под перчатками

      Утёс Звездолова.       Утёс, с которого открывается прекрасный вид на Мондштат с его зелёными равнинами, густыми лесами, речушками и Сидровым озером с городом-крепостью в центре. Смотреть на место, что стало домом, где близкие люди, где товарищи и друзья, но которое в чужих глазах для него ничего не значит, — больно. Сердце болезненно выжигает Пиро-стихия тяжёлым взглядом огненных глаз из-под алой чёлки.       Кэйа думал, что теперь всё изменится. Однако вместо прощения и тёплых слов — получил только гневный взгляд и просьбу больше не появляться на глаза. Не то чтобы он надеялся, но годы, проведённые в разлуке, как он предполагал, должны были охладить его пыл.       Дилюк погас, его аура жара, пылающих эмоций превратилась в холодную корку застывшей лавы. Остыл к нему и решил просто исключить его из своей жизни. А Кэйа приходил в «Долю Ангелов» каждый день, старался вывести на разговор, который был нужен им обоим, но все попытки разбивались о каменную стену равнодушия и безразличия. Со временем он просто стал надираться до невменяемости.       В тот вечер Дилюк собственноручно выкинул его из таверны на задний двор, словно мешок с картошкой. Дверь громко хлопнула. Кэйа смотрел мутным взглядом в медленно темнеющее небо. Повернув голову, он увидел невскрытый ящик с вином, который, видимо, ещё не распаковал Чарльз. Шальная мысль посетила его, а алкоголь в крови только подстегнул эту гнусную идею.       Оставив на месте преступления несколько опустошённых бутылок и прихватив с собой парочку, под покровом сгустившихся сумерек он направился вон из города. Никакой конкретной цели у него не было, пока мутный взгляд не зацепился за каскад скал вдали. Утёс Звездолова возвышался среди всех пиков на востоке.       Точка телепортации в конце моста через озеро слабо сияла древней магией. Касание — водоворот, выворачивающий наизнанку, разбивающий на молекулы, атомы и вновь собирающий воедино, сохраняя всю внутреннюю боль и, казалось, даже преумножая её. Кэйа открыл глаза уже недалеко от Храма Тысячи ветров. Пошатываясь, он сделал шаг вперёд, балансируя с полупустой бутылкой в руке. Постояв на месте, чтобы нетрезвый организм отошёл от телепортации, он решил оглядеться на предмет любивших здесь ошиваться хиличурлов или слаймов. Но никого не обнаружив и, наконец, оценив своё состояние на «вполне», двинулся вверх по пологому склону.       Ветра, идущие с океана, нещадно растрёпывали волосы, не скованные лентой, как раньше. Смахнув прядь, в очередной раз втесняющуюся между сухих губ, он приложился к горлышку бутылки. Вдали стоял Мондштат. Кэйа стоял здесь. На краю утёса, обдуваемый всеми ветрами, возможно даже самим Барбатосом, да только неясно было, жив ли тот ещё или растворился в своих ветрах на веки вечные.       Безбожники не молятся Богам. Но Кэйа иногда позволял себе, в моменты подобные этим, взмолиться хоть кому-то. Он не мог выразить то, что вымаливал у Богов: сам не знал, как сформулировать всё, что кипело в его прогнившей душе. Разнообразная боль накладывалась слоями, формируя ком, застревающий словами в горле, — не вздохнуть, не выдохнуть.       Крик, полный боли, разнёсся над утёсом.       Он кричал так громко, как только мог, срывая голос до хрипоты, пока не кончился весь воздух в лёгких. По щекам ручьями текла влага, пропитывая повязку. Он согнулся, пытаясь отдышаться. Вместо апатии пришёл гнев, и он яростно запустил уже пустую бутылку куда-то в сторону Гор Буревестника.       С броском, казалось, весь резко накативший гнев ушёл. Улетел далеко, вместе с бутылкой, и приземлился внизу, среди пихт и кедров. Как раз меж стволов, где промелькнул огонёк пламени.       — И кого ещё принесло на побережье в такой час? — апатично бросил он в пустоту.       Собираясь уходить, он всё же решил потешить своё любопытство и вновь подошёл к самому краю, вглядываясь вниз. Меж ветвей всё ещё периодически мелькал огонёк. Из-за листьев показалась чья-то фигура, отбивающаяся, очевидно, от хиличурлов, но с такой высоты разобрать, кто именно там находился, — не представлялось возможным.       По земле вокруг мелкой точки разросся огонь, образуя ровный, словно вычерченный циркулем, круг.       Глаз Кэйи широко раскрылся в удивлении, узнавая знакомый приём.       Вот ведь…       Немного разбежавшись, рыцарь всё же спрыгнул с утёса, пытаясь последним толчком придать себе больше скорости. На плавное планирование не было времени. Верхушки деревьев стремительно приближались, и только когда до земли оставалось не больше десятка метров, капитан раскрыл планер. В голове шумело. Резкое торможение планером выбило левое плечо из сустава.       Внизу обладатель Пиро-стихии, в котором Кэйа даже издалека узнал Беннета, был окружён несколькими хиличурлами с дубинками и арбалетами. С трудом сместив направление планера и ровняясь на мечника на земле, капитан спикировал ровно на двух монстров. Призванный меч пронзил голову одного из противников. Пущенная через него Крио-стихия задела ещё двух стоящих рядом существ.       Кэйа тяжело встал с колена, которым прижимал уже мёртвого хиличурла к земле. Рывком кинулся к ближайшему противнику, проходясь лезвием по шее крио-лучника. Чёрная, густая жидкость, которая, видимо, заменяла порождениям бездны кровь, быстрым потоком полилась из тонкого, но глубокого разреза, скрывая под собой мех и пропитывая набедренную повязку. Капитан перекинул свой взгляд на оставшегося противника. Монстр с частично покрытой льдом дубинкой был в опасной близости. Кэйа резко отскочил, с разворота рассекая грудь противника. Поморщившись, стряхнув с меча смоляную, вязкую субстанцию, он наконец обратил внимание на Беннета.       На мальчишку было больно смотреть: половину его лица заливала кровь из саднящей раны на голове, все конечности в ссадинах и неглубоких резаных ранах. В слабеющей руке капитан всё ещё держал меч, пытаясь ровнять его по уровню глаз. Беннет неверующе смотрел на капитана. Он собирался что-то сказать, когда гримаса на его лице внезапно сменилась испугом.       Ведомый адреналином, Кэйа резко обернулся, рефлекторно уклоняясь от несущегося на него митачурла с объятым пламенем топором. Прошло не более двух секунд, когда рыцарь осознал, что означал его уход от атаки.       Стремительно развернувшись, с разбега он запрыгнул на спину монстра, вонзая меч в шею, попадая ровно между позвонков, пробивая спинной мозг и связки. Митачурл начал заваливаться вперёд, где предположительно находился Беннет. Прыжком вбок Кэйа постарался сместить его падение в сторону, нежели на и так раненого мечника.       Приземлившись, капитан сразу же встал, резко хватаясь за вывихнутое плечо. Повезло, что левое, иначе бой дался бы не так легко. Пытаясь не тревожить руку, он с трудом отпихнул труп в сторону, освобождая Беннета, которого всё равно накрыло митачурлом.       Его извечная «удача», чтоб её.       Беннет лежал на животе совершенно неподвижно, жизнь в нём выдавала только судорожно дрожащая от дыхания спина. — Ну вот и всё! — наигранно весело воскликнул капитан.       Мечник на это громко всхлипнул, задрожав.              — Ну-ну, пацан... — Он присел рядом с мальчишкой. — Я убил их, и твоей жизни больше ничего не угрожает.       Положив руку на спину, он почувствовал, что парень дрожит словно от холода, когда погода была по-летнему тёплой. Беннет рвано выдохнул, пытаясь привести дыхание в норму.       — Ос-ставь меня здесь, п-пожалуйста, — прошептал он, стараясь говорить ровно.       Кэйа не хотел читать нотации, по его мнению, опытному искателю приключений. В конце концов, опасность — часть жизни членов гильдии, и начинать рыдать из-за какой-то кучки хиличурлов — просто смешно.       От мыслей отвлекла влага, растекающаяся по его колену. Он опустил взгляд на штанину, стремительно темнеющую от крови. И когда он успел расшибить себе коленку? Он встал, ощупывая ногу, совершенно не чувствуя боли. Глаз зацепился за окровавленную траву рядом с Беннетом. Чья это кровь?       В страшной догадке, Кэйа резко перевернул парня на спину. Беннет истошно закричал от боли, сильнее прижимая руку к источающей кровь ране, проходящей наискось почти через весь живот, немного задевая рёбра.       Всё-таки митачурл успел зацепить парня перед тем, как с ним покончил капитан.       — Ты чем вообще думал, пытаясь меня отослать?! — рявкнул Кэйа, принимаясь накладывать крио-стазис на рану.       Он судорожно старался вспомнить расположение основных сосудов на передней стенке живота. В патрулях и на заданиях его стихия не раз спасала его и подчинённых от кровотечений и помогала продержаться до оказания существенной медицинской помощи.       Рана была значительной, задевала глубоко лежащие под мышцами артерии и вены. Беннет шумно шмыгнул разбитым носом, привлекая внимание капитана. Из носа капля за каплей вытекала вишнёвая кровь, по щеке убегая за ухо. Сильнее повернув голову, он будто пытался вновь спрятать лицо в окровавленной земле.       Не сразу, но Кэйа смог разобрать его сбивчивый шёпот:       —…шу …тавь ...еня, просто прошу, оставь меня…. оставь… оставь… хватит… устал… оставь…       — Я понимаю, ты устал, я немного поколдую, а потом доберёмся до Монда, там-то тебя подлатают. — Кэйа попытался улыбнуться мальчишке, приободряя. — Будешь как новенький.       Стоявшие в глазах слёзы быстро сбежали по щекам, смешиваясь с дорожкой крови, так же прячась. Расфокусированный взгляд смотрел мимо капитана. Пальцы понемногу немели от долгого использования стихии, но прекращать было нельзя. Каждая секунда была на счету.       Стабилизировав живот, он переместил руки на рёбра, сосредоточенно наклонившись, замораживая другие ветви сосудов.       — …хватит…чу… реть…бою…       Беннет бредил, и Кэйа, не желая слушать судорожный шёпот, переместил свои пальцы на виски мальчишки.       — Я не позволю тебе умереть. — Пристально глядя в глаза Беннету, он пустил ледяной импульс по рукам, отправляя лихорадочное сознание в сон.       Кэйа замер в ужасе осознания. Нет, нет, нет. Этот солнечный мальчишка, маленький, несдающийся огонёк, не может вот так просто…       Хотеть умереть.       Кэйа вернулся к ране на груди, пытаясь вновь сосредоточиться. Адреналин уже отпустил, и он понял, что не может сдержать внутренний тремор, переходящий на руки. Ему просто нужно успокоиться хотя бы на пару часов, потом уже не важно, что будет. Он мог сколько угодно причинять себе боль, но не хотел, чтобы мальчишка страдал, потому что он может помочь ему. Потому что демонам внутри него не может помочь никто.       Позже, когда Беннет очнулся уже в соборе, уже частично вылеченный Барбарой, он молчал. Кэйа приходил несколько раз в день, чувствуя свою ответственность за спасённого им мальчишку. Целительница иногда отводила капитана в сторону, тревожно сообщая о самочувствии подопечного. Он и сам прекрасно видел, что физически Беннет восстанавливался без проблем. И всё же, каждый раз смотря на него, он видел перед собой заплаканные глаза и слышал сбивчивый шёпот, просящий оставить его.       Умирать.       В один из дней капитан не выдержал и, дождавшись, когда сестра покинет палату, всё же спросил. Он не ждал, что получит ответ, но услышав, тихо посмеялся, получив вымученную, отзеркаленную улыбку.       «Когда-то я боялся смерти, но после долгих размышлений я понял, что смерть в походе — это большая удача для искателя приключений... Вот только мне всё никак не везёт».       Он смеялся, видя, как судьба бывает злобно иронична.       Суицидник-трус спасает суицидника-неудачника.       Когда Беннета выписывают, он снова отправляется на поиски своего последнего приключения. Он не говорит ему этого. Капитан просто знает, что парень хочет, чтобы оно стало его последним.       Кэйе не должно быть дела до этого, но что-то всё равно заставляет его иной раз послать кого-то из своих людей на патруль в те же места, где у Беннета проходит очередное задание. Пускай он будет его личной неудачей.       Он видит Беннета часто рядом со стойкой Екатерины. На нём повреждений меньше обычного, и капитан тихо радуется про себя, что его небольшие тайные манипуляции помогают.              Пока Кэйю не припирают к стене в одном из переулков города. Одноручный меч, занесённый над шеей, едва прикасается лезвием к коже. Капитану смешно. Улыбка слегка задевает краешки губ.       Беннет смотрит серьёзно. В его глазах нет злости, только решимость.       — Как думаешь, что я делал на краю утёса в тот день? — грустно ухмыляется рыцарь, пальцем отодвигая лезвие от своего горла.       Маленький мечник неглуп, догадается.       Ответ не был произнесён, но Беннету он и не нужен.       Рыбак — рыбака…       Оттолкнувшись от стены, капитан оставляет безмолвного мальчишку в одиночестве в одном из многочисленных переулков Мондштата.       Они не пересекаются больше недели. Кэйа всё равно продолжает отслеживать миссии, ему плевать на немой протест «подопечного».       От документов, взятых на дом, его отвлекает тихий стук в дверь. Он не ждёт сегодня никого, если только не случится чего-то непредвиденного, и без капитана, как всегда, эти тупоголовые рыцари не смогут ничего разгрести.       Открыв дверь, он сдерживает своё удивление, только вопросительно поднимает бровь, пропуская искателя приключений в дом.       Беннет ничего не говорит, просто садится за обеденный стол, где капитан оставил бумаги. Он привычно молчалив в его присутствии, не поднимает взгляд, когда Кэйа возвращается на своё место и продолжает писать отчёт по последним патрулям.       — Как?       За шелестом пера он не сразу понимает, что Беннет обращается к нему. Он в притворной задумчивости откидывается на стуле, прикусывая краешек пера. Взгляд блуждает по потолку, рассматривая деревянные балки и маленькие пучки паутины в углах. Беннет не торопит, продолжает молчать, вымученно смотря из-под пепельной чёлки.       — Я трус.       Ему не хочется лукавить перед ним. Беннет едва кивает.       Они сидят в тишине, каждый в своих мыслях.       Не сказав ни слова, Беннет уходит и тихо прикрывает за собой дверь. Кэйа продолжает работу.       На следующий день всё повторяется. Они так же сидят за небольшим, круглым столом в тишине, разбавляемой шелестом бумаг и пера. Беннет начинает приходить часто, и как знает капитан — сразу после миссий, даже не заходя в гильдию.       В этот раз алгоритм нарушается. Беннет не садится напротив. Он встаёт рядом — молча, как и всегда. Короткого взгляда хватает понять, что сегодня всё иначе. Предчувствие не обманывает: парень берёт его руку и отводит в сторону. Кэйа в привычной манере выгибает бровь, собираясь спросить, но проглатывает вопрос, когда Беннет, перекинув ногу, садится ему на колени. Он сразу же прячет своё лицо, обвив руками шею, едва дышит, задевая дыханием чувствительное ухо. Капитан не сразу понимает, что сидящий на нём Беннет тихо рыдает, пуская влагу по его шее и плечу.       Он отстраняет от себя мальчишку, смотря на его мокрое, красное лицо. Слёзы безмолвно продолжают течь, и Кэйа осторожно вытирает большим пальцем влагу с уголка глаз. Его кисть перехватывают, прижимая ладонью к щеке. Он смотрит на руку, что держит его. Перчаток нет ни на одном из них, и оттого прикосновение кажется каким-то интимным.       Капитан рассматривает сбитые костяшки на фоне старых шрамов на изящных руках. Запёкшаяся кровь красиво смотрится на белой коже, и Кэйа притягивает руку мальчика к своим губам, оставляя лёгкий поцелуй совсем рядом с едва засохшей ранкой. Он поднимает взгляд на блондина.       Но Беннет всё так же молчит. Он закрывает красные от солёной влаги веки, едва слышно всхлипывая.       Кэйе не нужно слов, чтобы всё понять. Он продолжает покрывать руку поцелуями: целует пальцы, ладонь, переходит на запястье, губами проходится по шрамам, что всегда скрывают перчатки. Всё верно, такие следы получают не в бою с монстрами, а только в противостоянии с собой. Кэйа, как никто другой, понимает, помнит, как это было. Только он, как всегда, струсил, почти сразу же заморозив рану. Беннету, видимо, просто в очередной раз «не повезло».       Иногда их встречи переносятся на диван, в конце концов, капитан не всегда занят работой вне Ордена. Они редко разговаривают. Потому что не о чем. Оба не хотят ворошить боль внутри.       Кэйе не жалко дарить тепло своим промёрзшим сердцем. Пускай всё это и иллюзия. Здесь нет чувств, здесь нет любви, нет тепла. Безмолвная поддержка друг друга.       Может, однажды Беннету повезёт, а Кэйа наконец наберётся смелости и не раскроет крылья.