Ради него

Пары вновь раскидали двух завсегдатаев по разным аудиториям и часам, да так, что Ване приходилось уже в который раз опираться в промозглом одиночестве около аудитории своего дружка, видимо решившего, что задержаться после звонка сейчас — самое время. Не то, что бы юноша куда-то спешил, но и медлить не было смысла, хотя, если подумать, в его действиях, касающихся самого астрофизика Никиты Комякина не было ни единой доли здравости, но на что, все-таки, не пойдёшь ради кента, так? Его хоть к звёздам по галактике готов отправить Химинец, только если его бро того пожелает, и всё же стоит его поторопить, а то ларёк с их любимым пивчанским закроют, пока те отправятся к нему. Не дрогнувшая ранее ладонь мягко потянулась к потёртой ручке, открывающей внушительную дубовую дверь впереди, но тут же из помещения раздалось нечто глухое, а за этим нечто возглас преподавателя, так же оставшегося внутри. Теперь не было времени медлить, ни секунды до и после, явно что-то произошло, и сейчас Ваня посмотрит, что именно. Естественно, препятствие словно исчезло, распахнувшись перед Химинец как будто бы невесомо и при этом крайне ощутимо. Ворвавшись в кабинет перед соколиным взором предстала практически и даже слегка буквально, совместно с этим сказочно, убийственная картина маслом. Чикин чуть привстал, но колени его колко дрожали, а мураши скитались по телу табунами, и пред ним стоял ненавистный чуть ли не всему университету — его одногруппник, сволота, что развешивала те самые блядские плакаты с кривой неотпечаткой «Никита Комякин — пидор». Так и не добившись его отчисления все учителя поголовно, а в том числе и студенты смирились. Все, кроме, непосредственно, Ивана. Около пострадавшего и того, кто сделал его таковым пару секунд назад кружил преподаватель, истошно крича на обоих что-то о том, куда они отправятся после мед.пункта и в принципе всю их судьбу наперёд. Не было в этом ни беспокойства, ни ненависти, но страх — абсолютно и чисто поглощал здание полностью. Химинец подорвался с места, заполняя собой пространство между Чикиным и тем самым одногруппником, уже занося плавно кулак, но ударяя совершенно резко, разрезая довольную ухмылку болезненным ощущением неизведанности. Тело безвольно рухнуло на пол из-за неожиданности, будто подскочивший парень в момент и вправду ошеломил обидчика, но это, в основном, не имело значения, но что имело, так ещё и более основно во всей целостной вселенной, так это Комякин. Его состояние всегда волновало Химинец больше того, что происходило в других мирах, вселенных, цивилизациях и вообще всё поодаль было неважным, пока его Никита был в опасности хоть на толику процента. Юнец повернулся лицом к другу моментально и не задумываясь опустился перед ним на колени, аккуратно обхватывая чуть потными тёплыми пальцами его покрасневшие щеки, ран практически не было, да и откуда им взяться, когда Ваня нагрянул словно гром среди ясного неба? Или всё наоборот? —Чикин, на меня посмотри. Тебе больно? Что он сделал? Эти слова не были созвучны ни с чем, кроме как с самим существом понятия «забота». Они проносились вмиг и так нежно, что можно было не буквально погибнуть в этих чувстах. —Всё в порядке Вань, правда! Я сам виноват, да и не в этом дело, правда? Иснова упрямый до невозможного будущий астрофизик отмолчался, то ли больше краснея, то ли внезапно бледнея от чужих жарких касаний, бывших всем. Его язык заплетался, руки, конечно, не могли оставаться в спокойном состоянии. Взволнованность одновременно такая невозмутимо холодная, но если она Ванина — приятная до коликах внизу живота. *** В этот же вечер двое разместились на типичной российской кухоньке, вдоль которой по родному раскинулся приевшийся желтоватый свет, полностью обволакивавший тушки сидящих друг на против друга кентов, не знавших, что выдавить из себя. Первым заговорил, что несвойственно, Никита, почувствовав внезапный укол вины за все случившееся. —Прости, Вань, я снова впутал тебя в ссаную передрягу. Тебе необязательно заступаться за меня! Последние строки были сказаны чуть громче, дабы выделить смысл, но, похоже, юноша напротив пропустил их мимо ушей, причём намерено. —Чикин, ты — идиот. Я же говорил, я ненавижу когда этот уебок, да и не важно, этот или какой-то другой, лезет на тебя. Я хочу твоей безопасности. Кажется, Химинец был более, чем серьёзен. У него невероятно сильное чувство справедливости, особенно если оно касается Комякина. Ото объясняемо, но всё же смущает, как думалось и тому, и другому по обычаю. Не было ничего в том, что бы продолжать диалог словами, вместо этого Никита хотел сделать что-то более благодарное, что могло бы пошатнуть первичную гордость и хмурость товарища, и, право, ему уже было известно, что же это будет. Астрофизик чуть привстал из-за стола, медленно направляясь к Ване, совсем тихонько, не тревожа комфортную сумеречную атмосферу, и подходя обращает на себя внимание всеми силами, что у него вообще остались после всего того, что случилось, и далее, почти опережая время и сие момент, ласково целуя прямо в шелушащиеся губы с таким душераздирающим вкладом любви, который Химинец ни за что бы не оказался принять, из-за чего, как и следует, податливо двинулся вперёд, желая встретиться с чужим острым носиком прямо, но, похоже, не сейчас, ибо окончание стула, а именно его угол, испарилось, заставляя не ожидавшего подобного исхода юношу повалиться на пол вместе с тем самым стулом, разрывая какой никакой поцелуй и вызывая моментальный хохот Чикина, раздющегося из самых недр души. Чистый, абсолютно мягкий мальчишеский смех, заливающий несколько комнат одновременно. У него на глазах, видимо, даже проступили хрусталики слез, но тот вытер их не медля, продолжая смеяться от живота, и это ни чуть не злило Ваню. Это заставило его вновь вспомнить о том, насколько же сильно ему пришлось влюбиться в своего же бро. —Хорош ржать, Чикин! Помоги встать, падла такая! не сдержавшись парень вслед за другом смеяться до болей в голове и капелек слез из влажных глаз. Это была настоящая любовь.