эхом отдается его собственный голос, он долго смотрит на парня перед его глазами, а затем словно чувствует, как начинает говорить его рука: — Мы любим Игоря? — Стас ошарашенно смотрит на предплечье, он поднимает вторую руку и сжимает его, виновато косясь на Лаврова. — Извини, — бурчит он, тут же отходя на приличное расстояние, ему кажется, что каждый в этом здании слышал, о чем только что спросила его рука. Какой же бред. Кости в его предплечьях заговорили с ним.***
Их зовут на чей-то праздник. Какой именно Стас и не помнит. Они стоят у огромного здания, которое возвышается над ним и словно бы душит своей величиной. Ему не хочется сюда заходить, ему хочется уткнуться Игорю в плечо, простонать, как же его все достало, побыстрее смыться домой, где засядут за просмотром какого-нибудь кино и Игорь первым отрубится как всегда, неудобно заснет, а на утро будет страдать от болей и скованности во всем теле. Но они торчат тут, не решаясь войти, уже больше двадцати минут, соприкасаясь плечами, а большего позволить и не могут. И Лавров, порядком уставший, первым делает шаг, полагая, что Стас последует за ним. Однако уже на втором этаже мужчина понимает, что этого не произойдет. Он тяжело вздыхает и возвращается, понимая, что Стас так и остался неподвижен. — Что случилось, Стас? — Игорь старается скрыть раздражение. Но он молчит. Смотрит в одну точку и никоим образом не подает ни одного признака, что настроен объясниться перед Игорем за свое странное поведение. — Стас, — зовёт Игорь. И снова безуспешно. — Стас, — он повышает голос. — Стас, — звучит даже как-то умоляюще, он тормошит за плечо, продолжая звать. — Стас, пожалуйста, — все, чего он добивается это то, что Конченков переводит на него взгляд, очень медленно и будто неохотно. — Поедем домой? Ты хочешь домой? — но снова никакой реакции. Игорь достает телефон и вызывает такси. Затащить в салон машины тело, которое лишено воли не сложнее, чем тащить пьяного, Игорь справляется. Едва они пересекают порог дома, Игорь тут же тащит Стаса в комнату, его даже мало беспокоит грязная обувь, состояние парня заботит куда больше. Стас словно кукла падает в то самое кресло, он даже не меняет положение головы, словно они продолжают стоять у того дома. Ничего не меняется. — Стас, — Игорь не теряет надежды достучаться. Он мечется вокруг него раненным зверем, не зная, как и поступить, он падает перед ним на колени и тихо шепчет. — Извини, не знаю, если что-то не так сделал или обидел тебя. Это совершеннейшая хуйня то, что ты сейчас делаешь. И если ты меня так наебываешь и прикалываешься, то прекращай, — Лавров утыкается носом в острые колени, гладит большим пальцем по латеральной части бедра и, о боги, чувствует такое отчаяние, кажется, оно способно его задушить. — Ты злишься на меня, Стас? — продолжает мычать Игорь. Силы покидают и его, таким бесполезным и никчемным он не чувствовал себя уже очень давно. — Ты можешь не говорить, если не хочешь, но хотя бы дай какой-нибудь знак, что ты меня слышишь, что ты меня понимаешь меня, — но и в ответ он ничего не добивается. Страх достигает своего апогея и Лавров набирает на телефоне номер скорой. Он не понимает своих действий, не понимает, что со Стасом, а потому внятно объяснить не может. Как-то обрывисто и просто. Вызвал скорую, потому что человек отказывается говорить? Потому что не реагирует? Игорь плюет и рассказывает все как есть. Диспетчер задает какие-то вопросы, что-то рекомендует и предупреждает, что придется подождать. Она что-то объясняет, что-то про неотложную помощь и про дежурного врача, но Лавров пропускает мимо ушей. Он снова опускается на пол, кладет уже голову на колени Конченкова и продолжает говорить, успокаивать, что-то обещать, а сам безустанно отсчитывает минуты. Проходит куда дольше двух часов, он начинает уже крыть всеми матами, которые знает, нерадивых медиков. — Бля, — тянет Игорь, когда проходит больше трех часов ожидания, а Стас так и не реагирует. — Сука, — шипит Игорь, когда время переваливает за девять. Внутри сидит вредное существо, которое хочет то ли всех разорвать на куски, то ли разрыдаться и спрятаться. Наконец-то звонок в дверь. На пороге его квартиры возникают два существа. По-другому назвать этих людей он и не может. Красные, с явной одышкой, они просят документы, тут же задают вопросы, попутно натягивая бахилы. — Извините, — тушуется врач, замечая недовольный взгляд Игоря. — Ваш вызов нам передала скорая. Мы дежурные врачи неотложной помощи. Что Вас беспокоит? — поправляет очки, не решаясь войти дальше, а Игорь отстраняется от стены и приглашает в комнату. — Около шести часов назад, мы собирались посетить одно мероприятие, но он встал перед домом и не двигался минут двадцать. В последнее время он странно себя вел, и я не придал этому значения. Он много работал, поэтому я думал, что у него разболелась голова и перед тем, как влиться в шумную компанию, он захотел отдохнуть, но как бы я его не звал, он не реагировал и не реагирует до сих пор. Врач снимает очки, аккуратно кладет их у тумбочки, трет свою переносицу, а Игорь вдруг отчетливо понимает, что устал этот человек не хуже их. Достает ручку из кармана и включает фонарик. — Как Вас зовут? — спрашивает и ждет ответа, а Игорь сомневается, но все-таки отвечает. — Игорь. Медик хмыкает, но никак не комментирует, а потом хватает лицо Стаса, поворачивая того к себе, и Лавров все свое сочувствие тут же теряет. Потому что хватка слишком грубая, а беспокойство за Стаса сильнее, чем чувство жалости, он порывается подойти и отнять руки от парня, но врач подзывает своего коллегу. — На, свети, только осторожно, не слишком близко, — отдает рекомендации, а потом, уже обращаясь к Игорю, успокаивает. — Молодой врач, практикуется, — тут же отворачивается и оттягивает нижнее веко поочередно обоих глаз. Второй врач тут же отстраняется и что-то быстро записывает у себя на листочке. — В течение какого времени отмечаете данное состояние? — спрашивает, доставая антисептик и смачивая руки. — Уже почти шесть часов, — Игорь отмечает хмурые брови. — Как Вас зовут? — снова спрашивает, упорно смотрит на Стаса, а потом поворачивается ко второму. — Ступор с элементами мутизма. Придушу диспетчера скорой за то, что скинул этот вызов нам. Сколько еще у нас осталось? — Это последний. — А который час? — Половина одиннадцатого, — отвечает Лавров, он не понимает ни черта, ему несколько надоело наблюдать за диалогом коллег. Ему что-то объяснят? — Набирай кофеин и подкожно, кубик. Дай листочек и ручку, — немного бесцеремонно садится на второе кресло, — говорю честно, мы тут ничем не поможем. Вызывать психиатрическую помощь на себя я, положа руку на сердце, не хочу, потому что, во-первых, это даже не мой участок, и вряд ли вы состоите на учете в поликлинике, во-вторых, мы тоже люди и хотим домой, в-третьих, бумажная волокита затянется надолго. Предлагаю Вам самим вызвать ее. Это не наш профиль, диагноз поставить я не имею право, но симптомы тут неоднозначные, это может оказаться афазией, то есть, человек теряет способность говорить, когда механически повреждается участок головного мозга. Причиной может послужить очень сильная травма, опухоль или инсульт. А может быть и ступор с элементами мутизма. Это расстройство, при котором человек обездвижен и теряет способность говорить. Он в сознании, на свет реакция есть и на внешние раздражители, но она очень слабая. Он знает Ваш почерк? — Да, — Игорь подбирается и ему становится жутко. — Напишите ему что-нибудь, чаще жестикулируйте, всегда с ним разговаривайте. Вы вызовите психиатрическую помощь? — снова спрашивает доктор, он в упор смотрит на Игоря. Его очки все еще лежат на тумбе у кресла. — А что надо? — Я не имею право поставить диагноз, без диагноза я не имею право лечить. Не говоря уже о том, что я не имею права Вам сообщать о чем-либо, — он все-таки забирает очки и водружает их обратно, прерывая неприятный зрительный контакт. Врач вздыхает и объясняет, — Вы должны ему вызвать скорую психиатрическую или написать нам отказ. У нас нет нужных препаратов, потому что они подлежат учету, и нам их не выдают, такие препараты может выписать только психиатр, — Игорь недоуменно таращится на врачей. То на одного, то на другого. — Уже поздно, я останусь здесь, — говорит сидящий на кресле, он снимает жилет, обращаясь к своему коллеге, — а ты поезжай обратно, внесешь все вызовы в журнал и свободен. А Вы, — он переводит обратно взгляд на потерянного Игоря, — пишите на листочке что-нибудь. Попробуйте поговорить с ним шепотом и попросите сделать что-нибудь. Второй врач долго не стоит, хватает все свои бумажки, небольшой чемоданчик, спешно прощается и уходит. — У меня есть номер хорошей частной психиатрической клиники. Они и на дом выезжают, — говорит врач. Игорь не колеблется, хватая телефон, записывает номер. Ему снова приходится объяснять все заново. И во второй раз это звучит еще хуже, потому что в первый ему так и не помогли. — Мне надо собрать анамнез. Чем болел, когда, есть ли венерические заболевания, употребляет ли он наркотики, — тем временем доктор достает из жилета ручку и небольшой блокнот, — так Вам придется меньше разговаривать с другими. — Венерических нет, а так из хронических у него панкреатит, да и все вроде. Ну, зрение плохое. Насчет наркотиков, — Игорь волнуется, усердно вспоминая, было ли у них что-то из этого. Стас к такому интерес никогда не проявлял. «Я обычный русский человек», — всплывает в голову у Игоря воспоминание, — «я, наверное, больше по алкоголю, и то на праздники». — Нет, — уверенно говорит Лавров, — никаких наркотиков. — Вы говорили, что он странно себя ведет, чем это характеризуется? — Терялся во времени, не узнавал меня, хотя мы со школы дружим, уходил в себя, он ни на что так особо и не жаловался, но питаться стал хуже, чем обычно. — Он делился какими-то идеями? — продолжает опрос доктор, он что-то пишет лишь периодически кидает взор на Игоря, который в свою очередь тоже сидит над листком. — Да, но они были обычными, мы ведь работаем вместе, поэтому это вполне ожидаемо услышать от него что-то, — жмет плечами Игорь. Стас часто ведет себя странно в его понимании, но такое с ним впервые. — Нет, именно бредовые в культурном понимании этого слова, что-то поджечь, сделать нелепое и неадекватное, нарушить законы, убить кого-нибудь или себя? — врач потер переносицу. — Нет, такого не было, он,. — Игорь задумывается, вспоминая недавний инцидент, — он один раз пошутил, что хочет подсветить кресло, потому что оно меняет цвет на солнце. — Возможно, что Вам предложат стационарное лечение, я очень рекомендую Вам этим воспользоваться, потому что, есть причины подозревать шизофрению. Кататоническую, — уточняет врач. Он поднимается и просит листочек, на котором Игорь выцарапал только имя. — Стас, — шепчет, подходя ближе. Поворачивает голову, чуть ее наклоняет, а Стас и не сопротивляется нисколько. Словно он марионетка. Кладет на ноги бумажку и продолжает шептать: — это написал твой друг, Игорь. Помнишь его? Ты ведь помнишь. Напишешь ему в ответ хоть что-нибудь? — протягивает ручку. Стас на просьбу не реагирует. Доктор пытается вложить ее в руку, сжимает его пальцы, которые в таком положении и остаются, но без чужой помощи предмет из рук падает и катится по полу. — Сколько это будет продолжаться? — Без лечения и наблюдения это может пройти минимум за две недели, но ему этот вариант не подходит, — врач отходит от Стаса за ручкой, — Вам нужно быть готовым ко всему, — наклоняется и чуть кряхтит, — его поставят на учет, если это будет угрожать окружающим, будет угрожать ему, даже если это частная психиатрическая больница. Но на данный момент я не могу сказать точно: шизофрения это или нет без лабораторных исследований, дифференциальной диагностики, без его прошлых заболеваний. Возможно, это влияние психоактивных веществ, Вы ведь не можете точно сказать: употребляет ли он наркотики или нет, — медик все-таки не верит словам Игоря, потому что тот думал над ответом, — возможно, это какие-то кратковременные острые психотические расстройства, это может быть связано с сильными стрессами и перенапряжением. Я даже не исключаю такого варианта развития, как и то, что хронический панкреатит дал осложнения на другие органы эндокринной системы, — он садится обратно в свое кресло, — дождемся моих более компетентных в этом вопросе коллег. По мере слов врача Игоря чувствует, как с каждым словом невидимые тиски, которые на него давят после предварительного диагноза, немного отпускают, и расслабляется, садится снова на пол, возле Стаса и бросает на него аккуратные взгляды. — Это конфиденциально? — В случае чего Вы имеете подать на нас в суд, да. Игорь встает и выключает свет, а потом падает у ног Стаса и прижимается виском к колену, закрывает глаза. Он повторяет свою позу, так чувствует себя в безопасности. Так чувствует Стаса. Так не страшно. Так больше получается верить, что все будет в порядке. — Стас, — шепчет Игорь, целуя острую коленку, — я люблю тебя, возвращайся ко мне, мне очень страшно, — и жмурится до цветных кругов. Ему плевать, что там сидит доктор. В комнате слишком тихо, он слышит лишь их дыхание. В голове бьет «пожалуйстапожалуйстапожалуйстапожалуйстапожалуйста». Листочек с именем тоже лежит на коленях. Игорь слышит его шуршание, но боится вскинуть голову. — Игорь, — шепчет Стас, но Игорь не реагирует на это, не потому что боится, что ему мерещится, но как-то на подсознании считает, что ему не стоит совершать резких движений. Он не знает, что им сейчас ведает, просто тихо спрашивает: — Что, малыш? — он вообще редко обращается к нему ласковыми прозвищами, но тут не может иначе. Сердце пускается в пляс. Доктор сидит, кажется, на месте и почти не дышит. В комнате темно и тихо, их шепот органичен в ночной полутьме. Игорь рад, что закрыл шторы, комнату освещают только индикаторы электроприборов: подик Стаса на зарядке, телевизор, удлинитель сетевой, роутер на столе и приставка. — Ты устал? Чего к ногам прижался? — руку Стас опускает на голову, — я тоже люблю тебя, — шепчет и вплетает пальцы в пряди на макушке, которые там и остаются как только тишину разрезает звонок в дверь. Игорь снова зовёт его, но в ответ снова тишина. Он убирает руку, которая безвольно падает. Теперь он может видеть, как Стас смотрел на него, ведь он застывает в том же положении, в каком был всего секунду назад. Доктора на кресле нет, он открывает дверь. Лавров слышит приглушенные голоса из прихожей. Он ждёт, как включится свет, но этого не происходит. — Могу предположить, что это кататонический синдром. Восковой ступор, — объясняет врач своим коллегам, Игорь медленно поднимается, боясь сделать лишнее движение. — При ночной тишине пациент, — продолжает тем временем врач, — пациент спонтанно пошел на контакт, но резкий звук трели дверного замка снова ввел его в ступор. Игорь не мешает новым врачам, которые двигаются осторожно и тихо. Он лишь смотрит, как все в том же кресле сидит Стас, который по-прежнему ни на что не реагирует. Ему не задают ни одного вопроса, он даже готов отблагодарить того врача. Стаса, как безвольную куклу, мотают из стороны в стороны, поднимают на ноги, а он лишь наблюдает. «Ты вернешься ко мне», — думает Игорь, — «во что бы то ни стало».